Комбат. Олимпийский характер

Андрей Воронин, 2011

Бывший командир десантно-штурмового батальона Борис Рублев принимает активное участие в расследовании преступления, связанного со случаями отравления москвичей паленой водкой. Кто производит эту водку? Как она появилась в фирменном московском магазине? Следы этого преступления ведут в Сочи, куда и направляется Комбат и молодая московская журналистка, которая ведет свое журналистское расследование. Предолимпийский Сочи… Здесь строятся олимпийские объекты. Сюда ринулись многие бизнесмены из столицы. Здесь крутятся огромные деньги. И здесь совершаются страшные преступления. Эти преступления связаны не только с местной мафией – за многими из них стоят чиновники самого высокого ранга.

© Подготовка и оформление Харвест, 2010

Глава 1

И какой русский не любит выпить? Боится отравиться паленой водкой и все равно пьет. Охота, как говорится, пуще неволи и даже смерти. Хотя она, смерть, тоже ведь отличный повод напиться, пусть и не чокаясь. Поминки, крестины, юбилеи и особенно свадьбы, даже собственные, сколько бы их ни было, вряд ли кто из россиян помнит на трезвую голову.

В советское время тот, кто заказывал застолье, обычно доверял доставку спиртного кому-то из знакомых или так называемому распорядителю. Но теперь, когда даже столицу буквально наводнили бутылки с паленым спиртным, что-что, а покупку алкогольных напитков, как правило, контролирует сам хозяин или хозяйка. Даже люди среднего достатка хорошо усвоили, что за спиртное лучше переплатить, чем потом мучиться. Хотя, как ни проверяй, стопроцентной гарантии качества уже не могут дать даже фирменные магазины. Сертифицированный, с акцизными марками, в фирменных бутылках алкоголь тоже может стать причиной тяжелого недуга, а то и смерти.

И все же, готовясь второй раз вступить в брак, прораб Степан Рыжиков решил купить ящик водки именно в фирменном магазине. Не хотелось ему в день свадьбы отравиться так, как в день развода. Водку к свадьбе он лично привез в багажнике своего вишневого, год назад купленного «фольксвагена» и поставил на балконе. Конец октября выдался прохладным, и даже днем столбик термометра не поднимался выше пяти градусов. Так что драгоценный напиток до самого дня свадьбы чувствовал себя на балконе почти как в холодильнике. Запасливый молодожен даже не предполагал, что на самом деле налито в бутылки с фирменными этикетками…

Степан Рыжиков, несмотря на свой не слишком солидный возраст, был человеком основательным и аккуратным. Именно из-за этих его основательности и аккуратности, которые первая жена Степана Лиза называла занудством, распался его первый брак. Но Рыжиков не собирался меняться. Он был полностью согласен со своим закадычным другом Венькой, который приехал в его снова холостяцкую квартиру в вечер развода и под прозрачную, как слеза, беленькую на березовых бруньках, купленную в коммерческой лавке напротив, безапелляционно заявил:

— Первая жена, Степ, всегда пробная. Я вот только с третьего раза в десятку попал. Детей у тебя нет, алиментов платить не надо! Так что радуйся.

Правда, «радовались» они назавтра вместе, лежа на соседних койках под капельницами в реанимации. А третья Венькина жена Глаша на чем свет материла водку, киоск, где они ее купили, Веньку, а заодно с ним и Степу, и его бывшую жену Лизу, развод с которой стал для них поводом напиться.

После этого случая Степана как отрезало. Год даже вина в рот не брал. Женщину хорошую встретил, Клавдию. Такую же, как сам, аккуратную, основательную, хозяйственную. Лет на пять старше, но это только увеличивало ее надежность.

Клавдия приехала в Москву к сестре из Нижнего Новгорода и устроилась к ним на стройку, да не кем-нибудь, а крановщицей. Замужем она не была, к мужчинам относилась уважительно, о семейной жизни мечтала. Но окончательно переехать к Рыжикову обещала только после свадьбы, которую решили отметить дома.

И вот этот день настал. Пока они с Клавдией под дежурно восторженные слова работницы ЗАГСа ставили свои подписи и обменивались кольцами, в еще недавно холостяцкой квартире Рыжикова родственники Клавдии накрыли шикарный по их меркам стол, на нем были даже бутерброды с красной икрой. И все это — под томящуюся, запотевшую на холоде в ожидании гостей фирменную водочку. Клавдия, поскольку она-то, в отличие от жениха, в брак вступала впервые, была, на радость родителям, в фате и белом платье, которые взяли напрокат всего на сутки. На двое было дороговато.

