Ты мне не брат

Анастасия Градцева (2024)

— Ты мне не брат! — шиплю я на него. — И ты не имеешь права вмешиваться в мою жизнь! — Не брат, — подтверждает Дима, оказываясь рядом и хватая меня за руку. — Но это право у меня будет. Поехали. — Куда? — В ЗАГС. У меня никого нет, кроме Димы. Он заменил мне старшего брата, и в детстве я была даже влюблена в него, а сейчас ненавижу! Он пытается взять под контроль мою жизнь, считает, что я распустилась и связалась с плохой компанией, и намерен лично следить за мной. Он готов на все, чтобы я подчинилась и перевоспиталась. Даже на то, чтобы сделать меня своей… женой. История Димы Грина и Ленки, второстепенных героев из книги «Заберу тебя, девочка». Читается отдельно.

Глава 7. Ночевка

Они так долго стоят и разговаривают на балконе, что я уже не знаю, что думать. Наконец хлопает дверь, и оба через какое-то время появляются на кухне. Дима выглядит как всегда так, что по нему фиг что поймешь, а Мария легко и доброжелательно улыбается, но глаза у нее неожиданно злые. Что там у них случилось на балконе? Черт, надо было все-таки найти способ подслушать, а то теперь сиди и мучайся от любопытства.

— Все в порядке? — на всякий случай спрашиваю я.

— В полном, — кивает Дима.

— Не переживай, Леночка, — подтверждает Мария. А потом ласково улыбается: — Давай я тебе покажу, что из еды надо сразу съесть, а что может подождать до завтра.

На языке у меня вертится, что ничего из этого ни сегодня, ни завтра я есть не собираюсь, но это было бы совсем уж невежливо.

— Конечно, — соглашаюсь я.

Диме это, очевидно, неинтересно: он забирает ноутбук и уходит в зал, а Мария внезапно подходит ко мне очень близко.

— Прости, моя хорошая, что ничем не могу тебе помочь, — шепчет она, и тут я понимаю, что еда была просто предлогом, чтобы со мной поговорить. — Понятия не имею, что ударило в голову твоему брату, но я не смогла его отговорить от идеи, что он должен жить с тобой. Но, может быть, у тебя получится?

— Вряд ли, — честно говорю я.

— Дима просто не понимает, что этим ужасно портит твою репутацию, — продолжает яростно шептать она. — Люди же не понимают, что он тебе как брат, начнут говорить про тебя… Всякое. Попробуй объяснить это брату, когда он успокоится. И обязательно звони мне, если нужна будет помощь. Я тоже буду звонить.

— Хорошо. Спасибо тебе.

— Не за что, ты же знаешь, как я за тебя переживаю, — она обнимает меня, и я чувствую, как от нее пахнет Димиными сигаретами. Почему-то меня это ужасно раздражает.

— Мара, — в коридоре появляется Дима. — Так что там по договорам?

— Все в порядке, — она улыбается ему, и я вдруг жутко завидую тому, что они с Димой могут общаться на равных. Завидую тому, что она такая умная. — Просто перестраховаться хотела, но думаю, все должно быть хорошо. Я еще в самолете просмотрю все бумаги и наберу тебя потом, хорошо?

— Окей. Тебя там встретить должны и переводчика сразу дать. Я договаривался. Но если какие-то проблемы, то звони мне обязательно.

— Ну конечно, — Мария снова улыбается и отходит от меня. — Я, наверное, поеду, надо перед самолетом выспаться. Дим, проводишь меня до машины?

— Не вопрос, — откликается он.

Они обуваются и уходят, а я, пару секунд постояв на месте, бегу в бабушкину комнату, у нее единственной окна выходят во двор. Я стою у подоконника и смотрю через пыльное стекло, как Дима вместе с Марией доходит до ее новенькой серебристой ауди. Смотрю, как он обнимает Марию, небрежно целует и помогает открыть дверь машины. Ауди выезжает со двора, Дима идет обратно к подъезду, а я тут же торопливо покидаю спальню и бегу в зал, чтобы меня не запалили в подглядывании.

Щелкает дверной замок, я слышу, как Дима разувается, слышу шорох его кожаной куртки, а потом он идет ко мне. Останавливается посреди комнаты, сунув руки в карманы, и пристально меня разглядывает.

— Что? — не выдерживаю я.

— Мара тут еды всякой привезла, — говорит Дима, продолжая на меня смотреть. — Ты такое ешь?

— Не ем, — признаюсь я, решая быть честной.

— И я не ем, — весело ухмыляется Дима, сразу становясь похожим на мальчишку. — Так что? Пицца?

— Пицца, — соглашаюсь я и против воли улыбаюсь.

