Салфур: Тайны Запретного Леса

Анастасия Бегерус, 2022

Одним утром мальчик-сирота Бран Каллаган просыпается в сыром и довольно мрачном подвале, на покосившихся полках которого находит различные баночки со странными эссенциями, черепа хищных зверей и прочие атрибуты совершенно иного мира. В этом загадочном месте оказывается не он один. Четверо подростков родом из той же деревушки, что и сам Бран, стали невольными жертвами таинственного похищения. Вернутся ли герои в деревню? Смогут ли пережить многочисленные встречи со зловещими лесными обитателями: двуликой ведьмой, болотными монстрами, хищными феями и загадочным сатиром? Это зависит только от принятых ими решений и слаженных действий. Вот только один из них вовсе не разделяет желания остальных вернуться домой, направляя все свои силы на то, чтобы разгадать сокровенные тайны и мистическую сущность запретного для людей леса.

Глава 5

Ниса и Бран спешно шли по темным закоулкам мрачного лесного лабиринта, попутно оставляя на каждой низко растущей ветви — будь то спаленное осенней сухостью дерево или всего лишь пушистый кустарник — оторванные светло-серые кусочки ткани. Они не знали, смогут ли отыскать необходимые для скорого излечения Арин травы, но чувство надежды и неутомимая тяга помочь борющейся с болезнью девочке вела их дальше, вглубь чащобы, несмотря на голод, жажду, свинцовую боль в мышцах и нечеловеческую усталость, вызванную долгой и мучительной дорогой. Глаза их с тяжелыми сонными веками вязко слипались, а увесистые головы коротко кивали, клонясь ко сну, и только мелко моросящий дождь слегка бодрил уставших путников своей леденящей осенней влагой. Пугающие звуки становились все громче, сбрасывая с себя ореол таинственности и постепенно обрастая мышцами, костями, кровью и плотью. Ниса часто вздрагивала при всяком, неожиданно проявляющемся лесном шорохе или хрусте, будто за каждым из чахлых кизилов притаилось нечто опасное. Но вскоре понимала, что это злодей-ветер играет с ней в свою причудливую игру, стараясь спугнуть и довести девочку до умопомрачения. Прищурив глаза, она изучала густые глинистые овраги и маленькие, набухшие от сырости, омертвевшие кусочки коры, валяющиеся прямо под ее истоптанными в кровь ногами.

— Напомни-ка мне, Бран, что именно мы ищем? — спросила Ниса, умышленно нарушив царившую между ними оглушающую тишину.

Бран вздрогнул от внезапно обращенного к нему голоса, затем, быстро собравшись, дабы не разрушить иллюзию своей решительности, и немного приосанившись ответил:

— Я не совсем в этом уверен, но, кажется, доктор Рэй говорил однажды, что будра плющевидная помогает при переломах. Думаю, мы сразу ее приметим, если увидим. Это многолетнее растение выглядит как обыкновенный сорняк.

Ниса слегка сморщила свой крохотный белый носик, ей было холодно. Все ее льняное платье налилось мокрыми холодными каплями, затекающими под воротник, вышитый белой нитью, и доходящими до неприкрытых частей тела.

— Боюсь, это мне совсем ни о чем не говорит. Тут этих сорняков пруд пруди и каким образом я должна понять, какой из них это бу… бу… Короче говоря, эта белиберда, а какой — обыкновенная амброзия?

Бран слегка усмехнулся. Порой он забывал, что далеко не всем людям известны виды, свойства и внешний вид различных трав и растений. Более того, подобных ему и лекарю Рэю, ведущему свою врачебную деятельность в Ардстро, людей, всерьез интересующихся травничеством, можно по пальцам пересчитать.

— Прости, что не ясно изъясняюсь, у меня это часто бывает, — сказал Бран, подойдя к девочке чуть ближе, чтобы она могла расслышать его сниженный на полтона говор и хоть на минуту почувствовать себя в безопасности.

— У этой, как ты выразилась, белиберды фиалковые соцветия и крошечные ярко-зеленые лепестки, растопыренные во все стороны, отдаленно напоминающие четырехлистный клевер.

При упоминании изумрудного цвета Бран тут же почувствовал, как приятная боль кольнула его сердце. Он корил себя, что не смог сказать вслух «ярко-зеленые, большие лепестки, прямо как твои глаза, Ниса», но продолжал прокручивать это сравнение в своей голове.

