Ложь в двенадцатой степени

Альте Гамино

Хельга Мантисс не знала, что знакомство с живым манекеном в детстве перевернет ее жизнь, а в будущем позволит вернуться в стены загадочного института по изучению аномальных объектов. Девушке предстоит раскрыть тайны заведения и задать давно мучивший ее вопрос своему давнему визави, которого она не видела пятнадцать лет. Он мастерски манипулирует людьми, способен влезть им в головы и постоянно лжет – это все, что Хельга помнит об этом типе. И с ним ей предстоит провести не один час.

Глава 6

Привычная узость коридоров осталась позади, как только Хельга ступила на особую территорию сектора «А». В этом «черном ящике», по расчетам, находилось всего четыре кабинета, одна подсобка и собственная мониторная комната. В остальном же помещения в особой части сектора не отличались от остальных и полностью соответствовали избранным стандартам. Как всегда, не было ничего лишнего, каждый штрих выражал строгость, так что при взгляде на все это белоснежно-серо-голубое безобразие во рту образовывался странный привкус. Мантисс погоняла слюну языком: неужели возведенный в абсолют педантизм? У того, кто обустраивал комнаты в этом здании, может, и был своеобразный вкус, но напрочь отсутствовало чувство прекрасного.

Доктор Траумерих выдал Хельге карту первого уровня. Мантисс повертела ее в руках и с мыслями о превращении из лепечущего дитя в соображающего подростка проследовала за провожатым.

— Тут есть камеры, — поднимая голову к потолку, констатировала Хельга. — Но записи не доступны для общей мониторной комнаты на первом этаже.

— Это так. Просмотреть их можно здесь. — Уильям кивнул на дверь с пометкой. — В ней никого нет, и, если мне или Стиву требуется что-то пересмотреть, мы сами все делаем. По сути, ответственность за запись в этих помещениях лежит на нас.

Сегодня доктор выглядел довольным и умиротворенным, будто сбросил наконец тяжелый груз. Но в уголках глаз блестело неловкое «извини», которое он время от времени адресовал Хельге. Та гадала, было ли это связано с необходимостью вводить ее в работу, которая может принести сплошные страдания, или Уильям сокрушенно сравнивал себя с Эдгаром, который когда-то так же вел свою дочь по коридорам. Доктор Траумерих отчасти повторял поступок бывшего коллеги — поступок, который сам осуждал. Совестливый молчун.

— Какие толстые стены. — Хельга провела ладонью по металлическому покрытию. — Вы уверены, что изначально тут не было военного бункера?

— Я ни в чем не могу быть уверен. Поработаешь тут с мое, и вопросы начнут появляться сами собой. Многое остается неясно.

— Ух как таинственно, — насмешливо изрекла Хельга, но в ней на самом деле шевельнулось любопытство. — Сильно смахивает на фантастический научный комплекс под землей, где изучают пришельцев?

— Нет. Только при излишней фантазии. — Уильям похлопал по двери. — Но, надо признать, прочность этих дверей и стен один раз все же сыграла нам на руку, когда активисты грозились разломать тут все на части. Да, было такое, — кивнул он, приметив недоверчиво искривившееся лицо спутницы. — Люди почему-то решили, что мы тут мучаем животных. Раз заперто на замок, значит, беспринципные ученые делают там что-то страшное и аморальное.

— И как вы спаслись от нашествия беснующихся?

— Дали им прогуляться по пустым коридорам и комнатам. Представь себе, они были весьма разочарованы, что не нашли внутри пыточных и бедных животных, которых намеревались защищать от нас.

Доктор Траумерих пропустил Хельгу в четырнадцатый кабинет, который она сразу же узнала. Ностальгия нахлынула потоком, как только она увидела миниатюрного плюшевого медвежонка на столе.

— О, даже он остался. — Мантисс взяла игрушку в руки и пожмякала ее. — Словно не проходило семнадцати лет.

— Ну, кое-что тут все же переменилось. Плюс тогда мы были в секторе «В». Но да, это, похоже, неважно, — тут же добавил Уильям, понимающий, как легко запутаться в одинаковых комнатах. — Игрушка стала нашим талисманом, поэтому мы всегда перемещаем ее по секторам. И она неплохо разбавляет обстановку.

— Да, тут не помешало бы разнообразие. Хотя этот кабинет спасет разве что приметный бюст, воткнутый… — Хельга задумчиво покрутилась вокруг своей оси, — вот сюда. Или вычурные часы с маятником — вроде тех, что какое-то время стояли в гостиной отца. Долго он от них избавиться не мог…

— Слишком большие для такого кабинета. — Уильям жестом обвел помещение, которое размерами превышало кабинет докторов в два раза, но все равно казалось тесным из-за того, что было заставлено столами, полками и шкафами.

— Но ведь часы разные бывают. Или вы имеете в виду конкретно часы отца?

