Хазарский оборотень. Роман

Игорь Леонидович Костюченко

Кривич Ставр, расследуя гибель своего отца, выходит на след таинственного Хазарского оборотня, убивающего людей в дремучих лесах у Воловьего озера. Но вскоре жизнь убеждает Ставра: не все в Полоцке верят в коварство нечисти. В стольном граде идет борьба за княжеский престол.

© Игорь Леонидович Костюченко, 2017

ISBN 978-5-4485-2468-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Засада у Воловьего озера

«Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня»

Бытие, 14

Июль 973 года

— Неужто оборотня можно на копье без заговора взять? А, Ставр?

— Тихо, Доман. Смотри за тропой и молчи.

Парни притаились в орешнике у звериного водопоя, на бугре. Ставр и Доман — ровесники, каждому полных семнадцать лет. Широкоплечий, русоволосый Ставр умел ждать, крепко сжимая сильной рукой гибкое ясеневое копье. Чернявый Доман заметно волновался, то и дело поправлял бархатную шапку с куньей опушкой. В плечах был он поуже товарища, зато снаряжен солидно: на поясе короткий меч, наготове составной лук, рогатина, колчан до отказа набит стрелами.

Лес молчал. Ветер не раскачивал верхушки мрачных вековых елей. Горячее солнце нависало над камышами у кромки темного, как деготь, Воловьего озера. Покой — вечный, тягостный. Лежать под сенью орешника, слушать шепот легкого ветерка. Да вот только где он, ветер? Нет его. Никакого, даже самого малого дуновения. И душно.

Рядом с боярским сыном Доманом простолюдин Ставр держался строго и степенно, терпел, хотя ломило от духоты в висках. Сердце стучало тревожно, быстро. Рвалось из груди, требовало бега, движения. Но, ни шага нельзя сделать. Надо ждать. Долго.

Сладко и боязно всматриваться в озерную глубину. Ставр знал: в таких омутах, затерянных среди лесного бурелома, в глуши, живут русалки. Отец сказывал — сладко поют на вечерней заре. Уставший путник, следопыт иль охотник, услышит их зов. Проклятые жены и девы протягивают прекрасные, бледные, опутанные тиной руки к несчастному. И никак не устоять. Соблазн велик — заслушаешься, глянь, а водяные девы тут как тут: ведут хоровод, пеленают сетями, накрепко связанными из ивового лыка, тащат в терема, что покоятся в тучном озерном иле.

В лесу первое дело — внимай, не спеши. Отец Ставра Боян служил при боярине Радомере ловчим. Батюшка, думал Ставр, как никто умел на след выйти, устроить засаду на разного зверя. Только, нередко твердил он сыну, супротив нечисти лесной нет управы. Навалятся оборотни да лешие, так и не отобьешься.

Однажды Боян сам едва не оказался в русалочьем плену. Да помогли светлые боги, отвели наваждение. Белобог послал милую Ладу в волшебном челне, сотворенном из золотого солнечного света. Благословила вестница всемогущего владыки миров, вывела из проклятого места. Остались позади топи, тропа привела в дубраву. Сказывал отец, что и добычей боги наградили в тот день. Красный зверь сам шел в руки. И не с пустыми торбами вернулся старый промысловик на двор славного боярина Радомира.

К русалкам спешат на потеху лешие, кикиморы, сила несметная, что подчиняется своему господину — Чернобогу. У русалочьей тропы выслеживать оборотня первое дело. Только здесь и можно его перенять.

Эх, отец, отец! Отправился на Воловье озеро и пропал в трясине. Кузнец Дубец принес семье Бояна дурную весть. Хотел коваль железной рудой у топей разжиться. А нашел суму. В ней нехитрый скарб ловчего Бояна. Краюха хлеба, любовно завернутая в рушник. По рушнику тому и признал Дубец, чья сума. Вышивала узоры алым по белому полотну Малуша, мать Ставра, рукодельница знатная. Коваль твердил об оборотне, что увлек в трясину неосторожного ловчего. Ставр добивался от Дубца подробностей, но тот испуганно таращился, кричал, рвал посконную рубаху. Россказни о хазарском оборотне, повадившемся губить скот да людей у Воловьей трясины, давно ходили на торжище в граде Полоцке. Ставр не верил сказкам. А на деле оказались они страшной былью.

