Мы служили на флоте

Анатолий Николаевич Пашко (2024)

Эта книга о службе вчерашнего школьника из Беларуси на ВМФ СССР в восьмидесятые годы прошлого столетия. В ней повествуется о том, что пережил сам автор и его товарищи, проходя службу на отдельно взятом большом противолодочном корабле «Стройный» Северного флота. Несмотря на процветающую в те годы махровым цветом «годковщину» («дедовщину»), которая в сюжете произведения не замалчивается, а освещается изнутри, автор с большой любовью и ностальгией пишет о нелегкой службе военных моряков, о романтике дальних походов, об участи экипажа корабля в противостоянии морским диверсантам ЮАР и боевикам УНИТА в Анголе.Основной посыл произведения — «Не служил бы я на флоте, если б не было смешно». Юмором пронизаны практически все рассказы о реалиях флотской жизни и повседневности быта советских граждан.

Алкаш, да не тот

I

Практически, как говорят большинство военнослужащих, без происшествий с моей стороны прошла остальная учеба. За исключением того, что не оправдал я своего почетного титула «Алкаш».

К концу учебы в нашей роте стал таинственным образом пропадать одеколон. Бутылочки из-под одеколона в тумбочках у многих моряков оказались пустыми. И это явление стало приобретать черты эпидемии, несмотря на героические усилия дежурной службы поймать замаскировавшегося под курсанта алкоголика. Каждый раз, когда поступал доклад о таинственном исчезновении одеколона — меня тащили к командиру роты для контрольного занюхивая. Ещё бы. У меня всегда почему-то у первого бутылочка из-под одеколона всегда была пустой, и только слабый запах говорил, что в бутылочке когда-то находилась ароматизированная специфическая жидкость, не предназначенная для внутреннего использования. Ответ на этот вопрос я нашел только к концу первого года службы, и только на корабле.

После обнюхивая, офицерский корпус роты в полном составе призывал меня к совести: признаться, что это я по ночам, втихаря, похлебываю курсантский одеколон. Меня это так достало, что однажды я не сдержался и ответил «… что я только начинающий алкаш — одеколон не мой профиль, что я предпочитаю коньяк или чистый неразбавленный медицинский спирт, ну, в крайнем случае, и только в крайнем случае — могу пригубить водочки». Подействовало. К совести больше не призывали, но контрольное «занюхивание» продолжалось до конца учебки.

Второй раз я не оправдал почетное звание «алкаш», когда семь моряков из моего отделения (и я в том числе) были отправлены на помощь подсобному хозяйству. Только в 2005 году Министр Вооруженных Сил Республики Беларусь запретил при воинских частях иметь подсобные хозяйства. А в советское время каждая воинская часть имела свое подсобное хозяйство, где держали разную живность, начиная от курей и свиней, кончая крупным рогатым скотом. Наша часть специализировалась на хрюшках, и было их не просто много, а очень много. Двое моряков, которые все три года служили при свиньях: один в должности заведующего свинофермы, второй — в должности свинячьего доктора, и гордо носили морскую форму, не видя ни разу моря, не справлялись с оравой вечно голодных животных. Им в помощь отправляли иногда целое отделение, задачей которого было трёхразовое кормление этих разнокалиберных и разномастных пяточков, а вечером необходимо было также почистить их клетки от навоза. Этому наряду разрешалось прибывать в роту после отбоя. Всё считали, что после отбоя они в поте лица чистят «авгиевы конюшни» нашего подхоза (подсобное хозяйство), или варят в самодельном котле на утро следующего дня картофель и кормовые бураки для хрюшек, так как отходов из столовой для прокорма этой оравы хрюкающих четвероногих, живых поставщиков мяса и сала к нашему столу не хватало.

Уже после обеда двое вологодских парней Гоша и Кеша, жизненный девиз которых был «Всё пропьем, но Вологду — никогда», несмотря на мой категорический протест, предложили бухнуть. Я со своим протестом остался в гордом одиночестве. За свинофермой был секретный для командования пролаз, который был «дорогой жизни» для разного рода самоходчиков и поклонников Бахуса. Хотя до ближайшего магазина, со слов ходоков, было порядка 6 км по пересеченной местности, гонцы вернулись благополучно с полной авоськой вина, популярного в то время 0,7 литра «Агдама».

