Мальчик в капюшоне

Анастасия Сергеевна Кольцова, 2022

Вы верите в любовь с первого взгляда? А с первого сказанного слова? Пять лет назад я влюбилась, даже не видя лица. И переход в новую школу – это шанс найти мальчика в капюшоне из моего детства. Кто он? Первый красавчик класса Алекс или аутсайдер Антон? Предательство, совершённое мною в прошлом, не позволяет спросить напрямую. Но я обязательно узнаю правду, и тогда мы точно будем вместе. Ведь первая любовь – это то, за что стоит бороться.

Глава 6. Предательство

Укладываясь спать, я вновь начинаю вспоминать свою дружбу с мальчиком в капюшоне. Моя голова лежит на подушке, тело под одеялом, но сон ко мне совершенно не идёт. Мой мозг вне зависимости от моего желания прокручивает сцены нашей недолгой дружбы, и я сама не замечаю, как начинаю улыбаться, вспоминая светлые моменты, и как к моим глазам подступают слёзы, когда память подкидывает то, что лучше бы и не вспоминать.

Мы не называли друг другу своих имён. Мы вообще почти ничего не знали друг о друге — ни имён, не фамилий, ни места жительства. Просто встречались поздними вечерами на краю крыши заброшки-недостроя, сидели в метре друг от друга, свесив ноги с крыши, и делились своими детскими радостями и печалями.

Печалей было больше.

— Папка вчера снова пришёл домой пьяным, — не изменившимся голосом рассказывал из-под капюшона мой безымянный друг — С мамкой ругался, она кричала, что уйдёт от него со мной, если пить не бросит, мне надоело это слушать, и я сюда сбежал, подальше от них.

— А чего он так?

— С работы уволили, и он запил, — не изменившимся тоном ответил мальчик.

— Сочувствую. А мне снова родители звонили. Говорили, что совсем скоро заберут меня домой, бла-бла-бла. Врут они, я уверена! Наверняка где-нибудь на морях от меня отдыхают, предатели!

— Если они заберут тебя, мы ведь перестанем общаться, да? — грустно спросил мальчик.

— Почему? Мы ведь сможем обменяться номерами телефона. Будем звонить друг другу! — с жаром ответила я.

Я уже не представляла свою жизнь без своего безымянного друга, и даже уже придумала, как запишу его в телефонной книге, когда при прощании мы обменяемся номерами. Конечно же он будет записан как «Мальчик в капюшоне».

— Но у тебя ведь дома наверняка куча друзей, что если ты обо мне забудешь? — мальчик предполагал самое худшее, но в его голосе надежда на то, что оно не сбудется.

— Не говори глупостей! Я никогда о тебе не забуду! — пообещала я.

— Я о тебе тоже, — пообещал мальчик.

Не знаю, как он, а я сдержала обещание. Я до сих пор его помню. И воспоминания о том, как мы проводили время на крыше давят меня чувством вины и вызывают во мне бессильное желание изменить произошедшее в тот день, в который я в последний раз видела своего безымянного друга.

В тот день прижав к груди прочитанную книгу о собаке по имени Джерри я как обычно отправилась на крышу заброшки-долгостроя. Уже почти поднявшись, услышала чьи-то голоса и остановилась. Прислушалась.

— Малой, ты чего здесь забыл? — угрожающе раздалось с крыши.

Я тихонька поднялась повыше, и увидела компанию из шести-семи пацанов, кого-то моего возраста, кого-то постарше, окружившую моего друга, одиноко стоящего на краю крыши.

— Ты чо, оборзел? Я сказал, поясни мне, что ты тут забыл? — вновь угрожающе спросил самый старший пацан, чья широкая спина полностью закрывала от меня моего мальчика, не знаю, в капюшоне или без.

— Ничего, — тихо ответил мальчик. — Дайте пройти, я уйду.

— Куда собрался, мы ещё не договорили, — с наездом сказал пацан, и толкнул моего друга. Мальчик упал на бетонный пол почти возле самого края крыши, я увидела, как пацан пнул его ногой, и услышала крик.

Я испуганно охнула, пацаны обернулись — меня заметили. Сильнее прижав к груди книгу я со всех ног бросилась вниз по лестнице, пулей вылетела из заброшки, отбежала от неё на приличное расстояние и только тогда перевела дух, поняв наконец, что за мной никто не гонится. Мои коленки тряслись, зубы стучали, никогда мне ещё не было так страшно!

Я представила, что они могли бы сбросить меня с той крыши, в страхе закрыла глаза и помотала головой, отгоняя от себя эти страшные фантазии.

Я должна была как-то помочь мальчику в капюшоне — рассказать бабушке, позвать кого-то из взрослых. Но я ничего не сделала. Я вспомнила, что бабушка запрещала мне ходить в заброшку, и в моей глупой детской голове страх того, что бабушка узнает о моих похождениях пересилил голос совести, говорящей, что я должна помочь другу.

И я предала его. Я ничего не сделала. Просто забежала домой, спрятала книгу в ящик стола, засунула голову под подушку, и сделала вид, что ничего не произошло.

Через пару дней родители забрали меня домой, и я больше никогда не встречала мальчика в капюшоне. В те пару дней, что я провела у бабушки перед отъездом, я порывалась пойти на крышу, хотела удостовериться в том, что с ним всё в порядке. Но мне было стыдно. Я представляла, что он обвинит меня в том, что я убежала, а убежав, не позвала никого на помощь, назовёт предательницей.