Голосила по покойнику мать и вдова Малуша, вторила ей дочь Снежана. Один Ставр не плакал. Единственному в семье мужчине не пристало лить слезы. Он схватил копье, оттолкнул Дубца, пытавшегося встать на пути, бросился к лесному озеру. Увязался за ним боярич Доман. Ставр не отбился от него. Доман бежал рядом, сулил помочь в трудном деле. Да и как отобьешься? Ведь даром что боярский отпрыск Доман, а приходился Ставру молочным братом. Щедро вскормила некогда своим материнским молоком Малуша обоих — сына ловчего и сына боярина.

Легкий шорох прервал поток дум. Ставр поднял руку. Быстро поправил узкий ремешок на лбу, не дававший прядям затмевать взор, припал ухом к земле. Доман подобрался, подгреб рогатину.

— Что? Что там? Не пора ли? — зашептал Доман.

Ставр кивнул на куст ракиты, который раскинулся совсем близко от берега, рядом с тропой.

Треснуло, зашелестело! В темную озерную воду рухнуло смятое деревцо, на тропу выбежал олень-рогач. Зверь дрожал, поводил головой, осененной ветвистыми рогами, косил глазом, налитым горячей кровью. Качала ветвями ракита. Олень опустил голову и подошел к воде. Успокаиваясь, тяжело дышал, с шумом втягивал воду. Пил жадно и долго, иногда вскидывал голову, глядел в сторону засады.

Ловчим достало времени, чтобы оказаться у тропы незамеченными лесным зверем. Ставр толкнул в бок боярского сына, указал на зверя. Доман вскинул лук и выпустил стрелу. Стальной наконечник вонзился в шкуру зверя. Олень рванулся в сторону, прямо на ракитовый куст, закачался, упал в заросли. Доман выхватил нож, побежал напролом к добыче, зацепился за узловатый еловый корень, упал на желтую хвою.

— Стой, стой, шальной, — закричал Ставр вслед Доману. С копьем наперевес ловчий метнулся к напарнику. Вдруг олень вскочил на ноги. Могучий зверь встряхнулся, подмял под себя куст. В его загривке торчала оперенная стрела. Ставр увидел, как лук Домана отлетел в сторону. Рогач подцепил оружие за тетиву ветвистыми рогами, отшвырнул прочь, будто сухую ветку, невзначай попавшую под копыто.

Развернув грудь и согнув шею, олень выставил рога. Он был готов сорваться с места в атаку. Доман отползал за кучу валежника, цепляясь сафьяновым сапожком за корни. Охотничий нож никак не удавалось вырвать из узких, отделанных серебром ножен.

— Ставр! — жалобно вскрикнул Доман.

Рогач рванулся вперед. Яркий блик вспыхнул на острие боевого копья Ставра. Зверь испугался, рванулся прочь с тропы, легко перепрыгнул через Домана, исчез в ельнике.

— Держи! — Ставр успел поднять лук Домана и перекинуть его боярскому сыну. Вдвоем они пустились в погоню.

В ельнике было сумрачно и сыро. Вековые великаны-ели простерли над ловчими хвойные шатры. Осыпаемые сухими ломкими ветками, хвоей Доман и Ставр мчались вперед. На рыжей прошлогодней хвое алели пятна. Олень истекал кровью. Охотничий азарт захватил парней. Жажда добычи гнала их по лесу.

— Быстрее, быстрее, — кричал на бегу Ставр, — поспешай, боярин, а то не нагоним!

Доман старался не отставать от напарника, но это было совсем непросто. Ставр легко и стремительно перепрыгивал через рытвины и поваленные стволы, обходил пни, умело лавировал между деревьями. Пышные папоротники иногда скрывали от Домана охотника. Но Ставр не терял из виду боярича, успевая находить новые и новые следы спасавшего свою жизнь зверя. Ставр скалил зубы и взмахивал копьем, увлекая за собой Домана. Казалось, он не бежал — летел над мхами и кочками.