Даже без всезнающего мозга я понял, что ничем хорошим это ни кончиться. Ближе к отбою мои будущие боевые товарищи, так как с тремя из них я буду в дальнейшем служить на одном корабле, кружком разместились возле большого котла, в котором варился завтрак для хрюшек. В лучах заходящего солнца мне показалось, что я попал на один из многочисленных островов Океании, где местные аборигены из племени пумбо-юмбо, обкурившись какой-то гадости, с невозмутимым спокойствием наблюдают за горением огня в предвкушении свежего мяса, не забывая при этом потягивать из горла «Агдам». Я был прав. Мяса они потом захотели. Я же почистил одну из клеток и отправился спать в роту, предварительно приняв холодный душ и переодевшись в повседневную форму. Закаливанию будущих морских волков уделялось большое внимание, поэтому теплая вода в учебном отряде была только в бане и только по субботам. Дальнейшее мною написано со слов дежурного по учебному центру.

Подсобное хозяйство находилось на значительном удалении от основных зданий учебного центра. И на то были веские причины. Не только на самом свинарнике, но и на прилегающей местности господствовал специфический запах, которым через несколько секунд пребывания на данной местности пропитывалась вся форма. Запах этот по своим парфюмерным качествам, как Вы, читатели, сами догадались, был полной противоположностью кёльнской туалетной воде и женским духам «Шанель №5». Из-за этого специфического запаха не только офицерская нога, но даже нога дежурного по части, который в ночное время ответственен за всё безобразие, происходящее на территории части, эту невидимую, но осязаемую черту, редко пересекала. А в этот раз он вынужден был вмешаться и прийти на помощь бедным хрюшкам.

Осуществляя обход вверенной до утра ему части, он сначала услышал, как два неокрепшим баритона запели модную в то время молодежную песню «Комната с балконом и окном…», а затем его ухо резанул дикий вопль поросенка, нежелающего ранее срока быть убиенным. Когда он вошёл на центральный дворик военной свинофермы, то, прежде всего, увидел Гошу и Кешу которые, несмотря на усиливающий свинячий визг, обнявшись, сидели возле костра и горлопанили «Комнату с балконом и окном…». Рядом с ними мирно посапывало в две дырки бесчувственное тело военного моряка. К лодыжке правой ноги которого тонкой бечевкой за заднюю ногу был привязан источник нарастающего визга, небольшой поросенок. Поросенок не прекращал попыток вырваться. Свое желание жить он сопровождал диким, душу раздирающим визгом. Тело, несмотря на то, что поросёнок каждый раз, стремясь сбежать, чувствительно дёргал за ногу, и на непрекращающийся визг — не обращало на всё происходящее никакого внимания и признаков жизни не подавало.

Самое интересное проходило чуть поодаль. Там проходило настоящее сафари. Трое моряков, в которых проснулся охотничий инстинкт их предков, первобытных неандертальцев, вооружившиеся самодельными копьями из подручного материала, в пьяном азарте, издавая боевые гортанные звуки своих предков, с диким восторгом носились за подсвинком, который не имел ни малейшего желания в этот вечер пойки на жаркое или шашлык для защитников Отечества. Среди этой тройки метателей копей выделялся Леха Турсин, с которым моя военная судьба будет тесно связана оставшиеся два с половиной года. Он выделялся не только ростом, но и огромным тесаком для рубки бураков в руке. С налитыми кровью глазами и перемазанный грязью и навозом он совершал, к счастью для подсвинка, неудачные гигантские прыжки с падением на землю, стремясь поймать и сразу пригвоздить тесаком к земле, это проклятое и визжащее свинячье существо. Напуганный бедный подсвинок, понимая, что возможно это последняя ночь в его и так не длинной жизни, бегал, увертываясь от копий и тесака, быстрее олимпийских спринтеров, не забывая при этом дико визжать. Всё остальное свиное сообщество фермы из-за солидарности с собратьями зашлось в таком диком визге, что дежурный достал табельный пистолет и хотел его применить, чтобы прекратить эту вакханалию. Он его не использовал только потому, что долго раздумывал, по кому первому стрелять: несчастным поросятам или по этому отличнику военно-морского флота с тесаком в руке. Это был конкретный залёт. Разбор полётов оставили на утро.