Возможно, в моем домашнем аресте под Диминым присмотром есть свои плюсы? В конце концов, мы уже сто лет не ужинали с ним вместе. А ведь когда-то я уговаривала бабушку постоянно готовить его любимые блюда, чтобы у Димы было больше причин зайти к нам на обед или на ужин. Кажется, я немного скучаю по тем временам.

Через полчаса приезжает курьер, и на столе у нас вместо унылых коробочек с полезной едой появляются две огромных, пышущих жаром пиццы. Одна мясная, вторая сырная. Только почувствовав этот упоительный запах, я понимаю, как сильно хочу есть. Даже живот от голода подводит.

Ничуть не стесняясь Димы, я набрасываюсь на мясную пиццу, откусываю первый кусочек и не удерживаюсь от восторженного стона.

— Мммм, — стону я. — Боже, как вкусно! Какой кайф!

Первый кусок исчезает почти мгновенно, я машинально облизываю соус, оставшийся на пальцах, и внезапно ловлю на себе взгляд Димы. Незнакомый, потемневший, заставляющий меня насторожиться.

— Что? — с вызовом спрашиваю я. — Манеры мои не нравятся?

— Ага, — весело говорит Дима, и из его темно-серых глаз исчезает то странное выражение, которое там только что было. — Манеры ни к черту. Правда что ли тебя во французский пансион отправить?

— Но я не хочу, — растерянно говорю я. — Дим! Пожалуйста! Я не хочу…

— Лен, успокойся, — властно перебивает он. — Это просто шутка. Обещаю: ты туда не поедешь.

— Спасибо, — облегченно улыбаюсь я.

— Не буду же я тебя насильно туда отправлять, — пожимает он широкими плечами.

«А замуж меня выдавать насильно, значит, можно», — думаю я, но предусмотрительно оставляю эти мысли при себе.

После ужина я говорю Диме, что нам нужны продукты, чтобы не питаться одной пиццей. Дима приносит ноутбук и открывает какой-то сайт, похожий на онлайн-супермаркет.

— Вот тут смотри и кидай в корзину все, что надо, — говорит он. — Обеды и ужины будем из ресторанов заказывать, так что возьми, что тебе еще надо, кроме этого. Йогурт там или фрукты. Не знаю, что ты ешь.

Я хочу обиженно возразить, что вообще-то можно и без ресторанов обойтись, потому что я умею готовить и хорошо это делаю, но потом решаю, что это будет похоже на хвастовство, и просто молча складываю в корзину все, что мне понадобится.

Дима не глядя это все оплачивает, а потом небрежно бросает мне через плечо:

— Ночью привезут, я приму доставку. А тебе пора ложиться спать.

— С ума сошел? Еще рано!

— Ты после больницы, — жестко говорит он таким тоном, что становится ясно: возражения здесь не принимаются. — Так что марш в кровать.

— Я тебе что, ребенок, так со мной разговаривать? — возмущаюсь я.

Дима поворачивает голову и лениво проходится по мне взглядом. На губах появляется дразнящая усмешка.

— Ну нет, на ребенка ты совсем не похожа. Я успел заценить, что ты выросла.

Сначала я не понимаю, про что он, а потом вдруг перед глазами вспыхивает та сцена в ванной, и меня с ног до головы окатывает таким адским смущением, что я вся заливаюсь краской.

Даже ответить ничего не получается, поэтому я просто молча ухожу в зал, раскладываю там диван и стелю себе постель. Поколебавшись, достаю еще один комплект постельного белья и еще одно одеяло с подушкой. Надеваю наволочку, пододеяльник, бросаю это все вместе с простыней на кресло, возвращаюсь на кухню и сообщаю Диме, стараясь не смотреть на него.

— Постельное в комнате, матрас можешь взять на антресолях. Он жутко старый, но больше ничего нет.

— Мне хватит. Спасибо.

— Ну, я тогда пошла спать? — неуверенно спрашиваю я.

— Ага, давай, — он не отрывается от ноутбука, на котором я вижу таблицы с циферками. — Спокойной ночи.

— А ты? Не пойдешь? — неожиданно робко спрашиваю я.

— Я потом. Мне еще поработать надо. И доставку встретить. Иди.

Я иду в ванную чистить зубы, и меня одолевают смешанные чувства: смесь облегчения от того, что мне не надо будет смущаться, засыпая в одной комнате с Димой, и странного сожаления, что я не увижу, как он возвращается из душа и залезает под одеяло.

Я иду в зал, закрываю дверь, чтобы мне не мешал доносящийся с кухни стук клавиш, переодеваюсь в пижаму и ложусь. После больничных условий родной диван кажется просто раем, и я почти мгновенно засыпаю. Просыпаюсь только утром от того, что на лицо мне падает теплый солнечный луч. Я сначала пытаюсь от него спрятаться, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, но потом сдаюсь и сонно приоткрываю глаза.