Хельга из-под спадавших на глаза волос метнула взгляд на Уильяма. Она выбрала не самый удачный пример для словесного эксперимента, но результат ей все равно понравился. Недавно Мантисс задумалась о том, как мало она на самом деле знает о коллеге Эдгара. Ведь доктор Траумерих, по его же словам, не был другом профессора. Она не помнила, чтобы он когда-то приходил к ним домой, но из-за некоторых спекуляций думала, что Уильям мог бывать у них. Когда-то давно, до ссоры с Эдгаром, о которой оба умалчивали. Это была догадка, которую Хельга хотела проверить.

На самом деле уродливые часы, доставшиеся профессору от двоюродной тетки в подарок на годовщину свадьбы, стояли не в гостиной, а в его спальне. И они в самом деле были высочайшими и неподъемными. Эдгар ненавидел их.

Узнать о часах мог только тот, кто заходил в спальню, — на это был расчет Хельги, когда она заговаривала о них. Но спонтанное воплощение провалилось. Слова доктора о размере могли касаться любых часов с маятником, а потому ничего не доказывали. Зато потемневший взгляд Уильяма сообщил, что в невинном вопросе Мантисс о часах отца он открыл для себя что-то неприятное.

— В кабинете уже есть часы.

Доктор Траумерих указал на стену. «Опознаватели времени» висели над плакатом со слоганом: «Не хватай в руки все подряд, если они тебе еще нужны».

— Если и разбавлять обстановку, то предметом, который на что-то сгодится.

— Вы правы.

А может, все дело в подозрительности? Хельга часто замечала, что Уильям внимательно вслушивается в слова других людей, как бы ища в них скрытый смысл или ловушку. Издержки работы с МС. Вот и сейчас доктор настороженно отнесся к вопросам Мантисс, заподозрив проверку, и это опечалило его. Кто знает.

— Тебе нужно ознакомиться с одним материалом. — Он открыл ящик и зашелестел бумагой. Потом в растерянности задвинул его и попробовал соседний. — Вот оно! Раздел про биохимический анализ и другие лабораторные исследования можешь прочитать вскользь. Тебя больше заинтересует краткое описание экспериментов последних пяти лет. Я постарался ужать информацию по максимуму, да и за этот год мы собрали мало данных.

Уильям положил на стол папку с прошитыми листами. Материала набралось на десятки страниц, что испугало бы любого. Однако Хельга поняла: ей нужно лишь ознакомиться, а не вчитываться в каждую строчку. Изучить подробнее она сможет и потом, раз уж с сегодняшнего дня ей позволено заходить в запретные кабинеты. Жаль, что доктор Траумерих предварительно не дал Хельге приобщиться к сведениям. Раз выносить бумажки нельзя, она согласилась бы посидеть и тут. Это был промах, ведь из чужого опыта Мантисс могла бы лучше понять, как вести себя с МС.

Уильям не стал стоять над душой, как по ошибке делали многие бестактные учителя в ее школе, и отошел перекладывать папки в дальнем шкафу.

С первых же страниц Мантисс поняла, что ей предстоит примириться со многими странностями. Злободневная для нее тема. Еще накануне Хельга вновь мучилась одним вопросом, но, как ни удивительно, вовсе не об МС. Вопрос этот был новым и вырастал шипом в течение всего месяца. Когда она думала, что нашла ответ, и успокаивалась, вылезала новая заноза.

Вопрос касался смирения. Мантисс простила себе и доверчивость, с которой выслушивала рассказы Марка Вейлеса, и согласие с необыкновенностью МС. Об остальных сверхъестественных вещах, находившихся глубже, она, не имея убедительных данных, не размышляла как о чем-то реальном, воспринимала их как увлекательные байки, которые, однако, могли основываться на существующих явлениях. То есть Хельга оставляла себе лазейку для изучения нового, не укладывавшегося ранее в ее мировоззрение. Она полагала, что неспособность человека принять факты указывает на негибкость его мышления, на ущербность восприятия. Мантисс всегда настаивала, чтобы любые утверждения проверялись с неуемной тщательностью, но никогда заранее не отвергались.

Другой стороной крайности, наоборот, была излишняя доверчивость. Ее Хельга тоже старательно избегала. И теперь страдала от мысли: как же она так быстро увлеклась правдой о двери с треугольником? Сейчас Мантисс уже не сомневалась, что карманное измерение существовало, поскольку сам доктор Траумерих подтвердил это. Но если бы не прозвучали те убедительные слова, что бы она теперь думала об аномалии? Смогла бы столь же возбужденно расписывать методы проверки той или иной особенности комнаты? Или червь недоверия источил бы ее до такой степени, что она бросилась бы фальсифицировать саму идею аномалии?

И даже с подтверждением Уильяма и записью на камере Хельга изумлялась, что так легко смирилась с наличием карманного измерения под носом. Это не живая разумная Маска, с мыслью о существовании которой она уживалась с детства, и не «волшебный» Телефон, который она никогда не видела, а потому без разницы, был он или нет на самом деле. Блуждающая комната ворвалась в расширяющийся мирок Мантисс столь стремительно, что обязана была посеять там хаос. Но вот же она, слышавшая миллион историй о том, как мозг умеет обманывать хозяина, какими реальными кажутся галлюцинации, как несовершенны органы чувств людей, — спокойно вертит в руках вроде бы настоящий алмаз и совсем не пугается тому, что он сам прыгнул ей в руки.