В этом расшитом бисером и кружевами белом платье, правда уже без фаты, ее и увезла «скорая» буквально через каких-то полчаса после начала застолья.

Тост успел сказать только ее отец, но, поскольку сам он был в завязке, мало того, закодированный, мать Клавдии зорко следила за тем, чтобы, кроме минералки, в его рюмку никто ничего не подлил.

— Главное, внучку мне поскорей сварганьте! А то, как Клавдия за Машкой в Москву подалась, тоска нам, старикам, нет мочи! — сказал, поправляя непривычно сжимающий горло галстук, лысоватый, в меру упитанный невысокий мужчина и, глотнув минералки, добавил: — Горько!

Стол зашумел, зачокался, еще вполне трезво подтягивая:

— Горько! Горько!

Клавдия раскраснелась, от волнения перепутала рюмки и глотнула не минералки, которую собиралась пить весь вечер, а водки, налитой Венькой Степану. Но виду не подала. Встала и потянулась губами к губам Степана, но вдруг как-то странно закатила свои густо подведенные серые глаза, побледнела и стала медленно оседать. Тот едва успел ее подхватить.

Гости, традиционно собираясь обозначить время поцелуя, едва успели сказать:

— Раз, два!

И осеклись.

Спасти Клавдию не успели. А ее мать, которой кто-то из гостей уже нашептал про первую жену Рыжикова, Лизу, которая неожиданно появилась перед самым началом застолья, окинула невесту скептическим взглядом и прилюдно вручила ей букет желтых роз, — так вот мать Клавдии, сидя уже в больничном приемном покое, вне себя от горя упрямо повторяла одно и то же:

— Это его Лизка, стерва! Это Лизка Клаву отравила!

Хоть зачем было бывшей жене Степана травить Клавдию, непонятно.

Не успел Степан Рыжиков осознать, что он практически в одночасье из молодожена превратился во вдовца, как вдруг прямо в приемном покое упал на пол и, пуская пену изо рта, начал биться в конвульсиях отец Клавдии. Убитая горем его жена не досмотрела-таки, и он, стащив со стола откупоренную бутылку, по старой привычке осушил ее до дна.

— Ему же нельзя! Он закодированный! — запричитала навзрыд мать Клавдии.

Но и на этом череда несчастий еще не кончилась. «Скорая помощь» доставила в бессознательном состоянии еще троих оставшихся за свадебным столом гостей.

Кто-то из приехавших с ними догадался позвонить оставшимся в квартире Рыжикова и предупредить, чтобы ничего не ели и не пили.

Напуганные, почти все гости, кто на такси, кто на метро, через каких-то полчаса были на улице у приемного покоя.

— Это грибы! Наверняка грибы… Я видела, он выпил и грибов себе положил. Только их проглотил, и все. Задыхаться стал и потерял сознание, — делилась ярко накрашенная пышногрудая деловая блондинка.

— Да я сроду сморчков этих не беру! — отозвалась стоящая рядом дама в блестках.

— Это не сморчки, а опята были! — попытался разубедить ее теперь уже вдовец Рыжиков, который вышел из приемного покоя на улицу покурить.

— Тем более! — стояла на своем дама в блестках. — Опята от поганок вообще отличить невозможно!

— Да я сам их собирал! — возмутился Рыжиков. — И уже пробовал. И Веньку угощал. Да скажи же ты, Венька!

Но у Веньки наступила полная апатия. И вдруг он икнул, пошатнулся и тоже осел на землю.

— Я же говорила, что это грибы! — закричала дама в блестках.

— Теперь водки хуже грибов бояться нужно! — проговорил кто-то из гостей.

А пышногрудая блондинка тут же заявила:

— Нужно немедленно вызывать милицию! Это провокация!

— Теракт! — взвизгнула дама в блестках.

— Она умерла! Доченька моя! — закричала, выбежав из приемного покоя мать Клавдии и, отыскав глазами Степана Рыжикова, добавила: — И ты за это ответишь! Вы все за это ответите!

— Они умирают! Они все там умирают! — послышался мужской голос.

Очевидно, кто-то уже вызвал милицию. Потому что во двор, прямо к приемному покою, подрулил милицейский «уазик».

При его появлении все вдруг замерли и притихли, даже можно сказать, онемели.

Начинало смеркаться, а при свете вдруг зажегшихся в больничном дворе фонарей все происходящее приобрело жуткий, почти мистический характер.

