Мы служили на флоте

Анатолий Николаевич Пашко (2024)

Эта книга о службе вчерашнего школьника из Беларуси на ВМФ СССР в восьмидесятые годы прошлого столетия. В ней повествуется о том, что пережил сам автор и его товарищи, проходя службу на отдельно взятом большом противолодочном корабле «Стройный» Северного флота. Несмотря на процветающую в те годы махровым цветом «годковщину» («дедовщину»), которая в сюжете произведения не замалчивается, а освещается изнутри, автор с большой любовью и ностальгией пишет о нелегкой службе военных моряков, о романтике дальних походов, об участи экипажа корабля в противостоянии морским диверсантам ЮАР и боевикам УНИТА в Анголе.Основной посыл произведения — «Не служил бы я на флоте, если б не было смешно». Юмором пронизаны практически все рассказы о реалиях флотской жизни и повседневности быта советских граждан.

Навстречу северному сиянию

I

Белой чайкой, скользящей по греблям морских волн, незаметно пролетело время в учебном отряде, и вот я в вагоне пассажирского поезда упрямо и напористо двигающего из сердца колыбели революции Ленинграда в центр Кольского полуострова — город Мурманск. Меня не покидает ощущение «дежа вю». Вагон под завязку набит молодыми моряками, окончившими учебные отряды и спешащими на Северный Флот. Нас сопровождает какой-то капитан-лейтенант и двое старшин, которым наплевать на нас. Они заперлись в купе проводников и всю дорогу пили, предоставив нас самим себе.

А вагон гудел как улей, благо водки в вагон-ресторане хватало. Выпитая, практически без закуски, водка тут же била по буйным головушкам, и вагон превращался в балаган. Молодое пополнение Северного Флота бухало так, словно завтра наступит апокалипсис. Я в этом празднике жизни участия не принимал. Забился на верхнюю полку и через окно рассматривал карельский пейзаж.

Была глубокая осень. Мелькающие за окном чахлые сосны и ели, растущие на болотистой местности, вызывали хандру и чувство необъяснимой, зарождающей где-то там далеко-далеко в душе тревоги.

Ближе к Мурманску ландшафт поразительно поменялся. Лес исчез, и кругом только сопки, покрытые снегом. Изредка на этих сопках можно было увидеть одинокие низкорослые карельские березки, и такого же роста сосны и ели, которые гордо, назло морозу и студёному полярному ветру, корнями зацепились за этот скалистый грунт и упорно тянулись к небу и солнцу.

Мурманск, уютно укутанный снежным покрывалом, встречал нас полярными морозами. На железнодорожном вокзале наш вагон, а также еще два вагона, прицепили к видавшему всё на этой земле небольшому портовому локомотиву, который неторопливо потянул свой груз вдоль Кольского залива в сторону сердца Северного Флота — города Североморск.

Дав напоследок два гудка, словно говоря «…не дрейфь, пацаны», трудяга локомотив закончил свой незамысловатый путь на задворках Североморска. Поступила команда покинуть вагоны.

II

Общей колонной мы прибыли в экипаж, прямо в столовую. Столовая впечатляла своей масштабностью. По моему наблюдению, около 2-х тысяч моряков могли сразу принимать пищу. Нас накормили горящей натуральной картофельной кашей с рыбой и чаем с маслом, что было очень кстати после вынуждено, не побоюсь этого слова, дорожного голодания. Дальше как в сказке: чем дальше — чем страшнее.

После плотного завтрака нас, это человек 60, как стадо овец загнали в военный клуб. Военный клуб того времени мало чем отличался от любого клуба в сельской местности. Архитектура советской эпохи не баловала советского обывателя изысканными стилями. Сцена и зал. Стулья деревянные с откидными сиденьями, которые были закреплены по трое между собой. Чудесные стулья моей молодости. В школьные годы все летние каникулы я провёл в деревне у бабушки. Одним из приятных развлечений в сельской местности был поход в кино. Билет стоил всего 10 копеек, это если на взрослый фильм, на детский фильм значительно дешевле. Не беда если нет денег. Два куриных яйца с бабушкиного курятника и — ты смотришь широкоформатный фильм про американских индейцев, где главную роль исполняет югославский актер Гойко Мутич, всеми любимый индеец Советского Союза. Так что бартерные отношения начали зарождаться уже при социализме. Вечером стройные и параллельные ряды стульев моментально разбирались и выстраивались вдоль стен, а клубный кинозал в одно мгновение превращался в площадку для «танцев-обжиманцев». Вот поэтому они были ещё на заводе скреплены по трое. В Советском Союзе думали наперед, прежде чем что-то произвести.

