В стольном граде Киеве

Андрей Прохоренко

Приключенческая историческая повесть «В стольном граде Киеве» является вторым произведением из серии «Илья из Муромы», написанным на основе записок богатыря Ильи из Муромы. Победа Ильи на турнире богатырей в Чернигове открывает ему и его наставникам дорогу в стольный град Киев. Имея приглашение князя Владимира, Илья вместе с волхвом-радетелем Кудесом и его помощниками прибывает в Киев не с пустыми руками, а с главарями разбойных отрядов, бесчинствующих на дорогах, ведущих в Киев, и на караванных путях. О приключениях Ильи в Киеве, об его участии в турнире богатырей, а также о Руси того времени и обо всем том, что происходило в ней, повесть «В стольном граде Киеве».

План Кудеса

К родичам, которые меня ждали, как и договорено было, я вернулся через несколько дней, сообщил о том, что согласие Светела и дружинников получено. Кудес, выслушав меня, только усмехнулся в усы и сразу же Никиту отправил к Соловью, чтобы тот ему знак дал выступать. Соловей уже был тогда наготове. Как, я и сам не знаю, узнал он, что я с сотником говорил. А раз так, то несложно было догадаться, что дальше последует. Заблуда не допускал того, что Светел откажется помочь. Все-таки я был и для него после победы на соревнованиях героем, которому отказать — себя не уважить. К тому же, о чем Соловей догадывался, я ведь не один действую. С Кудесом он уже беседовал и дело имел, знал, что волхв не обманет, дело, за которое взялся, делает с выдумкой и тщательно, если уже за него взялся.

Поэтому Соловушка, долго не думая, на следующий день, как только Никита ему весточку передал, сразу же в путь с сотоварищами и направился. Выбрал для сопровождения самых преданных, как он считал, разбойничков, пообещал им, что щедро заплатит, даже задаток дал, чем порадовал братию. Да только зависть иной раз все больше глаза застилает, а за усмешками и видимой расположенностью таятся темные чувства, желание отнять и себе чужое добро присвоить. Мокреша, которого Соловей по совету Кудеса главным после себя поставил, имел на добро Соловушки совсем иные виды. Себе все и без остатка присвоить, а Соловья либо убить, либо связать и в стольный город Киев, как главного татя и доставить.

Не один был Мокреша. Подговорил он Якима, Кощевита и Тимия, который уже от побоев оправился, чтобы они пособили ему, не за просто так, конечно… Собрались други-атаманы лихие, чтобы обсудить, что же это такое происходит на Руси, что их брат-разбойник вдруг решил ремесло свое бросить, да новой жизнью зажить. Не укладывалось у них в голове, что такое вообще между татями может быть, если они атаманы. Только невдомек им было, что Соловей, прежде чем окончательное решение принять, переговорил с Кудесом. Волхв ему многое сказал, в том числе и то, что если он дело свое лихое продолжит, то больше двух-трех лет не проживет.

Кудес, слегка щурясь, смотря чуть мимо Заблуды, так и сказал:

— Может, и столько не проживешь. Богатство у тебя есть, но после победы Ильи ты всем поперек горла стоишь. Нефед и дружинники на тебя косятся, да и местным удальцам ты не нужен. Мокреша спит и видит, как вместо тебя всем заправляет. Думаешь, он не хочет быть атаманом вместо тебя? К тому же ты его под себя подмял. А сейчас, когда в Киеве у тебя, как раньше Исихор, высоких покровителей нет, как раз время дело делать…

— Это ты еще на что намекаешь? — хмурясь, говоря едва ли не басом, спросил Заблуда.

— На то, что мы с тобой оба знаем. Убить тебя «верны други» могут. И не поморщатся. Никто особо плакать за тобой и жалеть не будет, кроме жены, конечно.

Заблуда взгляд в землю тогда упер. В одном из лесочков близ Чернигова эта беседа проходила. А как поднял на Кудеса взор, в глазах Соловья волхв прочел скрытую тоску и затравленность.