— Также нам нужен дудник лесной как жаропонижающее и гусиная лапка. Она поможет снять боль.

— Мы будем искать в лесу гусей? Как лапа бедной птицы, которой здесь и в помине нет, поможет Арин? — переспросила Ниса, в изумлении приподняв брови.

— Конечно же, нет, — неуверенно ответил Бран, и его губы невольно тронула легкая улыбка. — Это такое растение — гусиная лапка или иначе лапчатка гусиная. Оно довольно распространено в лесистой местности, думаю, нам не составит труда его найти.

— И все равно ничегошеньки не понимаю, — буркнула Ниса, опустив белесые, вымокшие под дождем ресницы. — Что-ж, будем руководствоваться твоими знаниями. Все же Ава не зря назвала тебя юным гением, — девочка немного дернулась при упоминании имени хозяйки дома на отшибе леса, ей до сих пор было довольно жутко вспоминать случившиеся с ними события.

— Разве можно доверять мнению чудной колдуньи? — набравшись смелости и воспользовавшись их с Нисой уединенным положением, позволил себе колкую шутку Бран.

Он искренне желал развеселить белокурую девочку. Сам того не понимая, Бран был в полной и бесповоротной мере очарован ею. Все в ней было для юноши невероятно чарующим. Но более всего парня обескураживал ее сильный, даже совсем не принятый в женском обществе, характер. В его груди, голове, да и во всем его существе зарождалось чувство, но пока он о нем даже не догадывался. Брану казалось, что все это игра. Игра его отвыкшего от общения разума, подталкивающая к проявлению эмоций и симпатии к другому, совершенно не походившему на него самого, человеку. Ниса слегка усмехнулась. Кажется, этими словами он все же смог растопить эфемерную стену льда, ненадолго вставшую между ними.

Вой ветра усиливался с каждым шагом, пройденным путниками, колыхая оставленные на ветвях тонкие бесформенные полоски льняной ткани. Атмосфера была не самой подходящей для личного диалога, но Бран, осмелевший от своевременно брошенной сатиры, все же снова позволил себе высказаться.

— Ниса, послушай, я понимаю, что это совершенно не мое дело, но меня съедает любопытство, — аккуратно начал он, стараясь не отпугнуть девочку и не позволить ей увильнуть от его следующего вопроса. — Мне весьма интересно, почему вы с Фицем похожи друг на друга, как две капли воды?

Ниса отвела в сторону взгляд ярко-зеленых глаз и, сомкнув руки в тугой узел на груди, протяжно вздохнула. «Вот и все, теперь она просто закроется от тебя. Лучше бы ты вовсе молчал», — пронеслось в голове у Брана, и огонек надежды на такое желанное им раскрепощение Нисы тут же погас в его груди.

— Это ты верно подметил. Мы двоюродные брат и сестра по материнской линии, — шепнула в ответ Ниса.

Было заметно, что этот разговор не доставляет ей ни малейшего удовольствия, более того, если бы не их уединение, она бы вовсе не стала на него отвечать. Но в белокурой красавице таилось и иное, совсем уж противоречивое чувство, сокрытое глубоко в недрах девичьих мыслей. Создавалось ощущение, что Нисе жизненно необходимо было выговориться, рассказать о том, что ее гложет, что терзает ее разум. И раз на это фактически подтолкнул ее именно Бран, то он и должен стать человеком, которому можно доверить свою тайну.

— А я почему-то думал, что вы брат и сестра по крови. То есть, самые что ни на есть родные, — заинтересованно, но очень тактично заметил Бран.

— Лучше бы так и было, — хмыкнула Ниса себе под нос, продолжая смыкать над грудью обруч, сооруженный из собственных рук.

— Отчего ты так думаешь? Вроде бы у вас не самые теплые отношения, — сказал Бран, нервно потирая ладони, будто между ними был тонкий березовый прутик, и он ревностно пытался разжечь костер. Затем парень немного пришпорил себя, вспоминая о том, что доверие Нисы очень легко потерять. Каждое его слово может стать последним и развалить их диалог, подобно хрупкому карточному домику. — Я хочу сказать, что Фиц в целом такой… весьма недружелюбный тип, но между вами и того больше, словно черная кошка пробежала.