II

Утро не заставило себя ждать. Утро или день они всегда одинаковые, а вот люди бывают злые. Командир роты в добром расположении духа пересёк КПП части и не знал какую свинью подложил ему любимый личный состав. В то время мобильников, всевозможных гаджетов и других навороченных достижений цивилизации не было, поэтому его ночной сон не был потревожен. Однако, как только улыбаясь солнечному дню он вошел на КПП, как чёрт из табакерки к нему подскочил дежурный и довёл до его сведения, что капитан первого ранга (командир учебного центра) желает видеть командира роты немедленно. Хорошее настроение тут же улетучилось. Ранний визит к командованию ничего хорошего не сулил.

Командир части вставил командиру роты конкретно, аж по первое число следующего месяца. Поэтому капитан третьего ранга ворвался в расположение роты с распирающим его желанием, вставить всем, кто подвернется под руку, со значительным запасом, не только по первое число следующего месяца.

Раздолбаи, они же несостоявшиеся убийцы двух подсвинков, а по-военному злостные нарушители воинской дисциплины, по стойке, принимаемой по команде «Смирно», стояли возле кабинета командира рота. Им страшно хотелось спать, а ещё больше им хотелось хлебануть холодного огуречного рассола или чего-нибудь подобного, что могло бы потушить внутренний пожар. Всю ночь дежурный по части и заместители командиров взводов роты, применяя запрещенные ООН приёмы, не давая возможности бедолагам поспать и попить воды, терзали их с целью выяснения полной картины преступления. К утру раскололи несчастных как грецкий орех, только в части касающегося свиней. Сколько было вина, где брали, как пронесли на территорию части — молчали как партизан на допросе. Признали и раскаялись лишь в самом факте распития спиртных напитков и в преднамеренном покушении на убийство двух поросят. Лично я, не верю, что они собирались наслаждаться жарким на сухую. Сто пудов, где-то зашкерили пару пузырей на опохмел.

В ходе опроса вырисовались интересные вещи. Оказывается, первого поросенка по старой доброй морской традиции подводников они хотели зажарить на вертеле и преподнести в дар командиру роты, как знак уважения и ничего более, а второго они ловили на жаркое для себя, уж больного свеженины хотелось. Это только в малых количествах алкоголь полезен до бесконечности, а в больших количествах — однозначно вреден и приводит к тяжким последствиям как для самих принимающим алкоголь на грудь, так и их окружающих. Полет фантазии мозга находящего под порами алкоголя непредсказуем.

Командир решил устроить показательную порку. На центральном проходе казармы был построен весь личный состав роты. В строй загнали всех: больных, хромых и даже суточный наряд. Перед строем, понуро опустив голову, стояли «залётчики».

Структура разноса начальником подчиненных, по-моему, мнению одинакова и не менялась в войсках уже лет сто. Сначала начальник кратко информирует несведущих, что такое героическое совершили их боевые товарищи, и тут же даёт личную оценку их умственным способностям с информацией, что он с героями сделает. После чего следует резюме в виде наказания за совершенное.

Самое интересное — это оценка умственных способностей. Она обычно самая яркая, экспрессивная и насыщенная ненормативной лексикой, в простонародье матом, где слова, в нашем случае, «раздолбаи», «дебилы» и «олигофрены» были единственными словами пригодными для воспроизведения и служили ключевыми, связывающими словами непрерывающегося потока русского мата. Это только в английском языке «Fuckyou» может переводиться в зависимости от полета фантазии как «и пошёл ты…», и «и видал я тебя…», и как кое-что другое, имеющее отношение к половому акту. Русский же разговорный матерный язык богат и разнообразен. В нём каждое произнесенное слово имеет свою эмоциональную окраску и несет конкретное стилистическое значение.

Наказание для провинившихся было жестоким. Так как в пьяном угаре и в погоне за ничем не провинившимся поросёнком, они забыли почистить клетки хрюкающей братии — в течение двух недель каждый вечер должны были там, на месте совершения преступления, в свинарнике, реабилитироваться перед свиньями ударным трудом. Кроме того, командир к радости дежурной службы ужесточил наказание. По возвращению с принудительных работ ротный туалет, а по-флотски гальюн, также поступал в их распоряжение, где они могли отточить своё мастерство по уборке отхожих мест.

