У бога за пазухой

Андрей Расторгуев

Почему хан Батый не стал захватывать Новгород? Ведь он уже вторгся в Новгородское княжество, разорив Торжок, и находился всего в двух-трёх дневных переходах от столицы. Однако взял и повернул назад. Что было бы, закончи он свой поход именно так, как планировал изначально?Об этом хорошо известно князю Роману Ярославину. Ведь он живёт в мире, где Орда захватила всю русскую землю и основательно пустила в ней корни, просуществовав долгие века, вплоть до наших дней.

Глава 2

Дневник Ярославина, листы 1—4

20 января 2018 (1238)

Начал вести дневник. Наверное, чтобы не забыть, кто я есть на самом деле. А то последние события заставляют иной раз думать, что у меня раздвоение личности. Причём, какой из них отдать предпочтение, не имею ни малейшего представления. Поэтому обо всём по-порядку.

Итак, зовут меня Роман Инг… Ну вот, опять сбиваюсь — Роман Игоревич, конечно. Роман Игоревич Ярославин, родившийся 12 января 1985 года в Рязанском улусе Великой Орды. Сейчас мне 33 года. Неделю назад исполнилось, кстати. Только теперь узнал, когда уточнил сегодняшнюю дату. До этого всё некогда было. Вступил, как говорится, в так называемый возраст Христа, хотя мало кто у нас почитает сейчас этого бога, даже среди русских. Но мы, Ярославины, твёрдо придерживаемся старой дедовской веры. За это нас и монголы ценят. Уж сколько поколений улусбеки подтверждают наше право владеть Коломенским сомоном. Но сомонат влечёт и определённые обязательства — не совсем приятные, так скажем. В частности, я должен содержать в боеготовности, а по первому требованию улусбека и выставить в любое время, тысячу обученных и полностью экипированных солдат с самопалами, пушками и лошадьми. Это в случае войны, само собой, или других боевых действий. Да ещё сам возглавить этот отряд, став тысячником Великого монгольского войска. Хорошо, если для отражения набега соседей. А если для усмирения какого-нибудь восставшего улуса или завоевательного похода в соседние страны? Нет, это не по мне.

Так однажды и случилось. В декабре 2017 года взбунтовался Новгородский улус. Хоть я и не люблю новгородцев за их прижимистость и двуличие, но в безрассудстве и храбрости им не откажешь. Всё же русские люди. Словом, пришёл приказ улусбека готовить мне свою тысячу для похода на Новгород. Тут и мои воины возмутились. У многих там родственники. Не посмел я пойти против их воли. Испросил только, знают ли, чем это нам грозит. Они знали — смерть для всей тысячи. У монголов на этот счёт разговор короткий, копьё в брюхо или пулю из самопала в голову.

Кроме нашего сомона ещё три не дали солдат. Улусбек побоялся сам идти нас усмирять с остатками тумена, хоть и людей у него было больше. Обратился за помощью к самому беклярибеку. Тот послал ещё тумен из татар. Против этих шестнадцати тысяч мы и вышли сражаться на лёд Оки, как здесь же в стародавние времена бились наши предки, отстаивая свою независимость, преградив монголам путь в Святую Русь. Полегли они тогда, и мы готовы были полечь во славу геройских дедов наших. Просто предел терпению настал. Думали, может, хоть эдак новгородцам подсобим.

Январь уже вступил в свои права, когда выстроил я нашу малую рать против рати монгольской. Редкие пушки по флангам, чтобы в обе стороны вдоль реки палили. Прикрыл их пехотой с самопалами, а в центре — конница. Славно бились ребята, много татар положили, да только сами сгинули. Когда заряды к пушкам да самопалам закончились, начали стрелы пускать. Ну, нас-то в обороне особо ими не возьмёшь. Мы широкие надолбы поставили, а вот наступающим несладко пришлось. Ещё и бомбисты им свои подарки подкидывали. Правда, и моим парням от вражеских бомб досталось. В общем, подобрались к нам татары ценой больших потерь. Тут уж сабли да штыки в ход пошли. Последний аргумент, как говорится.

Зажали нас со всех сторон. Чую, сейчас додавят. Собрал своих ребят, самых основных, самых умелых, посадил на коней да и вдарил вправо. Прорвались мы, и ходу. Не думали тогда, что дальше делать будем. Ведь не уймётся улусбек, пока всех не переловит. Ему перед беклярибеком ответ держать. А он хитрым лисом оказался. Спрятал десяток пушек на берегу, за излучиной. Как знал, что этим путём прорываться будем.