Светлое пятно мелькало впереди — там, где хрустели сучья. Олень уходил к болотистой низине, за которой начинались пригорки, поросшие чахлым березняком и осинами. Ельник заканчивался. Ставр почувствовал, как ноги наливались тяжелым металлом, а тело становилось все непослушнее. Глаза заливал липкий пот, сочившийся из-под кожаной полоски на лбу.

Ставр остановился. Надо бы отдышаться, перехватить воздуха. Казалось, тело больше не в силах двигаться среди чащи. Что-то приковывало его к месту. Он чувствовал на себе чей-то взгляд. Кто-то стоит и дышит за спиной. Обернуться? Вот сейчас — быстро и резко. Или сделать вид, что не заметил преследователя?

Он не признался бы себе в мимолетной слабости, но спокойствие на миг покинуло его. Ставр не знал, что предпринять. А тот, кто мог находиться позади, сейчас, наверное, рассматривал его с головы до ног. Оценивал его мышцы, силу. И думал о том, насколько легкой окажется победа. Если атаковать немедленно, напористо, со всей яростью, на которую может быть способен тот, кто не привык ничего прощать. Особенно тем, кто слабее.

Лес сомкнулся вокруг Ставра. Сосны и ели высились, как витязи, готовые пустить в ход тяжелые секиры, засапожные ножи. Лесные исполины молчали. Ветви мертвы на безветрии. Тягостное молчание и духота, источающая свирепый жар.

Нет, пусть будет, что будет. Медленно, очень медленно Ставр повернул голову. Он удивился: позади никого не было. За его спиной вздымались все те же исполинские ели, заслонившись от солнца колючими ветвями.

Никого? Совсем? Но кто же глядит из чащи? Чей взгляд он чувствует так остро? Кто ты — зверь или человек? Или… оборотень?

Неожиданно Ставр вздрогнул. Мысль встряхнула его, как мельник встряхивает мешок с отрубями. Неведомая сила поднялась из нутра и швырнула вперед. Он бросился прямо на стену ельника. И темная хвоя раздвинулась, впуская юного ловчего под свою сень.

Ставр вновь бежал и бежал, не разбирая пути. Ноги путались в корневищах, в валежнике. Но движение не прекращалось. Потому что страх подгонял Ставра.

Внезапно под ногами оказалась пустота. Ставр неловко повернулся, нога скользнула по влажному блестящему мху, и парень кубарем полетел на кучу валежника, набившегося в лесную рытвину. Выбраться из ямы оказалось непросто, стенки осыпались. Опираясь на копье, Доман выкарабкался на край.

— Доман!

Боярский сын не услышал молочного брата. Где-то в стороне колыхалась еловая хвоя. Ставр бросился туда, и едва не угодил под удар зверя. Олень стремительно развернулся, зацепил охотника рогами. Рогач мог нанести и второй удар, но Ставр вовремя отскочил в сторону, метнул копье, нацеливаясь в сердце оленя.

Ставр постарался вложить в решительный бросок все отчаяние, которое охватило его в эти мгновения. Он понимал, что в поединке останется только один победитель. Призом ему будут сияющее солнце, чистая небесная лазурь, вольный ветер и широкий простор лесов и лугов в наполненном благодатью Ярилы мире, а не в том, который простирается в подземных недрах под дланью Чернобога и его темных слуг. Ставр сражался. И победил.

Олень рухнул, содрогаясь в предсмертных конвульсиях. Алая кровь брызнула на мох и хвою. Ставр вскинул ясеневое копье, спеша добить оленя.

Желтая молния метнулась из ельника. Пятнистая шкура, острые уши, грозные когти, злые тусклые глаза, как угли — все, что увидел, падая в мох, Ставр. Лесной зверь тоже выслеживал оленя, решил не выпускать добычу. Движения могучего хищника были грациозны и стремительны. Зверь ухватил тушу острыми клыками и метнулся в заросли. Густой папоротник закачался — пропал огненный клубок. Что за зверь был? Вроде бы с рысью схож. Да уж больно велик. Сказывали, мол, водятся где-то лихие барсы, львы. Но в лесах вокруг Полоцка про них никогда охотники не сказывали.