— А чего ты хотел, если таким промыслом занимаешься?

Заблуда вздохнул и упер руки в боки.

— То-то и оно, что приходит время расплачиваться за все то, что натворил, но выход есть. Не все так мрачно, как ты видишь.

— В Киев надо ехать, подальше отсюда.

— А кто тебе даст туда доехать, ты подумал об этом? Ты что же, друг и товарищ лихой и от этого только лишь еще более ценный, поскольку у тебя золотишко бряцает, думаешь, что тебя вот так просто «верны други» отпустят? Ты-то им не нужен, а вот то, что скопил и припрятал — надобно. За это могут и друг другу глотку перегрызть.

— Раз так говоришь, значит, план у тебя есть, что делать. Только зачем тебе мне помогать? В чем твой интерес?

— В том, чтобы от татей и разбойничков округу очистить. Родичи, сам знаешь, жалуются. Ведь не все законы дедовские уважают и соблюдают, а тут к тому же Нефед Мокрешу и Якима накручивает. Вот их люди и шалят, да на родичей нападают. Я говорил им, но меня не слушают.

— С Мокрешей беседовал? — не поверил Заблуда.

— Сказал ему пару слов, так он на меня с мечом полез.

— И что?

— Пришлось былое вспомнить. Я же раньше дружинником был. Воинское дело помню еще.

— А я-то думал, чего это Мокреша осенью поздней, когда я его к себе на совет позвал, сказал, что занемог.

— То для того, чтобы он думать начал, что делает.

— И что ты ему сделал?

— Силушку, что в пупе копится, слегка выбил, а то ретив больно…

На лице Заблуды появилась усмешка.

— Что мне посоветуешь?

— Мокрешу вместо себя поставь, когда в Киев будешь идти. Поговори с ним по душам, поясни, что тебе невмочь больше грабить и разбойничать, что хочешь новую жизнь начать.

— Так не поймет!

— А твое дело о намерениях сообщить. Их ясно обозначить…

— Дальше что?

— Дальше? Дальше в путь-дорогу начнешь по весне собираться, скажешь невзначай, что с собой кое-что в Киев возьмешь, да большую часть из того, что имеешь. Смекнул?

— Подстерегут и убьют в темном месте, где-нибудь на дороге, что в Киев ведет. Мест укромных много. Сгинешь, а телом волки потрапезничают, только оближутся.

— Знаешь другой план, я послушаю.

Заблуда только лишь нахмурился. Какое-то время он молчал, а потом признался:

— Плана нет.

— Тогда послушай, что я тебе скажу.

Чем дальше говорил Кудес, тем все больше светлело у Заблуды лицо, а под конец, когда волхв рассказ закончил, на лице у Соловья появилась широкая усмешка. Стал он тогда прежним Соловьем, который дело знает и себя молодцом-удальцом считает.

— А ты меня не подставишь?

— А какой мне смысл это делать, если ты уйдешь в Киев из этих мест, да еще и поможешь нам Мокрешу, Якима, Кощевита и других своих товарищей образумить? И к тому же на тебя подозрение их помощников не падет…

— Это еще как сказать.

— Это, Заблуда, потому, что головой ты не думаешь. Перед тем, как отправишься, всем щедро заплатишь, кто под рукой у тебя ходил. Щедро, но не роскошно. Меру сам назначишь. Скажешь, что жизнь новую решил начать, чтобы все, кого невзначай словом или делом обидел, злым словом не поминали. Ты же певец — один из лучших. Так и пояснишь, что дело певчее к себе тебя зовет.

— Так не поверят.

— Но куны и гривны возьмут…

— Возьмут, и сразу под полу засунут или в мошну положат. Уговаривать не придется.

— И что, мне тебе рассказывать, что люди такого склада больше всего ценят?

— Хитер ты, волхв.