Я привычно оглядываю комнату, собираясь вставать, но внезапно замираю, потому что мой взгляд натыкается на Диму. Он лежит на полу, одеяло у него валяется скомканное в ногах, поэтому хорошо видно и голый смуглый живот под задравшейся футболкой, и крепкие, покрытые темными волосками ноги в коротких черных трусах. Мне внезапно становится так жарко, что тоже хочется раскрыться. Я бросаю вороватый взгляд на лицо Димы: длинные темные ресницы закрыты, вечно нахмуренный лоб расслаблен, а грудь мерно вздымается.

Спит…

Он пока спит.

Я ничего не могу с собой поделать и снова смотрю туда, куда мне по-хорошему смотреть нельзя. На ту область, которая скрывается под трусами. На то, что так сильно натягивает темную ткань.

В горле пересыхает, и я судорожно сглатываю, продолжая туда смотреть. Нет, я не совсем ромашка, я пару раз видела то, что Кастет с Лешим достают из штанов, чтобы поссать. Но почему-то мне кажется, что у Димы там все не такое. Больше. Тверже. Взрослее.

В общем, мне просто любопытно! Не более того!

Исключительно из любопытства я пялюсь еще и на ноги, потом снова на то место, а потом машинально бросаю взгляд на Димино лицо и моментально подскакиваю на кровати. Сердце заходится от ужаса, потому что…

Потому что темно-серые глаза смотрят прямо на меня.

Он проснулся!

Черт… А давно?

— Доброе утро, — лепечу я, чувствуя, как позорно краснею.

— Доброе, — хрипло говорит Дима и усмехается уголком рта: — Лена-Лена! Тебя разве не учили, что подглядывать нехорошо?

— Я не подглядывала, — вспыхиваю я.

— А что ты делала? — хмыкает он.

— Я просто… ну… то есть…

От волнения я машинально начинаю теребить воротник пижамной кофты, оттягивая его ниже, и кусаю губы. Я всегда так делаю, когда нервничаю.

Внезапно Дима хмурится, отворачивается и резко говорит:

— На меня такие штучки не действуют. Можешь даже не пытаться.

— Какие штучки? — непонимающе спрашиваю я. — Дим, ты о чем?

— И невинность тоже изображать, блядь, не надо, — рявкает он. — Бесит.

Он тянется за штанами, которые валяются тут же, быстро их надевает и прямо так, без куртки, в одной футболке, уходит на балкон курить. А я остаюсь сидеть на кровати, растерянно глядя ему вслед.

Про что он вообще говорил? Про то, что я оправдывалась? Но я ведь ничего плохого не сделала! Ну посмотрела разок, ему-то от этого что? И при чем тут невинность? Зачем мне ее изображать, если у меня и правда нет особого опыта? Поцелуи с одноклассниками и один поцелуй с Лешим не считаются. Это было скорее смешно, чем приятно.

А Дима взял и зачем-то наорал на меня. На ровном месте буквально.

Становится жутко обидно. Как в детстве, когда ты не виноват, а тебя все равно наругали.

Вздыхая, я иду в ванную умываться и переодеваться, но на этот раз предусмотрительно закрываю задвижку на двери. Волосы собираю в высокий хвост, внимательно разглядываю свое лицо и с досадой замечаю несколько новых прыщей на щеках. Черт, ну вот откуда они берутся? По идее, пубертат у меня уже прошел, за кожей я ухаживаю хорошо — мажусь кремом и прочими штуками, которые мне дарит Мария, так что должно уже все быть в норме, не? Или я вхожу в тот процент особых счастливчиков, которые всю жизнь будут ходить в прыщах?

Кажется, природа прям основательно на мне отыгралась. Еще бы знать за что!

Из ванной я сразу иду на кухню, открываю холодильник и вижу, что все, что я заказывала, прибыло, вот только Дима распихал продукты по полкам абсолютно как попало. Поэтому я вытаскиваю все на стол и начинаю раскладывать так, как мне нужно: овощи в нижний ящик, молоко в боковую дверцу, сыр на эту полку, мясо на другую, а яйца в специальные ячейки.

— Тебе в душ не надо? — спрашивает хмуро Дима, появившись в дверях. От него пахнет холодом, свежестью и совсем немного сигаретным дымом. Он что, стоял все это время на балконе?

— Не надо, я уже там была, — сухо отвечаю я.

— Окей, — он делает шаг к ванной, а потом вдруг оборачивается: — Могу у тебя шампунь занять? Мой у Марии, а новый я не сообразил заказать. Куплю сегодня.