Хельга анализировала свои чувства и с любопытством думала: а как другие реагировали на объявления об аномалиях? Что сказал доктор Траумерих, когда ему показали МС? Какое лицо было у профессора Мантисса? Как на самом деле к новой должности отнесся Марк Вейлес?

— Кто такой доктор Лингерхоф? — пробегая взглядом по последним листам, спросила Хельга. — Тут написано, что полтора года назад он поставил МС диагноз: маниакально-депрессивный психоз. Вы тоже думаете, что МС нездоров?

— Как всегда, море вопросов, — похвалил Уильям, не устававший отмечать эту особенность Хельги. Мантисс невольно зарделась. — Видишь ли, мы приглашали стороннего специалиста. Он занимается случаями расстройства личности. Даже, кажется, написал книгу об этом.

— И он заключил, что у МС психическое расстройство?

— Да, заключил. Но ни предыдущие, ни последующие тесты этого не подтвердили, так что я склонен верить, что МС имитировал поведение настоящих больных. Он приводил поверхностные аргументы, пропускал звенья рассуждений, часто отвлекался на побочные ассоциации, отвлеченно связанные с мыслительной задачей. А когда доктор ушел, все как рукой сняло. — Уильям улыбнулся воспоминаниям. — У него не нарушена мыслительная динамика. Он отлично соображает, никогда по-настоящему не теряет нить разговора, всегда копает глубоко и доходит до первопричин любых действий. Так что сеансы оказались непоказательны.

— И все же я склонна верить, что асоциальное расстройство у него есть. Амберс до сих пор считает, что МС был создан кем-то ради эксперимента? — Хельга разглядывала графики на другой странице. — Доктор Амберс, — поправилась она.

— Он допускает такую вероятность. Но появление МС остается загадкой. Он сам, даже если и знает, умалчивает правду.

Мантисс слушала пояснения и вчитывалась в краткие отчеты о проделанной работе. Самым маленьким оказался раздел о физических свойствах объекта. Вблизи могло показаться, что Маска сделана из фарфора. Это из-за того, что наружный слой действительно был фарфоровым, но сразу же под ним обнаруживался сплав прочных металлов. Возле прорезей металлов не было, зато нашлись материалы, легко поддающиеся деформации. Разбивать поверхность на куски никто не пробовал, так как это, вероятно, привело бы к необратимым повреждениям или даже гибели МС. Однако доктора провели сканирование, которое показало, что внутри Маски проходила сеть, напоминавшая нейронные соединения в мозге, и содержалось подвижное вещество, отделенное от слоев металла тонкой пленкой. Образцы краски не показывали ничего необычного, а вот выделяемая МС густая жидкость обладала, судя по колонкам и схемам, какими-то любопытными свойствами. Но чтобы разобраться в писанине лаборантов и, вероятно, доктора Амберса, Хельге пришлось бы обращаться за разъяснениями.

МС не чувствовал боли. Это было экспериментально доказано и не подлежало оспариванию. Хельга нашла этот факт ироничным: учитывая, каким неприятным собеседником бывает МС, наверняка некоторые желали причинить ему вред. Сломать или согнуть Маску голыми руками не представлялось возможным, так что нахал обладал надежной защитой от посягательств на благополучие. И при этом сам был не в состоянии ничего противопоставить людям, кроме издевательств. Вероятно, физическая немощность в итоге и стала причиной развития психических способностей. А зависть к свободным и подвижным существам привела к рождению злобы и ухудшению характера.

Протоколам бесед и подробностям экспериментов отводилась масса страниц. Вчитываться во все у Хельги не было времени. Она сможет вернуться к ним позже, а сейчас стрелки часов подходили к одиннадцати — началу сеанса.

— Готова пройти дальше? — вывел ее из размышлений голос Уильяма.

— Да. — Она отложила папку и поднялась. — Скажите, за что вы цените эту работу? Чем она так захватила вас, что вы проработали здесь почти всю жизнь?

— Я… даже не знаю. — Доктор провел рукой по волосам. — Наверное, я просто привык к ней. Я прихожу сюда как во второй дом. Тут интересно, есть вызов талантам и перспектива саморазвития. Да и… я всегда был однолюбом.

— Поэтому у вас нет жены? Вы так больше никого и не полюбили после той единственной? — За смелый вопрос Хельга была награждена многозначительным хмыканьем. — Извините за то, что мое любопытство не знает границ.

— Ничего, меня такими вопросами не смутить.

— Ну да, — улыбнулась Мантисс. — Кстати, доктор! Сколько нужно карликов, чтобы сжечь население планеты?

— Это загадка доктора Вейлеса? Помню ее… Он и тебе ее задал? Наверное, тебе следует подумать над ней самостоятельно. Какой интерес, если я просто скажу ответ?