Ошеломленный падением, Ставр ощупывал грудь, плечо, ногу. Цел? Где рана? Но зверь не поранил его — слава, богам-заступникам!

Из зарослей вынырнул Доман. Увидел кровь на земле. Легко перепрыгнул через рытвину, подхватил ясеневое копье.

— Что… Кто это был, Ставр? — сын ловчего с трудом мог сказать хоть что-то. Оцепенев, юноша стискивал рукоятку охотничьего ножа, глядя на боярича широко распахнутыми очами.

— Что ты видел? — прохрипел Доман. Ярость борьбы, будущей схватки не отпускала его. Он готов был продолжать погоню и должен был знать, кто заставил их потерять такую желанную и близкую добычу.

— Кажись, то была рысь. Большая, очень большая. Она шла по нашему следу.

Доман внимательно огляделся. На хвое и мхах алели свежие капли. У ельника в землю врезался четкий след.

— Матерая кошка, хороша… — оскалился Ставр. Он приблизился к Доману и прошептал, озираясь кругом. — А теперь держись, боярич. Поблажки не будет. Это тебе не с дворовыми наперегонки бегать. Зверь настоящий, за оплошность плата известна — смерть.

Доман молча кивнул. Ноги его подкашивались. Боярич, подумал Ставр, заметно утратил охотничий пыл. Он вновь тревожно озирался. Губы тряслись. Видать, Доман с большим облегчением привалился бы сейчас у прохладного ручья к корням какого-нибудь дерева. Он уже не хотел добычи, не хотел отцовской похвалы и уважения всех, кто встретил бы его на боярском подворье при возвращении с добычей после охоты.

Ставр толкнул боярского сына тупым концом копья. Доман нехотя поплелся за молочным братом. Они долго продирались сквозь лесные дебри. Ставр всматривался в переплетения корневищ, выискивая алые капли на листья и на мхах, отпечатки когтей рыси-великана в топком торфяном месиве, в которое очень скоро превратилась почва. Огромная рысь уводила их в глухомань, вот-вот должны были начинаться опасные места, каждый шаг по которым грозил гибелью. Под покровом мягких лишайников и мхов могли таиться оконца, наполненные жидкой грязью. Из таких ям не было исхода. Топь всасывала жертвы в считанные мгновения, испуская зловонные облака.

Не ведая устали, Ставр умело обходил опасные ловушки, которые расставили на пути охотников лешие. Они все дальше и дальше углублялись в чащу.

— Ставр, постой, я больше не могу, — взмолился Доман. — Давай повернем назад. Невмоготу, измаялся, леший с ним, со зверем…

— Эх, боярич, и не стыдно? Девки засмеют, коль прознают…

Доман задумался. Он готов был упасть в этот момент навзничь, теряя сознание от пережитых волнений и труда, но представился отец — грозный, суровый. С боярином Радомером не поспорить. Рука у него тяжелая. И в гневе страшен боярин. Не только слугам своим и смердам с холопами, но и сыну родному.

Доман вспомнил, как однажды Радомер приказал отправить в изгнание женщину, которая молила не отправлять ее в дальний погост на вечное прозябание, помиловать за невеликий грех. Доману было тогда совсем немного лет, он только научился держать деревянный меч и натягивать тетиву небольшого лука слабыми детскими ручонками. Радомер не снизошел до просьб той, которая валялась у ног безжалостного боярина. На рассвете обоз покинул боярское подворье на замковой горе Полоцка. Туманным сентябрьским утром, когда с Двины ветер нес ненастье, малолетний Доман, стоя у ворот града, испугался, что в последний раз видит мать Бориславу. Он мог потерять ее навеки. К счастью, Радомер был отходчив. Боярин вернул опальную жену в терем. Но с того случая Доман старался не испытывать гнев сурового отца.