«Мылом хозяйственным мойся, придурок», — хочется мне сказать, но я все же не настолько злая.

— Бери, — роняю я.

— Спасибо.

Он поворачивается и уходит, а я вдруг вспоминаю, что у меня их два, и кричу:

— Тот, на котором гранат нарисован!

Хлопает дверь ванной, но я надеюсь, что он меня услышал. В конце концов, я достаточно громко кричала.

Закончив с раскладкой продуктов, я мстительно забираю последний кусок пиццы, грею его в микроволновке и наливаю себе чай. Вообще-то я хотела пожарить нам на завтрак яичницу с сосисками и помидорами, помню, что Дима ее любит, но теперь фиг ему! Раз такой грубый, пусть сам себе готовит! Или в ресторанах питается!

Но не успеваю я откусить первый кусочек, как вдруг по квартире проносится рык:

— ЛЕНА, БЛЯДЬ!

Я вздрагиваю и поворачиваю голову, и как раз в этот момент в дверном проеме вырастает Дима. Разъяренный, с голым торсом и в одних штанах, которые, кажется, он надел на мокрое тело, потому что они слишком облепляют его ноги. Я, приоткрыв рот, смотрю на его мокрую обнаженную грудь, смотрю, как с кончиков темных волос падают капли воды на широкие плечи и стекают вниз, к маленьким коричневым соскам, а потом еще ниже, на живот…

Меня так завораживает это зрелище, что я даже не сразу понимаю, почему Дима продолжает орать. И только когда он буквально под нос сует мне свои ладони, выкрашенные в ярко-розовый цвет, до меня наконец доходит.

И я начинаю громко, неприлично ржать.

— Ты специально? — рявкает Дима, злющий, как пиздец. — Специально, я тебя спрашиваю?

— Нет, — я задыхаюсь от смеха. — Я… я же сказала, чтобы ты взял шампунь с гра…ахах… с гранатом! А ты… Ты взял мой оттеночный! А им надо в перчатках мыть!

— Сука, у меня теперь и волосы розовые будут?

— Не, он красит только на обесцвеченных или очень светлых волосах, — объясняю я. — Типа как мои. Тебе он ничего не сделает, у тебя слишком темный цвет.

— Ну хоть что-то, блядь, — Дима рассматривает свои ярко-розовые руки. — А эта хуйня отмоется?

— Отмоется, — я усилием воли отвожу взгляд и стараюсь не пялиться на его голые плечи, а то опять разорется. — Лимонным соком или перекисью.

— Понял, — после паузы кивает Дима, а потом выдыхает и уже более спокойно спрашивает: — А нахрена тебе этот шампунь с краской? Ты же и так уже покрасилась?

— Краска быстро вымывается, — я старательно размешиваю чай ложечкой, хотя сахар там давным-давно растворился. — Я через раз моюсь этим шампунем, иначе цвет пропадает.

— Бля, нахрена? — хмурится Дима. — Я думал, ты просто на спор херанула розовый на всю голову, а теперь ждешь, пока отрастет, а ты специально?!

— Да, — с вызовом отвечаю я. — Потому что мне нравится так! Точно лучше, чем мои, я с ними, как альбиноска!

Я вру. На самом деле меня раздражает этот розовый цвет, но ничего лучше я пока не придумала. Мы как-то обсуждали с Марией цветотипы, и она говорила, что у меня внешность не самая удачная: бледная кожа и слишком светлые волосы. Все сливается, делает меня незаметной, и поэтому надо расставлять цветовые акценты: либо краситься ярко, либо цвет волос поменять. Я решила, что проще с цветом волос, потому что косметику я совсем не люблю. Ну вот и выбрала розовый. Рыжий не хотела, а темный мне бы совсем не пошел.

— Ты че, Лен?! — Дима смотрит на меня неожиданно удивленным взглядом. — У тебя всегда были охуенного цвета волосы. Мне нравилось.

Сердце пропускает удар.

— Правда? — еле слышно выдыхаю я.

— Нет, вру, блядь, — огрызается он, чем-то опять раздраженный. — Где перекись?

— Где всегда, — машинально отвечаю я.

Дима подходит к холодильнику, берет стоящую на нем металлическую коробку из-под печенья, достает оттуда бутылек с перекисью и уходит обратно в ванную. А я смотрю на уже холодную, совершенно невкусную пиццу и иду жарить яичницу. На двоих.

Руки совершают привычные действия: достают сковородку, режут помидоры, разбивают яйца, а в мыслях на репите его слова: «У тебя всегда были охуенного цвета волосы. Мне нравилось».

Конец ознакомительного фрагмента.