Они прошли в еще одну часть, которую Мантисс запомнила надолго: пустое темно-серое пространство между коридором и последними кабинетами — пятнадцатым, шестнадцатым и семнадцатым. Потолок высился над головами, сверкавшими пятнами-лампочками напоминая звездное небо. Стрелки на полу приглашали проследовать в одном из направлений. Слева и справа были пустые стены.

— Я помню людей, — произнесла Хельга. — Они стояли возле дверей.

— Мы решили, что это лишнее, и распустили охрану. Они заболевали раньше остальных, при этом пользы от их молчаливого бдения не было.

— Заболевали? — Мантисс проследила, как доктор покрутил у виска пальцем. — Ясно.

Каблуки гулко стучали по плитке. У Хельги бежали мурашки по коже — не то от предвкушения, не то от прохлады. Она подумала, что это безликое пространство можно было бы превратить в каток: большой зал с почти черным полом призывал сделать выпад и заскользить вперед. Если бы рядом с серьезным видом не шел ответственный исследователь, Мантисс так бы и сделала.

В конце зала, напротив входа в него, было две двери. Одна закрывала от посторонних кабинет, а вторая, что справа, вела, как помнила Хельга, в разделенную стеклянной перегородкой комнату.

— У нас есть расписание встреч с МС, но мы часто нарушаем строгий порядок, — с извинением в голосе произнес доктор Траумерих, пропуская Хельгу в правую дверь. — Волнуешься?

— Я уже перегорела.

Похоже, Уильям ей не поверил, да и сама Мантисс не купилась бы на столь фальшивое заверение. К некоторым явлениям попросту невозможно подготовиться, и отсутствие контроля выбивает почву из-под ног. Вот только бояться и демонстрировать это — не одно и то же, и Хельга собиралась обмануть доктора, чтобы обдурить себя. Если ей это удастся, то и с МС проблем не возникнет. Сложная система, но может сработать.

— Обязательный краткий инструктаж, — деловым тоном произнес доктор Траумерих. — Здесь, в пятнадцатом кабинете, проходит подготовка перед сеансами. В шестнадцатом кабинете проводятся сеансы с МС. Внутри есть дверь, которая ведет в семнадцатую комнату. Мы сделали из нее склад. Там лежат манекены, их части и стоит сейф, в который мы помещаем МС. Запрещено брать Маску голыми руками! Ни в коем случае, если жизнь тебе еще дорога. — При этих словах Хельга вспомнила плакат. — Касаться Маски можно только в специальных перчатках.

— В документах упоминалось что-то про сжигание.

— При самом драматичном исходе, если МС доберется до функционального живого тела, наша задача — загнать его в семнадцатую комнату и включить систему очистки. Огонь уничтожит все, кроме Маски. Вот, возьми этот список. — Уильям вынул из ящика папку. — Это обязательные контрольные вопросы, которые необходимо задавать МС каждый сеанс. Ты можешь говорить с ним на любые темы, но список должна прочитать обязательно.

Мантисс кивнула и пролистала страницы. Уильям по памяти провел инструктаж по технике безопасности во время сеансов. И тогда Хельге стало понятно: кое-что все же изменилось.

— Я буду говорить с ним не через стекло? — Мантисс уловила в собственном голосе нотки беспокойства.

— Нет. Стекло создает изоляцию, то есть разъединяет собеседников. Когда ты была маленькой, твой отец подстраховался, но сейчас в излишней предосторожности нет необходимости. МС занял тело манекена с одной ногой, лишенного подвижности. Считай, что будешь разговаривать с парализованным.

Настала пора посетить комнату слева. Доктор Траумерих оставался в кабинете следить за диалогом через экран. Наличие человека снаружи — обязательное условие, обеспечивающее безопасность визитера. Хельгу успокаивало невидимое участие Уильяма в разговоре с МС, и в то же время ей хотелось оказаться со знакомым из детства наедине. Хоть на минутку.

Момент «Х» настал. В груди затрепетало от соприкосновения с волнительной неизбежностью. Мантисс сделала глубокий вдох и переступила черту, отделявшую длинный коридор от обиталища Манипулятора. В глаза сразу же бросился стол, с одной стороны которого сидел манекен в маске. Жуткое зрелище. Словно Хельга участвовала в кукольном спектакле, только все куклы были человеческого размера. Сейчас ей предстоит сесть напротив марионетки и заговорить с этой неодушевленной оболочкой, зачитывая вызубренный текст.

Но не все так просто. То, что кукла вовсе не пустая, становилось ясно с порога. У Мантисс появилось ощущение, будто сами стены вперили в нее взгляд. Мысленно она поставила защиту из запертой на замок двери и не очень уверенно приблизилась к столу. МС молчал, но его внимание уже приклеилось к Хельге.