Ну, пальнули по нам неслабо. Конь подо мною и пал. Я по льду покатился, шлем потерял. По лицу кровь потекла. Вроде, и в сознании был, но утверждать не буду. Помутнение какое-то настало. Поднялся, шатаясь. Глядь, а вокруг-то битва кипит. Да ещё какая, не чета нашей!

Народищу вокруг просто море, никогда столько не видел. И все со всеми бьются. Только доспехи старинные. Тяжёлые латы у русских, прямые мечи, копья, луки со стрелами. Ни одного арбалета, самопала и уж тем более пушек!

Озираясь, увидел я надолбы за спиной. Не те, что сам ставил, а другие, из отдельных брёвен, лишь от конницы. Странно всё. Выходит, что убегал, убегал и никуда не убёг?

И тут вдруг доходит до меня, что попал я в прошлое, в 1238 год, когда наши предки против Батыя под Коломной бились. Бред, конечно, подумалось мне. А как в такое поверишь? Однако упавший рядом ратник с разбитой головой и озверевший, забрызганный кровью монгол, заставили прийти в себя. Схватив меч поверженного воина, отмахнулся от монгола. Почти снёс ему башку.

— Князь! — слышу сзади.

Оборачиваюсь, а мне какой-то паренёк шлем протягивает. Не мой шлем, другой, островерхий, украшенный позолотой, с бармицей и личиной на пол-лица. Но парень упрямо суёт его мне в руки.

— Надень, — говорит. — И плащ держи. Потерял.

Что ж это делается? Механически натягиваю шлем. Ремешок, правда, разрезан и в крови. Накидываю алый плащ. Кое-как дрожащими пальцами застёгиваю фибулу. Оглядеться бы.

Вокруг меня спины русских витязей. Встали плотно, никого не подпускают. Парень, который подавал шлем, рядом крутится, прикрывая меня щитом.

— Ты кто? — спрашиваю, перекрикивая шум сражения.

— Хорошенько, видать, по темечку приголубили тебя, княже, — улыбается он. — Я ж Вакула, гридень твой.

— Вакула, — говорю ему, — осмотреться надо.

— Идём!

Он опрометью бросается к надолбам, отмахиваясь на ходу мечом от чересчур прытких монголов. Я за ним. За надолбами наши кони. Прыгаем в сёдла. Невдалеке холм. Я правлю туда, на возвышенность.

Ну, точно, мы на Оке, недалеко от Коломны. Вон и Москва-река, по которой бегут русские и монгольские воины. Русские от битвы уходят — Московский полк, надо полагать, — а монголы их преследуют. Дальше по Оке тоже всё плохо. Там конная Владимирская дружина уже далеко, скачет в свой стольный град. Пехота от неё отстала и уже отрезана конницей монголов. А по льду Оки всё текут и текут к побоищу вражеские тысячи. Там сеча, здесь тоже сеча.

Только теперь, увидев грандиозный размах битвы, окончательно верю, что чудесным, немыслимым образом перенёсся в далёкое прошлое, во времена лютого нашествия Батыя. Меня что, в будущем уже убили? Тогда почему я здесь, почему не на небесах? Чтобы что-то исправить? Вряд ли — уже слишком поздно. Русская рать разбегается. Самые стойкие в ближайшее время падут. Или это своеобразный ад? Мучайся, мол, глядючи на разгром Святой Руси. Нет, я не собирался просто смотреть. Это мои предки, я могу их спасти. Хоть кого-то.

— Вакула! — кричу гридню. — Всех за надолбы и по коням!

— Снова лавиной вдарим? — как ни в чём не бывало спрашивает паренёк.

Вот это люди были. Битва проиграна, всё вокруг рушится, Святая Русь гибнет, а ему хоть бы хны. Надо «вдарить», значит «вдарим»! Эх-х…

Скачу к надолбам. Вакула уже бегает в гуще сражения, отдавая мой приказ. Сам за своего князя меня принял, теперь пусть отдувается.

Ратники один за другим пересекают линию надолбов и запрыгивают в сёдла. Собираю приличный кулак и направляю его вдоль Оки, в сторону от Владимира. Это единственный свободный путь. На скаку пытаюсь прикинуть, сколько со мной людей? По всему выходит, что не менее трёх тысяч. Сила. Особенно если она закована в стальные латы и ощетинена клинками.

Только что, в своём времени, я уже пытался проделать этот манёвр. Но тогда у меня было куда меньше солдат, и по нам стреляли из пушек и самопалов. Теперь же…

А теперь на нашем пути стояло не меньше тумена вражеских всадников. Они дали дружный залп из луков. Рой стрел тёмной смертельной тучей потянулся к нам.