— Нет, не надо, пойдём, брате Ставр, — сказал, с трудом переводя дух, боярский сын. Они прошли вдоль края ельника, выбираясь к месту, где еловая чаща сменялась осинником. Солнце клонилось к закату, обливая дрожащие деревца красноватым светом.

И тогда Доман вскрикнул.

— Ставр! Ты видел это?

Качаясь, опираясь на гибкое древко копья, Ставр приблизился к бояричу. Доман застыл у мелкого ручья, берег которого был истоптан зверьем.

— Видишь, видишь, вон там! — указывал боярич куда-то в сторону, под нависавшие над ручьем орешины.

— Да что там, ничего не вижу… — сказал Ставр, напрасно таращась на комья черной влажной грязи, на обрывки мхов.

— Нет, но вот здесь… Я же видел… Рысьи следы, а потом… потом… человечьи. Будто кто прошел в сапогах.

Доман отбросил лук за спину, подбежал к ручью, наклонился, рассматривая землю. Он засуетился, бросался в одну сторону, потом в другую. Он осматривал кустарник, метался среди низких осин.

Казалось, боярский сын сошел с ума. Ставр следил за тем, как молочный брат кружил у найденных следов.

— Нет, но я же видел. Вот, как тебя, брате. Вот здесь! — приблизившись, Доман горячо и безумно шептал в лицо Ставру. — След, его след… Хазарский сапог. Мне показывал такие следы старик Онфим. На торжище хазары барышничают. Оборотень, это был он…

— Ты уверен? Это были следы оборотня?

— Да, да, но они пропали. Будто и не было. Но я видел их, видел, клянусь богами! — кричал Доман.

Ставр оцепенел. Похолодело в груди. Страх липкой паутиной опутывал душу. Встать перед зверем или злыднем для яростной схватки проще простого. Нападай или обороняйся, хитри, побеждай, проливай кровь. Но если столкнулся с духом бестелесным. Тут иное. Чернобог насылает слуг своих, бестелесных и жадных до горячей плоти.

Потрясенный Ставр не смог вымолвить ни слова. Он упал на колени, увлекая за собой Домана. Ставр обратился к угасающему светилу, протянув ввысь омытое звериной кровью копье. Он молил небо.

— Светлые боги, молим вас о пощаде. О, милостивая Лада! О, Ярило, не покидай нас! О, Световит, подай нам помощь, избавь от гнева Чернобога! Простите нас, светлые боги.

Лес молчал. Огненный диск все ниже и ниже опускался за верхушки мрачных вековых елей, мрак наползал, прогоняя свет, в низинах клубились серые полосы тумана. Последний луч мелькнул среди осинника и погас. Ставр взывал к богам о милости и прощении, просил богов не оставить и помочь наказать того, кто погубил отца — старого охотника Бояна. Боярич Донат все громче и громче вторил молочному брату.

Ночевать пришлось в лесу. Ночь быстро опустилась над чащами. Выбрали место повыше да посуше. Ставр нарубил еловых лап мечом Домана. Сложили костер из валежника. Снопы искр взвивались и угасали в ночном небе, не долетая до звезд.

Ставр жарил на прутьях грибы, что удалось наскоро набрать по пути. Уходившее лето не поскупилось на лесные дары. Доман разломил пополам лепешку, которую прихватил из дома.

— Эх, дичины бы, — мечтательно вздыхал боярич.

Ставр усмехнулся: любил боярский сын сладко пожить, вкусно попировать. Какой из него боярин будет, поглядим…

Огонь жадно лизал нанизанные на прутья грибы, сок с шипением падал на раскаленные угли. Гул костра не смог утаить от Ставра легкий треск. Кто это? Доман ничего не успел сообразить, а Ставр уже подвинул к себе копье, приготовился вскочить навстречу неведомой опасности.

Отблески пламени озарили еловую стену. Заколыхались ветви. Плотная тень легла на поляну.

