Мальчик в капюшоне

Анастасия Сергеевна Кольцова, 2022

Вы верите в любовь с первого взгляда? А с первого сказанного слова? Пять лет назад я влюбилась, даже не видя лица. И переход в новую школу – это шанс найти мальчика в капюшоне из моего детства. Кто он? Первый красавчик класса Алекс или аутсайдер Антон? Предательство, совершённое мною в прошлом, не позволяет спросить напрямую. Но я обязательно узнаю правду, и тогда мы точно будем вместе. Ведь первая любовь – это то, за что стоит бороться.

Глава 2. На крыше «заброшки»

Когда пять лет назад вместо запланированного отдыха в Дубаях меня спровадили на лето к бабушке, я негодовала. Да что там негодовала — просто в бешенстве была!

— Как вы могли! — рыдала я в трубку телефона, а папа говорил что-то обтекаемое о том, что так сложились обстоятельства, и одиннадцатилетняя я в гневе бросала трубку. Я чувствовала себя покинутой, представляя, как родители нежатся без меня на песочке и купаются в море. Предатели. Я тоже хочу отдыхать на море, а не в скучной квартире без нормального плазменного телека!

Свою злость я срывала на ни в чём не повинной бабуле — хамила ей, огрызалась, убегала вечерами из дома. До сих пор стыдно за своё тогдашнее поведение.

Чаще всего, убежав в истерике после очередной ссоры, я отправлялась в заброшку-долгострой, находившуюся в пяти минутах ходьбы от бабушкиной хрущёвки. Поднималась по недоделанной лестнице без перил на самый верхний этаж, бесстрашно садилась на край, свесив ноги вниз, и смотрела, как зажигаются огни ночного района.

Так как ругалась я с бабушкой часто, то и в заброшку ходила почти каждый вечер. В один из таких вечеров я и произошло знакомство, повлиявшее на меня и на всю мою последующую жизнь.

Однажды, как обычно свесив ноги над пустотой, я почувствовала, что нахожусь здесь не одна. Испуганно вскочила, отбежала от края крыши. И впервые увидела его. Мальчика в белой толстовке, примерно моих лет, так же как обычно я сидящего свесив ноги вниз.

— Ты кто такой? Ты давно здесь? — громко спросила я, стараясь скрыть свой испуг. Ещё бы, это же я, Стася Белецкая, мне море по колено, я ничего не боюсь! А если боюсь, то не подаю вида и наступаю первой.

Мальчик ничего не ответил, только утвердительно качнул головой в низко надвинутом капюшоне. Я успокоилась, села на привычное место, немного поболтала ногами, и мне стало любопытно.

— Ты где-то недалеко здесь живёшь, да? — спросила я, исподтишка поглядывая в его сторону.

Мальчик снова ничего не ответил, и только его капюшон утвердительно качнулся.

Я больше ничего не стала спрашивать, и оставшиеся полчаса, иди даже час мы просидели в полном молчании. Потом я услышала лёгкий шорох, повернула голову — и увидела удаляющуюся в сторону лестницы без перил фигурку.

— Какой невоспитанный! Даже не попрощался! — возмущённо крикнула я ему вслед, но он снова ничего не ответил.

— Стася, где ты была? — взволнованно спросила бабуля, когда я наконец вернулась домой.

— Сидела на крыше заброшки! — с восторгом сообщила я. — Оттуда такой классный вид! Весь наш район видно!

Бабуля, разумеется, перепугалась, заохала, заахала, и взяла с меня клятвенное обещание больше никогда туда не ходить. Я пообещала, но после первой же ссоры снова сбежала на край любимой крыши.

Он уже был там. Так же как в прошлый раз сидел, надвинув капюшон, и опустив голову вниз.

— Привет, — негромко поздоровалась я.

Мальчик в капюшоне ничего не ответил. Я присела на край крыши, свесив ноги вниз, пару минут посидела молча. Надоело.

— Я с бабушкой поругалась, — нерешительно сказала я.

В ответ вновь молчание.

— Она меня так бесит! Заставляет есть свою дурацкую кашу, а ещё заставила пойти умыться, когда я губы накрасила красной помадой — говорит, я ещё маленькая. Ну какая же я маленькая, мне уже одиннадцать! И я могу красить губы, когда захочу!

— Мне тоже одиннадцать, — глухо раздалось из-под капюшона.

Я вздрогнула, и чуть было не упала с крыши, слишком сильно наклонившись вперёд — настолько неожиданной для меня стала реакция до этого полностью безмолвного мальчишки.

— Блин, напугал! — возмущённо вскрикнула я, отодвинувшись подальше от края. — Я уже не ожидала, что ты со мной заговоришь!

— А меня отец бесит, — мальчик проигнорировал мои возмущения, как будто был на какой-то своей волне. — Толкнул меня сегодня, когда пьяный домой пришёл, я упал, ударился виском об угол стола, фингал теперь на весь глаз.

— Покажешь? — с надеждой в голосе спросила я. Не то чтобы разглядывание синяков было моим любимым занятием, просто мне было очень интересно, кто скрывается под капюшоном, вот я и уцепилась за первую представившуюся возможность.

— Нет, стесняюсь, — капюшон замотался из стороны в сторону, усиливая отрицательный ответ. — Давай лучше просто поговорим о чём-нибудь.

— О чём, например? — я пододвинулась ближе к своему собеседнику.

