Естественное положение вещей. стихотворения

Андрей Драгунов

Автор благодарен Русской Гуманитарной Миссии и её генеральному директору Евгению Александровичу ПРИМАКОВУ за помощь, оказанную при создании этой книги.

«Я помню в окнах хитрые глаза…»

Я помню в окнах хитрые глаза,

когда мы выезжали из квартиры.

И кто-то из соседей мне сказал,

что жизнь теперь покажется сортиром,

т. е. не тем, чего я ожидал,

но я, как будто бы не слышал те слова,

и переезд казался мне началом

чего-то нового — я ехал на вокзал,

откуда музыка весёлая звучала,

и я вагоны длинные считал —

всего двенадцать, но какой простор

для вымысла, тем более — для бега

в другой конец вагона. До сих пор

я вспоминаю это время. Снегом

была покрыта площадь и забор,

из-за которого глядел чужой пейзаж,

доставшийся как будто бы в насмешку

за прошлое. Теперь пустынный пляж

глядел в окно, не замечая слежку

за ним самим, скрывая антураж,

как на «атасе», ночью за углом

при выносе вещей, как при побеге

из отдалённых мест. При всём при том,

пляж выглядел, как облако на небе —

вполне реально — только под замком.

Я выходил гулять на кромку льда —

был в двух шагах от смерти под водою,

но, видимо, ещё сама вода

не думала расправиться со мною, —

и я гулял неведомо куда.

Мне, видимо, не слишком повезло

жить в этом месте, но вот так случилось —

остаться навсегда здесь, всем назло,

чего бы там потом ни получилось

с переселеньем… как бы повезло,

или на память, как бы… Лёд торчит

из всех проплешин, тень не замечая —

с той стороны со мною говорит

о чём-то личном, но о чём — не знаю —

от этого душа моя болит…

и стонет тихо, говоря мне «уходи,

ты здесь чужой, по крайней мере — лишний —

не до тебя сейчас, а впереди

увидимся ещё, и будет слышно,

как мы заплачем друг у друга на груди».

И между этих милых пересказ

я проживал своё больное детство,

блуждая между льдин. Холодный пляж

уже не так пугал своим соседством

и тем, что он — всего лишь антураж

для продолжения… Мать кличет на пирог,

я к ней, естественно, несусь, насколько можно,

но лишь ступив на собственный порог —

я понимаю, что не всё возможно

тому, кто здесь свой коротает срок, —

я оказался выпертым за дверь —

там новые носки на новоселье —

на два чача не ждут меня теперь.

А дальше только горькое похмелье

и бывший сын, отправленный за дверь.

Я так и жил — меж пляжем и тюрьмой.

Мать говорила, что кому-то нужно

чего-то там давать — а я с сумой

ходил под окнами. И в окна очень дружно

кричали мне: «Сынок, иди домой».

Но я ходил, поскольку от отца —

ни письмеца, ни весточки, ни слуха.

Я пропадал всё чаще у крыльца

начальника тюрьмы. Кругом разруха

всё скрашивала удаль молодца.

Мои следы растаяли к весне.

Я потерял перчатку между брёвен.

Пускал кораблики по скисшейся воде.

С другими ссыльными я становился вровень,

переживая только о едьбе,

ну, то есть, о еде. Случилась масть —

амнистия отцу — ну, то есть — чудо.

Не удалось за козырьком пропасть,

откуда лишь в тумане, но покуда

не трогала его руками мать,

но я был рядом, думая о нём.

Он так спешил домой, на самом деле,

лишь мать забыла вещи, что при нём

забрали дома, т. е. что успели —

забрать, а остальное всё — быльём,

т. е. забвением, как и любовь сама —

теперь я понимаю — мне несложно —

когда вокруг — любовь, тюрьма, сума —

и остальное очень осторожно,

пока ты на свободе. И луна

в твоё окно вагонное, большое…

И мама папу кормит, как смогла,

картошкой, курицей — и водкой из подполья.

июль 8—9. 2013 год