Посрамитель шайтана

Андрей Белянин, 2006

Интересно, а что делает рослый москвич, бывший помощник прокурора, не хило оторвавшийся в своё время в благословенном Багдаде, когда встречает на ночной улице узкоглазого джинна с ящиком пива под мышкой?! Разумеется, радуется, кричит: «Здравствуй, Бабудай-Ага!» и всё такое… Но уж конечно не ждёт, что тот прямолинейно заявит: «Очень скучно без тебя на Востоке, Лёва-джан!»… А ведь именно так всё и произошло… И вновь ярко-синее небо пустыни распахнуло свой купол над бесшабашной головой Льва Оболенского! И вот уже притворно разводит руками хитроумный «визирь» Насреддин, а в султанском стойле нетерпеливо пристукивает копытцами отчаянный ослик Рабинович. Где-то далеко звенят клинки городской стражи, и нежный взгляд луноликой Джамили, вдовы вампиров, снова полон любви и веры. Караванщики и дервиши, горожане и дехкане, торговцы и ремесленники шёпотом пересказывают друг другу волшебные легенды о неуловимом Багдадском воре, хохоча как сумасшедшие. И опять нет ни покоя, ни сна всем властителям и тиранам, ибо в городе появился голубоглазый удалец из заснеженной России, да обгрызёт шайтан ему все ногти на ногах! Хотя на самом деле именно шайтану-то и достаётся больше всех…

Глава 11

Всяк соврет, да не как фантаст!

Профессиональная гордость

— Ещё пророк Мухаммед предупреждал, что правоверному, пропустившему утренний намаз, — шайтан помочился в уши! Ибо со зловредной мочой врага всех мусульман в ухе образуется пробка и благословенный призыв муэдзинов не может быть услышан. Воистину ты спас меня и мою душу!

— Ага… а в результате стал личным врагом шайтана. Мне стоит себя поздравить?

— Аллах не оставит без заступничества того, кто дерзнул бить шайтаном по потолку, — высокопарно вскинулся Насреддин, но тут же уточнил: — В смысле не оставит правоверного мусульманина… Но тебе ведь ещё не поздно принять ислам!

— Спасибо, я под столом пешком постою… — отстранил пылкого товарища Лев. — Лучше скажи, надолго ли мы застряли в этом вонючем гранд-отеле и чем конкретно мне надо осрамить твоё бывшее начальство, чтоб меня вернули домой?

— Вай мэ-э… ну, наш султан вроде бы хотел новую невесту. Если ты помешаешь ему, то может быть…

— А ты слышал имя этой цыпочки? Нет?! Её зовут Ирида аль-Дюбина, единственная и неповторимая!

Ходжа вылупился на Оболенского, как Волк на Бабушку в поясе шахидки, а потом опрокинулся на спину, едва не задыхаясь от хохота! Контраст мелкорослого Муслима аль-Люли Сулеймана ибн Доде и двухметровой богатырши из высокогорного кишлака был столь разителен, что казался чистой воды провокацией. Да, наоборот, надо приложить все усилия к такой свадьбе, ибо в первую же брачную ночь благоверная невеста попросту раздавит мужа! Тут уже и срамить-то никого не надо, сразу панихиду заказывай…

— Вот Ахмед бы удивился, — отсмеявшись, вытер невольные слёзы бывший домулло, — они с Иридой сочетались законным браком по шариату и вроде бы счастливо живут в благословенном Багдаде. Из которого мне, кстати, пришлось бежать, намазав пятки бараньим жиром. Понимаешь, вокруг меня вечно складывается такая нервозная обстановка, что…

— Уговорил, иблис сладкоречивый, кого надо украсть — Ириду, башмачника Ахмеда или самого султана?

— О благорождённый внук нарушителя всех заповедей, ты буквально читаешь мои мысли! Тебе придётся украсть их всех… можно по очереди.

— На фига они нам все в одном флаконе?!

Ответить Насреддин не успел, да в общем-то не очень и собирался. Судя по всему, у него были какие-то свои, далеко идущие планы, поэтому дал другу знак заткнуться и поманил к окну. Лев повиновался, молча пожав плечами. Кстати, честно говоря, за окном ничего особенного видно не было, только клубы пыли на улице за соседним караван-сараем. Там ещё мелькали пики с флюгерами и кое-где поблёскивали медные шишаки городской стражи.

Господин Оболенский с трёх раз догадался, что это сам отважный Аслан-бей изо всех сил едет исполнять женихательный каприз сиятельного Муслима ибн Доде. То есть, по идее, достаточно упасть на хвост вооружённого отряда, дабы дойти до цели беспроблемно, в уюте и безопасности. Всё-таки в пустыне без каравана пропадёшь, жара, пыль, песок, отсутствие нормальных пунктов питания и отдыха. Плюс «чёрные коршуны» — банды знаменитых неуловимых разбойников из бедуинских племён, которые в те времена наводили серьёзного шороху на всё благородное купечество. И ведь это ещё далеко не единственная опасность…

Страшные пустынные кровососы-гули, беспощадные ифриты, злобные джинны (не признавшие Коран!), соблазнительные в губительной страсти женщины-скорпионы, мелкие песчаные демоны, безглазые старухи, предсказывающие будущее под сенью крыльев нетопыря, духи умерших без имени Аллаха на устах, безносые карлики, затачивающие свои зубы до остроты мышиных когтей, страшные ночные птицы, выклёвывающие глаза у путников, чьи руки склонны к греху… А ведь я не перечислил и трети!