Выскочивший из милицейского «уазика» капитан строго предупредил только что оживленно беседовавших, а теперь враз притихших гостей:

— Никому не расходиться!

Убедившись, что никто и не собирается никуда уходить, капитан зачем-то достал пистолет и, поставив его на предохранитель, направился в приемный покой.

— Чегой-то он? — вполголоса проговорила дама в блестках, когда капитан пошел в больницу.

— Может, и правда теракт? — высказала предположение полногрудая блондинка.

— Типун тебе на язык! — махнула рукой дама в блестках.

— Не. Тут без ста грамм не разберешься! — сказал невысокий тощий мужичонка в мешковатом черном костюме и при галстуке, очевидно тоже из гостей, доставая из пакета предусмотрительно захваченную со стола поллитровку.

— И я выпью! Стресс снять… — сказала, подойдя к нему поближе, дама в блестках. — А то на свадьбе только шампанское пригубила.

— Только, дамочка, у меня стаканов нет. Из горла будешь? — предупредил ее мужичок.

— И мне дай. Для сугреву, — послышался еще один мужской голос.

Но не успели они открутить пробку, как бутылку в буквальном смысле выхватил у них из рук вышедший во двор капитан.

— Есть подозрение, что все дело в водке, — объяснил он теперь уже окончательно сбитым с толку гостям.

* * *

Борис Рублев, хотя и переехал в новую квартиру несколько лет назад, практически не знал своих соседей. Постоянные командировки и тот образ жизни, к которому вынудила его военная профессия и, можно сказать, судьба, не располагали к тесному общению. Правда, кое-что из жизни соседей доносилось через достаточно тонкие стены и потолок. И Рублев был в курсе, что соседи сверху собрались разводиться. У соседей слева — маленький ребенок, который ночью просыпается каждые четыре часа, а внизу готовятся к свадьбе. Правда, о свадьбе он узнал, лишь когда к нему поднялись за стульями. Застолье, как он понял, намечалось солидное. Значит, нужно было настроиться минимум на одну бессонную ночь. Когда свадьбу праздновали соседи сверху, которые теперь бурно, с битьем посуды скандалили и собирались разводиться, веселье не стихало дня три. В конце концов приезжали и милиция, и «скорая помощь».

Но, к его великому удивлению, свадьба окончилась, не успев начаться. Он выглянул в окно, когда приехала «скорая помощь», в которой увезли невесту. А через пару часов внизу стало совсем тихо.

Однако выспаться Борису Рублеву так и не удалось. В полночь, время он точно заметил на мобильнике, в дверь настойчиво зазвонили, а потом и застучали.

— Впустите! Я очень прошу вас, откройте мне, пожалуйста!

По голосу из-за дверей можно было понять, что женщина или, скорее, даже девушка была явно чем-то напугана.

Борис Рублев взглянул в глазок и тут же распахнул дверь. На пороге стояла и все время озиралась, как будто за ней гонятся, светловолосая, коротко стриженная девушка с огромными голубыми глазами. Одета она была более чем демократично — джинсы, кроссовки, серый свитер и ярко-синяя куртка. На плече у нее висела довольно солидная и, похоже, тяжеловатая сумка.

Девушка с таким испугом и доверием смотрела на Рублева, что он не мог ее не впустить. Тем более что внизу слышались голоса, кто-то поднимался по лестнице.

— Что случилось? — спросил Рублев, захлопнув дверь и зажигая свет в прихожей.

— Вы не волнуйтесь, — проговорила девушка, как-то сразу успокоившись, и достала из сумки удостоверение, — я корреспондент газеты «Криминальные новости» Ангелина Сойкина. И ничего такого не совершила. Но там внизу милиция. А у меня сейчас нет никакого желания встречаться со стражами порядка. Они уже в подъезде. И все, что мне оставалось, это подняться на этаж выше и позвонить в вашу квартиру. Я пережду у вас, пока они поедут… Вы же меня не сдадите?

На ее доверчивый, полный надежды взгляд Рублеву оставалось лишь пожать плечами.

— А вы здесь один живете? — уточнила девушка.

— Один. А что? — спросил Рублев.

— Да ничего… Это я так, на всякий случай спросила.

Девушка сбросила кроссовки, прошла в комнату, уселась на диван и проговорила:

— Зато смотрите, что у меня есть!

С этими словами она достала из сумки бутылку водки с яркой узнаваемой фирменной этикеткой «Моя Московская».

— Я на ночь не пью, — улыбнулся Рублев.