— Ну почти, за исключением того, что черная кошка в нашем случае — это моя упрямая мать, — томно вздыхая, ответила Ниса. — Он не всегда был такой отталкивающей занозой, как сейчас. Его характер резко изменился, когда я стала ему докучать.

— Ты? Докучать? — недоверчиво переспросил Бран, стараясь не оборвать нить плотно натянутой струны их глубоко личной беседы. — Возможно, ты просто привыкла винить во всем себя, Ниса. Но поверь мне, ты одна из самых добрых и порядочных людей, которые мне когда-либо встречались.

Ниса сморщилась, будто опустила нос в банку с тухлыми слипшимися помидорами.

— Видимо, ты встречал на своем пути не слишком много людей. Может ли считаться издевательством то, что я подбила ему глаз, вырвала клок волос на темени или сожгла в камине его любимые книги?

Бран опешил. Он не мог подобрать нужных слов, настолько невероятным ему казалось то, о чем с такой непоколебимой уверенностью говорила эта хрупкая девочка, съеживающаяся в клубочек от непрекращающегося дождя и каждого порыва осеннего бурного ветра.

— Но зачем? — только этот, казалось бы, совсем уж глупый вопрос сорвался с его губ.

Ниса вновь тяжело вдохнула в легкие морозный воздух. Каждое слово выходило из нее, без преувеличения, с великим трудом, и она старалась как можно дольше оттягивать и не признаваться в том, какой секрет таился в ее груди, какую боль она превозмогала, не говоря о нем вслух.

— Мы, Суини, весьма странное семейство, поверь мне на слово. Уже девятое поколение нашего рода сочетается браком со своими двоюродными и троюродными братьями и сестрами. Наши предки считали, что чем теснее связь будущих обрученных, тем лучше это скажется на потомках и тем правильнее это в целом для всей династии. Единственным табу является женитьба единоутробных, потому как это портит кровь, — спешно протараторила Ниса, стараясь не смотреть в сторону Брана, оторопевшего от прилива крови к голове.

На мгновение она почувствовала, как с ее хрупких плеч спадает неподъемный груз, будто она неспешно передает свои печали и страдания собеседнику, отпуская весь невыразимый негатив, накопившийся в ее полном волнения сердце.

— Моя матушка объявила мне о нашей с Фицем помолвке год назад. Не спросила, нет, просто поставила перед фактом. Либо так, либо постричься в монахини и пойти в служение к Брату Каллету.

Бран слушал ее рассказ и постепенно осознавал, какую глубокую рану он открыл, словно своими собственными пальцами сковырнул струп, наросший над гнойной язвой. Ему становилось все хуже и хуже настолько, что он напрочь позабыл о случившемся с ними в эту страшную ночь ужасе. Забыл о собственных мучениях и скитаниях в Ардстро. Забыл о беспросветном одиночестве, голоде и мучительной жажде, сковавшей в тиски иссушенное горло. Забыл обо всем, кроме того, что Ниса принадлежала другому. Он не мог объяснить себе, почему уродливые, членистоногие существа, несущие в своих мохнатых лапках уныние, скорбь и печаль, неожиданно стали расползаться по всему телу, самым бесстыдным образом забираясь в потаенные уголки его организма и оплетая их прочной ажурной паутиной отчаяния. Его голова закружилась, а ноги подкосились. На секунду он остановился на месте как вкопанный, предательские слезы подкатили к самому горлу, и он уже не мог ничего произнести.

Ниса, с головой погруженная в собственный рассказ, не смогла ощутить резкую перемену, проявившуюся в Бране. Полушепотом она все продолжала говорить, растягивая длинные, вязкие слова, словно само их заунывное звучание доставляло ей неимоверное удовольствие. Но парень ее уже совсем не слышал. Уши, будто от резкой смены давления, заложило напрочь, а буря гнетущих мыслей, разрывавшая сонную голову, не давала сосредоточиться на монотонной, как церковная молитва, болтовне.