— Онфим! — воскликнул Доман. Ставр опустил копье. К костру шагнул из черной чащи старик с широкой окладистой бородой, в которой запутались хвоинки да сухие травинки. Был он могуч и кряжист, с натруженными громадными руками, больше похожими на две коряги. За плечами виднелся охотничий лук, за поясом топор, нож. Онфим вытащил из объемистой кожаной сумы, что висела на его боку, тушку зайца. Принялся разделывать зайца, ловко сдирал шкурку.

— Как ты нашёл нас, Онфимушка? — спросил Доман.

— По следам, дело нехитрое, — пробасил ловчий, — боярыня Борислава, матушка твоя, боярич, покой потеряла, как прознала, что на Воловье ты подался. Вот меня и отправила вдогонку.

Ставр усмехнулся, направляясь к ельнику за валежиной. Доман покосился в его сторону. Толкнул кулаком Онфима в плечо.

— Ты бы попридержал язык, старый хрыч.

Ловчий изумленно захлопал глазами на такие слова боярича.

— Да я… да мы что, боярич… Что сказал-то?

Доман только махнул рукой, поспешил подбросить ненасытному пламени дровишек.

У охотничьего костра ладилась неспешная беседа. Говорили о печальном, обсуждая исчезновение Бояна. Онфим вспоминал молодые годы. Знал он Бояна по разным делам. И по ратным, и по охотничьим. Сколь раз в облавах на лютого зверя хаживали, на кабанов, лосей. Брали вместе туров да медведей. В молодые годы, когда полоцкие князья покоряли ливов, довелось и в сече кровавой рубиться. Онфим хвалил Бояна. Сказывал, что лучшего товарища на охотах и в походах не желал. Боян честен был и справедлив.

Ставр слушал речи Онфима. Горечь наполняла душу. Тосковал по отцу. Неужто ушел навсегда? Ему трудно было поверить в то, что свершилось так зло и нежданно.

— Говоришь, оборотня след приметил? — угостившись жареным зайцем с грибами, обратился к Доману старый Онфим.

— Да, вот, как тебя видел. Но пропал, будто и не было. Диво дивное! — сокрушался боярич.

Пахнуло пряно: кожей сыромятной, луком, дымом. Дядька Онфим придвинулся к боярскому отроку. Легонько толкнул в плечо плотной ладонью.

— Да ты, чай, от страха разомлел никак… Не дело для ловчего!

— Нет, нет, я ничего. Я так. Наваждение, морок попутал… Вот, говорят, тоже с русалками у реки бывает. Видишь их только ты, а другие — нет!

— Что русалки, — усмехнулся старик, — Девки они и есть девки. Гульба на уме. Ты свое знай — блюди веру в светлых богов да себя не забывай. А то будет как с тем хазарином.

— Это с каким еще хазарином? С тем, про которого на торжище бают? — спросил Онфима Ставр.

— Про него, — вздохнул старик.

— А ты что знаешь про оборотня, Онфим? — Доман пристроился у огня. Он любил слушать перехожих гусельников, былинщиков. Повесть о хазарском оборотне Доману была доподлинно известна, но он не хотел лишать себя удовольствия послушать сказ в очередной раз. Онфим знал об этом и не заставил себя упрашивать. Ловчему было лестно угодить бояричу. Авось зачтется как-нибудь. В жизни не угадать, где солому стелить.

— Был в Полоцке купец, — начал сказ Онфим, — Из далекой южной земли занесло его к нам. С товаром красным прибыл, на крепкой ладье. Торговал на спуске у Верхнего замчища. Княгиня Предслава тогда совсем еще дева была, на выданье. Весь про нее сказ. И про красавца того, про хазарина.

— Так что с ним стало, не тяни, старик. Сказывай, — прошипел Доман.

— Да я только от других слыхивал. Да, торговал хазарин. И не столько товаром своим — тканями заморскими да вином греческим, сколько красотой своей писаной. А он и вправду был пригож. Статен. Любая бы за такого удавилась. Вот и Предслава, княгиня наша теперешняя, прельстилась на посулы хазарина. Решилась бежать с ним на корабле. По Двине сначала. А там к варягам, что в студеном море на скалах живут да морского зверя промышляют.