— Я не хитер, просто немного дальше тебя вижу.

— Если дело не выйдет?

— Так надо сделать так, чтобы вышло. Мокреша тоже умен. Он ведь к Нефеду пойдет и все ему доложит. И Нефед словам его внемлет…

— Это ты еще на что намекаешь? — снова нахмурился Соловей и стал слегка губу покусывать.

— А намекаю я на то, что Мокреша скажет Нефеду, что тебя надо в укромном месте подстеречь и освободить от злата и серебра, а потом схватить. Планы Нефеда и Мокреши в отношении тебя сойдутся. Ты им не нужен. Разбойнички тебя подстерегут и ограбят, а вслед за этим дружинники от Нефеда с кем-то из сотников прискачут и тебя скрутят. Говорить, что потом сделают или сам догадаешься?

— Помнут и князю передадут, — буркнул Соловей, затравлено озираясь.

— Как в воду глядишь. Так и будет, если ничего не придумать.

— Тайно уходить надо, — высказал предположение Соловей.

— Ума палата, — усмехнулся Кудес. — Ты полагаешь, что Мокреша, Яким или еще кто-то тебя в Киеве не разыщут и счет не предъявят? Ты думаешь, что тебе Нефед поможет или он займет нейтральную позицию? Ошибаешься. Ты сбежишь, а он на тебя рассчитывает. Ведь ты должен распорядиться, чтобы разбойнички, други твои, родичей стращали, да так, чтобы мало им не показалось, а ты — деру дал. Представляешь, как он будет рад, что ты в кусты спрятался в самый решительный момент.

— Собирать повышенную дань не будет сейчас Нефед. Есть уговор. В Киеве с ним считаются. Два года родичи могут спать спокойно.

–…Но никто не говорил, что за эти два года не нужно родичей подготовить к тому, чтобы дань они давали без помех и не роптали, на все были согласны. Об этом ты не подумал?

Ответа на этот вопрос у Соловья тогда не было. Он и сам прекрасно понимал, что во всех случаях крайним остается.

— Вот обложили, — вырвалось у Заблуды.

— Нет, Соловушка, это ты сам себя в такое положение поставил, а оно все ухудшается. Время расплаты пришло. Спросят с тебя.

Согласился Соловей тогда поступить так, как ему Кудес советовал. Конечно, всегда от плана есть отклонения. То, что предусмотрено, никогда точно так не происходит. Ни Кудес, ни Соловей, к примеру, не знали, что Нефед, когда Мокреша ему через посыльного весточку передал о том, что Заблуда с обозом со дня на день в путь отправляется, вызвал к себе Светела. Хмурясь, глядел он на сотника, рассчитывая поручить ему важное дело, но все никак не мог решиться, как будто заклинило Нефеда. Первый раз он так себя чувствовал, но все же, пересилив себя, твердо и с силой сказал:

— Соловей вскоре с обозом из Чернигова выйдет. За ним поедешь, наблюдать будешь, как дело пойдет. За день пути будешь по его следу идти. Мокрешу знаешь?

Светел кивнул.

— Так вот, как только посыльный от Мокреши весточку подаст, что тати татя готовы встретить, сразу же расстояние сократишь. Кони у тебя свежие. Прибудешь тогда, когда разбойники друг друга помнут. Соловья трогать не будут. Так мы условились. Мокрешу и его людей тоже не щеми, если там будут. Они нам еще сгодятся. Соловья свяжи с его помощниками и мне весточку дай. Я наготове буду. В Киев его свезу к князю. Пусть там сами и разбираются. Меня понял?

— Как не понять, но на отдыхе я и сотня.

— Так поэтому я вас в дело и беру. На тебя надеюсь. Не подведешь?

И пришлось Светелу уверить Нефеда в том, что он выполнит поручение с честью и как нужно. Так что оно само как-то получилось, что сотник в этом деле стал крайним: и со мной договорился, и с Нефедом.