— И Фиц обо всем этом знал еще задолго до того, как меня поставили в известность. Он сказал, что испытывает ко мне теплые чувства уже очень давно, — без остановки тараторила Ниса, продолжая свой неспешный ход. — А я всеми силами пыталась выжечь в нем эту любовь. Хотела, чтобы он отрекся от этого влечения, возненавидел меня так, как я ненавижу эту брачную затею, это бессовестное сватовство. Вот он меня и невзлюбил. И стал таким… таким невозможно отвратительным. Я своими глупыми действиями пробудила в нем эту уродливую сторону его души.

Закончив свой рассказ, Ниса внезапно осознала, что Бран остался на несколько десятков шагов позади нее. Его силуэт едва можно было различить в темной, непроглядной ночи.

— Эй, ты в порядке? — спросила она, подбежав к слегка подрагивающему юноше, разгоряченному собственными дурными мыслями.

Ниса открыла рот от изумления, когда заметила неожиданно резкую перемену в его поведении. Бран слегка обмяк, исступленно прожигая глазами вымокшие, скользкие тропы, лихо путавшиеся между собой, но неизменно уводящие в глухую чащу запретного леса. Первое, о чем она подумала, было: «Неужели он отчаялся найти исцеление для Арин и боится идти дальше?».

— Прошу, не обращай внимания. Просто пытаюсь припомнить, что еще нам может пригодиться для врачевания, — сказал Бран, немного приосанившись.

Он ни в коем случае не желал показаться Нисе малодушным, робким и особенно навязчивым, подобно уличной собаке, надоедливо вьющейся под чужими ногами. Просто смешанные, словно настойка дико-ядовитых трав, чувства не позволяли ему ровно дышать.

— Ты точно в по… О, неужели это оно? — неожиданно всплеснула руками Ниса и, оставив скорчившегося от чувств Брана, побежала в сторону темно-зеленого пушистого кустарника. — Смотри, Бран, кажется это то, о чем ты говорил. Та самая белиберда плющевидная. Все в точности, как ты и описывал! — хлопая в ладоши, радовалась девочка.

Бран, отринув свои горестные чувства, сжигающие его изнутри, до более подходящего на это времени, подошел к Нисе и, опустившись на колени, почти прошептал:

— Да, это именно будра. То, что нам нужно. Ты молодец, Ниса.

Ниса легонько улыбнулась, будто окрыленная сброшенным с хрупких плеч грузом. Довольная собой, она стала быстро охапками срывать кустистую траву. Бран неосознанно положил свою ладонь на ее запястье, и они мгновенно встретились взглядами. Его прозрачно-серые, слегка опухшие в тонких подтеках соленых слез, залегших у нижнего века, глаза и ее — такие яркие изумруды, до нельзя наполненные жизнью и цветением первой весны. На Нису внезапно нахлынуло ощущение чрезмерной признательности и нелепого смятения. Этот странный с виду жест оказался для нее на удивление приятным, а глубоко внутри зародилась надежда, что за этим, таким многозначительным в их уединении движением последуют какие-то очень важные слова. Ниса до конца не понимала, чего именно она ждет, но этот факт ничуть не мешал ее сердцу так взволнованно трепетать, так учащенно биться.

— Я хотел сказать, что нельзя вот так срывать лишь вершки, нужно вырывать будру с корнем, он нам еще пригодится… для Арин, — спешно убрав свою вспотевшую ладонь с тонкого, немного костлявого запястья Нисы, сказал Бран. — Вот так, смотри, — затаив дыхание, он стал показывать и рассказывать о том, как именно нужно собирать это цветистое растение.

Но Ниса уже совсем этим не интересовалась, она продолжала впиваться взглядом в заинтересованного чудным занятием мальчика. «Он словно не от мира сего, совсем загадочный. Будто и не человек вовсе, а какой-нибудь эльф или зелиген из древних мифов», — подумала девочка, приобщаясь к монотонной работе и собирая сорванные корешки в карманы своего грязного платья.

— Вот и все. Этого должно хватить, — сказал Бран, снова обратив свое задумчивое лицо к Нисе.

— Замечательно, — нервно выпалила Ниса, ярко улыбнувшись.

Она до сих пор желала выудить из юноши хоть одно весомое словечко или получить какую-либо эмоциональную реакцию на свой трогательный, душевный рассказ. К ее разочарованию, ничего не последовало. От этого груз, иллюзорно переданный ею Брану, просто-напросто всей своей тяжестью возвратился обратно на ее слабые плечи, залег глубоко в ее душевных ранах.