— Худо ли житье у варягов? — спросил Ставр.

— А про то, милок, ты у Агмунда спроси. Зачастил он на подворье Радомера. Агмунд тебе, Ставрушка, про варягов всю правду и откроет. А от себя скажу, что злые они люди, варяги. Потому как и земля у них злая. Но сказывать ли про хазарина?

— Сказывай, коли начал… — буркнул боярич.

Доман и Ставр слушали рассказ старого ловчего. В ночной тьме далеко кричала одинокая птица. Дурманил аромат сырой хвои. Горький дым ел глаза. Видения представали перед взором. Сон ли, явь ли — не разобрать. Да только видел Ставр, как живых видел, и хазарина, и совсем молодую княгиню Предславу. Вот всходят они, рука об руку, по брошенным сходням на борт высокой ладьи. Поднимается алый парус, взмахивают гребцы веслами. И рулевой хрипло выкрикивает команды наперекор ветру, рвущему корабельные снасти. А родной берег уходит далеко-далеко. И Предслава стоит у борта корабля, бросая последний взгляд на замковую гору, на Полоту, сливающуюся у холма с могучей Двиной.

Но вот ревут за городским частоколом боевые трубы. Червленый плащ мелькает над валом. Бегут к пристани княжьи слуги. А в погоню бросаются челны, полные лучников. Свистят стрелы над кораблем хазарина. Бугрятся мышцы на спинах хазарских рабов. Нет, кораблю не уйти по вверх Двине. Трудно грести под тучей стрел. То один, то другой раб падает, сраженный насмерть. Миг — и хазарское судно остановлено, окружено стаей челнов. Воины полоцкого князя карабкаются на борт ладьи. Рубят канаты. Взметаются арканы, вяжут дружинники купца-хазарина, вызволяют Предславу.

Полоцкий князь скор на расправу. Хазарина бросают в башню, что высится над въездными воротами у Полоты. Волей князя предначертано Предславе жить в тереме, в отдалении от домашних. В позоре и смятении.

Оборвался внезапно рассказ Онфима, затихла стариковская речь.

— Да ты часом не заснул, боярич? — Онфим толкнул кулаком отрока в бок. Доман протер глаза, затряс вихрастой головой.

— Нет, нет, дядька Онфим. Да что там дальше-то было? Что Предслава? Тосковала по своему хазарину?

— Вестимо. Да что девичья тоска? Туман на рассвете. Мгла сошла и ладно. Дело то летом было. А к весне следующего года разродилась дитем Предслава. Точно в срок положенный, как и уготовили ей светлые боги. Мальчонку она родила. Да не стерпела позора княжна. Стыд сжег сердце. Поклонилась отцу-князю, молила убить сына.

— Где ж такое видано?

— Эх, боярич, на княжьей да боярской службе многое не так, как у простых людей. Что тут скажешь… Князь сделал все так, как просила его родная дочь. Младенца утопили в болоте, тут неподалеку, на старой гати, что шла от Воловьего озера.

— А хазарин? За него выкуп дали? Али как? — спросил Ставр.

— Если бы. Хазарина князь повелел отвести на гать и порешить.

— Неужто порешили?

— А как же? Мечом ударили, потом в костер и бросили. Я и ударил. У меня рука тогда крепкая была, не чета теперешней. Взметнулся хазарин к богам вместе с пламенем. Только, сказывали, не все так гладко закончилось. Душа хазарина воспротивилась Сварогу, не приняли ее боги. Грех, знать, велик был. Так и металась она по болотам, пока не вселилась в зверя лесного. С тех пор и мерещится людям у Воловьего озера хазарский оборотень. И изловить его нельзя. Семаргл его охраняет…

Незадолго до рассвета костер догорел. Онфим разбудил парней. Охотники направились прочь из чащи. Когда встало солнце, они были уже недалеко от городских ворот. Уже скрипели цепи подъемного моста, стража отворяла высокие дубовые створы. Над валами, частоколами и башнями града Полоцка занимался новый день 973-го года.