Письмо звездному мальчику

Анна Антонова, 2008

«Что может быть скучнее похода в театр с классом?» – думали Лера с Юлькой и ошибались! Потому что даже оперу «Евгений Онегин» интересно слушать, если в роли Ленского – симпатичный парень Антон, похожий на Джонни Деппа. Девочки сами не заметили, как увлеклись театром и начали ходить на все спектакли, где он играет.

Глава 1

Ленский без паричка

— Нет, наверное, преподы до сих пор думают, что мы малыши какие, — в театр нас решили отконвоировать. Всем классом. И никакого там «по желанию» — сдавайте денежки, и все. И, главное, на что — оперу «Евгений Онегин»!

— По программе пригодится, — категорично отрезала классная Анна Алексеевна, которую мы за монументальность почтительно прозвали «Аннушкой» — как трамвай.

Ну по какой, скажите, пожалуйста, программе, если мы этого «Евгения Онегина» еще в прошлом году прочитали — и скажите спасибо тем, кто, как я, в оригинале, а не в кратком пересказе! — в классе разобрали и все положенные сочинения написали. А музыка у нас так и вообще уже кончилась — понятно, какая музыка в девятом классе.

— Выпускной класс, — без устали пропесочивает нас Аннушка. — В конце учебного года вас ждет малый ЕГЭ!

Это нам, как обычно, повезло: попали в число подопытных, на которых малый ЕГЭ после девятого класса будут испытывать. Аннушка нас регулярно им пугает, но мы не запугиваемся. Тем, кто в десятый собирается, даже полезно — можно порепетировать. А двоечникам и прочим разгильдяям, планирующим нас покинуть, и подавно все равно — в ПТУ и так возьмут.

В общем, непонятно, с чего бы это нас, таких больших и страшных, решили принудительно к высокому искусству приобщить. Но делать нечего: денежки собрали, билеты купили, даже автобус заказали — вероятно, чтобы никто по дороге не сбежал.

— Занимай передние места, — тихо сказала я Юльке.

— Да ты что, — отмахнулась она. — Неужели мы Петрова с Чупраковым обгоним!

И действительно: когда мы, толкаясь и отпихивая друг друга, ввалились в автобус, то немедленно убедились — наши двоечники победно восседают на передних сиденьях.

Поймав мой взгляд, они заржали:

— А ваши места взади!

Я только вздохнула, не удостоив их ответом. Страшно представить, во что превратится опера, которую смотрят Петров и Чупраков!

Честно признаться, я и сама не могла похвастаться, что без ума от театра. Все предыдущие опыты приобщения к великому оставляли у меня ощущение неискренности и искусственности — как-то все на сцене было «не по-настоящему». Особенно сильное впечатление произвел «Ревизор», на которого мы ходили с тетей. Постановщики весьма оригинально подошли к финалу, когда перед знаменитой немой сценой появляется чиновник и объявляет о приезде настоящего ревизора.

Наша литераторша, мелкая злобная девушка в очечках, в редкую минуту хорошего настроения рассказала: раньше, когда «Ревизора» показывали на гастролях, с исполнителем этой роли возникали проблемы — весьма накладно было возить целого актера ради одной фразы. Поэтому чиновника обычно играл театральный пожарник.

Так вот, в том театре, который посетили мы с тетей, похоже, не нашлось даже пожарника, потому что чиновника там играла огромная плоская фигура, намалеванная то ли на картонке, то ли на фанерке. Она опустилась откуда-то из-за кулис, заслонив собой весь задник, громовой голос из динамиков произнес роковую фразу, и актеры замерли в немой сцене. А у меня театр с тех пор ассоциировался исключительно с гигантской картонной фигурой, говорящей механическим «закадровым» голосом.

Правда, недавно мне довелось посетить с младшим братом новогодний утренник в театре, где после традиционного представления под елочкой и раздачи подарков планировался просмотр спектакля «Снежная королева». Приготовившись стойко вынести испытание — я думала, что если взрослые спектакли так ужасны, то для детей и подавно никто не старается, — я была приятно удивлена. Спектакль оказался довольно милым, с песенками и без явных признаков халтуры. Но, к сожалению, прогнать из моего воображения картонного чиновника ему все равно не удалось.