— Это действительно чудесно. И что ты там еще говорил? Гусиная лапка? Ну так чего же мы ждем? — продолжала тараторить Ниса.

Резко выпрямившись, девочка быстро зашагала в лесную мглу, всеми силами стараясь скрыть вновь возникшее между ею и Браном звенящее напряжение.

Спустя пару часов практически безрезультатного блуждания по кустистому бору Бран остановился и, опершись руками о дрожащие от усталости колени, сказал:

— Ниса, кажется, я чувствую мускусный дух.

Ниса повернула голову и, немного скривив лицо в непонимающей гримасе, ответила:

— Мускусный дух? Ты о чем?

После того как непрекращающийся дождь, утомленный проделанной работой, все же перестал стучать о глинистую лесную почву, Бран смог глубоко вдохнуть в легкие воздух, наполнив их самыми различными причудливыми и дикими ароматами: мокрой от сырости травой, которая пахла свежими огурцами и едкой углеродной горечью; вечнозелеными листьями копытня, походившими на жирных скользких лягушек, что благоухали черным пряным перцем и холодной древесной камфорой. Бран невольно отметил про себя, что доктор Рэй неоднократно говаривал о том, что это растение в народе именуют не иначе как лесным перцем, и нисколько не ошибся. Ароматы природного окружения, смешиваясь воедино, играли свою причудливую симфонию и создавали в обонянии Брана нечто вроде травнической библиотеки, из которой он мог с легкостью выделить то, что ему было необходимо. Нотки прелых осенних листьев окутывал легкий дурман березовой коры, а еловые иголки и крупные шишки, мелко хрустящие под ногами, подобно первому свежему снегу, выделяли из себя неимоверно сладкий, смолистый дух эфирных масел. Но сердцем этого аромата, его душой оставался терпкий землистый петрикор, лихо витающий по всему лесу и слегка щекочущий ноздри юноши. Где-то далеко за стеной плотных ароматов скрывалось нечто неимоверно экзотическое, практически неуловимое. Оно витало над остальными запахами, как белое лебединое перышко над глубоким безмятежным озером.

— Кажется, нашел. Надеюсь, это все же она… ангелика, — выпалил Бран, поспешно свернув с залитой перегнившей листвой тропы.

— Ангелика? О чем ты вообще толкуешь, Бран? — прикрикнула Ниса, стараясь догнать быстро несущегося к цели мальчика.

— Ангелика — это и есть дягиль, — ответил Бран, отодвигая пушистые, низкорастущие кроны и пробираясь все дальше в глушь.

— Дягиль? Этого вроде не было в нашем списке, — начала настаивать Ниса, в уме перебирая озвученные Браном названия трав и не до конца понимая, что он такое замыслил.

— Дягиль — это и есть дудник и ангелика. У растения всего три названия. Одно из них объясняется занимательной, на мой взгляд, легендой. Как-то весной во времена свирепствования чумы монахи нашли это растение у самого подножия монастыря и приняли его за дар архангела, в день поминовения которого и появилась эта лечебная трава. Этот дар они истолковали как средство для борьбы с болезнью и стали жевать его, поэтому послушники дали ему такое чудное название «ангелика». Позже стало понятно, что трава неспособна вылечить от чумы и прочих тяжелых расстройств, тем не менее это ничуть не умаляло ее целительного действия и антисептических свойств.

Ниса молчала. Брану на секунду показалось, что девочка вовсе затерялась в пушистых ветвях хвойных вечнозеленых исполинов, но, обернувшись, понял, что она стоит неподвижно, глядя вдаль прямо на небольшой холмик, на котором Бран, доверяя своему тонкому нюху, надеялся отыскать дудник.

— Ниса, ты уже заметила его? Чего тогда молчишь? — спросил Бран, легонько тряся белокурую девочку за плечо.

Она продолжала молчать, словно бы вовсе не слыша слов юноши.

— Ниса! — прикрикнул Бран, и тут же его рот был закрыт девичьей вспотевшей от длительного пути ладошкой.

— Да замолчи ты уже, дурень! — шикнула на него Ниса, продолжая смотреть на небольшой холм. — Смотри, там что-то движется. Кажется, какое-то животное.

