Рассказы

Анастасия Уткина

Сборник рассказов самой разнообразной тематики, имеющих своей целью помочь читателю задуматься над наиболее важными вопросами человеческой жизни…

8. Новые горизонты

К началу сорок третьего года на счету Изабель числилось больше сотни спасённых жизней. Но скольких ещё предстояло ей спасти… А оккупанты наступали сопротивленцам на пятки: к прошлогодним августовским облавам добавилась облава январская, учинённая в Марселе.

— Тысячи арестованных и депортированных! Тысячи! Мы ничего не успеваем! — громовым голосом сокрушался Филипп, меряя гостиную широкими шагами. — Хватают и евреев, и сопротивленцев! Они хотят связать нам руки!

— Тише, тише, Филипп, мой дом не на опушке леса.

— Прости, Мари.

— Криком ничего не добьёшься. Каковы наши дальнейшие действия?

— Дальнейшие действия? — раздался голос вошедшего в квартиру Себастьяна. — Сейчас я вам скажу.

— Изволь.

— Вы не слышали, что произошло сегодня утром на улице Св. Катрины?

— А что произошло на улице Св. Катрины?

— Конечно, он не был эталоном честности и самоотверженности, поговаривали даже, что порой он сотрудничал с нацистами и Виши. Тем не менее без него нам будет сложнее решать свои вопросы, потому что мы были связаны с истинными патриотами его народа — теми, которые нас не предавали.

— О чём ты? Нельзя ли объяснить яснее?

— Яснее? Сегодня утром были арестованы руководители Всеобщего Союза Израильтян. Все, подчистую! Изъяты фальшивые документы и всё конфисковано.

Мари и Изабель ахнули.

— Им надо было уйти в подполье, как сделали другие. Во Франции столько еврейских организаций, и все они действуют подпольно! Неужели Союз так доверился Петену? На что он рассчитывал?

— Не знаю, на что он рассчитывал.

— А что итальянцы? Почему они не воспрепятствовали аресту? Ведь в Ницце они даже синагогу не тронули.

— Ох, сдаётся мне, что всё это предприятие дурно пахнет…

— О чём ты, Филипп?

— Нам надо искать новые связи.

— Возможно, стоит немного подождать?

— У меня есть идея получше, — Себастьян обвёл взглядом собравшихся и, помедлив немного, обратился к хозяйке явочной квартиры, в задумчивости сидевшей у окна, занавешенного тёмными портьерами:

— Неужели тебе совсем нечего нам сказать, Мари?

Все посмотрели на маленькую корсиканку, и она, подняв глаза, ответила сдержанно и спокойно:

— Почему же? Мне есть что сказать. Но, думаю, будет лучше, если ты сам всё объяснишь, Себастьян.

— Всегда приходится всё брать на себя.

Высокая фигура Себастьяна возвышалась перед сидящими как вандомская колонна, приковывая к себе удивлённые взгляды сопротивленцев, с нетерпением ожидавших развязки возникшей интриги.

— Дело в том, что дядя Мари вступил в ряды итальянской армии и ныне находится в их зоне.

— Это кузен мамы, она позавчера известила меня об этом, — добавила Мари, пристально глядя на Изабель.

— Данное обстоятельство открывает перед нами новые перспективы. Мари попытается связаться с дядюшкой, вполне вероятно, что у нас появится очередной союзник. Если всё выйдет хорошо, я предлагаю Мари на время перебраться в Гренобль.

— В Гренобль! — молчавшая до той поры Изабель отчаянно всплеснула руками. — Но вы лишаете меня верной помощницы и подруги! На кого ещё я смогу так полагаться в своём деле?

— Ты не одна, Изабель. Не бойся, ты прекрасно справляешься со своими делами. А Мари нужна нам там.

— Но ведь в итальянской зоне и без того хватает добровольцев. Нам всем известно, что итальянцы очень лояльны к евреям. Мы знаем, сколько несчастных нашли там свой приют. Итальянцы даже в облавах не участвуют. Там евреи в безопасности.

— Позволь мне кое-что объяснить тебе, — Себастьян сел рядом с Изабель. Его мягкий голос звучал убедительно, приводя мысли Изабель в обычный стройный порядок. — Видишь ли, боюсь, это не навсегда.

— Что именно?

