НА КРЮЧКЕ

Андрей Щупов

Повесть «На крючке» продолжает повествование романа «Время стай». Выживший киллер Лумарь начинает свою собственную игру, замышляя отнять у спецназовцев агентства «Кандагар» похищенные изумруды и золото. Однако легкой и стремительной операции отъема не получается. Схватка перерастает в жестокое противостояние двух сторон…

Глава 7

–..Диана Мещерова, директор кафе «Золотой Телец». Факс, телефоны-патефоны, прочая лабуда.

— Наверное, телка его.

— Ну, телки этого мосла нас не интересуют…

Чуть приоткрыв глаза, Дмитрий Харитонов повернул голову. Судя по звукам, они находились в подвале. Капала где-то вода, и эхо чужих шагов толкалось от мрачного свода, теряясь в затхлой темноте. Справа и слева громоздились какие-то мешки, рулоны, ведра, пахло кирпичной крошкой и кошачьим пометом. Словом, местечко было еще то…

Дмитрий попытался пошевелиться и тут же поморщился. Под темечком полыхнула тяжелая пульсирующая боль. То ли сказывался удар нунчак, то ли продолжала действовать ядовитая аэрозоль. И задним числом пришло понимание, что в руках у них находится визитная карточка Дианы. Значит, успели, стервецы, обшарить. По давней привычке ничего секретного Дмитрий с собой не носил, однако Диана любила напоминать ему о себе, без спросу рассовывая по карманам свои усыпанные вензелями визитки.

— Гляди-ка, не подох.

Некто приземистый плечистый подошел к жестяной бочке, набрав воды в банку, плеснул в лицо Дмитрию, привычно опустился на корточки.

— Никак очухался, баклан?

— Чего ты его спрашиваешь, и так видно, что очухался.

Холодные пальцы подцепили подбородок Дмитрия, рывком вздернули. По горлу скользнуло холодное лезвие.

— Что ж, давай побазарим. Так кто ты есть, упырек?

Зрение окончательно вернулось к нему, и Харитонов разглядел двоих. Один массивный, с мрачной неподвижной физиономией, второй — высокий с азиатскими чертами лица и кудельками темных волос на лбу. Если первый напоминал сталевара с картин давних советских времен, второй напротив — выглядел вполне благообразно. Судя по всему, именно он и значился здесь за пахана. Смуглое лицо, зауженный разрез глаз, шрам у виска в форме птички. Внешность далеко не аристократическая, однако особое выражение лица, умение смотреть пристально и тяжело — выдавали в нем человека с характером. Одежка у главного также была довольно приличной — костюм-тройка, фирменная крапчатая рубашка, туфли с матовым блеском на чищенных носках. Из нагрудного кармана топорщилась трубка сотового телефона, на кисти болтался массивный золотой браслет с часами. Наверняка, прежде чем спуститься в подвал, этот красавец выбрался из какого-нибудь навороченного «БМВ». А этот приземистый был при нем вроде охранника-бультерьера. Впрочем, был еще и третий. Этот маячил на отдалении, и в нем Дмитрий с некоторым трудом признал недавнего обладателя нунчак.

Язык во рту вяло шевельнулся. Не в силах вымолвить ни слова, Харитонов лишь качнул головой. Тот, что стоял на отдалении, шагнул ближе, не особо раздумывая, пнул под ребра. Пнул, видимо, крепко, потому что тело изрядно тряхнуло, однако боли он не почувствовал, — значит, по сию пору пребывал в шоковом состоянии.

— Я так прикидываю, это Уваровский отморозок. Зоху-то кто на шпагат посадил? Они. И Костяя шприцами нашпиговали, как ежа.

— Это они могут.

— Да точно говорю, из Уваровской команды. Типа — город без наркотиков и все такое. Они же по всей стране успели о себе растрезвонить. Совсем оборзели в последнее время. Уже и ментов начали сажать.

— Может, и Чику они пришили? — подал голос мастер нунчак. — Он ведь с нашими тоже якшался. Муса, давай спросим его про Чику?

— Причем тут Чика? — пахан покривился. — Что этот недоносок может знать!

— Спросим как следует, все скажет.

— А то мы не знаем, кто под нас копает. Дурак ты, Финик. И нечего было нас сюда вызывать.

— Так я же думал…

— Думал, важную птаху поймал? Хрена тебе! Это, Финик, не птаха, а обыкновенная сявка. Носом чую, ни с каким Уваровым он не связан. В натуре, какой-нибудь лох.