— Щиты поднять! — ору что есть мочи. — Вперё-о-од!

Я без щита. Меня прикрывают с двух сторон гридни. Один из них Вакула. Стрелы бьют вокруг, втыкаясь в щиты, сёдла, сбрую, отскакивая от брони. Кто-то валится под копыта, под кем-то падает конь, и всадник летит кубарем. Никто не останавливается. Наоборот, набирают ход. Второй залп, слишком поспешный и потому нестройный, почти не наносит вреда. Враги уже рядом, выставляют копья и сабли. Ну, это мы уже проходили.

Врубаемся клином, без труда раздвигая хаотичную толпу монголов. Идём легко. Это не тот монолитный строй двадцать первого века, который они научились держать за прошедшие столетия своей безграничной власти. Так, вязкая масса. Правда, тоже закованная в броню и махающая железом. Ничего, справимся. Ещё немного…

— Наддай! — выкрикиваю привычно. Что-что, а командовать умею.

У ратников словно второе дыхание открылось. И устали, вроде, но пошли быстрее, интенсивнее работая мечами.

Передо мной возникает нечто несуразное. Вроде бы воин, но разукрашенный как петух. Непонятные плюмажи, висюльки — слишком уж много лишнего, ненужного в доспехах. Весь в железе с головы до пят, на лице сплошное забрало. Конь и тот металлической попоной прикрыт. Перед воином заслон из латников. Тургауды, похоже — личные телохранители. Умелые воины. Видать, большую шишку стерегут. Наша конница их сметает ценой жизни нескольких ратников, лишь немного замедлив ход. Воин вступает в бой, целя в меня мечом. Солидный такой меч, большой, настоящий монгольский. Хорошо бьёт, но и я не лыком шит. С малолетства рублюсь, ещё и неучей своих натаскиваю каждый день. Ты на кого руку поднял? А кисть-то не защищена. Вот и нет у тебя руки этой. Проскакиваю мимо, Вакула со вторым гриднем, походя, добивают покалеченного мною монгола. Интересно, кто это был? Уж не Кулькан ли, младший сын Чингисхана, тот самый, который погиб под Коломной? По сей день монголы скорбят, воспевая его геройскую смерть. Не знаю, лично я ничего героийкого в ней не увидел. Зато можно смело сказать, что историческая справедливость восторжествовала.

Я ещё не устал рубиться, когда враги неожиданно кончились, и моя конница вырвалась на ледовый простор. Тут мы и припустили коней во всю прыть, только нас и видели. Проскакав по замёрзшему руслу вёрст пять, я призадумался — а дальше-то куда? Что там было в древности на Оке за Коломной? Это в моё время всяких городков и поселений хоть отбавляй, а сейчас?

Да, именно в тот момент я, похоже, и сам не заметил, как начал отождествлять себя со временем предков, относиться к нему, словно родился и вырос в нём, а не спустя почти тысячу лет.

Не будучи сильно посвящённым в подробности землеустройства родного края, между тем, я был хоть и мелким, но военачальником. Театр военных действий более-менее знал. Это помогло вспомнить, что где-то далеко впереди на Оке стоит Калугхан. Не знаю, правда, существовал ли он в древние времена. Возможно, было какое-то мелкое поселение, развитое впоследствии монголами до города. Но туда Батый мог тоже отправить часть войска нам наперерез, если дорога есть. Значит, останавливаться там нельзя. Верная смерть. Дальше, за Калугханом, в Оку впадает её приток — Жиздра. А на Жиздре находится Козельск Черниговского улуса… Фу-ты! Черниговского княжества. В эти времена княжества пока не переименованы на монгольский манер. Завоеватели только-только пришли в русскую землю, и Новгород, в котором Батый устроит временную столицу, ещё не распахнул перед ними ворота руками жадных новгородских купцов, понадеявшихся сохранить целыми свою мошну и доверху набитые сундуки.

— Куда мы, княже? — спрашивает скачущий рядом Вакула.

— Идём в Козельск, — отвечаю, вовремя сообразив, что вопрос обращён ко мне. — Дальше видно будет.

Легко сказать, но трудно сделать. До Козельска вёрст 300 будет. Попробуй-ка, одолей на полном скаку, не загнав лошадок, ежели ещё погоня на плечах висит. В том, что монголы гонятся за нами, я ничуть не сомневался. В их стиле, конечно, выпускать из боя целые неприятельские полки, чтобы с оставшимися легче справляться было, да только убийство чингизида нам никто не простит. Уж я-то монголов знаю. Сам в их войске служил.