— Итальянцы здесь не навсегда.

— Откуда такое сомнение?

— Есть кое-какая информация… Как бы хорошо ни было там евреям сейчас, никто не возьмётся гарантировать, что их дальнейшее пребывание в зоне всегда будет безоблачным. Нам нужны свои люди в этом тылу для налаживания ещё одного канала переправки. И переправка эта должна быть организована как можно быстрее, а дядя Мари играет далеко не последнюю скрипку. Так, кажется, говорят у вас в опере?

— Так, скорее, говорят в оркестровой яме Шантена…

— Ну, хорошо.

— Опера…, — пробормотала Изабель. — Она лишится своего яркого контральто, если ты уедешь, Мари.

— Это только до конца войны. И потом, что такое моё контральто в сравнении с человеческими жизнями, Белла! Ты ведь тоже своё сопрано не пожалеешь.

— Не пожалею…

На налаживание контакта с дядей у Мари ушло не менее двух недель, после чего она покинула оперу и благополучно перебралась к итальянцам. Но не в Гренобль, как изначально предполагал Себастьян, а на Корсику, ибо оттуда перспектива открытия нового пути спасения просматривалась куда более чётко.

Мсье де Барден рвал на себе последние волосы: труппа теряла свои ведущие голоса один за другим. Однако шла война, и отъезд Мари не вызвал особенных кривотолков, ибо мнимая его причина выглядела вполне убедительно: в столь тяжёлое для всех время мадемуазель Кортес вынуждена вернуться к своей семье.

Изабель продолжала трудиться, не жалея сил. Она находила новые каналы для сокрытия страждущих, приток которых в окрестности Лиона возрастал в геометрической прогрессии. Новые пути открывались в основном с подачи верных знакомых, таких как мадам Ниве, которая сумела наладить целую сеть, идущую порой далеко за пределы Прованса. Проще всего было распределять по этой сети детей — они легко могли сойти за обычных французских сирот, в которых теперь, впрочем, как и всегда, во Франции не было недостатка. Также у Изабель не было недостатка и в помощниках, с которыми время от времени сводил её Себастьян. Однажды она попросила познакомить её с другими членами ОЗЕ, на что Себастьян ответил, что на этот счёт у него есть своё особое видение.

— Я предпочёл бы, чтобы ты знала как можно меньше людей из ОЗЕ да и из самого Сопротивления тоже, — сказал он. — Это обезопасит тебя и других в случае провала.

— И ты убеждён, что немцы поверят мне, что я почти ни с кем не знакома?

— Будем на это уповать, Изабель. Ты ведь понимаешь, что движение очень мощно, всех узнать всё равно не получится. Иногда лучше действовать обособленно от других. Я лично знаю тех, кто спасает еврейских беженцев практически в одиночку. Недалеко от нас в Изьё есть приют. С тех пор как боши вторглись в свободную зону, одна женщина прячет в нём десятки детей. С ней только её муж и несколько добровольцев. Кстати, Изабель…

Себастьян выдержал многозначительную паузу и, посмотрев внимательно на свою собеседницу, нерешительно произнёс:

— Как ты думаешь, могла бы ты теперь целиком взять на себя работу по сокрытию и переправке евреев? Вместо меня…

— То есть? А ты?..

Недоумение Изабель граничило с паникой.

— Я хочу всецело посвятить себя делу Сопротивления.

— Бороться с оружием в руках?

— Именно так. От нас тоже во многом зависит, как скоро Франция будет очищена от нацистов. Мы не можем сидеть сложа руки и ждать союзников.

Изабель не ответила. Она не знала, что сказать и как реагировать на столь нелепое, как ей казалось, предложение, и в итоге ограничилась обычным в подобных ситуациях вопросом:

— Почему я?

— Потому что тебе я могу доверить эту работу безоговорочно. Не бойся, я буду рядом. И ещё… Прости, Изабель, но мне кажется, что тебе пора переехать поближе к свежему воздуху. Ты выглядишь очень уставшей…

Изабель не нашлась, что ответить на эту реплику. Она действительно выглядела очень уставшей в последнее время. Она побледнела и, как ей казалось, постарела, однако, никак не думала, что эти перемены стали заметны её окружению.