Это сейчас в армии при чистке ротных туалетов дневальные надевают перчатки, и к их услугам различные ёршики и губки, а также разномастная и разнокалиберная порошковая и жидкая химия, которая, способна даже камень превратить в порошок и обеспечить сияющую улыбку вашему унитазу или туалетной чаше. В то время было всё проще. Руки моряка, которым не страшна никакая инфекция и зараза, хозяйственное мыло, а из подручных средств — твоя зубная щетка и лезвие из станка для бритья марки «Нева» или «Спутник». Однако в то время гальюны, как в учебном отряде, так и на кораблях, всегда были в идеальном порядке, и приветствовали посетителей сверкающей белоснежной улыбкой. Только легкий запах дезинфицирующего средства напоминал, что ты в гальюне, а не в комнате для релаксации. Флот во все времена славился своей, доведенной в какой-то степени до мазохизма, склонностью к чистоте.

Не забыл командир роты и про меня.

III

После обеда я получил команду прибыть к командиру роты. Вызов к начальнику никогда ничего хорошего не сулит, как для офицера, так и простого моряка: или начальник нарежет новых задач, и будешь летать и скакать в мыле как лошадь Буденного, или получишь очередной нагоняй. Я с опаской зашел в кабинет командира. Надо немного отступить и внести дополнение в повествование.

Во время разворачивания ночью этой трагикомедии мой сладкий сон на привольно гражданскую тематику был жесточайшим образом прерван заместителем командира взвода. Я уже упоминал, что в учебке он был для меня Богом, царем и ближайшим воинским начальником. Первое, что я видел когда засыпал и поднимался по команде «Рота подъём!» — это была его физиономия. В этот раз от него последовала совсем другая команда: «А, ну ка, дыхни!». Я покорно выполнил команду, глубоко надеясь, что мне позволят досмотреть сон, в котором, в отличие от жизни, кое-что наклевывалось. Самое страшное, когда обламывают на самом интересном. Команда, произнесенная стальным голосом: «Бегом в коморку старшины роты», — вернула меня к реальной флотской жизни. По пути следования от дневального я узнал о далеко не героических действиях моих сослуживцев.

В ротной коморке меня ждали наши ротные старшины, заместители командиров взводов, которые собрались чтобы помочь моему замковзводу выяснить всю картину происшествия и допросить основного алкоголика роты. Диагноз. который установлен самим военным госпиталем. Сначала каждый из них провел неоднократное контрольное занюхивание паров, выдыхаемых моим невиноватым ни в чём организмом. К их великому разочарованию, я был абсолютно трезв, но всё равно начали они довольно сурово, забыв, что военнослужащие должны обращаться друг другу только на «Вы»:

–Ты, алкаш! Почему ты трезвый, когда остальные кто был с тобой пьяные?

Слава бывает разной. Сам виноват.

Надо отдать должное моему замкомвзводу. Утром он объективно доложил, что я был в группе залётчиков, однако прибыл по отбою абсолютно трезвым.

Командир роты встретил меня спокойно. Всё логично и понятно. Виновные наказаны. Пар спущен. Можно расслабиться, и к нему вернулось доброе настроение. Начал он издалека:

— Пашко! Я знаю, что тебе предлагали принять участие во вчерашнем празднике жизни, и ты отправил их дальше чем-то место, где будешь служить сам, то есть значительно дальше, чем Заполярный круг. Установлено, что одеколон из тумбочек пил не ты, и что к алкоголю ты равнодушен. По учебе ты один из лучших. Из тебя получится толковый моряк. Командир взвода и преподаватели о тебе лестно отзываются. Объясни, что могло такое случиться, что ты трижды умудрился напиться в военном госпитале?

И я вынужден был кратко поведать свою эпопею, связанную с нахождением в госпитале.

— Да… — подвёл итог и заулыбался командир роты. После чего произнёс крылатое выражение, которое я запомнил на всю жизнь, и с которым прошла вся моя служба: — Не служил бы я на флоте, если бы не было смешно.

Наряду с «Годковщиной» так оно и было, и слово он своё сдержал, служить меня он отправил на Северный флот.