Светел поначалу не знал, что делать, а потом сообразил, что будет выполнять оба поручения и по месту посмотрит, к чему дело склоняться будет. Вот тогда-то он решение и примет. К тому же, что было Светелу выгодно, сам воевода черниговский дал ему ответственное поручение. Теперь Светел, если бы захотел, мог бы и всю сотню для дела важного взять, но он, прикинув и поразмыслив, взял четыре десятка проверенных воев. Голова у Светела работала, как надо, под стать имени.

Когда уже Соловей со спутниками и обозом по дороге двигались, а я с родичами по его следу второй день шел, нагнал нас все тот же Никита. Он нам и передал, что Нефед дело важное поручил: Соловья схватить, как братья-разбойники с ним разберутся.

Кудес, когда услышал, как положение дел поменялось, отведя меня в сторонку, высказал по поводу складывающейся ситуации следующее:

— Это нам на руку. Сотник с головой дружит. Тут бы нам развернуться, только без Нефеда. Этот все под себя загрести хочет, причем чужими руками. Надо его провести, плечиком так, слегка подтолкнуть или протолкнуть туда, куда он так стремиться попасть…

— А куда это он стремится?

— Выслужиться и в глазах князя возвыситься, свое положение упрочить. Да только, видать, не судьба, да не судьбинушка…

При этом Кудес весело посмотрел на меня. В глазах волхва пробегали то и дело веселые огоньки, как будто он уже знал, чем дело закончится.

— А мы что?

— Дело мы с тобой должны сделать тонко, так, чтобы к нам вопросов не возникло и все видели, кто разбойничков взял. Заблуда подстраховался. В охранении у него почти сорок воев, но среди них — предатели. Ждут времени, когда в дело вступить.

— Разведчики донесли, что у Мокреши под рукой почти пять десятков воев, столько же у Якима и Кощевита. Я за Тимия не скажу. Тоже, наверное, человек десять наберется. Почти двести воев всего будет, а если Соловья с воями еще брать, то и дотянется до двух сотен.

— Я на это и рассчитываю. Нужно, чтобы никто не убежал из атаманов. На тебя надеюсь. Не подведешь?

— Постараюсь. Только надобно добраться вначале до них. И откуда в наших краях столько татей?

— Золото к себе притягивает. У него такие свойства. Вся нечисть на него собирается. Вот мы всех удальцов-молодцов в одном месте и соберем.

— Мало родичей взяли.

— В самый раз. Есть у меня кое-какие соображения, как действовать, к тому же помощь нам подойдет. Ставр еще с десяток воинов приведет.

— Ставр? Ты и с ним успел переговорить?

— У меня, Илья, задача такая, — любое дело должным образом организовать, да позаботиться о том, чтобы прошло все, как следует, а крови как можно меньше пролилось, или совсем не пролилось. И запомни: Соловей нужен живым. Вы с ним и Светелом, если дело подобающим образом сложится, всех атаманов пред светлы очи князя представите. Уразумел?

— Так разбойники не будут вот так просто сдаваться.

— Вот тут тебе и придется силушку явить. Ты атаманов тоже не вали слишком. Силушку рассчитывай. Живыми нужны, не покалеченными.

— Говоришь, как будто уже видишь, чем дело закончится.

Кудес вздохнул и провел левой рукой по лицу, в правой, как и следует волхву, он держал дубовый посох.

— Если бы так было, как ты сказал, Русь была бы другой, а так нам остается только лишь замедлять победное шествие наших врагов.

— Только лишь замедлять? — удивился я.

— И в этом деле я на тебя рассчитываю. Правда, нам всерьез постараться придется, и не только в ход руки и мечи пустить. Надо смекать и соображать, как без потерь дело нужное для всей Руси сделать. Сможем малое, совладаем и с большим… То, что нам предстоит, — только лишь ступенька. Не приходить же к князю с пустыми руками. Надо показать ему свою расторопность и силу. А ничто так этого не являет, как конкретные доказательства в виде разбойных атаманов.

