Берингийский мост. Или «Книга перемены дат»

Анатолий Викторович Лебедев

Книга описывает двухвековую историю культурных связей между американским востоком и азиатским западом на географической территории обширной страны Берингии, существующей вне зависимости от политических границ

15. КАСКАД

За сохранение добротно организованной таежной экономики в самом обширном кедровом районе центрального Сихотэ-Алиня, Красноармейском, решила побороться крепкая команда геологов, предчувствуя радикальные перемены во всем пошатнувшемся советском мироустройстве. Именно побороться, потому что понимали: гидроэнергетики, положившие на все это свой могущественный глаз, так просто не уйдут и не остановятся. У них в руках власть и деньги, а у нас — просто любовь к родной тайге и тому образу жизни, который с приходом Гидростроя будет неминуемо и невозвратимо разрушен. В этом раскладе таежные романтики чудесным образом превращались в ретроградов и противников «великой индустриализации», которая, на их взгляд, пришла явно не в то время и не в то место, где могла бы стать действительно социально-экономическим рывком в светлое будущее. Десятки тысяч гектаров кедровой девственной тайги, обреченные стать гигантским водоемом в этом проекте, никак на светлое будущее не тянули.

…Сценарий фильма «Каскад» был написан быстро, в паузах между нашей с геологами общей подготовкой к выборам. Вокруг царил упоительный хаос обновления, рискованной откровенности. В очередях за дефицитными пельменями и колбасой, за водкой и маслом по карточкам стало можно высказывать мнения обо всем, что важно, и даже настаивать, чтобы их услышали те, кто РЕШАЕТ. В закрытое советское пространство ворвалось брутальное и чарующее американское видео с хмурыми, неразговорчивыми и божественно справедливыми героями — убийцами, с волнующей женской грудью и вдруг дозволенным сексом. Робко начала появляться вольная торговля всем, что попало и где попало, в которую вынужденно втягивались некоторые из друзей — инженеров и интеллектуалов в поисках заработка. Но вместе с этим начала приходить и свежая правда о том, чем живет на самом деле эта большая страна и весь мир. О катастрофических потерях биоразнообразия, девственных лесов, о ядерных загрязнениях морей, о наступлении пустынь и усыхании рек и озер, трагедиях коренных индейцев, навеки потерявших право на свою землю.

Как все в этой жизни, ее задачи смешиваются, усложняются волею обстоятельств и выливаются в совсем неожиданные решения. Теперь уж и не вспомнить, что было определяющим тогда, на фоне очевидных признаков тотального обрушения привычного мира. Пустели магазины, бюджеты, надежды и квартиры, пустели души и погреба с закатанными впрок банками с овощами, вареньями и грибами.

Но в азарте писались сценарии, строились и утверждались планы и бюджеты последних советских проектов. И так сложилось, что бюджет наших съемок, с недешевыми поездками на Бурейскую ГЭС, в Ленинград и на Алтай, оказался в итоге успешным конкурентом явно несопоставимого бюджета Дальнереченского ГЭКа, которому наш фильм открыто был противопоставлен. Видимо потому, что одновременно наша команда геологов и автор фильма втянулись в предвыборную кампанию, которая тогда — немыслимо поверить! — не требовала никаких денег. Ну не считая расходов на поездки по краю.

Съемки были запущены прежде, чем предвыборная кампания развернулась, и к ее разгару фильм был практически готов. И геологическая экогруппа «Тайга» с ее духовным лидером, буровым мастером и философом Федором Крониковским естественно стала главным его героем. Мы мотались по таежным дорогам на тряском студийном УАЗике, обсуждая вечерами в геологической общаге ход съемок и строя планы назавтра. И тут врывался полный свежих идей Федя, наш стихийный соавтор, и начинал рассказывать, что и как нам следует снимать, с кем надо провести интервью, а кого и близко нельзя подпускать к камере, потому как эти люди «с потрохами продались Гидропроекту, и мечтают закатать всю дикую тайгу в асфальт вместе с тиграми, кедрами, удэгейцами и реликтовыми тисами, а на берегах водохранилища еще и атомную станцию водрузить!» Спорить с ним было бесполезно, да и ни к чему — ничего нового он не сообщал, зато фонтаном эмоций щедро обогащал наш фильм.