Ведь он наверняка меня видел. Знал, что я поднималась в тот день на крышу. Поэтому я так и не смогла туда вернуться. Не попыталась с ним поговорить, не попросила прощения. Вдруг он бы меня простил меня? Этого я уже не узнаю.

Именно поэтому сейчас, когда я уже десятиклассница, мне стыдно напрямую спросить Рощина, он ли это. Он ли тот самый мальчик в капюшоне, с которым я сидела на крыше и болтала обо всём на свете.

Я боюсь, что если он меня узнает, он не за что не захочет со мной общаться. А я так сильно хочу его вернуть! Хочу вернуть те дни, когда мы были друзьями. И вернуть книгу о собаке по имени Джерри, которая так и осталась у меня… Но тогда он точно поймёт, что я та сама девочка, предавшая его. Поэтому я не собираюсь возвращать книгу, и просто надеюсь, что он — это Алекс Рощин, хозяин собаки по имени Джерри.

Ведь это будет значить, что после того, как мы перестали общаться, у него всё сложилось хорошо, и моё чувство вины хотя бы ненадолго сможет оставить меня в покое. Потому что с тех пор, как я бежала с той крыши, оно почти всегда было со мной.

Тогда, пять лет назад, я не думала, что это будет так. Я думала, что вернусь к привычной жизни, и забуду мальчика в капюшоне и лето у бабушки как дурной сон.

Мне казалось — вернусь домой, и всё пойдёт так, как было раньше. Я прощу родителей за то, что так бессердечно кинули меня на всё лето, мы снова будем семьёй, будем вместе проводить выходные, по будням мама будет возить меня на фигурное катание, которое я так любила.

Всё будет как раньше, и я быстро забуду о том, как предала своего безымянного друга.

Но так, как раньше не получилось. Родители что-то темнили, не договаривали, мама постоянно где-то пропадала и больше не следила за моим режимом, что очень важно для профессионального спорта. Я до ночи играла в комп и смотрела сериалы, вставала разбитой, опаздывала на тренировки.

Мой сбитый режим сказался на тренировочном процессе — я понимала, что девочки из группы начинают меня обгонять, злилась, и мои занятия фигурным катанием как-то сами собой сошли на нет. Кажется, мама этого даже не заметила — только отстранённо кивнула, когда я сказала ей, что больше не буду кататься.

Она вообще стала какой-то отстранённой — не ругала меня за тройки, которых стало больше, чем обычно, почти не хвалила за пятёрки.

— Ты больше меня не любишь! — в истерике кричала я. Мама уверяла меня, что это не так, но я ей не верила.

Забыть о предательстве у меня тоже не получилось. Ложась поздней ночью с красными от игр и сериалов глазами, я долго не могла уснуть, вспоминая, как тёмными вечерами на крыше мы болтали обо всём на свете, делились всеми своими радостями и печалями. Я накрывала голову подушкой, пытаясь забыть его крик, когда самый крупный пацан из компании окруживших его придурков пнул его ногой.

Я пыталась забыть, как позорно убежала, а потом побоялась позвать кого-то на помощь по совершенно дурацкой нелепой причине — чтобы бабушка не узнала, что я хожу в ту заброшку. Я, не боящаяся хамить бабуле, побоялась того, что она меня отругает и запретит выходить гулять, если узнает, что я хожу в заброшку! Где была моя логика и здравый смысл, где была моя совесть!

Я ночами плакала, представляя, как сильно те пацаны могли его избить. Я плакала, вспоминая, как несколько раз ходила кругами вокруг заброшки, но так и побоялась подняться на наше место. Чего я боялась? Того, что застану там тех пацанов? Того, что застану там мальчика в капюшоне, и он назовёт меня предательницей? Думаю, всего сразу.

Я плакала из-за того, что больше никогда его не увижу. Не смогу попрощаться, не смогу попросить у него прощения. И моё первое детское предательство навсегда тяжёлым камнем легло на моё сердце.

А ещё я наконец узнала, что случилось с моей мамой. Рак. У неё нашли рак. Поэтому родители отправили меня на лето к бабушке, поэтому мама полностью забила на мою учёбу и мои тренировки. А не по тому, что хотела покупаться в море без меня или перестала меня любить.

Мамы не стало, когда я училась в девятом классе. Тогда же я узнала, что всё то время, когда мама боролась со своей болезнью, у папы была другая женщина, намного младше мамы.

После маминой смерти он почти сразу же привёл её в наш дом. Предал память о маме, предал меня. И поэтому я ушла. Закончила девятый класс, забрала документы из гимназии, переехала к бабушке и перешла в тридцать пятую школу.

Папа пытался вернуть меня обратно домой, говорил, что я совершаю большую ошибку. Что от учёбы в старших классах и занятий с репетиторами, которые он мне оплачивает, зависит вся моя последующая жизнь. Я разрыдалась, бросила трубку, и с тех пор больше с ним не разговаривала.

Иногда мне кажется, что своим предательством мальчика в капюшоне я заслужила всё, что со мной произошло — и смерть мамы, и новую любовь отца.

И я хочу, чтобы весёлый и благополучный Рощин оказался моим мальчиком в капюшоне, чтоб я смогла себя простить.