Петля Линча

Андрей Сергеевич Терехов, 2012

У пятнадцатилетней Майи пропадает брат, и жизнь без него все больше напоминает ей приступ удушья. Первое место на Нео-Нуаре 2012. "В конкурсе маньяков-убийц, как всегда, победила пятнадцатилетняя девочка" (Касаткин Г.С.).

Меня зовут Майя. Пятнадцать лет, мальчиковая прическа, джинсы-футболка с Тинки-кеды и мужская куртка"Стоун Айленд", которая мне велика.

Я живу в городке Бервик-на-Твиде, и если вы о нем не слышали, то взгляните на границу Англии и Шотландии.

У меня все в порядке.

— Люк? Это ты? — кричу что есть силы и выбегаю на дорогу. — Люк? Сто…

Скрежет тормозов, яркий свет. Инстинктивно прикрываюсь руками, но удара не следует.

— С ума сошла? Я же тебя еле заметил! — водителя не видно; по голосу лет тридцать, двадцать. Ветер и снег хлещут по лицу, а когда я пытаюсь извиниться, заталкивают слова обратно в горло. Дыши, Майя…

— П… Простите.

Полуослепшая от фар иду на другую сторону — ни следа Люка.

— В-вы видели тут… парня? — спрашиваю у недовольной чем-то старушки.

— Ко… — начинает говорить женщина.

Приглушаются звуки, темнеет в глазах. Господи… Глубоко вдохнуть.

Еще.

Еще.

— Простите… я его сестра. мы похожи внешне, т… только он взрослый, и глаза темнее.

Нет, конечно, старушка никого не заметила. Ни один человек, кроме меня, не видел Люка уже более полугода.

Майя. Майя Пинк-Ботл. Вы тоже думаете, что глупо называть дочь именем южно или центрально, или хрен-его-знает-какого-американского племени, когда сами живете на задворках Британии?

Мне пятнадцать лет. Рост — пять футов и шесть дюймов, вес… Нет, о весе говорить не буду. И так все помешались на нем.

Я обычная. Хожу в школу Святой Марии для девочек; уроки; прогулки со спаниелькой Раулем. В шесть утра начинается новый день, именно в шесть, не раньше, потому что все новое и хорошее начинается только в тот миг, когда просыпаются послушные девочки. Мой папа всегда так считал, и я ему верю.

А еще…

— Привет, маленькая индианка!

Горло сдавило спазмом. Люк?! Я точно слышала его голос!

Вокруг ни души. Не знаю даже, куда меня занесло, — район незнакомый. По заснеженной дороге тянется цепочка темных следов — моих; на крыше соседнего здания, черепично-рыжей, как и практически все крыши в старом Бервике, бешено вращается флюгер.

Тогда тоже было холодно, и ветер завывал вокруг дома. Люк сказал, что придет к ужину:

— Буду к ужину, сестренка, — потрепал меня по голове и умчался верхом на старенькой"Ямахе".

Помню, как мама приготовила гуся. Мы ели запеченное мясо, родители смеялись над серией"Истэнда", ворковали, и я совсем забыла о брате. Он так и не вернулся.

Куда ты пошел, Люк?

Магазин, заправочная, церковь, кинотеатр… Я везде спрашивала.

— Майа, ты помнишь, какой вопрос я задал?

— Да, мистер Ходжсон, — что-то насчет треугольников, которые нарисованы на доске и у меня в тетради. Равнобедренные треугольники, правобедренные треугольники… Неравномерноголеностопные триллепипеды.

— Ты ответишь или оставить после уроков?

За окном стоянка и низкий заборчик; белоснежное поле, даунхаусы Ньюфилдс и… море. Не будь его, я бы, наверное, задохнулась, точно рыбка на песке.

Еще там пляж и пути железной дороги — они скрыты гребнем холма, но зато видно, когда проносятся мимо извилистые тела поездов. Всякий раз появляется муторное чувство, будто я опоздала на какой-то важный рейс. Так странно…

— Майя!

— Да… мистер… Ходжсон…

Сейчас день. Солнце блестит на снегу, на обледенелых поручнях и стеклах машин. Я расслабляю взгляд, и предметы тают, размываются разноцветными пятнами.

Красное — мистер Ходжсон. Голубое с золотистым — Ариадна. Черное с зеленым — Эми; она корчит рожицы и, как мельница, машет руками-лопастями: пытается мне что-то подсказать.

— Майа, садись на место, — вздох учителя долетает до меня волной теплого воздуха. Судя по запаху, Мистер Ходжсон ел недавно бутерброд с сыром и луком. Господи, как душно. — Зайдешь после уроков.