— Ничего себе лох. Варана-то он грамотно сделал.

— Твой Варан салом да шерстью оброс. Мышей ловить перестал. У тренажеров его сто лет не видели. Только и знает что с девочками в постельке кувыркаться. Такого разве что дошколята не уделают.

— Этот на дошколенка не похож.

— Ты, стручок, на рожу его погляди! — подал голос приземистый. — Обычный лох. Нашел, кого в подвал тащить! И наколок путевых нет.

— На руке вроде есть одна. Парашюты с крестом и цифирки какие-то.

— Это, Финик, «ВЭДЭВЭ». Типа, значит, десантура. А цифирки — группа крови. Для лепил, чтобы знали, что вливать, при отключке.

— Тогда понятно… — тот, кого называли Фиником, озадаченно поскреб в затылке. — С ним-то что теперь делать?

— Ты меня об этом спрашиваешь?

— Так ведь я это… В смысле пожеланий.

— Какие тут могут быть пожелания? Он нас видел, чем занимаемся — знает, вот и урегулируй проблему. Нам лишний головняк не нужен. — Приземистый обернулся к пахану. — Я правильно меркую, Муса?

— Правильно, Шапсо. Все правильно.

— А если его все-таки подослали? — неуверенно предположил Финик.

На лице смуглолицего отразились усталость и раздражение.

— Если его подослали, тем более стоит припугнуть недоносков. Хватит, поигрались! Дадим сегодня на шею сесть, завтра о нас ноги вытирать станут.

— Значит, мочить?

— Не просто мочить, а мочить красиво. — Хозяин костюма-тройки брезгливо вытер ладони клетчатым платком, кивнул на стоящую возле стены ржавую бадью. — По-моему, вполне подходящий гробик. В него и закатайте лоха.

— Не влезет же. Грабки с ногами будут торчать.

Приземистый фыркнул:

— Тогда сделаете из него черепашку-ниньдзя.

— Так ведь опознать могут.

— И надо, чтобы опознали. Устроим этим птенчикам показательную казнь. Они нас стращают, на понт берут, теперь и наша очередь пришла. Короче, Муса сказал, ваше дело выполнять. Везите куда-нибудь на стройку — и в цемент!

— Сделаем, Шапсо.

— Вот и начинай. — Сплюнув себе под ноги, приземистый неторопливо поднялся. Опередив его, Муса уже шагал к выходу. Парочка, что в несколько секунд подписали незнакомому человеку приговор — легко и буднично, как будто проделывали подобное регулярно. Впрочем, возможно, так оно в действительности и было.

К Дмитрию приблизился тот, кого именовали Фиником, — мускулистый, обряженный в футболку и джинсы детина.

— Все слышал, фраерок?

Дмитрий слегка пошевелил плечом.

— Вот и не обижайся. Все будет быстро и качественно, это я тебе говорю.

Горло Харитонова издало какой-то клокочущий звук.

— Не вибрируй, фраерок. Все будет в лучшем виде. Тебе и памятник не понадобится, сам будешь вместо памятника.

Заметив мелькнувший в руке детины газовый баллон, Дмитрий успел зажмуриться, но это не спасло. Ядовитая аэрозоль вновь успела сделать свое дело. Дыхание сперло, по телу прокатилась судорожная волна, в голове зазвенели знакомые колокола. Выскользнув из тела, сознание серебристой змейкой нырнуло в беспросветный омут.

***

Помахав рукой отъезжающей машине, Елена поправила на плече сумочку и шагнула в родной подъезд. Лифта в ее доме отродясь не водилось, и на пятый этаж она привычно поднималась пешком. Когда-то секретаршу «Кандагара» это крепко раздражало, но со временем она привыкла. Более того — Елена начала находить в сложившихся условиях серьезные плюсы. Даже три-четыре рейда из дома знаменовали собой приличную нагрузку. Во всяком случае для ее «усидчивой» профессии это было немаловажно. Кроме того, в одном из журналов она прочитала, что именно лестницы способны «формировать» женские ноги как ничто другое. В статье даже приводились аналитические таблицы, в которых лестничная нагрузка сравнивалась с равнинными дистанциями, упоминался «поэтажный» коэффициент полезного действия. Так или иначе, но из всего написанного неоспоримо следовало, что красота женского бедра прямо пропорциональна количеству одолеваемых этажей. Во всяком случае именно после этой статьи Елена стала внимательнее присматриваться к своим ногам, а лестничные пролеты покоряла даже с некоторым удовольствием.