— Владимир, говорят, до золота падкий. Может и золото Соловья присвоить. Не боишься?

— Я тебе, Илюша, тайну открою. Нет злата и серебра в обозе, только лишь обозначает Соловей, что его везет.

— И поверят?

— Но ты же поверил?

Возразить Кудесу мне было нечего.

— Ты надоумил Соловья?

— Я только лишь ему посоветовал, как дело обставить.

— Если тебя и разбойник послушался…

— А у Соловья, если поразмыслить, положение безвыходное сложилось. Ему по любому куда-то надо уходить. И он это понимает, поэтому идет на то, чтобы быть наживкой. Характер у Заблуды боевой, к тому же хочет он новую жизнь начать. Что было до Владимира, то не в счет.

— Так атаманы лихие, когда в руках князя окажутся, могут на Соловья показать, что это он все золото себе забрал и закопал в потаенном месте.

— А мы на что? Все знают, что Соловей в Чернигове был, когда купцов по дороге и на переправе грабили. Зачем, скажи, тому, кто грабил, делиться с тем, кто вдали находился? Князь это сразу сообразит. В этом сметки ему хватит. Если нет, Добрыня подскажет. Его опекунство понемногу завершается. Владимир все больше на свои ноги становится и начинает отодвигать Добрыню от дел правления. Годочка три-четыре и вовсе удалит от себя или еще что-то произойдет такое… с Добрыней.

— На что намекаешь?

— Так случаи разные бывают… То вдруг занеможет, да так, что сразу сляжет, а потом и дух испустит. Яд, стрела, оговор, любые обвинения, просто решение князя, которым он смещает с должности или отстраняет от ведения дел. Охочих на место Добрыни — пруд пруди.

— Сложно дела обстоят в граде-Киеве.

— Киев — это тебе не Русь с ее законами и не родичи, не черниговские леса, где привольно дышится. Здесь постоянно надо за спину смотреть, чтобы удар сзади не пропустить. Прямо в Киеве не ходят, все интригуют, но родовые законы той или иной мерой и там соблюдаются, особенно в нижнем городе, что на Подоле.

— И куда мы идем?

— Туда, где тебе с некоторого времени быть нужнее всего, — заключил Кудес и вздохнул.

— Почему вздыхаешь?

— Предстоит дорога дальняя да схватка жаркая. Ее не миновать. Ты, Илюша, не стесняйся, коли с разбойниками столкнешься. В этом деле жалость ни к чему. Могут задеть мечом или копьем, а нам пред князем надо предстать без потерь и ранений. Царапины в счет не идут. Понял?

Я кивнул.

— Да, понять-то понял, теперь дело за малым осталось: не оплошать и сделать так, как сказано. В путь. Дозорные донесли, что обоз с Соловьем и воями близко. Нам его надо опередить. Быстрым шагом пойдем.

Путь наш лежал к урочищу, что возле Велесова бора находилось. Там мы и собирались Соловья и «дорогих гостей» дождаться. Заблуда — молодец рисковый был. Не испугался жизнь на кон поставить.

Так и шли сразу несколько групп воинов, родичей и татей, наблюдая за обозом, во главе которого, полагаясь на помощников и воев, находился Заблуда Бередай по прозвищу Соловей. Обоз неспешно продвигался по дороге, которая проходила все больше по лесу. Лишь в редких местах она выходила на открытые пространства лугов или пашни, или на поляны. Нападение могло произойти на обоз в любое время, но Соловей прекрасно знал, что вблизи Чернигова в лесу его не атакуют. Не было смысла это разбойничкам делать. Недалеко отошли от людных мест.

