Ты мне не брат

Анастасия Градцева (2024)

— Ты мне не брат! — шиплю я на него. — И ты не имеешь права вмешиваться в мою жизнь! — Не брат, — подтверждает Дима, оказываясь рядом и хватая меня за руку. — Но это право у меня будет. Поехали. — Куда? — В ЗАГС. У меня никого нет, кроме Димы. Он заменил мне старшего брата, и в детстве я была даже влюблена в него, а сейчас ненавижу! Он пытается взять под контроль мою жизнь, считает, что я распустилась и связалась с плохой компанией, и намерен лично следить за мной. Он готов на все, чтобы я подчинилась и перевоспиталась. Даже на то, чтобы сделать меня своей… женой. История Димы Грина и Ленки, второстепенных героев из книги «Заберу тебя, девочка». Читается отдельно.

Глава 4. Замужем

— Мы не можем вас зарегистрировать прямо сейчас, — хорошо поставленным голосом говорит женщина с пышной шапкой обесцвеченных кудряшек.

— Почему? Я тут что-то не вижу очереди из желающих, — Дима говорит вроде вежливо, но как-то так, что от его тона хочется втянуть голову в плечи. Но эта женщина и ухом не ведет.

— Надо за месяц подавать заявление! Сразу регистрируем только по очень серьезным причинам.

— Например?

— Если невеста в положении, если есть угроза жизни, если жениха на военную службу призывают или командировка длительная скоро будет, — заученно перечисляет женщина.

На слове «командировка» Дима ухмыляется с видом победителя и спрашивает, где найти начальника всей этой богадельни. Мою руку он при этом не отпускает.

В кабинете начальника (вернее, начальницы) Дима показывает билеты в Корею, куда он на самом деле не летит, — но кто об этом знает? — и подкрепляет свои слова вложенными в наши паспорта несколькими крупными купюрами. Начальница, чем-то неуловимо похожая на первую тетку, но с медными кудряшками, приторно улыбается и обещает пойти навстречу «настоящей любви».

У меня от этих слов едва не случается истерика, но Дима вовремя сжимает мою руку и предостерегающе на меня смотрит.

— Про согласие не спрашиваю, — угодливо смеется начальница, пододвигая к нам бланки. — И так понятно, что согласны. Фамилию меняем девочке?

— Да, — почему-то говорю я одновременно с тем, как Дима произносит «Нет».

Секунду мы удивленно друг на друга смотрим.

— Нахрена? — негромко спрашивает он.

— Просто, — бормочу я и краснею так ужасно, что у меня даже шее становится жарко. Господи, ну зачем я это ляпнула? Да, когда-то я мечтала быть Гриневой и даже подпись себе новую придумывала: все последние странички школьных тетрадок были в этих завитушках, — но это ведь все давно прошло. И брак у нас ненастоящий. Наверное, я просто устала, поэтому так плохо соображаю.

— Фамилию не меняем, — обрубает Дима, и тщательно прорисованные брови начальницы ЗАГСа взлетают к линии волос.

— Вы не хотите, чтобы жена брала вашу фамилию? — удивленно спрашивает она, глядя на Диму с подозрением. — Я всегда думала, что мужчинам это важно.

— А я думаю, что это не ваше дело, — грубовато обрывает ее он.

— Как скажете, — она поджимает губы, забирает наше заявление, паспорта и просит подождать в коридоре.

Мы выходим. Я сажусь на стул, Дима раздраженно ходит туда-сюда, потом смотрит на меня и хмурится:

— Болит что-то?

— Нет. Просто устала.

— Потерпи. Сейчас уже поедем домой.

— Надо же, какой ты заботливый, — ядовито тяну я. — Как мне, оказывается, повезло с мужем!

— Не смешно, Лен, — цедит он.

— А похоже, что я смеюсь?

Я откидываюсь на спинку стула и прикрываю глаза. Мне не хочется смотреть на него, он меня сейчас жутко бесит. Не знаю, сколько проходит времени, но наконец хлопает дверь кабинета и оттуда выходит начальница. В руках она держит свидетельство о браке и наши паспорта.

— Поздравляю, — говорит она и протягивает это все Диме.

— Спасибо, — паспорта он сразу убирает в сумку, а свидетельство долго рассматривает с каким-то странным выражением лица. Но потом убирает и его тоже, и бросает мне: — Идем.

Я из какой-то детской вредности не двигаюсь с места.

— Лена?

— Не хочу никуда идти.

— На руках тебя отнести в машину? — спокойно интересуется Дима, и не похоже, что он шутит.