— Здравствуй, — выдавила гостья и опустилась на стул напротив манекена. Их лица оказались почти на одной линии, и настроиться на беседу стало проще. Хельга с минуты на минуту ждала прилива ностальгии или неприятных образов из детства, но ничего этого не последовало. Она чувствовала себя не в своей тарелке, потому как ее ощутимо пилили взглядом, однако конфуз был естественной реакций на нынешнюю ситуацию. Прошлое же не привнесло ни капли в этот коктейль эмоций, и отчасти это обрадовало Мантисс. И отчего-то немного задело.

Бледная Маска с темными провалами вместо глаз вызывала холодок на коже при одном взгляде на нее. Выпуклый нос и углубление под дугами бровей придавали большую схожесть с человеческим лицом. Над прорезью рта располагалась ямка, а на лбу виднелись борозды. Хельга знала, каким твердым и плотным был материал Маски, но трогать ее, чтобы удостовериться, не осмелилась бы.

Мантисс помнила, что из-за внутренних процессов сквозь микроскопические бреши выделялась черная жижа, однако сейчас Маска выглядела чистой, хотя и устаревшей, словно ее создавали для знаменитости театра прошлого столетия. Местами проглядывали трещинки и черные совсем крохотные пятнышки, как если бы «кожа» МС обладала собственной пигментацией.

— Кто ты?

Хельга наклонилась вперед, всматриваясь в прорези Маски. Вопрос застал ее врасплох. Неужели он не узнал ту, что сам пригласил на встречу?

— Мантисс.

— Нет. Не это. — Голос МС был сухим, шелестящими листьями ложился на слух. — Я спрашиваю не об этом.

В голове Хельги тут же завертелось закономерное: «Тогда о чем же?» Но она отмела его, понимая, что собеседник ждет другого. Он видел ее замешательство и мог бы пояснить свою реплику, если бы счел это нужным.

— Скоро ты сам сможешь ответить на этот вопрос. Я слышала, ты мастак в расшифровке чужих душ.

Опущенные уголки губ и век создавали впечатление, что МС — несчастное, затравленное существо, абсолютно беззащитное перед лицом неизвестности. Его хотелось пожалеть. Хельга не верила этому образу и противилась усиливавшейся против воли симпатии к собеседнику с опечаленным выражением.

— А еще, по слухам, я лжец. Должно быть, я и впрямь большой обманщик, раз сумел убедить вас всех в этом.

Это было странное чувство: неловко сидеть за столом напротив неподвижной фигуры, едва ли живой, и пытаться выстроить диалог. Хельга заметила, что напряжена, и заставила себя откинуться на спинку стула, вытягивая под столом ноги. Если не считать крохотного пятачка для «переговоров», помещение было малосодержательным в плане мебели, прямо как каморка, в которой проводились сеансы. Правда, комната МС все же больше, но смотреть в ней все равно не на что.

— Тут скучно, — заметила Хельга. — К тебе приходят трижды в неделю. Как ты проводишь остальное время?

Тишина в ответ. МС и раньше впадал в состояние гробового молчания, и это усиливало напряжение, хотя в детстве Мантисс пугал именно голос неприятного собеседника. Тот самый, что со временем стал ее внутренним голосом, с которым она вела диалоги в своей голове. А сейчас Хельга ощущала, что за ней наблюдают сразу с двух сторон: спереди в нее вонзались пустые глазницы Маски, за которыми зияла чернота, а в затылок упирался глазок камеры. О чем в данный момент думал Уильям?

Тревога никуда не делась. Хельга старалась не думать о громких ударах сердца и мурашках на коже, надеясь, что спокойствие наступит само собой.

— Мне казалось, ты хотел меня видеть.

— И слышать воду. Люблю ее журчание. — МС с трудом приподнял руку над столом. Пластмассовые конечности манекена плохо поддавались командам, и жест вышел медленным и неуклюжим. — Тебе больше не страшно.

— Я выросла.

— Я не о тебе. Тебе-то как раз не по себе быть тут.

И вновь он сбил с продолжения, одной лишь фразой введя собеседника в ступор и безмолвие. Успешная коммуникация срывалась в пропасть обрезанного моста.

— Как ты узнал, что я здесь работаю? Вернее, что это и вправду я?

— Это несложно. Ты похожа на отца, — многозначительно проговорил МС. Или никакого намека в словах не скрывалось, и в Мантисс просыпалась паранойя.

Хельга прищурилась. Тягучие фразы и односложные реплики не располагали к продолжению беседы. Разговор хотелось свернуть. Однако именно этому позыву Хельга не собиралась поддаваться. Возможно, ее собеседник эгоистично надеялся, что она вынудит его отвечать на вопросы, показывая, как он значим для их маленького спектакля. Прямо главная звезда, вокруг которой скачут в потугах вытянуть хоть словечко. Или же МС был не в духе и передумал болтать со старой знакомой, что выглядело нелогично, учитывая, как он изводил докторов ради этой встречи.

— Я тебя совсем не знаю, и мне не о чем с тобой говорить. — Хельга подвинулась ближе к столу. — У меня есть задание, но его поручили. А так у меня всего один личный вопрос к тебе. Я его задам, а потом уйду. Не желаю тратить на такого, как ты, свое время.