— Да, я понимаю. Вы, наверное, спортсмен или военный… А я вообще не пью, в принципе.

— Так, может, спрячьте ее. Пригодится. Это же сегодня самая конвертируемая валюта.

— Это не просто водка. Это вещдок, который я увела из-под носа у милиции, — с гордостью заявила девушка.

— Вещдок? — удивился Рублев.

— Еще какой! — гордо сказала девушка.

— Да, час от часу не легче, — улыбнувшись, покачал головой Рублев и предложил: — Вам чай, кофе?

— Даже не знаю. Если придется сейчас от ментов убегать, лучше кофе, а если спать ложиться, то чай. Я замерзла страшно! Или это из меня стресс так выходит… — проговорила девушка, едва справляясь с дрожью.

— Ладно, принесу вам горячего чая с бальзамом, а там будет видно, — кивнул Рублев и вышел на кухню.

Девушка с интересом осмотрелась. Вещей в комнате было немного — диван, телевизор, не плазма, обычный цветной, компьютерный стол с ноутбукам, книжные полки, шкаф. И, как даже в своем возрасте понимала Ангелина, совсем не характерный для одинокого мужчины почти идеальный порядок. Даже пыли нигде не было. «Или все-таки жена у него, или женщина какая-то у него есть дотошная, или домработницу держит…» — подумала про себя Ангелина, которая больше всего на свете не любила наводить порядок. Она готова была готовить, даже стирать. Мыть посуду, только не убирать. Каждая уборка для нее растягивалась на сутки, а то и на неделю. Рисунки, записки, старые блокноты и тетрадки — то, что люди обычно выбрасывают не глядя, для Ангелины всегда были главным камнем преткновения. Она часами могла расшифровывать записанные на скорую руку чьи-то слова или любоваться своим почерком в третьем классе. А у этого ее случайного знакомого вообще нигде не было ни старых газет, ни фотографий. А книги стояли за стеклом ровно и строго.

Когда Рублев вернулся с подносом, на котором стояли две чашки горячего, еще дымящегося чая и вазочка с печеньем, девушка уже подобрала под себя ноги и укуталась пледом. Она сидела и сосредоточенно смотрела в одну точку. Бутылка «Моей Московской» стояла перед ней на журнальном столике.

— Вы так на нее смотрите, — проговорил Рублев, — что мне кажется, хотите ее попробовать. Может, все-таки принести рюмки?

— Нет! Нет! Ее нельзя пить. Они отравлена, — поспешила предупредить девушка.

— Отравлена? — удивился Рублев.

— Да, я в этом уверена, — сказала девушка.

— А почему вы так в этом уверены? — поинтересовался Рублев.

— Долго рассказывать. Но я сейчас согреюсь и хотя бы в общих чертах введу вас в курс. Мне все равно нужно сейчас все обдумать. А вдвоем думать веселей.

С этими словами девушка взяла в руки чашку и сделала несколько глотков.

— Ангелина, кажется, так вас зовут? — начал Рублев, тоже отпив чаю, с интересом поглядывая на нежданную гостью. — Я только не пойму, почему вы так мне доверяете? Я же для вас абсолютно посторонний человек.

Борис Рублев в последнее время вообще старался не открывать дверь незнакомцам, не то что впускать кого-то в квартиру. Ведь при его работе, которая по существу стала его образом жизни, можно было ждать любых провокаций. После того как девушка, представившаяся журналисткой, достала бутылку, да еще объявила ее вещдоком, он просто обязан был быть настороже. Но, как ни удивительно, почему-то в этот раз (он сам не знал почему) ему хотелось доверять своей нежданной гостье. Внутреннее чутье подсказывало ему, что девушка скорее наивна, чем хитра. Но то, что она как ни в чем не бывало готова была выболтать ему все свои секреты, это было более чем странно. Секретами с незнакомцами делятся в двух случаях: когда надеются их больше никогда не увидеть или когда собираются подставить по-крупному.

Ангелина на его вопрос только передернула плечами:

— Вы забываете, что я журналистка. А для журналистки ошибаться в людях смерти подобно.

— И что, я вызываю у вас доверие? — улыбнулся Рублев.

— Представьте себе. И гораздо большее, чем некоторые мои коллеги…

— Коллеги? — уточнил Рублев.

— Ну да. Например, наш редактор. Роберт Стэп. Может, слышали?

Рублев покачал головой:

— Нет…

— Он вообще-то Роберт Степанюк. Но Стэп звучит как бы поярче, — продолжала Ангелина Сойкина. — У нас почти у всех псевдонимы. Я тоже иногда подписываюсь Лина Ангел. Здорово, правда?