— Прости, я хотел сказать…, нет, нет, это совсем не то…, — сконфузился Себастьян в ответ на молчание Изабель. — Я имел в виду…, что если ты снимешь небольшой дом в предместье Лиона?.. Небольшой, одиноко стоящий дом, который позволил бы тебе безопасно укрывать беглецов?

— Как та дама из Изьё?

— Ну… не вполне так, конечно.

Изабель прерывисто вздохнула. Она и сама не раз уже задумывалась над тем, что её квартира в центре Лиона совсем не похожа на конспиративное жильё, в котором время от времени можно оставлять на ночлег ищущих приюта людей. Она вспомнила, как не единожды ей приходилась под покровом ночи провожать того или иного несчастного в более надёжное укрытие, расположенное в глубине глухого трабуля или на окраине города, чтобы случайный соседский взгляд не обнаружил у дома оперной певицы подозрительную тень. Не могла Изабель рисковать и в родительском особняке. Поразмыслив немного, она отыскала небольшой дом в спокойном и почти безлюдном местечке далеко от Оперы и оживлённых кварталов, куда вскоре и перебралась. На вопросы удивлённых соседей и коллег Изабель ответила просто, сославшись на плохое самочувствие, и все с ней согласились, подтвердив, что мадемуазель де Лоранс действительно нуждается в покое и свежем воздухе.

Новое место обитания Изабель немного походило на деревенское подворье с домом и амбаром, который решено было немедленно приспособить под временное жилище. Особенно радовал Изабель большой, вырытый под амбаром, подвал, где во время облавы легко могли укрыться человек десять — двенадцать. Его тщательно замаскировали, и Изабель приготовилась к встрече первых постояльцев. Её теперешний адрес попадал в руки беглецов посредством всё той же разветвлённой сети многочисленных помощников и посредников.

Изабель давно уже привыкла к неожиданным гостям и связанной с ними суете, но никак не могла привыкнуть к чужим страданиям и слезам, опустошающим её собственную душу. «Если хочешь искренне помочь человеку — будь готова примерить на себя его боль», — сказал как-то своей дочери мсье де Лоранс, и теперь Изабель несла с собой эти слова как знамя. Однако порой ей казалось, что эта боль однажды сломит её саму, и тогда, взяв велосипед, Изабель ехала к Альпам и успокаивала свою душу горячими беседами с Богом. После таких прогулок она обычно находила в своём амбаре новых пришельцев. Чаще всего это были беглецы — одиночки. Иногда дом Изабель служил перевалочным пунктом для тех, кто пробирался к границе самостоятельно с фальшивыми документами на руках. Но в основном на заветный огонёк тянулись те, у кого не было ничего, кроме слабой надежды на чудо. И Изабель делала для них всё, что было в её силах: приносила документы, кормила и ободряла.

Порой ей приходилось сталкиваться с совершенно непредвиденными обстоятельствами. Так, однажды в её доме скончалась молодая женщина, и Изабель вынуждена была среди ночи мчаться к Себастьяну и просить его о помощи. Они похоронили несчастную в ближайшей рощице, а её осиротевшую дочь позже забрали с собой другие беженцы. После этого случая Изабель решила обзавестись верной делу спасения компаньонкой. Она уговорила одну еврейскую девушку, очень похожую на француженку, стать её помощницей, и та согласилась. Девушка неплохо знала польский, а Изабель — немецкий, поэтому вдвоём они могли худо ли бедно объясняться с беглецами, совсем не говорящими по-французски. Но и этих языков порой бывало недостаточно.

Как-то вечером Мари-Анж обнаружила в амбаре маленькую девочку. Как ни бились они с Изабель, но так и не смогли выяснить, откуда пришёл к ним этот ребёнок и как очутился в Лионе. Отчаявшаяся Изабель принесла большой старый словарь европейских языков и начала медленно читать слова с дюжиной переводов. Когда она доходила до голландского, девочка вздрагивала и, в конце концов, поняв, что в этом доме опасность ей не угрожает, разговорилась. Изабель всплеснула руками:

— Что же нам теперь с тобой делать!

Она не могла припомнить, чтобы в поле её зрения когда-либо попадали голландцы. Однако выход был найден — девочку решили оставить в лютеранском приюте и дождаться её родных, которые, увы, так и не объявились. В итоге пастор взял малышку в свою семью, дав ей имя Мадлен.