Поэтому я не знала толком, чего ждать от сегодняшнего культпохода — вроде бы мы шли в крутой прославленный театр, репортажи о его премьерах регулярно мелькали в новостях. С другой стороны, я питала недоверие к опере как к жанру — отрывки, которые мы слушали на музыке, целостного впечатления не оставляли, смотреть же постановки по телику было решительно невозможно из-за непроходимой скуки.

Добрались почти без приключений: никто не орал песен Шнура, как в прошлый раз, когда мы ездили на экскурсию в Кусково, только двоечники немного покидались отнятой у Чупракова шапкой да Ленка Попова мечтательно протянула:

— Ну наконец-то я увижу Баскова вживую!

— Какой Басков, дура, — неожиданно проявил эрудицию Вадька Петров. — Он же в Большом театре играл, да и то его оттуда выгнали. А мы едем — куда? — правильно, в Станиславского и этого, как его, Немировича-Данченко, вот.

— И вовсе не выгнали, он сам ушел, — надувшись, вспомнила досье на своего кумира Попова.

Обломанная Ленка замолчала, а парни тоже угомонились и остаток дороги тихо-мирно обменивались мелодиями и картинками по блютусу.

В театре оказалось неожиданно много наших ровесников, а также ребят помладше и постарше. Они тоже уныло слонялись по фойе целыми классами.

— Сегодня что, особенный спектакль? — громко удивилась Юлька.

— Угу, для дебилов, — уныло отозвался какой-то парень, услышавший ее слова. — Опера в кратком современном перепеве для…

— Дворецкий, мы идем в зал и организованно занимаем свои места, — окликнула его строгая тетя с пучком на затылке — прямо классическая училка из «Ералаша». — А не строим глазки девочкам из другой школы, — ехидно закончила она, заметив, что парень обменялся с Юлькой заинтересованными взглядами.

Однокласснички остряка заржали, а сам он хмыкнул и с преувеличенным вниманием принялся рассматривать лепнину на высоком потолке.

— Смирнов, а ты куда в зал с банкой? — продолжала разоряться училка. — На китайский боевик, что ли, пришел? Еще попкорна себе купи, умник!

— А где? — с готовностью огляделся Смирнов.

Но учительница не удостоила его ответом и погнала свое стадо в зал.

— Дворецкий! — хихикнула я.

— Бэрримор! — поддержала меня Юлька.

Худой светленький парень настолько не походил на чопорного персонажа Конан Дойла, что мы дружно расхохотались.

— Девочки, — тут же неприязненно посмотрела на нас билетерша со стопкой программок под мышкой. — Ведите себя прилично, вы в театре находитесь! — Хотя только что учительница кричала намного громче нас, но никто и не подумал сделать ей замечание.

Мы переглянулись и начали вести себя прилично: чинно и благородно нашли наших и не менее организованно, чем воспитанники тети с пучком, потопали в зал.

Хоть в чем-то Аннушка не промахнулась — наши места оказались по центру, в первом ряду после прохода, отделяющего переднюю часть зала. Поэтому ничто не заслоняло сцену, да и обзор зрительских мест открывался прекрасный. Юлька сразу оживленно завертела головой, и я ехидно поинтересовалась:

— Что, Дворецкого ищешь?

Она сделала вид, что не слышит, и я тоже принялась обозревать зал: то тут, то там училки рассаживали своих подопечных, крича на разные лады усталыми голосами — и никто им замечаний, заметьте, по-прежнему не делал! Попадалась на этом выездном уроке музыки и вполне нормальная, приличная публика, опасливо поглядывавшая на буйных соседей.

Наконец свет начал медленно гаснуть. Раздались было приветственные крики, но быстро смолкли, когда на сцене перед закрытым занавесом появился дяденька в строгом костюме с микрофоном в руках. Зал озадаченно замолчал.

— Уважаемые гости! — с пафосом сказал он. — Мы знаем, что сегодня в зале присутствует много юных зрителей. Поэтому хотим напомнить правила поведения на оперном спектакле.

Мы с Юлькой недоуменно переглянулись и синхронно прыснули.