Люк? Я точно видела его спину — в темно-синей куртке с плечиками-погонами — там, за автомобильным кругом.

— Люк?! — бегу по улице; край капюшона трясется перед глазами и закрывает обзор. — Люк?!

— Куда ты? — обиженный голос Эми сзади. — Мы же в"Макди"собирались! Майя?! Чокнутая…

Падаю, обдираю нос и щеку о шершавый наст. Морозный воздух огнем врывается в легкие — я хриплю и не могу никак отдышаться. Да и не вижу ничего толком — капюшон сполз почти до носа. В голове гулким эхом отдаются удары сердца.

Когда прихожу в себя, брата и след простыл. Люди вокруг, кто с укором, кто с боязнью, посматривают в мою сторону. Одна пара с пакетами из супермаркета Моррисона помогает подняться. Женщина очень красивая.

— Ты не поранилась?

— Нет… Нет, все нормально, — лицо на самом деле саднит, и не проходит одышка.

— Ты кажешься знакомой. Я не могла тебя видеть раньше?

— Нет. Про… — судорожный вдох, — стите.

Господи, почему так мало воздуха? Отодвигаюсь от женщины, будто это поможет.

— Постой! Куда ты? В больнице, да? Точно, это было в… О, Господи, ты же…

— Нет, вы путаете меня с кем-то. Простите, мне пора на урок.

— Майя, тебе нравится учиться?

— Майя, какой твой любимый предмет?

— Майя, ты любишь Бервик?

В наказание за неуспеваемость я должна рассказать о себе репортеру"Недельных случайностей". Корреспондент — женодевушка не первой свежести. Родинки на ее щеке похожи на созвездие.

— Майя, ты…

Я люблю учиться. Все равно чему — процесс, как ни странно, для меня важнее результата. Поэтому оценки последнее время не ахти.

Я люблю Бервик? ЛЮБЛЮ я Бервик? Люблю? Я?

Бервик-на-Твиде — место странное. Прижатые промозглым небом крохи-домики, которые крайне редко вытягиваются выше третьего этажа; море, скалы и вереск; потерянные души штабелями бросаются с утесов.

Нет, я не люблю Бервик. Я люблю спать и раннее утро. Люблю пончики"Dunkin' Donuts"с лимонным кремом, Фредди Меркури и кофе; неважно в каком порядке. Но кофе мне пить запрещают, Фредди умер,"donuts"в Бервике нет; ближайший — в Эдинбурге. Помню, как однажды родители нас достали, и мы с Люком уехали туда; пили"колу", кофе, ели все подряд, мучались с надувшимися животами, и это был, наверное, самый лучший день моей жизни.

— Майя, как ты проводишь свободное время? Как сейчас развлекается молодежь Бервика?

О, я, кажется, оценила жестокость наказания мистера Ходжсона.

— Майя, тебе нравится ходить в театры? Библиотеки?

Как будто у нас их несколько штук. Но библиотека… Мог Люк пойти туда? Нет, читать он не любил. А вдруг?

— Майя, куда ты? У меня еще…

— Простите, мне надо бежать!

Книгохранительница оказывается книгохранителем. Нонсенс!

От витающей в воздухе пыли хочется скрыться на краю света. Вот-вот начну кашлять.

— Да, конечно, я видел его. Хороший парень, твой брат, тихий, — Люк на фото с ирокезом и банкой"Старого Карпа".

Прошу посмотреть журнал, который брал Люк. Смотрю. Непроизносимое название"Die Naturwissenschaften", картинки в стиле"управляемый ядерный синтез для чайников".

— Что это за язык?

— Фламандский.

— Такой язык на самом деле существует?

— Да, конечно. Похож на голландский или немецкий.

Никогда так остро не ощущала потребность в изучении фламандского языка.

— Где обычно сидел мой брат?

Иду за указанный стол. Листаю журнал, глупо верчу головой и пытаюсь понять, зачем Люк ходил сюда целый год.

Может, брат наблюдал за кем-то? Через улицу старое здание: стены из серого камня, в окнах — белые занавески. Надгробно-черная табличка с золотыми буквами гласит:"Гостиница Мощеный Двор. Все комнаты оборудованы ванной. Частная парковка. Настоящая еда". Мило. Чуть дальше по Уолкергейт неразлучные крыши: зеленовато-белая — городского совета и готически-черная — церкви Святой Троицы. Немного левее подпирает небо фортификационный вал; его завалило снегом, как и большую часть Бервика. Не зима, а сплошная пытка.

Конец ознакомительного фрагмента.