Через несколько часов бешеной скачки кони начали уставать, заметно сбавляя ход. Если не дадим роздыха скакунам, далеко не уйдём. Выставив дозор во главе с Вакулой, поскольку больше никого не знал, я отвёл основной отряд немного дальше по реке и объявил привал. Огонь разводить не стали, не до него. Лишь обтёрли лошадей, дав им покормиться снегом и пожухлой травой. Кое у кого даже нашлось немного овса.

Люди не спали, все были на взводе. Я продолжал размышлять над тем, как же нам оторваться от хвоста. Ока, насколько я помнил, у Калугхана выписывала крутой зигзаг. Вот если бы его срезать, пустив погоню в обход. Пока монголы будут петлять, мы уже на Жиздру выйдем…

— Черниговцы есть? — спросил я без особой надежды. — Желательно из Козельска.

Вскоре передо мной встали двадцать три ратника — все, кто выжил из козельской дружины. Их князь Иван погиб. Старшим и самым опытным воином был кривоносый, с мелкими морщинками у глаз Нетеча. Он-то и поведал, что есть короткий санный путь, обещав показать, когда доберёмся.

Прискакал заполошенный Вакула с дозором. Они засекли преследующих нас монголов.

— До чёрта поганых! Целая тьма! — так охарактеризовал гридень число врагов.

Расспросив подробнее, я понял, что по нашему следу идёт порядка тумена. Ну да, тьма и есть — по-старинке.

Не мешкая, отправились дальше, стараясь не сильно выматывать коней. День сменился ночью, настал новый, а мы всё мчались по льду, почти без перерыва.

Чувствовал, что погоня приближается, и всё равно приказывал вставать на короткий отдых. Без него никак. Да и монголам передышка нужна. Не железные же они, какими бы злыми не были. От людской злости у лошадёнок-то сил не прибавится.

Наконец, ближе к вечеру ехавший рядом со мной Нетеча показал на берег:

— Вона, дорога прямохожая! Лесом идёт. Полдня пути точно сверстаем.

Проехали чуть дальше, за излучину, потом вернулись и по санным следам на берег выскочили. Темнело быстро. Хотелось надеяться, что наш манёвр останется незамеченным, и этого хватит, чтобы одурачить монголов хотя бы на время.

Продвигаться через лес не в пример труднее, чем по ровному льду — тем более, ночью. Скорость ниже, зато и ехать меньше. Заодно кони получили передышку от дикой скачки. Снова на лёд встали, когда было ещё темно. До устья Жиздры дошли быстро, а там, пришпорив коней, совершили последний бросок до самого Козельска.

Утром, в рассветных сумерках, голодные, на едва переставляющих ноги лошадях, мы встали перед городскими воротами.

— Кто такие? — зычно спросили с дозорной башни.

— Аль не узнал? — хрипатым голосом отозвался Нетеча. — Отворяй ворота! Дружина с брани возвертается.

— Что-то больно много вас для дружины-то нашей. Аль в гости кого привёл, а, Нетеча?

— Привёл, привёл. Отворяй, тебе говорят. Сам узришь.

Скрипнув, открылись ворота, и мы поспешили укрыться за стенами.

— Зачиняй, — немедленно распорядился Нетеча.

— Утро ужо… — стал было возражать стражник, обрадованный возвращением дружины и оттого рано успокоившийся, но я нетерпеливо рявкнул:

— Закрыть ворота! За нами поганые скачут.

Не люблю, когда приказы начинают обсуждать вместо немедленного их исполнения.

Мой командный голос и внушительный княжеский вид возымели действие. Перепуганные стражники налегли на толстые створки, медленно сводя их вместе.

— Дык вы шо ж… не побили поганых? — несмело спросил кто-то из местных, уже собирающихся на шум.

— Нет. — Нетеча опустил голову. — Нас побили. Мы — это всё, что осталось от рати.

Над растущей толпой пронёсся растерянный ропот. Я буквально чувствовал, как по воздуху разливается противный липкий страх. Казалось, его можно пощупать руками. Как же это всё было знакомо! В моём времени русский народ вот уже несколько столетий рождался и умирал с подобным страхом, поселившимся в каждом городе, в каждой захудалой деревеньке, в каждой избе. Страх впитался в кожу людей за многие лета, проведённые под пятой Великой Орды.

Горько было смотреть на предков, ещё свободных, не испорченных рабским послушанием, в чьи сердца запустило свои склизкие щупальца это гадливое чувство.

Я мысленно молил Господа, чтобы дал им сил быть стойкими, не поддаваться, не опускать руки, продолжать борьбу за свою свободу, своё будущее…