— Вы будете слушать уникальный инструмент — человеческий голос, поэтому…

Удержаться от смеха было очень сложно, как мы ни старались. Но две вполне взрослые девушки, сидевшие перед нами, тоже переглядывались и хихикали, и нам было не так стыдно.

–…во время спектакля не вставать, по залу и фойе не бегать и, конечно, отключить звуковые сигналы мобильных телефонов и других электронных устройств…

— Ну конечно, — проворчала музыкально подкованная Юлька, — как начнут стокилограммовая тетя да лысый дядя Татьяну с Онегиным петь, так любой телефон заглушат!

Закончив свою речь, непонятный субъект убрался за кулисы, занавес наконец раскрылся, и оркестр заиграл увертюру. То ли искусство проявило свою волшебную силу, то ли речь дяденьки в костюме возымела действие, но все оказалось не так страшно — никто не вставал, не бегал по залу, даже телефоны не звонили. Вопреки мрачным Юлькиным прогнозам, Татьяну играла вполне стройная и милая девушка, а Онегина — довольно молодой человек, хоть и не без залысин. Зато Ленский поразил нас черной кудрявой шевелюрой, практически полностью занавешивающей лицо.

После очередной сцены занавес закрылся, и в зале зажегся приглушенный свет. Кто-то из наших парней вскочил было, но, увидев, что все продолжают чинно сидеть, остался на месте.

— Юльк, это что? — шепотом спросила я.

— Декорации меняют перед следующей картиной, — пояснила она. Пару лет назад моя подруга окончила музыкальную школу и в теме разбиралась.

— Какой такой картиной?

— В опере действие делится на картины, — терпеливо пояснила Юлька. — Меняется место действия, поэтому и декорации другие.

Во второй картине первого действия нам показывали спальню Татьяны, которая, скоропалительно влюбившись в Онегина — а еще что-то говорят о скромности девушек девятнадцатого века! — страдает по нему.

— Ничего себе! — шепотом удивилась Юлька. — Как это она поет, лежа на кровати?

— А что такого?

— При таком положении тела звук образуется иначе… — принялась было объяснять она, но сзади шикнули, и нам пришлось отложить обсуждение новаторских методик оперного пения до антракта.

Когда Татьяна замолчала, в зале раздались аплодисменты.

— Что это они? — удивилась я.

— Так положено, — терпеливо пояснила Юлька. — После известной арии.

— А это известная ария?

— Татьяны? — шепотом возмутилась она. — Конечно!

Я замолчала, обидевшись на подругу за то, что она разбирается в операх лучше меня.

— Интересно, у Ленского это парик? — задумалась Юлька в антракте.

— Да похоже на то.

— Уродский какой-то!

— Ну а как же «всегда восторженная речь и кудри черные до плеч»? — довольная, что хоть оригинал знаю лучше подружки, процитировала я. — Все строго по тексту.

— Нет, ну нельзя же так буквально… Пойду программку куплю.

— Зачем тебе?

— У меня традиция, — непонятно объяснила Юлька и побежала к билетерше, на ходу вытаскивая из сумки кошелек.

Арию Ленского «Что день грядущий мне готовит» я знала, поэтому похлопала вместе со всеми, уловив откуда-то сбоку шепот Ленки Поповой:

— А у Баскова круче получается!

После вальса на балу в начале третьего действия зрители опять зааплодировали, я на всякий случай уточнила:

— А это известная музыка? — и, получив утвердительный кивок, тоже захлопала.

— Вот бы на Ленского без паричка посмотреть, — задумалась Юлька, когда мы вышли на улицу.

— Сдался он тебе, — фыркнула я, и тут рядом с нами нарисовался «Бэрримор».

— Э… Можно тебя на минуточку? — поколебавшись, спросил он у Юльки.

— У меня от подруги секретов нет, — гордо провозгласила она.

— Ну ладно, — пожал плечами он. — Можно телефон? — и, не заметив энтузиазма, уточнил: — Аську? Имэйл?

— Я на улице не знакомлюсь, — неожиданно отрезала подруга.

— Так мы же в театре… — растерянно пробормотал парень, но тут подъехал наш автобус, и Юлька потащила меня прочь.

— Ты что это… — начала было я, но она перебила:

— И слышать ничего не хочу.