Рублев пожал плечами:

— Я в этом мало понимаю.

— Да я вижу, что вы не филолог. Да… Так о чем это я…

— Вы говорили, что не доверяете своему редактору, — напомнил Рублев.

— Ну да. Он точно с мафией связан.

— Вы так уверены?

— Было дело. Я статью написала. Про одного человека. Кстати, тоже в вашем подъезде жил. На первом этаже. Леонид Михайлович Воронков. Знали его?

— Нет, — покачал головой Рублев.

— Его все Михалычем звали. Так вот, он повесился. Это где-то месяц назад тому случилось. Неужели не слышали?

— Наверное, я в отъезде был, — пожал плечами Рублев.

— Нам позвонили. А я как раз на телефоне дежурила. Ну и рванула сразу на место. А у меня своя методика. Потерлась среди подростков во дворе, с бабками на лавочке поболтала и узнала, что Михалыч взял кредит в банке «Русский оптималь», чтобы дочери квартиру построить, но, когда подняли комиссионные сборы, выплатить его не смог. Из банка пришли и его собственную квартиру описывать, он практически остался с семьей на улице. А у него внук маленький, жена больная… В договоре, правда, оговорка была, что, если человек погибнет или умрет, долг его списывается. Вот Михалыч и решил свести счеты с жизнью. Думал, так родных своих от бездомности спасет. Я статью написала, редактору отдала. А он месяц ее под сукном держит. Не печатает. Я сюда, собственно, по этому делу и приезжала. Узнать, как да что. В той квартире, где Михалыч повесился, теперь кто-то евроремонт делает. Я у бабок на лавочке спрашиваю, где теперь семья Михалыча проживает, а они мне говорят: «Что Михалыч! Тут целая свадьба паленой водкой отравилась». Я наверх. Там дверь не заперта. Захожу, а на столе знакомые бутылки стоят. Я одну захватила. В туалете несколько часов сидела, подслушивала. А когда милиция, следователи вниз пошли, я, чтобы с ними не встретиться, сразу наверх, к вам.

— Так вы что, теперь еще одно дело раскручивать будете? — проговорил Рублев, все еще воспринимая девушку не совсем всерьез.

— Может случиться, что это не два, а всего одно дело… — вздохнула Ангелина.

— А подробнее? — заинтересовался Рублев.

— А вы кто, что так интересуетесь? Чем вы вообще-то занимаетесь? Ведь я даже не знаю, как вас зовут! — вдруг напряглась Ангелина Сойкина и в упор взглянула на Рублева.

— Зовут меня Борис. Профессий у меня много и разных. Но вы сами заявили, что мне доверяете. Так что, если сказали «А», говорите уж и «Б», — сказал Рублев, не отводя взгляда.

— Да… — вздохнула Ангелина. — В общем-то мне выбирать не приходится. Без мужской логики и, главное, силы мне не обойтись. Даже если вы будете играть свою партию, все равно поможете.

— В общем-то, если по правде, у меня своих дел хватает. А в чужие я не лезу, — пожал плечами Рублев. — Это я так, к слову спросил. Не хотите — не рассказывайте.

И тут в дверь настойчиво позвонили.

— Это наверняка меня ищут… — проговорила Ангелина и с надеждой взглянула на Бориса Рублева: — Не говорите, что я здесь…

Тот кивнул и, выходя в коридор, на всякий случай захватил из верхнего ящика одной из тумбочек и положил в карман джинсов пистолет.

Потом снял с вешалки и бросил в гостиную куртку Ангелины, а ее кроссовки ногой подсунул под тумбочку, так, чтобы они не бросались в глаза. Дверь гостиной захлопнула сама Ангелина.

— Кто там? — спросил Рублев, заглядывая в глазок.

— Открывайте, милиция! — сказал милиционер, за спиной которого стояли еще два довольно молодых человека в кожаных куртках.

Рублев приоткрыл дверь, но впускать их в квартиру не стал.

— В чем, собственно, дело? — спросил он сурово.

— Вот молодые люди… Они утверждают, что где-то в подъезде находится их сотрудница. Видели, как она входила в подъезд, а назад не вышла, — проговорил милиционер, и попросил: — Вы, товарищи, разберитесь! А мне еще свидетелей опросить нужно.

— Идите, мы разберемся, — кивнул Рублев.

— Я главный редактор газеты «Криминальные новости» Роберт Стэп, — представился один из штатских, с темными, гладко зачесанными наверх волосами. — Здесь где-то должна находиться наша сотрудница.