А путь из Чернигова в Киев-град петлял и разветвлялся. Дорога не один раз все больше тропой лесной становилась или на открытой местности изобиловала ямами. Распутица весенняя уже прошла, но дождички шли почти каждый день, наполняя сердца хлебопашцев радостью. Ближе к вечеру или ночью шел дождь, а утром и днем светило солнце — что может быть лучше для рачительных хозяев, чтобы взошли хлеба, а потом колосья набрали силу? Нет в мире большей радости, чем наблюдать, как всходят ростки ржи и других зерновых растений, суля обильный урожай.

Так вот, дорога из Чернигова, по которой Соловей шел, вначале даже не на юг пролегала, а немножко на восход солнца заворачивала, выбираясь из гущи лесов, выходя к местам, где лес уже соседствовал кое-где со степью, где не было единого лесного покрова. Скрипели телеги на ухабах и рытвинах, бдительно смотрели дозорные по сторонам, а воины были готовы в любой момент взяться за оружие, но лес был тих. Ничто не предвещало нападения. Только все знали, насколько обманчива эта тишина.

Далее уместно сказать о помощнике Мокреши, некоем Миловите. Его после раздумий взял с собой Соловей в помощь с десятком воинов. Догадывался Соловей, что не все чисто, что Миловит специальное поручение Мокреши выполняет, но, как говорится, оно дело думать, а другое — поступать так, как думаешь. Впрочем, по-иному, как я вижу с высоты лет, вглядываясь в молодые годы, и быть не могло. Миловит этот и должен был на самом деле Заблуду-Соловья пленить, когда Мокреша и остальные молодцы-удальцы его в укромном месте настигнут.

Мокреша, как только Соловей отбыл, сразу же, как и договаривались, отправил гонцов к Якиму, Кощевиту и Тимию, уведомив их о том, что обоз двинулся. Сказал для пущей важности и убедительности, что шесть телег в обозе, а что в них — он не знает, но сундуки видел, как на телеги клали и сеном их сверху прикрывали. Врал Мокреша, но то — для успеха дела. Вранье очень часто оборачивается против того, кто его для достижения своих целей использует. Врать еще уметь надо, чтобы не выглядело откровенным обманом. И во вранье Мокреша палку не перегнул.

Правда, вместо того, чтобы наладить взаимодействие среди разбойничков, большая часть которых к Заблуде не присоединилась, а вынуждена была принять главенство Мокреши, Сытий, так Мокрешу звали по имени, как положено, круг не собрал. Он решил, что и того одного факта, что Заблуда его главным назначил, вполне хватит, чтобы руководить. Но одно дело двумя десятками отчаянных парней руководить, а другое — почти полутора сотнями мужчин, которые здесь зимние поселения имеют. И не какие-нибудь, а частоколом обнесенные, так, на всякий случай… В поселениях свои старосты и управляющие имеются.

У Соловья были еще два первых помощника: Прокий и Козьма. Оба верховодили примерно пятью десятками здоровых и крепких мужиков, привычных обращаться с оружием. В их рядах люди разные были. Но, что всех объединяло, добычу страсть как любили. Жить-то ведь надобно за что-то, а хочется жить не как бедняк, едва концы с концами сводя, а так, чтобы и погулять было за что и зимой не голодали.

Так вот, Прокий и Козьма, когда узнали, кому Заблуда руководство передал, явно не обрадовались. Не любили они Мокрешу, выскочкой его считали. Против Мокреши еще и то сыграло, что он, когда дело до дележа доходило, в свою пользу обманывал татей. Ненамного, конечно, но дурил. Застукали его пару раз на таком действе, после чего дурная слава за Мокрешей так и закрепилась, как женщина, которую вроде бы и прогнали, и нет ее, а она все по следу твоему следует и всякий раз в самый неподходящий момент о себе и напоминает…