— Следи за словами. Быть злым к другим — моя привилегия. Зачем ты начинаешь общение с угроз?

— Чтобы ты сразу понял, что не настолько интересен мне и не можешь все время молчать. Помни о вопросе.

— Тогда мне стоит потянуть с ответом. Логично? — В хриплом голосе МС проскальзывал смешок.

Хельга пожала плечами. Она поднялась с места и зашагала по комнате, заставляя собеседника следить за ней. Из динамиков в углу послышалась настоятельная просьба Уильяма вернуться на место, на что Хельга успокаивающе махнула рукой. Статичность усыпляла, а поскольку манекен все равно не был способен полноценно двигаться, эту задачу на себя взяла сама Мантисс. Плюс она заметила, как первобытный страх перед неизведанным и в чем-то более могущественным замораживал ее изнутри. Контроль над телом дарил иллюзию контроля над этим неприятным чувством и разбивал скованность.

— Запить горечь и умирать от жажды — не одно и то же. Тебе это должно быть известно, — прохрипел МС. — Но я не с того начал. Видишь ли, все мы судим не по реальному положению дел, а по своим впечатлениям. Ты пришла сюда с уверенностью, что не знаешь меня, но про себя думаешь, что суть давно уловила. Оттого выстраиваешь свою лестницу в небо на основании миража. Я выяснил, что ты подсказала напряженному уборщику способ блокировать неприятные эмоции, и сделал выводы о твоих успехах в определенной области. Возможно, даже о карьере. Но в действительности все это фантазии, потому что все мы — лишь множественные тени самих себя.

— И ты говоришь это, потому что…

— Замолчи и слушай, — шикнул МС нетерпеливо. — Если представить динамику изменения личности, получится, что новые тени наслаиваются на старые, но те не исчезают полностью. На выходе будет многослойный пирожок, для которого такой параметр, как время, мало что значит. Можно и дальше наматывать тряпки на убогий шест. Это настолько неидеальная система, что, существуй Бог на самом деле, он бы расплакался и сделал работу над ошибками. Следишь за мыслью? — Он знал, что напрягал объяснениями, и явно наслаждался этим. — Покопаться — так получится, что Алиса никуда и не уходила, просто отошла на задний план. Но и это своего рода мираж. Я вижу лишь мираж на месте людей, и очень скоро он развеется.

Объект говорил, как старик из архива, Нортон Барнс. Такой же уставший от жизни, воспринимающий ее превратности как брызги дождя, что неотвратимы и незначительны. Вот только МС не был доживающим свой век человеком, а так называемые миражи не блуждали вокруг него десятками каждый день, как могло быть у того же Барнса. К Манипулятору вообще никого не пускали уже давно, так что его якобы усталость от людей и тон утомленного мудреца казались неуместными. Ведь их вклад в его существование мизерный, и они не могли надоесть ему. Забавно, Маска накинула маску…

— Оттого память кажется еще более несовершенной. Все эти детальки прошлого — прах, гниль, в которой так любят копошиться низшие создания. Что в таком случае важно, если все это — незначительные пятна на и без того заляпанном полотне бытия? К чему нелепые копошения и страдания от экзистенциального кризиса, если смысла отродясь во всем этом не было?

Хельга обнаружила, что ноги сами собой приросли к полу. Она уже некоторое время не двигалась, и стесняющий мышцы холодок вновь начал одолевать ее. А ведь в помещении было не так уж и прохладно.

— Существуют тени, которые не разгоняются светом. Но в ваших беспросветных жизнях едва ли найдется место для адекватного восприятия мира. Вы не сажаете семена завтрашнего сада. О, а я мог бы описать человечество через полвека или даже сотню годов и попал бы в точку на восемьдесят процентов, — продолжил МС задумчиво. — А ведь я даже не изучал культуры мира, не проводил исследований, не составлял таблицу изменений и скачков в развитии. Мне и не положено быть в этом мире, но отчего-то, будучи таким уникальным, я знаю массу всего о чуждом мне виде. Ирония. Может, я Господь Бог? Наверное, мне бы поклонялись, если бы я этого желал. Но в мире-колесе это бессмысленно и по-своему оскорбительно. Из этих лоскутов все равно не сшить одеяла, да я и не из рукодельных мастеров. Пускай тени сами плетут себе саван. Однако любопытно, если бы я захотел стать Богом, Господь позволил бы мне занять Его место?

— Ты говорил, что его нет.

— О, ты даже не потерялась в этом потоке бреда? — усмехнулся МС. — Поразительно, но для человека, заинтересованного лишь в одном вопросе, ты слишком внимательно меня слушала. Так ли я безразличен тебе?

Хельга гневно прищурилась. Слова МС не несли глубокого смысла, хотя он мог говорить искренне. Зато Мантисс и впрямь пыталась уловить течение мысли этого странного типа. Профессия требовала от нее анализировать высказывания других людей, и из-за этой привычки она попалась в ловушку.