И вправду, переведя взгляд, Бран заметил, как большая круглая тень, прислонившись мордой к основанию травы, пытается вырыть и съесть ее жирные корни. Существо, похоже, не замечало их и продолжало неспешную трапезу, издавая хрюкающие и шаркающие звуки.

— Теперь я поняла, что это такое, — шепотом сказала Ниса, продолжая закрывать и без того немногословный рот товарища. — Еще до того как лес стал запретным, люди из Ардстро пытались вырубить и приобщить плодородные, еще неблагоустроенные территории. Мой отец частенько ходил сюда поохотиться со своими приятелями. В один из пасмурных вечеров он-то и притащил с собой страшную клыкастую морду в сетях. Отец тогда сказал, что из-за того, что споткнулся о корень дерева и навзничь упал лицом в сырую глину, животное чуть не забодало его насмерть. Он тогда был жутко зол из-за своего позора, так как из-за этого дурного происшествия и неприкрытого отцовского дилетантства другие охотники распорядились отдать ему лишь голову мохнатого страшного зверя.

Бран попытался ответить, но рука девочки, закрывающая его обсохшие от непогоды губы, позволила лишь промямлить что-то маловразумительное.

— Ой, прости уж, — поспешно убрав ладонь, сказала Ниса. — Так вот, отец тогда сказал, что деревенские именуют животное диким кабаном. И что с ним нужно быть очень осторожным. Одно неверное движение и он может сорваться, как бешеный пес с цепи, — закончив свою речь, девочка, поддавшись собственным страхам, невольно отошла за тощую спину Брана, ища в нем заступничество и какую-никакую опору.

— Дикий кабан, значит, — медленно произнес Бран, польщенный тем, что Ниса разглядела в нем эдакого доблестного рыцаря. — Ну что-ж, тогда стоит немного повременить со сбором ангелики. Надеюсь, он не растопчет ее своими копытами.

Подростки уместились под одной из пушистых малахитовых елей, полагая, что придется дожидаться ухода зверя восвояси, как минимум, минут двадцать. Но, к их удивлению, ждать совсем не пришлось. Спустя мгновение из кромешной темноты показался второй неясный в своих очертаниях силуэт, что был намного больше, выше и толще лесного кабана. Существо зарычало и ринулось в сторону опешившего вепря, попутно обламывая забористые сучья и ветви, размером и крепостью в разы превышающие даже жилистые ручищи Девина. Оно вцепилось зубами в жирную шею не успевшего дать отпор кабана так, что тот лишь издал утробный, пронзающий до мурашек вопль ужаса и сразу же скончался.

Ребята оторопело смотрели на происходящее. Если лесной кабан и мог стать небольшим препятствием на их долгом пути, то этот зверь, разорвавший его мертвую плоть напополам силой собственных лап, вполне мог оборвать и их жизни. Вряд ли они были в состоянии превзойти вепря в мощности бивней или твердостью шейных рельефных мышц, помогающих дикому животному держать такую горделивую осанку. Даже скорости им вряд ли хватило бы на то, чтобы сбежать от проворного кровожадного амбала.

— Свежее, мягкое, вкусное, — впиваясь зубами в окровавленную плоть, раскатистым басом проговаривало существо. — Морн! Еда! Агроб сам поймал! Агроб молодец! — выкрикнул зверь, потрясая огромной волосатой и порядком изгрызенной тушей. — Может Агроб считаться теперь настоящим воином, таким как Морн? Может Агроб рассказать вождю о своей победе?

Когда Бран и Ниса заприметили это совсем потустороннее на их взгляд существо, им и впрямь показалось, что более крупных зверей в лесу попросту не могло водиться, что это редкое явление: животное-переросток, неизвестно как вообще появившееся на белый свет. Оказывается, они ошибались. Из тени выплыл еще один, подобный первому, матерый хищник. Его клыки своей желтизной превосходили даже цветастые канареечные перья лесных птиц, а рот был настолько огромен, что, казалось, он мог с легкостью поглотить само солнце.