Какая-то часть меня находит это предложение очень интересным, но я заталкиваю эту мысль куда подальше и с тяжелым вздохом встаю.

— Поехали, — равнодушно говорю я.

В машине мы едем молча, а когда уже подъезжаем к дому, Дима вдруг спрашивает:

— Ты думала, что я заставлю тебя менять фамилию?

— Разве не так делают, когда женятся? — с вызовом отвечаю я. — И вообще я бы поменяла, что такого?

— Тебе пришлось бы менять все документы, — замечает Дима.

— У меня из документов только паспорт.

— А после развода? Снова бы меняла?

— Оставила бы твою, — фыркаю я. — Кому какая разница? К тому же мне моя фамилия никогда не нравилась. Чеботаева! Ужасно звучит! Лучше уж Гринева, это не так мерзко.

Машина тормозит около нашего подъезда, но Дима почему-то не торопится выходить.

— Я думал, что ты будешь против, — задумчиво говорит он, скользя нечитаемым взглядом по моему лицу. — А то я бы… Блин, знаешь, в этом что-то есть, когда у кого-то еще такая же фамилия, как у тебя.

У Димы, как и у меня, никого нет из близких. Был отец, но тот давно спился и умер. Так что я, с одной стороны, понимаю, про что он, а с другой… Меня это почему-то бесит.

— Хочешь кого-то с такой же фамилией — роди себе детей, — грубо отвечаю я. — У них еще и отчество твое будет! Прикинь, как прикольно?

Дима неожиданно смеется.

— Мужики не рожают, Лен. Ты разве не в курсе?

— Ну пусть Мария тебе родит.

— У Мары других дел хватает.

— Это вы уже сами разберитесь между собой, я тут не при чем, — бурчу я и открываю дверцу машины.

Почему-то от упоминания Марии настроение мое портится окончательно. Никогда не думала, что день моей свадьбы будет настолько отвратительным!

Но, оказывается, это было еще не все.

Мы выходим из машины, и Дима останавливается у подъезда, обшаривая карманы куртки в поисках сигарет. Раньше я очень любила стоять с ним рядом, когда он курил, и смотреть, как его красивые губы обхватывают сигарету, а потом выдыхают сизый дым. Он меня всегда гонял, говорил, что детям вредно этой херней дышать, а я возражала, что я не ребенок, а подросток, и все равно стояла рядом.

Но сейчас мне не хочется находиться с ним рядом. Мне хочется поскорее домой. Налить себе чаю в кружку с Эльзой из мультика «Холодное сердце», закутаться в любимый плед и спрятаться в нем от этого ужасного дня.

— Я пойду, — бросаю я Диме.

— Подожди, я быстро покурю.

— Не хочу ждать. Устала, — буркаю я. — И ключи у меня есть вообще-то.

— Ну иди, — пожимает плечами он.

Я на мгновение залипаю на то, как его длинные пальцы сжимают сигарету, а потом отворачиваюсь, открываю дверь подъезда и медленно поднимаюсь на наш этаж.

Еще с лестницы я замечаю, что вся площадка завалена каким-то мусором. Обломки старой мебели, свернутый ковер, пакеты с одеждой… Неужели трудно было донести это все до мусорных баков?

Я разглядываю разломанную на куски мебель и вдруг замечаю на дверце, прислоненной к стене, наклейку с утенком. Надо же, какое совпадение, прямо как у нас до…

Осознание ударяет обухом по голове. Это и есть вещи из нашего дома. Из комнаты бабушки, где я специально после ее смерти ничего не трогала.

Я беспомощно смотрю на обломки бабушкиной жизни: на край ее потрепанной шубы, торчащей из пакета, на дверцу от вечно поломанного шкафа, который никогда не закрывался, на металлическую сетку кровати… Я не замечаю текущих по лицу слез до тех пор, пока щекам не становится холодно и мокро, но даже после этого я их не вытираю. Просто смотрю, просто плачу, просто…

— Лен, — окликает меня Дима откуда-то со спины. — Не парься, я сегодня все уберу. Просто думал, что тебя позже выпишут. Не успел.

Бессилие и растерянность в одно мгновение оборачиваются такой яростью, что я подскакиваю и изо всей силы толкаю его в грудь.

— Урод! Сволочь! Скотина! Да как ты мог вообще… как ты мог все бабушкины вещи…Она тебя любила! А ты… ненавижу тебя. Ненавижу!

Я захлебываюсь рыданиями, ничего не видя от слез, но продолжаю бить его. По плечам, по груди, по лицу…Пока не чувствую, что мои запястья перехватывают и сжимают в крепкой хватке, а меня саму мягко подталкивают куда-то вперед.