С этими словами он буквально ломанулся в квартиру. При этом второй в кожанке выхватил пистолет.

— Ты главный редактор, а я главный прокурор, — резко сказал Рублев, тоже выхватывая пистолет. — И никаких ваших сотрудниц у меня нет.

— Но соседка утверждает, что видела, как вы впустили сюда девушку, которая по описанию совпадает с нашей сотрудницей, — продолжал настаивать редактор, — и это легко проверить.

С этими словами Роберт достал мобильник и, очевидно, набрал номер Ангелины.

В гостиной раздалась мелодия из «Кармен». Ангелина, видимо, не догадалась выключить свой мобильный.

Двое в кожанках все-таки ворвались в квартиру. И один из них даже выстрелил пару раз в потолок. Но Рублев, применив несколько исключительно эффективных резких приемов, повалил их на пол и выключил и одного, и другого. Потом забрал у них пистолеты и, затащив на кухню, связал руки и заклеил им рты.

Вернувшись в гостиную, он увидел, что Ангелины нигде нет. И только услыхав тихое постукивание с балкона, он догадался, где находится девушка.

Рублев отдернул штору, открыл балконную дверь и впустил девушку в комнату.

— А где они? Где Стэп? — полушепотом спросила испуганная Ангелина.

— На кухне, — кивнул Рублев, — но долго они там не пролежат. Нам нужно ретироваться.

— А как же мы выйдем из подъезда? — спросила Ангелина.

— Молча, — сказал Рублев, проверяя свой всегда собранный походный рюкзак. — Забирай все из карманов и натягивай какую-нибудь из моих курток, шапку на глаза, капюшон, перчатки.

Через пару минут Ангелину было не узнать. Ее сумку вместе со стоящей на журнальном столике бутылкой «Моей Московской» Рублев положил в большой черный пакет. А потом, сходив на кухню, принес холодненькую, прямо из холодильника, бутылку и щедро облил Ангелину водкой. Та только фыркнуть успела. Ангелина без слов поняла правила игры.

И через несколько минут из подъезда вышли и в обнимку, изрядно пошатываясь, прошли мимо высыпавших на улицу бабушек и милицейского «уазика» двое изрядно подвыпивших мужчин. Один повыше и посильнее, второй совсем тощий, почти подросток.

— Вот назюзюкались! — проворчала одна из старушек.

— И как не стыдно, здоровый бугай и такого молодого споил! — поддакнула вторая.

— Погодите, а это не из тридцать второй жилец? — вдруг оживилась третья.

— Да нет! Ты что, Митрофановна. Тот вообще не пьет! — уверенно сказала первая. — Это вообще бомжи какие-то! Как они только в подъезд попали!

— Да это все со свадьбой этой! Милиция туда-сюда шастает. А толку никакого! Девчонка эта, корреспондентка, так ведь и не вышла. О ней и милиция, и эти, в кожанках, расспрашивали, все квартиры обошли, и толку никакого.

— А может, она на чердак полезла? — высказала предположение Митрофановна. — Надо бы этим, в кожанках, сказать.

— Они какие-то тоже сомнительные. Никакого доверия не вызывают…

Пока старушки строили предположения, двое «пьяных бомжей» в натянутых на лицо шапках и куртках остановили выезжавшее из двора такси.

— До Казанского подбросишь? — специально погромче заплетающимся языком спросил Рублев.

А когда они с Ангелиной сели в такси, попросил таксиста:

— За углом останови.

Расплатившись, он буквально вытянул Ангелину из машины и попросил шофера:

— Постой минут пять, а потом езжай.

Сбоку было похоже на то, что двое пьяных пошли в закрытую воротами арку, чтобы облегчиться. Хотя на улице была глухая осенняя ночь, Рублев понимал, что, если кто-то хочет не выпустить ситуацию из своего контроля, за ними, даже за неузнанными, обязательно увяжется хвост. Поэтому стоило перестраховаться.

Как только они зашли за ворота, Рублев осмотрелся, быстро стянул с Ангелины верхнюю мужскую куртку, шапку, и уже вполне трезвой походкой они направились в соседний двор, потом, попетляв еще по аркам и дворам, он вошел в подъезд и, поднявшись на третий этаж, открыл дверь квартиры.

— Заходите! — позвал он Ангелину.

Та, все еще пребывая почти в шоковом состоянии, вошла в прихожую.