А как узнали Прокий и Козьма Минович, что обделил их Заблуда, сразу же Жедиславу, еще одному главарю татей сообщили. Собрались втроем, поразмыслили и решили к Соловушке перед отъездом нагрянуть, чтобы прояснить вопросы назревшие и уже наболевшие. Невдомек рыцарям дорог и путей купеческих было то, что Заблуда, сообразив, специально так сделал, чтобы посеять раздор среди помощников своих «верных». Ждал он их для беседы. И не обманули ожиданий Соловья помощники. Нагрянули в гости. Беседа в гостевом тереме произошла, который по приказу Соловья в минувшем году сразу за стенами Чернигова выстроили. Там время от времени на подворье и появлялся Соловей. Он теперь и сам средства, которые на большой дороге добывал, вкладывал в купеческие дела. Вынужден был вкладывать, чтобы не прогореть.

Что добро, когда оно прикопано, и в дело не пущено? Почти ненужный хлам, который не приносит доход, а делиться с нужными людьми за прикрытие надобно, чтобы Нефед и другие волком не смотрели. Зависть надо как-то унимать у других. А нет вернее способа недовольство в отношении себя унять, кроме как нажитым поделиться, но дать столько, сколько нужно, не меньше и не больше.

Умел Соловей определять, кому, когда и сколько дать. Ученый был, поскольку быстро учился. Тут ведь промашка может не только добра, но и жизни стоить, если тебя добры люди подставят невзначай. А Нефед, воевода Черниговский, это Соловей точно знал, на такое вполне был способен. И кто знает, что у воеводы в голове? Никому это неведомо. Воевода черниговский в те времена, по сути, князем в Чернигове был. Верховную власть в Чернигове и в округе держал, вздыхал, правда, часто, чуя и понимая, что вскоре его сменят. И время то близилось. Годик или два оставалось до момента, пока он еще в здешних местах главным будет.

Так вот, как бы то ни было, а ближе к вечеру одного из весенних дней, когда солнце, выполнив свою обычную работу и обойдя по небу владения, стало закатываться за горизонт, собрались в просторной горнице, что в тереме на верхнем этаже была, други-атаманы, чтобы о жизни поговорить.

Соловей тогда был весел. Игрок он умелый был, знал, когда надо слегка притвориться, да так, чтобы его не уличили в неискренности. Радостно посматривал Заблуда на друзей. Его слегка косые глазки, угадывалась тюркская кровь, исполнены были какого-то особого веселья, как будто Заблуда собирался на празднество, а не переезжал на новое место жительства. Прокий, Козьма и Жедислав сразу же отметили в Заблуде перемены. Прокий, как человек, который постарше друзей-атаманов был, да и знал Соловья раньше всех, беседу-то и начал. Слегка прищурившись, усевшись основательно на скамью, которую предложил радушный хозяин, Прокий сразу к делу перешел и задал наболевший у всех вопрос:

— Ты чего это Мокрешу вместо себя главным оставил?

Соловей ответил не сразу, только еще больше прищурился и, как показалось его друзьям, слегка втянул голову в плечи, чуял, значит, что не прав.

— А кого, посоветуй, мне надо было назначить?

— А хоть бы и меня, — не полез за словом в карман Прокий. — Меня поддержат. У меня от друзей нет секретов, как у тебя. Мы договорились втроем, — Прокий сделал широкий жест рукой в сторону соратников, — что я вместо тебя главным буду. Поэтому ты решение измени, меня главным вместо себя назначь.

Соловей слабо усмехнулся, что не понравилось его сотоварищам, и молвил:

— Я решений не меняю. А что мешает вам Мокрешу атаманом вместо меня не считать? Он круг созовет, там ему свои претензии и выскажите, а также свое право сильного.

— А если не созовет, тогда что? — раздался голос Жедислава.

— Тогда будете поступать так, как принято и как вы знаете. Мое дело — решение свое дать, а ваше — его выполнить или нет.

— Ты что же это, в раздор нас вводишь? Не будем мы подчиняться Мокреше. Пусть он своими воями руководит, — с недовольством высказался Козьма.

Конец ознакомительного фрагмента.