— То есть я должна буду вернуться за новой порцией твоей лапши? — Сложенные на груди руки выражали скепсис.

— И ты обязательно вернешься, как драная собака к кормушке. Тебе ведь платят за копошение в гнили? Само собой… Вот только мне, напротив, не захочется тебя ждать. Как я и сказал, мне всего лишь нужно было смочить горло. В твоем присутствии нет ничего важного. И ты не незаменима. Так что… — МС предпринял попытку пошевелить подвижным запястьем. Он указывал на дверь за спиной Хельги.

— Тебе скучно. Смертельно. И поэтому ты пригласил меня.

— Скучно? Мне?

Мантисс ощутила мурашки и представила захлопнувшуюся дверь. Она не успела заметить, когда выражение Маски от грустного перешло к нейтральному. Это было жутковато.

— Здание живет и дышит, у этих докторишек всегда тьма мыслей, а вокруг меня блуждают не пойманные идеи… А когда очередная зверушка отказывается приходить ко мне, я впадаю в спячку. Ты правда веришь, что мне скучно? И что ты тут нужна?

Хельгу пробрал холодок. Что-то в атмосфере едва различимо изменилось. В комнате стало неуютно находиться, а воздух недружелюбно давил. Мантисс чувствовала, что МС не врет, то есть ее просто использовали. Он всполошил весь отдел, лишил Стива и Уильяма спокойствия, чтобы проверить степень своего влияния на них и потешить самолюбие. А на самом деле он не планировал устраивать плодотворных бесед с дочерью профессора. МС уже сейчас властно отправляет ее домой, как не вовремя зашедшую в кабинет директора школьницу. Весь смысл был в самом ее появлении, а не в том, зачем она тут появилась. Пришла? Отлично, а теперь убегай обратно!

— В человеческом обществе принято отвечать за свои слова. — Хельга уперлась руками в стол. Она пыталась гневом вытеснить неприятные ощущения, которые медленно овладевали ею. — Ты позвал меня — теперь так просто не отвертишься!

— Если только ты не сбежишь раньше времени. Ну, помнишь, как в детстве, со слезами и мольбами к папочке. — МС постепенно опустил голос до шепота.

Хельга неожиданно отчетливо увидела картину из детства: перепуганный ребенок колотит кулачками в дверь, подгоняемый омерзительным удовлетворением улыбающейся Маски. Она вспомнила, как ее мучило потом осознание собственной немощности и несдержанности. Неправильно, невозможно бояться неподвижного существа! Пять лет назад ей все еще было стыдно за детские слезы, но Хельга благополучно выдрала этот шип из сердца. Ребенок ведь не может противиться вселяемым ужасам. Что там, у нее и теперь посасывало под ложечкой, хотя никто не угрожал жизни. Хотелось бы ей знать, где МС научился внушать людям такую неуверенность в себе.

— Хельга, не наклоняйся так низко, — послышалось из динамиков требование доктора Траумериха, как если бы он боялся, что неуклюжий манекен схватит девушку за нос.

— Веришь ты или нет, но я без твоих слов знаю, какой вопрос ты хочешь задать, — уже громче сказал МС. — Один из тех, что я ем на завтрак. Ты жаждешь подтверждения, чтобы обрести спокойствие в волнующем тебя деле. Поставить точку.

— Вот как? Знаешь, ты так самоуверен, что мне даже жаль тебя обламывать. — Мантисс покачала головой.

— Не увиливай. Ты можешь передумать прямо здесь, на ходу, но я все равно знаю, каким был твой вопрос, когда ты только ступила на порог. — МС вновь задвигал рукой, и эти ломанные трясущиеся движения походили на дерганья парализованного. Должно быть, собеседник Мантисс хотел облокотиться о спинку, да искусственная осанка манекена препятствовала желаниям. — Ты не поверила тому, что я сказал тебе много лет назад… сколько там, говорите, прошло? Лет пятнадцать? Давно просил докторов повесить на стену дешевый календарик, но им почему-то кажется, что он превратит меня в дьявола. Так вот, твоя проблема. Ты не поверила мне и стала копать глубже. И выкопала еще одну пыльную тайну, о которой, как ты надеешься, мне тоже известно.

— Ты совсем ничего не знаешь, — усмехнулась Хельга.

— Отнюдь. Ты пытаешься выяснить, кто твой настоящий отец. Это очевидно.

— Не стану спорить, — произнесла Мантисс. — Пытаюсь. Но мой вопрос будет не об отце. Неужели ты думаешь, что мне не хватит терпения и ума самой выяснить, кто мой настоящий отец? — она демонстративно фыркнула. — В пролете твое холодное чтение. Нет, мой вопрос о другом. Все еще желаешь выгнать меня из своих пустующих покоев?

МС внезапно притих, как если бы у Хельги получилось поставить его на место. Или он искал ложь в словах посетительницы, да только его ждало разочарование. В отличие от него самого, Мантисс, чтобы заинтриговать собеседника, не требовалось хитрить. Она била честностью.