Когда дверь захлопнулась, Рублев зажег свет и, сняв обувь, прошел на кухню.

— Это тоже ваша квартира? — спросила Ангелина.

— Нет, это квартира моего друга, но на ночь мы здесь можем остаться. Хотя надежнее было бы вам сразу уехать из города. Я так понял, что вы затеяли какую-то очень опасную игру.

— Да… похоже… И если бы не вы, меня бы уже могло не быть в живых.

— Этот ваш редактор действительно еще та штучка… Только не понял, что ему от вас нужно?

— А я, кажется, понимаю… И теперь мне, кроме вас, помощи искать не у кого… — проговорила Ангелина и попросила: — Вы не могли бы мне сделать еще раз чай?

— Да, будем надеяться, до утра кофе нам не понадобится, — улыбнулся Рублев, заходя на кухню и включая чайник, — а в прошлый раз мы с вами зря не выпили кофе.

— Ну, тогда мы, возможно, не были бы так правдоподобны в образах бомжей… — пожала плечами Ангелина, усаживаясь за стол и отодвигая в сторону две чашечки с остатками кофе.

Рублев тут же переставил их в умывальник, где уже стояла гора грязных тарелок, вытер стол и принялся мыть посуду.

Ангелина следила за ним как завороженная. А потом покачала головой:

— Впервые вижу, чтобы мужчина так, как бы между прочим, мыл посуду.

— Не переношу грязи! — сказал Рублев, протирая тарелки полотенцем.

— Так вы, может, хирург?

— Нет, это как раз мой товарищ, у которого мы сейчас находимся, хирург, и у него вечно нет времени помыть посуду.

— А вы?

— А я человек военный. Военный в отставке, — пожал плечами Рублев.

— Да, мне говорили, что военные тоже любят во всем порядок… — вздохнула Ангелина.

Рублев промолчал, заварил две чашки зеленого чая и, сев напротив Ангелины, стал размешивать сахар. Он, казалось, не выказывал никакого интереса к делам молодой журналистки.

Ангелина же, собравшись с мыслями, проговорила:

— Теперь я уверена, что напала на след серьезной мафии…

— Мафии? — удивился Рублев.

— Да, именно, водочной мафии. И два дела, которыми я занимаюсь, связаны между собой. И за самоубийством вашего соседа Михалыча, и за водочными отравлениями на свадьбе стоят одни и те же люди, стоит банк «Русский оптималь».

— А почему вы так в этом уверены? — спросил Рублев. — Какое отношение может иметь банк к паленой водке?

— Дело в том, что «Русский оптималь» собирался купить завод по выпуску «Моей Московской».

— Подождите, но ведь «Русский оптималь» — серьезный банк, и не резон ему торговать паленой водкой… Ведь это капитально повредит его репутации, — проговорил Рублев.

— Да, это-то меня и смущает, — задумчиво произнесла Ангелина.

— А может, эту водку от имени «Русского оптималя» пустили в продажу их конкуренты? — высказал предположение Рублев.

— Я готова проиграть все варианты… — проговорила Ангелина. — Вы мне поможете?

— Не знаю только чем, — пожал плечами Рублев.

— Сейчас я выйду со своего мобильника в Интернет и посмотрю всю последнюю информацию по «Русскому оптималю», — сказала Ангелина, доставая свой телефон.

Через несколько минут она удивленно сказала:

— Вот. Послушайте! Банк «Русский оптималь» ввязался в борьбу за «Мою Московскую». На компанию по выпуску самой популярной в России водки, кроме холдинга «Русский оптималь», претендуют не только несколько российских компаний, но и две польские. Банк «Русский оптималь» объявил об отмене ежемесячных комиссий предоставляемых кредитов. Произошло это после того, как Генпрокуратура объявила, что в ходе проверки были обнаружены массовые нарушения прав граждан. Отказ от взимания комиссий лишает «Русский оптималь» почти половины его доходов. Компенсировать потерю доходов банки попытаются за счет повышения процентных ставок.

— Но там же ничего не сказано о том, что «Русский оптималь» выпустил водку, — заметил Рублев. — Там даже не сказано, что ему удалось купить компанию. Там только указано, что он претендует и что у него есть конкуренты.