— Тихо, тихо. Давай, в квартиру заходи.

Я не успеваю опомниться, как оказываюсь в знакомом до каждой черточки на обоях коридоре.

Дима смотрит на меня со стальным прищуром.

— Лен, а теперь объясни нормально, какого хрена ты так психанула?

Но я не слушаю его и прямо в обуви бегу по коридору к бабушкиной спальне. Замираю у дверного проема и неверяще оглядываю пустую комнату, пустые выгоревшие стены с ярким пятном на том месте, где стоял шкаф. Ничего не осталось. Ничего…

У меня подкашиваются ноги, и я опускаюсь прямо на пол. Смотрю бессмысленно перед собой и отчаянно желаю, чтобы этого дня не было. Чтобы Грина — не было! Чтобы он провалился куда-нибудь под землю! В ад!

— Я жду объяснений, — раздается совсем близко его раздраженный голос. — Что это, блядь, за детская истерика?

— Детская?! Ты выкинул все бабушкины вещи, и даже ничего не сказал мне. Ты все выкинул из ее комнаты!

— Ну да. Давно пора было. Там же надо ремонт сделать.

— Не надо!

— А где я, по-твоему, должен буду спать? — еще более раздраженно интересуется Дима. — На коврике, блядь, у двери?

— Да мне плевать где! — опять взрываюсь я. — Я тебя вообще сюда не звала. А это — бабушкина комната!

— Начнем с того, что это моя квартира, — спокойно говорит Дима. — И да, комната была бабушкина, но она ей больше не нужна, Я думал, у тебя просто времени не было весь этот хлам оттуда выкинуть. А ты специально что ли все там оставила? Музей там хотела сделать или заповедник для тараканов?

— Это же ее вещи, это память, это… Ты не имел права все взять и выкинуть! Ты должен был спросить меня!

— О чем, блядь, я должен был тебя спросить? — цедит Дима. — О том, не хочешь ли ты оставить на память баб Машин шкаф с мышиным гнездом и старые тряпки?

Я снова на него бросаюсь. Молочу его кулаками, задыхаясь от слез, но вместо того, чтобы меня оттолкнуть, Дима наоборот вдруг хватает меня и прижимает к себе. Так крепко, что я не могу шелохнуться. Сначала трепыхаюсь, пытаясь вырваться, а потом обмякаю всем телом в его руках, утыкаюсь носом в футболку, пахнущую теплым металлом и немножко дымом, и плачу с таким невыносимым облегчением, какого я не испытывала очень давно.

— Это просто вещи, Лен, — грубовато, но как-то очень искренне говорит он. — Старые ненужные вещи. Баб Маша бы сама тебя отругала за то, что ты все это тут держишь.

— Я скучаю по ней, — шепчу я.

— Не ты одна.

— Ты даже на похоронах у нее не был, — вырывается у меня давно скрываемая обида.

Да, Дима приехал через неделю, положил на могилу огромный букет, решил все вопросы с памятником, но это не то. Мне он был нужен в тот момент, а его не было. Он, конечно, не должен был, но…

Но после этого между нами окончательно все поломалось.

— Мне жаль, Лен, — хрипло говорит он, и теплое дыхание касается моего затылка. — Я правда не мог сорваться и приехать, там это ебаное подписание договора было… Мара же была. Я ей денег перевел. Она все должна была организовать.

— Она организовала, — бормочу я глухо, все еще вжимаясь лицом в его теплую твердую грудь, обтянутую изрядно промокшей от моих слез футболкой. — Но я ждала тебя.

Я никогда бы в этом не призналась, если бы не была в таком состоянии, как сейчас. Если бы Дима не обнимал меня. Если бы его рука не скользнула по моей спине до самой поясницы, рождая какое-то приятное томление внутри.

Я инстинктивно прижимаюсь к нему еще сильнее, но внезапно он отстраняется. Резко.

— Успокоилась? — спрашивает Дима хмуро. — Я выбросил только хлам. Фотоальбомы, книги и прочую мелочевку я в коробку сложил, она в зале стоит. Сама потом разберешь.

— Л-ладно, — растерянно говорю я.

— Мусор с площадки сегодня вынесу, а рабочие завтра придут. Там надо стены покрасить и потолок, потом я уже мебель куплю, — Дима перечисляет все это равнодушным, абсолютно деловым тоном, а потом вдруг бросает на меня странный взгляд. — Осталось разобраться с тем, где мне сегодня спать.