Мы служили на флоте

Анатолий Николаевич Пашко (2024)

Эта книга о службе вчерашнего школьника из Беларуси на ВМФ СССР в восьмидесятые годы прошлого столетия. В ней повествуется о том, что пережил сам автор и его товарищи, проходя службу на отдельно взятом большом противолодочном корабле «Стройный» Северного флота. Несмотря на процветающую в те годы махровым цветом «годковщину» («дедовщину»), которая в сюжете произведения не замалчивается, а освещается изнутри, автор с большой любовью и ностальгией пишет о нелегкой службе военных моряков, о романтике дальних походов, об участи экипажа корабля в противостоянии морским диверсантам ЮАР и боевикам УНИТА в Анголе.Основной посыл произведения — «Не служил бы я на флоте, если б не было смешно». Юмором пронизаны практически все рассказы о реалиях флотской жизни и повседневности быта советских граждан.

По дороге на флот

Даже в настоящее время я не могу ответить на вопрос, который возник у меня в голове в том далеком 1984 году, и который всю свою жизнь я периодически сам себе задаю: «Почему «самое лучшее» в этой жизни достается мне?»

Нас, четверых обреченных, сопроводили, больше подходит отконвоировали, так как даже наши вещмешки из старых команд принесли офицеры к группе будущих подводников. В команде будущих покорителей морских глубин с нами было ровно 60 призывников. Старшим команды был капитан-лейтенант и двое старшин второй статьи срочной службы. Каждому из нас выдали по коробке с сухпайком и в спешке доставили на вокзал.

На железнодорожном вокзале к пассажирскому поезду «Брест-Ленинград» был присоединен дополнительный семнадцатый плацкартный вагон, предназначенный для будущих героев-моряков. Только вид у всех был какой-то удручающийся, потухший. Не было в наших глазах той искорки бесшабашной лихости, с которой сутки тому назад мы шли на призывные пункты. Большинство моих собратьев по несчастью, точно также как я узнали только в Брестском областном военкомате, что придется служить на флоте. Нас желторотых юнцов объединяло одно несчастье, а точнее чувство несправедливости, которое озвучила одна стриженная под ноль рядом со мной голова, но мнение которой разделяли все: «Почему все служат два года, а мы должны аж целых три года служить? Где справедливость?» Кстати, автор служил три года и двадцать три дня, пока сошел дембелем с корабля на пирс.

Кроме того, нашёлся провокатор, по-другому этого болтуна никак не назовешь, который добавил масла в огонь нашего разочарования в жизни. Его внимательно слушал весь вагон. Этот обалдуй стал рассказывать страшилки про соседа, который вернулся после службы на атомной лодке только с пару волосинками на голове, и самое главное, что добило каждого слушающего, — полным импотентом. Это был удар ниже пояса. Лично у меня в начале его рассказа возник вопрос: «По заданию какого вражеского империалистического центра этот провокатор действует? Чего добивается?» Про который я тут же забыл, так как в конце это красочного рассказа каждому призывнику, находящемуся в вагоне, и мне тоже, стало так себя красивого жалко, что эта жалость материализовалась в единый порыв охвативший семнадцатый плацкартный вагон поезда «Брест-Ленинград». Мы же были детьми не какого-то американского народа, а детьми советского, русского народа. А русский мужик, правильно, и беду и радость встречает одинаково: он заливает её водкой. Поэтому весь вагон одновременно охватил единый, могучий порыв-лозунг, противостоять которому не было никакой возможности и, самое главное, желания: «Пацаны! Надо вмазать!».

Водку можно было достать только в вагон-ресторане. Пять часов капитан-лейтенант и двое моряков героически сдерживали нас натиск. Они, как верный пес Цербер, не выпускали нас из вагона за зеленым змеем. А желание наступить на стакан, чтобы залить горюшко — только увеличивалось. Доведенные до отчаяния разочарованием и несправедливостью, мы прибегли к крайнему средству. В ход пошел шантаж. Капитан-лейтенанту пообещали на ближайшей станции повыпрыгивать в окна. Лови, свищи нас тогда. Присягу мы то — не приняли. Так, наверное, и случилось бы. Как только миновали Минск — наш старшой сдался. Проход в вагон-ресторан был открыт.