— О чём-нибудь хорошем. Ты была на море?

— Ага, — кивнула я. — А ты?

— А я нет. Вообще никогда не выезжал из нашего города. Расскажешь, как там, на море? — с надеждой в голосе спросил мальчик.

— Хорошо, — удивлённо согласилась я.

И под постепенно стихающий шум темнеющего под нами района начала рассказывать о том, как мы с родителями ездили в Турцию, в Дубай, в Египет… Мальчик слушал меня молча, и только его белеющий в темноте капюшон иногда покачивался на особенно интересных моментах.

— Ещё поедешь куда-нибудь? — спросил он меня, когда мой поток историй иссяк.

— Не знаю, — грустно ответила я. — Родители этим летом меня бросили, к бабушке отправили. Ненавижу их за это!

— Не стоит, они же тебя любят. Вон во сколько разных стран возили. Меня вот мои никуда не возят, — вздохнул мальчик.

Я осеклась, понимая, что моя злость на родителей выглядит неуместно рядом с этим парнишкой, которого практически бьёт выпивающий отец, и закусила губу.

— А мы раньше летом к бабушке в деревню ездили, — даже несмотря на скрывающий лицо моего собеседника капюшон я чувствовала, что он улыбается. — Там было хорошо. Малину собирали, смородину, крыжовник, бабушка варенье варила…

— А почему теперь не ездите? — спросила я.

— Бабушка умерла прошлым летом, — спокойно ответил мальчик.

А мне стало не по себе. Я тут ною, какая у меня плохая жизнь, а у человека бабушка умерла!

— Сочувствую, — только и смогла выдавить из себя я. Тогда я не знала, что нужно говорить людям в таких ситуациях. Хотя, на самом деле, до сих пор не знаю, хотя уже до шестнадцати лет дожила.

— Спасибо, — ответил мальчик. — Когда мы её хоронили, я плакал. А теперь уже не плачу, просто вспоминаю, какой она была хорошей. У тебя уже умирал кто-нибудь?

— Нет, — как будто стыдясь своего ответа, сказала я. Мне было неловко оттого, насколько благополучной я была по сравнению с моим безымянным собеседником.

— Это хорошо, — сказал мальчик, неспешно поднимаясь с посыпанного штукатуркой бетонного пола. — Пойду я, домой мне пора. А то мамка опять кричать будет, что до ночи шляюсь. Ты пойдёшь, или ещё здесь посидишь?

— Не, тоже домой пойду, — я тоже поднялась с пола, отряхнула с рук и джинсовых шорт крошки штукатурки и бетона, и пошла к лестнице вслед за хорошо видимой в темноте белой толстовкой.

Мы молча шли по тёмному району, ничего друг другу не говорили, но я чувствовала, что мы вместе, что мы на одной волне. Странное ощущение, больше ни с кем у меня такого не было. Даже когда я изливала душу подругам из первой гимназии, мне больше никогда не удавалось достичь с ними того единения, которое было с этим молчаливым незнакомым мальчиком, с которым мы ничего в этот момент друг другу не говорили.

В те минут пять или десять, которые мы шли вместе по тихой ночной улице, я не нарушала нашего негласного правила, и не пыталась увидеть его лица, о чём теперь очень жалею.

Почему я так и не попыталась снять с него капюшон, посмотреть ему в глаза? Я ведь была такой наглой маленькой нахалкой, что меня остановило? Его «нет», озвученное всего один раз? Моя детская любовь к загадкам и тайнам?

Вернувшись домой, я застала бабушку чуть ли не в слезах.

— Стася! Ну как так можно! Я же за тебя волнуюсь! Где же тебя носила, невозможный ты ребёнок! — запричитала бабуля, как только я хлопнула входной дверью.

Обычно в таких случаях я начинала говорить, что я уже большая, и что бабуля — не мои родители, но сегодня почему-то не хотелось. Я кинулась бабушке на шею, и разрыдалась, чем порядком шокировала ожидающую от меня хамства или оправданий бабулю.

— Ну что ты, Стасенька, не плачь, всё хорошо, я же на тебя не сержусь, просто волновалась за тебя, — бабуля гладила меня голове, и покачивала в объятьях, будто убаюкивая. — Хочешь, пойдём чайку попьём?

— Бабушка, ты ведь не умрёшь? — сквозь слёзы спросила я, когда бабушка усадила меня за кухонный стол.

— Ну конечно же нет, Стасенька, как тебе в голову такое могло прийти! Я ещё очень долго буду с тобой, не плачь, — бабушка вытерла с моего лица слёзы. — Сейчас чайку попьём, и всё у нас будет хорошо, вот увидишь!

Бабушка налила мне чай в самую красивую чашку с голубыми цветочками, положила передо мной вазочку с печенками, села напротив меня, и принялась рассказывать. О своём детстве, о том, какой была в детстве моя мама, о том, как она впервые увидела маленькую меня, свою любимую внучку.

Я пила чай, закусывала печенками, и думала о том, как много мне дано. Мои родители меня любят, хотя почему-то и бросили этим летом. Моя бабуля жива, и, если верить её обещаниям, ещё долго будет со мной. У меня счастливая жизнь, и нет никакого права на неё жаловаться, думала я, сидя в ту ночь на бабушкиной кухне.

Знала бы одиннадцатилетняя я, насколько ошибалась…