Клоуны и Шекспир

Андрей Бондаренко, 2012

Северное море – место странное и особенное. В его негостеприимных и холодных водах прячутся самые разнообразные и невероятные чудеса, которые иногда – всегда неожиданно – «проявляют» себя. А ещё Северное море омывает берега замечательной и очень симпатичной страны – Фландрии, по городам и весям которой упорно бродят два весёлых путника. Один – высокий, подвижный и тощий. Второй же, наоборот, низенький, тучный и медлительный. Тиль Уленшпигель и Ламме Гудзак. Клоуны – от Бога

Глава четвёртая

Сиреневый туман — над нами проплывает

Перекурили, спустились в бытовой отсек, посетили душ, перекусили — по полной программе — норвежскими рыбными котлетками и прочими деликатесами, после чего завалились спать.

Их «бытовая приватная территория», выражаясь по-местному, была рассчитана на четыре усталые персоны. В данном случае — на четыре русские персоны. Усталые? В меру, мать его. В меру…

— Странно, но никаких запоров и защёлок на дверях не предусмотрено, — пожаловался хозяйственный Василич. — Даже не закрыться.

— Серьёзно? — заинтересовался Тиль.

— Гадом буду. Как ты любишь выражаться. Спокойной ночи, буровые соратники. Смерть придёт внезапно — грязной и босой…

Лёнька ощутил — на уровне природного инстинкта — некое непонятное движенье.

— Спите, спите, — долетело бормотанье знакомого голоса. — Это я так. По нужде. Спите…

Тихо и ненавязчиво зазвенел казённый будильник.

Прошелестело. Простучало. Раздался шум льющейся воды. Где-то басовито загудел электрический чайник. Раз-другой глухо хлопнул холодильник.

— Пора, однако, вставать, — сонно пробормотал Лёнька. — Пока ванную не заняли…

На норвежской буровой платформе не существовало таких глупых понятий, как: завтрак-обед-ужин. График — «четыре через восемь», та ещё штучка, сбивающая напрочь любые представления о реальном времени суток. Поэтому — просто «еда».

Да и общей столовой не существовало. Три смены, значит, три «бытовые территории». Плюсом четвёртая — для местной аристократической элиты: капитана платформы и прочих важных особ, палец о палец не ударяющих. Бывает. Типа — поганый капитализм в действии….

Еду, короче говоря, подавали прямо в «общее помещение» каждого бытового отделения.

Проснулся, позевал от души, почесался, умылся, оделся, вышел в «кают-компанию», а стол уже жрачкой заставлен. Очень, знаете ли, удобно и правильно. Высший писк, типа — крысиный. Или же шик — парижско-миланский. Мать вашу, кулинарную затейницу…

Лёнька, справив нужду и наскоро умывшись, пристроился за обеденным столом.

— Омлет из порошка сварганили, — жадно чавкая, доложил Тиль. — Суки гнусные и жадные. На всём экономят. И в вишнёвом соке ощущаются характерные химические нотки.

— Зато бекон — самый натуральный, — сообщил Василич.

— Ну, ты скажешь! Бекон…. Его подделать очень трудно. То бишь, полностью невозможно…

За соседним столом, где завтракали голландцы, тоже было шумно — смешки и шуточки практически не стихали.

— А, где наш сменный бригадир? — забеспокоился Вован. — Неужели, их благородие проспать изволили?

Тихонько скрипнула дверь каюты, где в гордом одиночестве квартировал мистер Ванроуд, после чего в помещении установилась тревожная и вязкая тишина.

Макаров обернулся и непроизвольно — от неожиданности — громко икнул.

На пороге спальни стоял сменный бригадир, облачённый в ярко-оранжевые семейные трусы. Упитанное тело Ванроуда — с головы до ног, включая и некогда рыжую шкиперскую бородку — было покрыто бело-сине-красными полосами.

— Цвета российского флага, — тихонько восхитился Василич. — Натуральная картина маслом.