— Да, как вы и говорили. И эти конкуренты могут что угодно подстроить, — заметила Ангелина, все еще не отрываясь от мобильника, и вдруг почти воскликнула: — А вот это, по-моему, более чем интересно! Холдинг «Русский оптималь» выиграл тендер на строительство нескольких олимпийских объектов в Сочи. Знающие люди утверждают, что именно там, в Сочи, «Русский оптималь» собирается разместить цеха. С банком в связке еще строительная компания, как я поняла, «Нью Сочи», кажется…

— «Нью Сочи»? — переспросил Рублев, вспоминая, где же недавно мог слышать это название…

— И вы знаете, когда я там, в квартире, где была свадьба, сидела в туалете и подслушивала, — продолжала Ангелина, — следователь, кажется Прахов, разговаривал с родственниками, и те сказали, что водку хозяин купил в новом фирменном магазине «Москва». А потом он еще куда-то позвонил, и я ясно услышала: «Русский оптималь» и Сочи.

— И что? Вы, может, предлагаете, сейчас лететь в Сочи? — скептически улыбнулся Рублев.

— Вы как хотите, а я, пока не докопаюсь до истины, не отступлюсь! — проговорила Ангелина, доставая из пакета захваченную ею за свадебным столом бутылку. — Но если вы действительно военный, помочь мне, девушке, за которой охотится собственный редактор, для вас должно быть делом чести! — высокопарно произнесла Ангелина и тихо, вздохнув, добавила: — Помогите мне, пожалуйста… За вами же тоже теперь будут охотиться. Они ведь уверены, что мы с вами вместе.

— Да, похоже, выбора вы мне не оставили, — покачал головой Рублев, с улыбкой взглянув на Ангелину.

Такие, как она, нежные и в то же время решительные голубоглазые девушки нравились ему в далекой юности, когда у него за плечами еще не было сожженных «бэтээров», на его глазах расстрелянных в воздухе товарищей-десантников, не было столько боли и крови. И мозг, который они с ребятами, там, в пекле, между собой называли ЦУП-один, подсказывал ему, что Ангелину он может воспринимать лишь как сестру. Но кто знает, как поведет себя его ЦУП-два, останься они с ней на ночь в одной комнате… И хотя в гостиной стояло два дивана, он постелил там лишь Ангелине. А сам, достав из чулана раскладушку, отправился на кухню.

Утром, умывшись и выпив кофе, Рублев решил не будить Ангелину. И где-то после девяти, узнав по справочной телефон, сам позвонил в фирменный магазин, где, как со слов следователя утверждала Ангелина, была куплена водка для свадьбы.

— Вас беспокоит следователь Прахов, — уверенно и настойчиво проговорил он в трубку. — Вам уже, уверен, сообщили, водкой из какой именно партии отравились люди. Еще раз уточните, когда и откуда была получена вами партия водки «Моя Московская».

— Да, конечно, — послышался испуганный женский голос. — Мы, как вы просили, проверили. Эта партия поступила из Сочи.

— Из Сочи? — удивился Рублев.

— Да, есть даже адрес. Сочи, улица Красная, дом пять…

— Спасибо, — кивнул Рублев.

Ангелина, которая, как оказалось, уже проснулась, и, очевидно, слышала весь разговор, вместо «С добрым утром!» спросила:

— Так мы что, все-таки летим в Сочи?!

— Но там же сейчас не сезон… — покачал головой Рублев.

— Ну и что! — сказала Ангелина. — Все равно интересно. Там же олимпийские объекты строят…

— Да, точно, хорошо, что вы мне напомнили, — кивнул Рублев.

Он не любил ехать, тем более лететь куда-то наобум, не будучи уверенным, что поездка принесет какую-то конкретную пользу. А тут практически все факты были не проверены и могли оказаться обычной уткой. Но там, в Сочи, у него было и одно конкретное дело, которое он, правда, откладывал на зиму. Хотел хоть раз в жизни совместить полезное с приятным и покататься на горных лыжах. Но если удастся все разрешить сейчас, кто запрещает ему зимой просто поехать покататься?

Рублев не стал делиться с Ангелиной, но он еще ночью сразу вспомнил, от кого услышал название строительной компании «Нью Сочи». Один из его бывших сослуживцев, как и он, майор, Алексей Пышкин, случайно встретив его в метро, похвалился, что его строительная компания, которая теперь называется «Нью Сочи», выиграла тендер на строительство одного из олимпийских объектов. Но, как ему кажется, кто-то там водит его за нос. И он сам летит в Сочи разбираться.

— До весны там зависну, буду контролировать каждый документ, каждый шаг. И ты прилетай. На лыжах покатаемся. И мне поможешь разобраться. Одна голова хорошо, а две лучше, — сказал на прощание Пышкин, пожимая ему руку.

Так что, хочешь не хочешь, нужно было заказывать билеты.