Длинная копна ржаво-рыжих засаленных волос, стянутых металлическими, грубо обработанными кольцами, жидко липла к непропорционально огромному вытянутому черепу, а чудовищный горбатый нос явно походил на каплевидный корабельный бульб, поэтому казалось, той кожи, что покрывала его жирные хрящи, было недостаточно, оттого она и залегла плотными складками у самого его основания. На чудовище было накинуто нечто вроде плаща, грубо сшитого из лежащих впритык друг к другу высушенных лисьих шкур, а в районе мощного бедра острием книзу торчал странный изогнутый кинжал, похожий на медный серп, которым в Ардстро частенько косили траву и собирали небогатый урожай с бесплодных земель. Сейчас они ясно осознали, что эти монстры по своей природе, по своему весьма пугающему обличию находятся где-то на грани между человеческой расой и родом зверей.

— Что тут у нас? — наклонившись к сородичу, не менее басовитым голосом спросил диковинный зверь, опираясь мощной шипастой кувалдой о глинистую почву. — Кабан? Этого мало. Малышу Агробу нужно убить хотя бы обыкновенного лесного волка, тогда он сможет с гордостью представить добычу вождю. Кабан — это позор, — продолжал поучать монстр.

У Нисы и Брана было ощущение, что это обыкновенные отец с сыном, вдвоем отправившиеся на лесную охоту, но разве обыкновенный ребенок мог бы так пугающе молниеносно разорвать труп животного? Разве были бы у простого отца такие острые клыки и такая гигантская пасть?

— Помнится, я говорил Агробу о том, что тролли уже пару десятков лет как не жрут сырого мяса. Только огонь может сделать плоть вкусной. Есть кабана сырым — портить еду, а этого вождь Драйк не прощает, — исподлобья глядя на соплеменника, проговорил Морн.

Ниса тихо взвизгнула, когда услышала слово «тролли». Благо, ветер дул настолько сильно, что сыграл детям на руку. Дрожа всем телом, девочка закрыла себе рот ладошкой, с нескрываемым ужасом глядя в прозрачные светло-серые глаза Брана, который, к ее изумлению, оставался сдержанным. Он с интересом изучал неясные тени, будто ученый, увлеченный собственным захватывающим экспериментом.

— Но Агроб так хотел… так хотел, — начал всхлипывать зверь, запинаясь на каждом грубо брошенном слове.

От этого его сородич стал постепенно терять терпение, а после очередной порции выкриков не сдержался и отвесил Агробу конскую затрещину, после чего взял его за шкирку и принялся остервенело трясти.

— Слушай сюда, мелкий засранец! Ты никому не расскажешь о том, что поймал вепря. Тогда Драйк не станет лишать нас еды!

Несмотря на свои внушительные размеры, младший тролль словно обмяк под испепеляющим взглядом своего наставника.

— Агроб все понял. Агроб не станет хвастаться вождю и не будет есть холодное кровавое мясо.

— Ну что-ж, тогда пойдем сейчас же убьем волка, — громогласно заключил Морн, взяв сородича под локоть и оставив окровавленное тело убитого кабана гнить на сырой холодной земле возле ангелики, и шагами-исполинами затопал в сторону темной лесной тропы. — Сегодня на небо выйдет полная луна. В прошлую полную луну была очередь Роха, значит, эта ночь с родительницей Лейлой будет точно моей, — громкие голоса, больше походившие на лошадиное ржание, как и сами их носители, стали постепенно растворяться во мгле звездной ночи, сжираемые еловыми ветками и темным, как черная дыра, мраком.

Некоторое время до детей, спрятавшихся за стволом пушистой ели, продолжали доноситься почти неразличимые выкрики, уносимые ветром, и длинные, грохотавшие как весенний гром, фразы, последней из которых была:

— Моя первейшая ночь с родительницей, представляешь, Агроб? Вот уже третий месяц, как я надел кинжал и Лейла перестала быть мне матерью, как тебе и прочей мелюзге. Она теперь мне самая настоящая жена. Все это время я ждал своей очереди, и наконец она настала. Хочу принести своей любимой самого матерого лесного волка из всех. Придумал, убьем волчьего вожака, есть у них такой, а, Агроб?

Когда существа полностью скрылись в лесном сумраке, а их голоса растворились в туманной глуши, Ниса позволила себе оторвать маленькую ладошку от губ Брана и в полную силу вдохнуть промерзлый воздух, будто пытаясь всосать в себя весь выделяемый раскидистыми вечнозелеными деревьями и пышными кустарниками кислород.

