Покров алмазный

Андрей Александрович Чистотин (2025)

Чистотин Андрей Александрович Родился в 1941 году в Вологде, окончил Вологодский государственный педагогический институт. Преподавал физику в школе, трудился в подразделениях Министерства связи и компании "Ростелеком" , после выхода на пенсию работал на кафедре физики в ВоГу. Увлекался пением и более сорока лет пропел в в Вологодской городской капелле имени В.М. Сергеева, выезжал на гастроли с коллективом по России и другим странам. Писать стихи начал в зрелом возрасте, во время рабочих командировок на Русский север и в Туркмению. В своих произведениях часто затрагивает темы красоты природы, глубины человеческих чувств, героизма русского народа. Участвовал в литературных семинарах под руководством вологодских поэтов Виктора Коротаева и Галины Щекиной. Публиковался в местной периодической прессе, в сборниках серии "Библиотека современной поэзии," в альманахе "Двойной тариф" и в альманахах Российского союза писателей, вошёл в число авторов

Прости и сохрани любовь. Поэма.

Прости и сохрани любовь. А.А. По мотивам Низами «Лейли и Меджнун» (12 век) А.С. Пушкин «Цыгане» «Шахна сказал и обнажил при этом Могучий меч: «Да будет меч ответом!» Пути Меджнуна В храме Каабы. «Велят мне исцелиться от любви. Уж лучше бы сказали не живи.»

Любовь на ветер не похожа, она сиянье лепестка, ах словно солнце, но дороже, поцеловать иль сжечь века. Ты не успеешь помолиться, а день закончен, где венец, на западе его столица, у девы краденный багрец. Любовь клюёт, коварна птица, ты и меня хотела сжечь, восток и новая страница а по лучам змеилась желчь. Кто может молодость уверить, что можно изменить пути, поехать в Мекку, разве ересь, отец надежд не упусти. Напрасно…, мне аллах поверит, и страсть любви благословит, пускай далёк тот юный берег, но доплыву я до ланит. Прости и хижина и вежды песок пустыни накатись, я в них искал всегда надежды, ах если б век тот лёг на кисть. Пусть холст любви не загрунтован, Делакруа поймай тот миг, герой огонь и красный Овен, а музыку напишет Григ. На белых клавишах и чёрных часы, и маятник, и жизнь, века дрожат в зубастых тёрнах за арабески лишь держись.

Отец Меджнуна «Своей тоской от так себя пронзает, что костный мозг наружу вылезает.»

Века планеты повторенья, здесь Низами, и Пушкин весь, и я безвестное творенье, что в двадцать первый вспрыгнул век. Вода живая, вот причина, она семья, от Бога глас, где женщина, а где мужчина…, что б уголёчик не погас. Там тень одна строкой короткой родник, песок, колючий вздох, надежда рифмы в стане кротком на перекрестье их следов. Косуля, птица, чай орлица, в когтях лоскутья принесла, аллаху надо помолиться, найдись родимый шабала. Благая весть не повинится, косуля трётся в путь пора, пока не спала багряница, а ночь покличет: чур — чура. В расщелине нашёл он сына, прости нагая сторона, но нет, пока он не мужчина, прилив, песчаная волна. Луна и море в путь уводит, прибой остудит иль убьёт и кувырком звезда со свода печали посох отберёт. Века плывут, звезду находят, мы все грешны в свои года, стучит судьбы нетленный ходик, чиста лишь юности вода. Любовный пыл и вот забродит, ключом кипит, где берега, кричи, моли, но час твой пробит, здесь злато спит и жемчуга.

Цыгане «Птичка божия не знает ни заботы, ни труда.»