К счастью, всё это знания, начитанные мною, а Лев о них просто не знал, иначе бы ни за что не позволил увлечь себя в эту авантюру. И, по совести говоря, мне сейчас очень трудно определить, кто его туда подтолкнул — тонко улыбающийся Ходжа или злобно мстительный шайтан? Последнему в нашем романе тоже отведено отнюдь не второстепенное место…

— Ладно, пора идти, Лёва-джан, одевайся.

— Нет! Я сказал — нет, и даже не улыбайся так — левый крен тебе под дышло. Не буду я больше патокой мазаться, и афроамериканца изображать тоже больше не буду! Мало того, что на мою физиономию все мухи садятся, так ещё и хозяин чайханы два раза глазки строил и монету серебром из-под фартука показывал. Чего он от меня, сугубо традиционного, хочет?! Не буду я больше «шоколадным зайцем», и не уговаривай…

— Вай мэ, зачем плакать, оденемся женщинами!

— Уф-ф, ну, другое дело… Хоть один день погуляем по кокандскому Бродвею как цивилизованные трансвеститы. Реснички красить?

Домулло помолчал, определил, где тут юмор, и, не тратя лишних слов, сунул в руки товарища чёрную паранджу. Потом они полчаса спорили, кто поедет на осле. Сошлись на том, что оба. Ещё с полчаса приводили в чувство расплющенного двойной ношей Рабиновича. В результате все трое, разумеется, двинулись в путь пешком. Первое испытание дожидалось их прямо на базарной площади…

— Ради Аллаха, всемилостивейшего и всемогущего, подайте слепому калеке! Не скупитесь, о правоверные мусульмане, Всевышний не оставит вас без награды. Посрамите же козни шайтана и уделите хоть полтаньга несчастному, пострадавшему от рук бесчестного Багдадского вора, — заунывно тянул тощий оборванный нищий. Его лицо было затянуто замызганной тряпочкой, оставляя открытым лишь длинный нос да щербатый рот без двух коренных зубов.

Ходжа равнодушно просеменил мимо, но гневный Лев, разумеется, встал как вкопанный, грозно раздувая ноздри под паранджой. Миг — и его рука щедро сыпанула горсть серебра в протянутую ладонь… Грязные пальцы восторженно сжали монеты, а длань Оболенского — запястье нищего:

— Колись, тунеядец, за раскрошенный батон на Багдадского вора!

— Не заводись, подружка… — поспешил вступиться домулло, уличные скандалы были не в их интересах.

— Нет, он мне ответит!

— Кто ответит? Зачем ответит?! Ради всего святого, отпусти мою руку, о могучая женщина с грубыми манерами, — завертелся оборванец. — Пусть толстая ханум заберёт от меня этот кошмар правоверных мужей! И я никому ничего не скажу…

— Это я-то толстая ханум?! Ах ты…

— Не заводись, подружка, — ехидно продублировал Лев. — Но обрати внимание, Ходжа, этот тощий скунс не слепой!

— Тогда я сам дам ему в глаз, и он хотя бы окривеет! Не держи меня за талию, Лёва-джан…

— Ходжа… Лёва-джан… — Нищий, бессвязно бормоча, вскинул голову, двигая кадыком, словно бы пробуя на вкус произношение давно забытых имён. — А этот прекрасный ослик… неужели Рабинович?! Друзья мои!!!

Повязка полетела наземь, и взорам наших героев предстал бритый, загорелый до черноты башмачник Ахмед. Тощий «изготовитель фирменных тапок с загнутыми носами» на глазах поражённых кокандцев подхватил на руки двух добропорядочных женщин и резво исполнил короткий танец неуёмного восторга! Короткий, потому что одна ханум поражала объёмом, а другая плечистостью и ростом, то есть суммарный вес впечатляющий. Естественно, «три брата акробата» рухнули прямо на чей-то лоток с фруктами…

— Кореш, похоже, он действительно рад нас видеть. Чуешь, как хрипло дышит?..

— Это потому, что мы сидим на нём, о недогадливый!

— А я-то думал, это он от счастья… Так встать, что ли?!

Бдительный Рабинович подпихнул Льва храпом в поясницу — привлечённые шумом, к ним сурово шествовали четверо стражников. Героического Аслан-бея среди них не было, но любое привлечение внимания слуг закона работало против нашей троицы. Поэтому обе «ханум» быстро вскочили на ноги и бодренько попытались удрать, но не успели — их перехватил разгневанный хозяин лотка.

— Кто мне заплатит за мою хурму, о бесстыдницы?!

— Вай дод, вай мэ, вах, вах, вах! — отчаянно закудахтал Насреддин. — Мы честные женщины, порядочные жёны и заботливые матери.

— Я так вообще почти уже тёща! — весомо добавил Лев и, не тратя слов, просто наступил торговцу каблуком на ногу, одновременно выкладывая ему в руку золотой дирхем. В смысле инцидент исчерпан…

— Стойте! — Стражи в любом случае решили проявить служебное рвение. — Кто вы, почтеннейшие, и почему повышаете голос в присутствии мужчин?

Ходжа открыл рот, дабы что-то соврать. Оболенский в ту же секунду едва не разразился феминистической речью эмансипированных дур. Рабинович всерьёз прикидывал броситься стражникам под ноги, сбить всех четверых и дать возможность нашим уйти. Но дребезжащий голос воскресшего башмачника всё расставил по своим местам:

— Это… мои жёны… обе! И как же я их люблю… сразу!