— Тролли? — воскликнула она, уже не стараясь сдерживать накопившийся в сердце страх. — Разве они существуют? О боже, как же я могла быть такой дурой! Мойра Куин говорила правду, которую от нас пыталась скрыть вся деревня, Бран!

— Тише, Ниса, замолчи, — серьезно ответил Бран, вставая с места и направляясь к месту, окропленному черной жертвенной кровью дикого кабана.

— Ты куда? Совсем обезумел? С этой пустой поляны тебя можно будет легко заметить, — продолжая дергаться, как сорванный с материнской ветви осенний листок, спросила Ниса.

Бран с холодным сердцем и нечеловеческой отвагой, будто вовсе не слышал здравых наставлений Нисы, продолжал медленно, обходя каждый пологий камешек, встретившийся на пути, шагать в ту самую сторону, на которой произрастала обдуваемая бешеным порывистым ветром лекарственная ангелика.

Дойдя до места, юноша стал горстями, непривычно небрежными для себя движениями срывать траву то с корешками, то без них и поспешно, словно затаившийся в доме воришка, класть добычу в широкие карманы льняных штанов. Закончив с собирательством, Бран перевел взгляд на более неестественную, неправдоподобно жестокую сцену. Завороженный весьма омерзительным для обычного человека зрелищем разорванного, вывернутого наизнанку жирного вепря, он смотрел на куски мертвой плоти, разбросанные по сырой глинистой почве, темно-багровые капли, что, подобно яхонтовым рубинам, дрожали на снежно-белых соцветиях истоптанного копытами дудника и на раскрытую клыкастую пасть, застывшую в последнем предсмертном крике. Он и не заметил, как несколько долгих минут таращился на удивительно чудесную, по-особенному очаровательную, по его мнению, картину. И лишь когда пьянящая услада разлилась по его обессиленному телу, наливая его обделенные крепкими жилами мышцы и вновь наполняя его животной силой, мальчик внезапно осознал, что это ненормально, неправильно так искушаться подобным кошмаром, но никак не мог остановить свое тело, трепетавшее от абсурдного желания. В навязчивом исступлении Бран стал тянуть свои тонкие руки к холодным, скользким органам обескровленного животного и, лишь дотронувшись до них, был в полной мере удовлетворен собой. Чувство, захватившее его затуманенное сознание, было таким же неотступным, как в тот момент, когда он стоял неподвижно, завороженный изуродованным телом злой ведьмы. Дух свежей плоти проникал в его ноздри, щекотал обоняние, словно бодрящие родниковые воды, стекающие тонкими струйками со скалистых гор, и он был в полной мере одурманен им.

— Бран, прошу тебя, прекрати собирать эту чертову траву! Нам нужно бежать обратно на поляну к ребятам. Мне страшно, — умоляюще воскликнула Ниса, пытаясь говорить в такт промозглому ветру, чтобы тот смог с легкостью унести ее тонкий голосок и, подобно праху, развеять его по запретному лесу.

Бран, не обращая внимания на ее стоны и вящие мольбы, засунул свою испачканную вязкой лесной грязью руку между пропитанными зловонным секретом внутренностями вепря, в исступлении пытаясь найти истерзанную сердечную мышцу. Он не знал, зачем ему это нужно, но дурман, царивший в его душе, словно старинный друг направлял его, увещевал и подсказывал, что это верный шаг, что ему это действительно необходимо. И вот оно, красное кровавое сердце, еще недавно бившееся и гонявшее жизнь по ныне бездыханному телу! Еще не успевшее остыть, приятное, гладкое, с исходящими от него жирными трубовидными сосудами. Он стал с силой сжимать его, словно стараясь вновь оживить растерзанного в клочья кабана.

— Бран, что ты делаешь? — с нешуточным испугом спросила Ниса, глядя на загипнотизированного, неподвижно сидящего у трупа животного товарища. — Если ты сейчас же не вернешься, клянусь, я закричу на весь этот трижды проклятый лес.

— Прости, уже иду, — отпустив гладкое сердце, юноша нехотя поднялся с колен и почувствовал, как дикое желание изучить омертвевшее тело, нерадиво брошенное на поляне чудовищными троллями, постепенно отступает, сменяясь обычным человеческим страхом и желанием скорее покинуть это забытое богом место.