Читать мы любим про Танюшу, о ней поэт слезу пролил, она терзала песней душу, цыганка…, в заговор чернил. А времена качаясь плачут, у нас аврал в двенадцать лет, цыгане требуют удачу, а табор затерял свой след. Земфира дочь святого мира она не ведает забот не знает кровь её кумира, судьба, ну сделай оборот. У прошлого всегда зарница, любовь, звезда поводыря, она листает лица, лица, а в зазеркальи лик царя, он кинул кость…, Алеко дремлет, в нём нет добра, он господин, ему б добраться до эдема, но стоп, вот нож… и он один.

Лейли в красе любви. «Лайли, Лайли соперница луны, Предмет благоговенья всей страны.»

Судьба с утра и в день не спросит, как разгораются сердца, я помню небо, просинь, сосны и ясный взгляд из под венца, сплелись ромашки стебель к стеблю и влас — сияющий прибой, что ветерок смеясь колеблет, и зайчик пляшет над губой. Она одна, но я робею, та буква, не любовь а мгла, и точки брызнув на аллею глядят в пустые зеркала. Гордец, не можешь смерть намерить, туда, где падает звезда, где перевозчик Лета мерит, дай рубль и в дальние года.

В садах лазурные восходы, в них девы глазки шалуны, а в волосах златые хорды и щечки вечные лгуны. Она мечтательна и томна, всегда у глаз на поводке, цыганок грозы вероломны, но вот свобода в их руке Она невольница законов, отец всегда её судья, кому невесту эту в жёны решает Шахна и семья. Поэзия все мысли предрешила, тут муза, музыка, слова, любовь бурлит на дне кувшина, а там судьба, — людей молва.

Салам из Багдада «Был юноша, украшенный богато Достоинством, и силой, и умом, Но бедствие созрело в нём самом…»

Глаза как бешенные угли, метались кудри, лёгкий стан, фамилию её погуглив я понял, дева та шаман. Она притягивает склокой иль тёплым летним вечерком за чашкой чая или соком, журчащим тёплым говорком. Я как медведь с губой пробитой хожу за нею на цепи, строку пишу в коварный свиток, о Лель, мне сердце окропи. Она меня в мечты заводит, но руку не даёт подать, я всё томлюсь, проходят годы, с другим её грешит кровать. Глаза припухли, профиль скучен осенний лист перед дождём, по жилкам вен латают тучи, стихи затёртые корьём, они арабские сказанья, Салам подслушал их в толпе, искать любовника страданий, в пустынных скалах на тропе. Он дружбу предложил с колена, свои страданья слить в одно, но слышит он “не надо плена,” моя душа — моё вино. Прошли столетья, нас волнует вино…, у каждого своё кровать скрипит, день не минуем, клюёт в макушку вороньё.

Иби — Селам — прости. «Но вот едва лишь дерзость в нём проснулась, За фиником созревшим потянулась, Едва качнул он гибкой пальмы ствол, Как о шипы все пальцы исколол.»

Все дерзости не перескажешь, права мне дали на тебя, в стихе рифмуешь слово — важен, у юбки пояс теребя Вот простыня ещё немая, шаги от первого лица, она пылая, к стенке с края, гортань схватила хрипотца. Но то сутулый мир на охи, на вологодский говорок, здесь на болотах вязнут сохи, любовь, как старый кузовок. Арабский мир не только вздохи, Аллах, калым, муж — господин, младой, семья даёт уроки, один кураж…, а муж один. Она орёл, она тигрица, не дам себя я обобрать, убей меня, но я девицей другого буду ожидать. А по обычаям аллаха сор на народ — лишь для чудил, Иби — Селам жил словно плаха, пока в мученьях не почил.

Уход. «Уснули двое рядом навсегда, уснули вплоть до страшного суда»

Какая ветреная пакость плачь ветра на моей струне, то Паганини песнь из мрака, дрожит на медленном огне. И ангелы открыли двери, две половинки, две судьбы и надо видно просто верить они сомкнутся без борьбы. О камни мира отряхнитесь вы называетесь судьбой, пока мы живы, вы стыдитесь, умрём, прижмёте с головой.