Однако в этот вечер она поднималась более рассеянно. Из памяти по-прежнему не выходила картина с мальчиком-инвалидом, получившим первый приз. Вспоминались его дрожащие, берущие конверт руки, дорожки слез на его щеках. У Елены и сейчас запершило в горле. Умом она понимала, что жизнь сурова и пестра, что далеко не всем добропорядочным дамам достаются прекрасные принцы, что, увы, до сих пор падают самолеты, случаются аварии, погибают на минах, от пуль и ножей, и все-таки в эту невеселую схему, никогда и ни при каких обстоятельствах она не могла вписать детей. Покалеченных и погибших взрослых было жалко, но от одной мысли, что наравне с ними могут погибать и дети, у нее начинало ныть сердце. Это было не просто жестоко, это было несправедливо, а Елене в ее двадцать два в справедливость очень хотелось верить.

Так или иначе, но погруженная в свои мысли, ни торопливых шагов снизу, ни шороха приглушенных голосов она не услышала. Ее родная лестничная площадка как обычно была погружена в темноту, — лампочки у них скручивали с заунывной методичностью, возможно, даже кто-то из своих же соседей. А потому, достав ключ, Елена по привычке стала действовать на ощупь. Не сразу, но попала в замочную скважину, повернула ключ, и в этот момент чужие руки обхватили ее голову, с силой зажали рот.

— Не дергайся, курва!

В голосе не слышалось ни азарта, ни какого-то особенного трепета. Тем не менее, Елена, лихорадочно припомнив кое-что из уроков Лосева, взбрыкнула ногой, угодив в голень нападавшего. Увы, ожидаемого эффекта не последовало. Чужая хватка стала только еще жестче. Прижав губами к ее уху, незнакомец шепнул:

— Еще один такой выкидон, и придется лишить тебя правой почки. Согласна, сучка?

Елена похолодела. Запоздалый страх окутал сердце мерзлой паутиной, заставил судорожно сжаться.

— Ну что, все поняла? Так и веди себя впредь. Глядишь, и подружимся. — Рука мужчина огладила через ткань ее грудь, чуть ущипнула сосок. — Сейчас мы войдем в твою конурку, и там поговорим в комфортных условиях… Ну, чего встали, раззявы? Открывайте. Ключ в скважине.

Кто-то невидимый приблизился к двери, нашарив ключ, не сразу отворил дверь. Елену подтолкнули в спину, и очень скоро она оказалась в собственной прихожей. Впрочем, рассмотреть своих противников ей не удалось. Прежде чем включить свет, ей завязали глаза ее же собственным шарфом, усадив на стул, стянули за спиной руки.

— Ну вот, куколка, мы и на месте, можешь расслабиться. — Лумарь щелкнул выключателем, по-хозяйски огляделся.

— А девочка ничего, — сипло пробубнил Лешик. — Я пойду, пошарю на кухне? Пять часов не жрамши.

— Потерпи, мы не надолго. — Лумарь присел возле Елены, положил ей на колено ладонь. Не без удовольствия заметил, как напряглось и замерло тело девушки. — Ну что, куколка, будем базарить?

— Чего вы хотите? — голос у Елены слегка дрожал. — Если деньги, то они в сумочке. И еще в вазочке есть немного.

— Деньги, курочка, тебе самой пригодятся. — Лумарь продолжал чуть поглаживать женское колено. — А мы сюда за другим пришли.

Губы у Елены задрожали.

— Не надо, прошу вас!

Лумарь хмыкнул.

— А это уже от тебя, подружка, зависит. Вернее — от твоего поведения.

— Я вас не понимаю…

— Где камушки, стерва?

— Какие камушки? У меня ничего нет.

— Камни, которые твои коллеги подняли из озера. Целый чемодан изумрудов с платиной.

— Я… — Елена замешкалась, и рука допрашивающего похотливой змеей немедленно поползла вверх по бедру.

— Так что ты хотела мне сказать?

— Их нет. То есть они были, но «Кандагар» все расписал по благотворительным счетам.

— Каким еще счетам?

— Счет для ветеранов Афганистана, на подъем подлодки «Курск», на покупку германских протезов для инвалидов Чечни…

— Ты чего трендишь, козочка! Какие счета? Там же бабок было немерено!

— Они сразу решили все отдать. Я в этом участия не принимала… — голос у Елены сорвался. — Кое-что, конечно, осталось, но сколько именно — я не знаю.