Деньги были у каждого, только сутки как из дома. Быстро скинулись и отправили гонцов от каждого купе за ней родной, и так в тот момент необходимой нам водкой. Потом ходил, кто хотел. Не забыли про настоящих служивых, с ними поделились домашними запасами и подогнали пару бутылок за взаимопонимание. Те закрылись в своем купе проводников и до самого Ленинграда нам не мешали, посчитав, что лучше ни во что не вмешиваться.

А семнадцатый вагон гудел. Вроде все молодые парни, только стукнуло по восемнадцать — не должно было быть среди нас заядлых пьяниц, но пили все. Лично я пил, потому что у меня на душе было такое состояние, словно в ней нагадила добрая дюжина котов. Во-первых, флот на целых три года, отодвигал меня от моей мечты.

Во-вторых, не лежала у меня в тот момент душа к подводному, тем более атомному флоту. Хоть убейте — не верил я тогда в безопасность «мирного атома». Заранее приношу свои искреннее извинения тем, кто служил и обслуживал атомные реакторы подводных лодок. Я там не служил и, возможно, рассуждаю как дилетант.

Кто-то из скептически настроенных читателей скажет: «Так я тебе поверил. Струсил. Только что распинался в любви к Родине, а как коснулось — так в кусты». Этим скептически настроенным товарищам я могу только ответить: «Для меня Родина — это родители, семья, дети, а сейчас и внуки. За них я всегда готов. По моему мнению, риск, когда на карту ставится твоя жизнь, должен быть обоснован и жизненно необходим, например, когда он, связан с твоей непосредственной профессией: спасатель, милиционер, полицейский, военный. Остальное все глупости.

Подъезжая к Ленинграду, мы вспомнили, что мы военные. Сами навели порядок в вагоне. По моей инициативе на одной из станций мы собрали оставшиеся банки тушенки из сухпая и отдали бабуле, торговавшей пирожками на пироне. Никогда не забуду её глаза, полные искренней благодарности.

По прибытию в Ленинград мы были удивлены до безобразия. Нас встречал настоящий контр-адмирал и целый оркестр военно-морского флота. Когда мы построились на платформе возле вагона, увидев наши унылые, помятые рожи, контр-адмирал решил вдохнуть в нас жизнь и обратился к нам с пламенной речью по его мнению. Начал он довольно бодро и вдохновенно, даже по-отцовски, но не окончил свою речь по независящей от него причине: «Сынки, обещаю вам всем, что вы все будете служить на атомном флоте». Это был второй удар ниже пояса, за какие-то неполные сутки. Закончить ему не дали. Когда контр-адмирал набрал полные легкие, чтобы сморозить очередную глупость, как кто-то из призывников не выдержал и довольно громко, отправил адмирала в сексуальное круизное путешествие. Ситуацию спас начальник оркестра. Он быстро взмахнул рукой, и оркестр резанул «Прощание славянки». Сопровождавший нас капитан-лейтенант также не растерялся, скомандовал: «Налево!» — и мы выдвинулись строем к электричке. А адмирал еще долго, стоял в стороне с багровым от негодования лицом и беззвучно глотал широко открытым ртом воздух.

Я шёл и думал, что же офицеры пьют или курят по утрам, что несут такую ахинею, что военком, что этот контр-адмирал. Я свято верил, что советские офицеры пьют только водку, разную гадость не курят, и тем более ничем не шныряются и разные «колеса» не глотают. Но как тогда может здравомыслящий военком на полном серьезе поздравлять призывника с тем, что тот будет служить не два, а три года? В нашем случае надо высказывать сожаление, а не поздравление. Поздравление военкома — это что? Скрытая форма издевательства или он по жизни отмороженный? Мы же советские. Ему стоило сказать только: «Мужики, так нужно. Родина в опасности. И всё». А он понес какую-то пургу, что мы лучшие. А контр-адмирал, он нормальный? За время пути мы уже смирились со своей участью. Наши отцы служили, и мы обязаны, и по-другому — никак нельзя. Кто виноват, что мы такие по жизни «удачные»? Вместо того, чтобы нас поддержать морально, он показал, что летает где-то высоко-высоко, и не имеет малейшего понятия, что твориться в наших головах. Или ему плевать на нас, вместе с нашими мыслями?

Такие невеселые мысли крутились в моей голове, пока мы ехали в экипаж в Красную Горку. Но забегая вперед, скажу честно, отслужив положенное, я никогда не пожалел, что служил три года на флоте. Хотя прошёл через всё.