— Вернее, качественной зубной пастой. То бишь, русская народная забава. Старинная и пионерская. Три тюбика ушло. Будет знать, гнида рыжая, как коньяк отбирать у честных людей, — пояснил шёпотом Тиль, после чего — уже в полный голос — невинно поинтересовался: — Это вы, господин начальник, решили поиграть в отважных североамериканских индейцев? Типа — вышли на тропу войны?

— Узнаю, чья это проделка — со света сживу, — зло скрипнув зубами, пообещал Ванроуд. — Выброшу в суровое Северное море на корм голодным акулам…

«Ну-ну, ухарь разноцветный. Выбросил один такой», — мысленно усмехнулся Лёнька. — «Кишка, блин, тонка. Да и акулы здешние воды не балуют своим вниманием, предпочитая благословенные тропические широты…».

Дверь — с громоподобным стуком — захлопнулась.

— Пошли-ка, ребятушки, в тутошнюю «гардеробную», — подчёркнуто-равнодушным голосом предложил Даниленко. — Скоро, как-никак, на смену заступать. Рядись — во что позволит кошелек, но не франти — богато, но без вычур. По платью познаётся человек^[9]…

— Шутка ещё не закончена? — едва сдерживая смех, спросил догадливый Володька.

— Ага. Я мыло из бригадирского душа конфисковал, шампунь вылил в раковину, а пластиковый пузырёк наполнил «жидким стеклом»^[10], которого в любом солидном буровом хозяйстве — хоть залейся.

— Да, пора, от греха подальше, сматываться, — поднимаясь из-за стола, подытожил Леонид. — Сейчас такие звонкие вопли начнутся — мама не горюй…

Впрочем, никаких серьёзных последствий эта дурацкая клоунская выходка за собой не повлекла. Ванроуд оказался — на удивление — приличным человеком, и скандала раздувать не стал. Только сходил к местному начальнику складских служб и разжился надёжной защёлкой-щеколдой.

Правда, установить запорное устройство сам не смог — по причине кривоватых ручонок, растущих из голландской упитанной задницы. Василич, добрая душа, сбегав за дрелью, шурупами и дюбелями, помог. А, как же иначе? Буровик буровику, как известно, друг, товарищ и брат…

Через две недели произошло маленькое чудо.

— Объявляется выходной. Вернее, сразу два. То есть, на две стандартные четырёхчасовые смены, — объявил во время приёма пищи Ванроуд. — Существует авторитетное мнение, что наша скважина начала отклоняться в сторону от намеченной траектории. Прилетели геофизики. Будут опускать вниз всякую хитрую аппаратуру. Что-то там измерять. Так что, на ближайшие двадцать четыре часа все свободны. Отдыхайте, бродяги. Желательно, с пользой. Например, организуйте международный шахматный турнир…

— Повезло, однако, — облегчённо вздохнул Лёнька. — Сегодня же у нас семнадцатое июля, день моего рожденья. Говорят, что в такой знаменательный день имениннику нельзя работать.

— Плохая примета? — насмешливо прищурился Даниленко.

— Угадал, она самая.…Кстати, а где твой, то есть, мой подарок?

— Обязательно будет, — заверил приятель. — Минут через двадцать поднимайся на верхнюю палубу. Увидишь…. Ты, ведь, последние лет десять-двенадцать день рожденья отмечал сугубо на рыбалке?

— Конечно. Разве бывает по-другому?

— Вот, и я про то же. Ладно, пошёл. Дела. А ты, брат, пока чайку попей. Со свежими норвежскими плюшками и пирожками, понятное дело. Встретимся наверху…

Через оговорённые двадцать минут Макаров направился на верхнюю палубу. Неторопливо поднимаясь по ступеням узкой лесенки, он слегка насторожился — сверху доносились странные звуки:

— Хр-р-р! Хр-р-р! Хр-р-р!

Выбравшись на палубу, Леонид радостно улыбнулся — возле алюминиевых перилл, ограждающих буровую платформу по периметру, располагалась жёлто-голубая надувная лодка, уже накаченная на четыре пятых, а «хрюкающие» звуки издавал — под воздействием мускулистой ноги Тиля — компактный насос, именуемый в простонародье «лягушкой».