— А в скворечниках что прятали?

— В скворечниках? — вся нелепость вопроса даже и не дошла до сознания девушки. — Мы… Ничего там не прятали.

— Зачем же развешивали их по деревьям?

— Ну… Для птиц, наверное. Тимофей с Димой решили, что просто так давать деньги будет не совсем правильно и решили устраивать конкурсы. На лучший детский рисунок, на лучший скворечник и так далее.

— Да она же горбатого лепит! Внагляк лапшует! — Лешик нервно дернулся на диване. Вид разгуливающей по коленям девушки руки возбудил его до предела. — Давай, я потолкую с ней. Вдую ей конкретно, и все дела. Вот увидишь, она только спасибо скажет.

Лумарь осадил разогревшегося Лешика взглядом.

— Перебьешься. Я так думаю, она сама нам все скажет. Мы же ей дружбу предлагаем, не гадость какую-нибудь. А девочка просто не в курсах. Ну, отправили десяток-другой тысчонок в больничку, но не весь же чемодан, верно? Так что, лапуля, я прав?

— Я… Я не знаю. Они не говорили мне, что и куда отправляют. Я же не бухгалтер, всего-навсего секретарь.

— Тоже возможно. Рядовой секретарше не все положено знать. А с другой стороны, если девочка симпатичная, если приложит к тому должные усилия, то, пожалуй, могут что-нибудь рассказать и ей. Как полагаешь, курочка?

— Конечно, я могу постараться…

— Тебе придется постараться. Очень постараться, цыпочка. — Лумарь глазами указал Гуте на комод. — Пошарь-ка в ящиках. Наверняка найдем открытки от подружек, племянников, папы с мамой. Ты ведь любишь свою родню?

— Пожалуйста, не трогайте никого.

— Да мы и сами не хотим. Мы даже твоих хозяев не собираемся задевать. Но видишь ли, те камушки когда-то принадлежали нам. Ты, вкуриваешь, лапуля? Вот и узнай, где они их прячут. А мы тихо-мирно возьмем свое и отвалим. За старания и тебе долю отстегнем. Тебе ведь нужно косметику, жратву с колготочками покупать, правда? — Лумарь снова огладил ноги Елены. — Такую красивую девочку грех не поощрить. Особенно, если она хорошо потрудиться.

— Смотри, босс! Бирюльки! И цепочки с камушками… — Гутя с азартом продемонстрировал деревянную резную шкатулку, доверху заполненную простенькими женскими украшениями.

Лумарь никогда не считал себя большим знатоком ювелирных поделок, однако в данном случае ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что именно лежит в шкатулке.

— Дубина! Это же стекло голимое. Чуть дороже, чем пивная тара. Ты письма ищи. Открытки с телеграммами.

— Так это я уже нашел. На самом виду лежали. — Гутя взвесил на руках стопку конвертов, без особого любопытства начал перебирать. — Вроде то, что надо. Это, кажись, от ее предков, а тут от какой-то малолетки сопливой. Вон и фото прилагается. — Гутя перевернул фотографию изображением вниз, нараспев прочел: — Тете Лене от маленькой Кати.

— Видишь, как все устроилось. — Лумарь выпрямился. — И про Катю мы теперь знаем, и про маму с папой. Вот и выбирай: либо на подарки им тратиться, либо на веночки могильные. Ну, а выкинешь какой-нибудь фокус, мы и тебя достанем. В сейф ты не спрячешься, а найти такую милашку даже в нашем немаленьком городе проще пареной репы.

— Но я не сумею разузнать быстро!

— А ты попробуй. Смелость, сама знаешь, города берет. В постельку своего начальничка затащи, в бумажках поройся, в сейф загляни. Вы бабы — народ сметливый, всегда что-нибудь да придумаете.

— Все-таки надо бы ей вдуть! — скрипнул зубами Лешик. — Хотя бы по разику.

— Еще успеется. — Лумарь погладил Елену по щеке. — До скорого, киска. Не забывай нас, надолго не прощаемся.

— Слышь, босс, у нее гайка на пальчике. Может, хоть ее свинтим?

— Не крохоборничай. С кисками лучше дружить. А гаек на наш век хватит…

Елена услышала, как трое мужчин выходят в прихожую. Хлопнула входная дверь, наступила тишина, и в этой тишине Елена отчетливо ощутила, как быстро и трепетно колотится ее перепуганное сердце.