А вот спать на них было невозможно. Нам предстояло ночевать в этом зале. Некоторые моряки стали объединяться в тройки. Одну шинель укладывали на пол, а двумя накрывались.

Я снял ботинок и ступил ногой на пол — он был холодный, причём очень. Спать на нём–увольте. Здоровье превыше всего. Пришлось приспосабливаться спать на стульях. Изогнувшись невообразимым образом, я как-то умудрился на них разместиться.

Утро следующего дня морозным. На улице было около двадцати градусов мороза. После завтрака молодое пополнение флота, построили на плацу экипажа. Необходимо было ждать представителей с кораблей, а они не спешили, а вот мороз наоборот, крепчал. Одна из прописных истин Северного Флота гласит: «Североморец не тот, кто мороза не боится, а тот, кто тепло оденется». Золотые слова. От себя добавлю: «И ещё, кто ноги в тепле держит».

Мой военный опыт показал, что ты можешь быть одет хоть в тулуп, но, если ноги мерзнут — начинает мерзнуть всё тело. Сначала ты чувствуешь, что мороз потихоньку прихватывает пальцы на ногах. Ты героически сопротивляешься и начинаешь выбивать чечётку ногами. Через некоторое время понимаешь, что танцор с тебя никудышный, и долго долбить замерзающими ногами землю или палубу у тебя нет сил и–ты сдаешься. Мороз от ног подымается выше. Тело, а точнее мышцы, начинают интуитивно сжиматься и — ты с бравого, румяного моряка, которому любое море по колено, превращаешься в плененного в 1943 году под Сталинградом немца. Кроме того, зубы начинают предательски клацать. Ты пытаешься бороться с общим охлаждением организма путем непрерывного травления организма никотином. Помогает, но ни надолго. Дальше мороз добирается до мозга. Шарики и ролики в мозгу начинают замедлять свой ход, вызывая всеобщее оцепенение и безразличие ко всему происходящему, и смерть на мягких и пушистых котиных лапках начинает к тебе подкрадывается, предлагая закрыть глаза и уснуть.

Хотя мы были одеты по-зимнему, мороз не давал расслабиться. Нам разрешили клапаны зимних шапок развязать и завязать под подбородком, но страшное было в том, что на ногах у нас были «гады», грубые и малопригодные для Севера ботинки. Ноги замерзали через полчаса пребывания на улице, а за ним — всё тело. С целью недопущения обморожения личного состава, нам позволили то, что в самом страшном сне не может присниться строевому командиру. Курить, не покидая строй, на самом святом месте любой части, на строевом плацу.

Первый раз я по-настоящему замерз, как цуцик на дне морском. В тот момент я готов был отправиться в самый грязный трюм любого корабля, чистить день и ночь грязь, остатки мазута с переборок, выполнять любую грязную работу, лишь бы было тепло. С каким удовольствием я стоял и вспоминал кресла в актовом зале. Что мешало разместить нас в относительно теплом актовом зале? Где мы накануне провели ночь. Я настолько замерз, что перестал бояться «годковщины», про которую только и говорили на плацу, куря одну за другой сигареты. Зря…

В тот же день ближе к обеду меня и ещё пятерых окончательно замерших молодых моряков забрал с плаца какой-то мичман и отвёл на «БПК» (Большой Противолодочный Корабль) «Огневой». На этом гвардейском корабле я столкнулся с явлением намного страшнее, чем мороз. От мороза можно укрыться в тепле, а от этого явления — спасения молодому моряку на первом году службы не было, и название ему «годговщина».