— Бытовой консерватизм — отличная штуковина, заслуживающая искреннего уважения, — небрежно оттолкнув насос в сторону и тщательно завернув пробку на лодочном клапане, известил Серёга. — У тебя, братишка, наличествует устойчивая привычка — праздновать день рожденья именно на рыбалке?

— Имеется, — подтвердил Лёнька. — Только лодки маловато будет. Ещё, как минимум, удочки нужны.

— Достал. Поль Ларсен, местный завсклада, мужик запасливый. Судя по всему, у него есть абсолютно всё. Выдал две надёжные удочки для ловли в отвес. Лески на катушках намотано метров по семьдесят-восемьдесят. Имеется коробочка со стандартными блёсенками. Кстати, сегодня на море, как раз, наблюдается полный штиль. Идеальная погодка. Следовательно, обойдёмся без якоря.

— А, на что мы будем рыбачить?

— Вот, миска с креветками. Я их разморозил в микроволновке…. Ну, как тебе дружеский подарочек?

— Шик и блеск. Спасибо большое.

— Не за что. Заходите ещё. Где дальновидность только подводила^[11]…

Они прошли в «гардеробную», переоделись в рабочие спецовки — ярко-красные клеёнчато-брезентовые штаны и куртки, а на ноги надели тёмно-зелёные резиновые (полихлорвиниловые?) сапоги.

— Может, под куртки напялим по тёплому свитеру? — предложил Тиль. — Сегодня, конечно, не холодно, на уровне плюс двенадцати. Но, всё же, Северное море. От него, родимого, всего можно ожидать.

— Напялим, не вопрос, — согласился Макаров. — Жаль, что выпить нечего. Непорядок.

— Здесь, извини, ничем помочь не могу. Сухой закон, будь он неладен…. Так, пошли на кухню. Захватим чего-нибудь пожрать.

На кухне к ним неожиданно подошёл рыжебородый Ванроуд — первым делом, попросил далеко не отплывать от буровой платформы, после чего поздравил Леонида с днём рожденья, оглянувшись по сторонам, вручил фляжку из нержавейки, наполненную коньяком и, заговорщицки подмигнув, попросил:

— Никому, пожалуйста, не рассказывайте. Пусть этот алкогольный момент, злостно нарушающий бытовую дисциплину, останется между нами…

Они — с помощью Вовки, Василича и длинной верёвки — спустили резиновую лодку на воду. Потом набросили наплечные сумки с продовольствием, удочками и прочим, закрепили за спинами по веслу и — по узкой специальной лесенке, надёжно приваренной к одной из «ног» платформы — полезли вниз.

— Ни чешуи вам, ни хвостика! — традиционно пожелал Василич.

— К чёрту! — отозвался Лёнька.

Над морем царило полное безветрие. Серые воды размеренно покачивались — словно фруктовое магазинное желе, случайно упавшее на пол. Светло-жёлтое северное солнышко боязливо проглядывало через узкий просвет в белых кучевых облаках.

Когда лодка отплыла от платформы метров на двести пятьдесят, Тиль перестал грести и предложил:

— Давай, здесь попробуем?

— Попробуем, — привязывая к концу лески узкую светлую блесну, согласился Лёнька. — Почему бы и нет? Смотри-ка ты, лодка застыла на месте, словно мы стоим на якоре.

— Ветра нет, всякие течения отсутствуют…. Держи креветки.

Тяжёлая блесёнка уверенно ушла под воду. Макаров принялся сматывать с катушки леску, тихонько считая:

— Примерно метр, второй, третий, четвёртый…. Удар! Есть контакт!

Несколько движений руками, и у него в ладонях оказалась небольшая — грамм на сто пятьдесят — серебристая рыбёшка.

— Кажется, ставридка, — предположил Тиль. — Хотя, могу и ошибаться. В морской рыбе — в отличие от озёрной и речной — я мало что понимаю.