…Юрий Геннадьевич Аполлонов, главный инженер проекта Дальнереченского ГЭК на нашем Имане, восседал в своем кабинете на высотах здания Ленгидропроекта как светлейший князь на троне, которому подчинены земли и веси, реки и воды всея Азии. Наслаждаясь этим всесилием, уже неумолимо меркнущим под натиском освобожденного голоса народа, под мощные ритмы рок-группы «Кино», взывающей из всех окон России голосом Виктора Цоя — «Мы ждем перемеееен!» — он расписывал нам великие блага гидроэнергетики, честно глядя в громоздкую кинокамеру «Дальтелефильма».

— «Ваш край ждет великое будущее и процветание, которое всегда приходит вместе с нашей неисчерпаемой гидроэнергетикой! Реки были и будут всегда, и энергия вашего Имана даст жизнь новым цветущим городам и заводам на месте ваших убогих деревень! Ваш край избавится от вечной угольной пыли, которую заменит чистая энергия воды, и вместо круглого леса будет производить современную мебель, паркет, бумагу. Мы выучим ваших полуграмотных диких лесорубов на квалифицированных инженеров — энергетиков, и страна будет ими гордиться!» — вещал Аполлонов в микрофон и на камеру. А мне слышалось: «Нам бы выбить деньги на полноценные изыскания и рабочий проект, глядишь, институт продержится еще год-другой. А затеет ли потом кто-то реальную стройку — пусть решает новая власть, то уж не наша забота»!

Весь энтузиазм великих свершений и строек, накачиваемый в души поколений под волнующие, трепетные пахмутовские напевы, вдруг стал обращаться к людям каким-то кривым, постыдным боком, открывая порочность конечной цели. Мы, оказалось, создавали великую индустрию войны и обороны, отгородившись колючей проволокой и молчанием от мира, в котором кипела и цвела совсем другая — яркая, полноцветная и завидная жизнь. И лишь много лет спустя, путешествуя среди перегороженных многими плотинами рек и речек американского Запада, я увидел, как прозревшие американцы сносят старые плотины, исправляя свою историческую ошибку и возрождая бесценные ресурсы дикого тихоокеанского лосося. В 2022 году власти приняли решение о ликвидации четырех плотин на реке Кламат, на границе Калифорнии и Орегона, чтобы спасти популяции чавычи и кижуча. Этого долгие годы добивались несколько племен коренных американцев, чьи предки веками жили на берегах реки за счет добычи лосося. Малые ГЭС, возведенные на Кламате сто лет назад, обветшали, и компания — оператор сочла более выгодным снести их, заодно вернув вековой долг природе и аборигенам.

Но это было потом. А в девяностые всепоглощающую и всеобщую жажду приобщиться к американской мечте остановить было уже невозможно. Особенно в Приморье, напичканном войсками и вооружением, окруженном границами со всех сторон и закрытом даже для остальной страны. Но имевшем, как всякая закрытая зона, набор своих лазеек для общения с внешним миром — информационных или материальных. Одни рвались получить заветный моряцкий паспорт и попасть в заграничный рейс хоть с рыбаками, хоть на транспортник — неважно! Готовы были перетерпеть тяготы штормов и нудных переходов, чтобы на несколько часов, с жалкой толикой долларов в кармане пройтись под надзором чекиста по улицам заветного Сингапура, Ниигаты или Пусана. Другие толпились в открывающихся повсюду видеосалонах, где крутили невиданные американские боевики и мелодрамы с откровенными сценами. Третьи искали связи в партийных кругах, чтобы попасть в заветный японский круиз или на длительный ремонт в порту Кореи.