— Ставридка, так ставридка. Ничего не имею против. Дай-ка мне пустой полиэтиленовый пакет. Ага, спасибо. Продолжаем наш процесс…

Клёв был активным и весёлым. Через полчаса в пакете бодро прыгало около двадцати шустрых рыбёшек.

— На пару сковородок уже наловили, — одобрил Лёнька. — Только мелковата, на мой частный взгляд, добыча. Хотелось бы поймать что-нибудь посолиднее. Воспользуюсь, пожалуй, озёрным опытом…

Он ловко и непринуждённо насадил на крючки тройника по несколько жёлто-чёрных глаз ставриды, бросил блесну за борт и стравил с катушки порядка двадцати метров лески.

Уже через пару-тройку минут эта рыбацкая хитрость была полноценно вознаграждена, и Макаров вытащил из морской воды упитанную полуторакилограммовую треску.

— Совсем другое дело! Поздравляю! — обрадовался за друга Тиль и достал из кармана куртки фляжку. — Предлагаю выпить за рыбацкую удачу! Ну, и за твой день рожденья, ясен пень. Держи, глотай. Ещё…. Молодец, хватай бутерброд с копчёной колбаской. Насаживайте ложь, и на живца ловите карпа правды. Так все мы, люди дальнего ума, издалека, обходом, стороною, с кривых путей выходим на прямой^[12]…

Вернув фляжку, Лёнька поднёс аппетитный бутерброд ко рту, но тут же, опустив руку, задрал голову вверх — на резкие и тревожные звуки.

— Приличная стая диких гусей чешет к берегу, — пояснил Даниленко. — С чего бы это, вдруг? Впрочем, их дела…. Ладно, дружище, твоё здоровье! Буль-буль-буль…. Хорош напиток! Хорош, ничего не скажешь…. Смотри, правее наблюдается ещё одна птичья стая.

— Это, похоже, очень большие чайки. То бишь, морские бакланы.

— И с левой стороны птицы летят. Утки? Серые гуси? Или же казарки?

— Не знаю, — вертя головой по сторонам, признался Макаров. — Меня, впрочем, сейчас не птички волнуют-интересуют…

— А, что же тогда? Наверное, рыбки?

— Не угадал. Посмотри-ка в сторону открытого моря.

— Ух, ты, носороги носатые! — восхитился Тиль. — Сиреневая стена наплывает прямо на нас. Высокая такая, почти до самого неба. Похоже, идёт густой туман.

— Передай-ка мне фляжку, — попросил Лёнька, и, побулькав от души, затянул: — Сиреневый туман — над нами — проплывает. Над тамбуром горит — полночная звезда. Кондуктор не спешит. Кондуктор понимает, что с девушкою я — прощаюсь навсегда…

Пришёл туман. Нет, не так.

Плотный сиреневый туман поглотил их — сразу, полностью, жадно и решительно. Раз, и всё…

Вокруг установилась полная и абсолютная тишина — был слышен только взволнованный перестук двух сердец. Ужасно чесались барабанные перепонки.

«А ещё чётко-чётко ощущается-угадывается ход Времени», — подумал Макаров. — «Или же это окружающее Пространство — медленно-медленно — поворачивается вокруг собственной невидимой оси?».

Сиреневый туман отступил, рассеялся, растворился.

По безбрежной морской глади отчаянно заплясали-запрыгали легкомысленные солнечные блики.

— Сколько времени мы провели в тумане? — спросил Лёнька. — Минут пять? Десять?

— Минут? — удивился Тиль. — Мне показалось, что несколько полновесных часов…. Между прочим, буровая платформа VS-413/13 пропала.

— Как это — пропала?

— Так это. Исчезла. Неожиданно и бесследно. Мать его. А ты, дружище, здесь. Вместе со мной…

Примечания

9

— Цитата из трагедии Вильяма Шекспира — «Гамлет».

10

— «Жидкое стекло» — разновидность силикатного клея, широко применяется при приготовлении буровых растворов.

11

— Цитата их трагедии Вильяма Шекспира — «Гамлет».

12

— Цитата из трагедии Вильяма Шекспира — «Гамлет».