— Тебе должно быть очень страшно…

— Я не боюсь фарфоровых масок.

–… от осознания, что я могу знать ответ на твой вопрос, — закончил фразу МС.

— Я рассчитываю на это. Чего мне бояться?

— Что ответ тебе не понравится.

— Стандартная ситуация. — Хельга вновь села и раскрыла принесенную с собой папку. — Меня попросили задать тебе ряд вопросов. По моей информации, ты должен отвечать на них время от времени, и они не меняются. И тебя это уже достало, так что последние тридцать сеансов анкетирования ты проигнорировал.

Мантисс чувствовала себя уверенней после маленькой игры с угадыванием личного вопроса, и ей казалось, что все получалось неплохо. Но что-то продолжало грызть ее. Хельга понимала, что ничего не будет складываться гладко и она попросту не видит какой-то значимой детали, из-за чего в неведомом ей соревновании на множество позиций отстает от МС… и даже от доктора Траумериха. Нужно было проанализировать каждый свой шаг, однако сейчас, находясь под пристальным вниманием, она не могла сосредоточиться на сказанном ранее.

Хельга бегло пробежала взглядом список. Он делился на четыре раздела. Первая колонка состояла из типичных вопросов о настроении. Вторая проверяла мыслительные способности. Третья — изменение внимания и состояние памяти. А четвертая должна была заставить отвечающего поделиться личной информацией, но, как знала Мантисс, на эту группу вопросов МС никогда не отвечал правдиво.

— Попробуем…

— Можешь проводить эксперименты со своими питомцами, доказывая себе с их помощью, что ты не бездарность. Я — не поле для тренировки твоей бесталанности, — злобно бросил МС, заметив папку.

— Я тоже ненавидела проходить психологические тесты в школе, — вздохнула Мантисс. И это была правда: Хельга зачастую угадывала, на каком основании они составлялись и какие результаты ждали в конце. Она решила пропустить вводные расспросы о настроении. — Ты помнишь, какое число в последний раз тебе называл доктор Амберс?

— Семьсот тридцать. Ровно столько раз тебя кидали на свиданиях ради более хорошеньких подружек.

— Не пытайся переводить агрессию на меня. Твое сегодняшнее число — двадцать восемь. В каком контексте доктор Амберс в прошлый раз упоминал слово «зеленый»?

— Что-то про зависть, — неохотно проворчал МС. Маска более не улыбалась и выглядела зловещей. — Знакомое ему качество.

— Ты помнишь, сколько тебе лет?

Это уже была колонка, относящаяся к личной информации, но Хельга надеялась замаскировать вопрос под проверку памяти. Конечно, с ним это не сработало. После долгого молчания МС она продолжила:

— Или как тебя зовут?

— Следи за словами.

— Ты уже говорил это.

— Нет, я говорил другое.

Мантисс попробовала пяток других вопросов. МС вновь заключил себя в скорлупу упрямства, а после того и вовсе перестал следить за высказываниями. Уильям предупреждал, что так будет. Вопросы казались манекену бессмысленными. Да что там, даже Хельга взбунтовалась бы, если бы кто-то заставлял ее на протяжении года хотя бы раз в неделю говорить об одном и том же. Доктор Траумерих не разъяснил, какова была направленность бесконечного опроса, и, не ведая этого, дочь профессора прониклась невольным сочувствием к МС.

— Ты знаешь, что такое красота? — Она предприняла последнюю попытку.

— Точно не то, что я вижу перед собой. А ты знаешь, что такое красота?

Хельга уставилась в прорези Маски, а воображение уже рисовало цветы, природу и не облекаемые в форму знания — просто знания о чем бы то ни было. Картинки не помогали подобрать нужные слова, и она думала слишком долго.

— Ты весь день будешь задавать мне вопросы, на которые не знаешь ответы? В чем ты вообще уверена? Ты пришла сюда неподготовленной, безоружной и напуганной, чтобы мямлить по бумажке чужой список? Ты даже не знаешь, зачем это делаешь. Тебе сказали его читать — ты читаешь. А если не будешь делать этого, потеряешься еще больше. Мне противно быть здесь с тобой.

МС ее отчитывал. Хельга не желала соглашаться с его обвинениями. Она была подготовлена к сеансу и следовала своего рода плану, который начертила в уме. Лишь он не давал ей скатываться в панику отвечающего перед экзаменатором студента. И все же многое не клеилось, и неуверенность Хельги от этого росла. В котле эмоций попеременно верх брали то опасение, почти страх, что она говорит и делает какие-то совсем уж нелепые и глупые вещи, принимаемые МС за детский лепет, то гнев на грубость и несправедливые выпады этого умника, то тотальная неуверенность в своем интеллекте из-за отсутствия опыта общения с таким «запущенным случаем». Мантисс все чаще хотелось поставить точку и оборвать сеанс. Сбежать, как она это делала в восемь лет. И как предсказывал МС.

— Ладно. — Она отложила папку. — Ты не любишь хвастаться реальными заслугами, хотя самомнение позволяет тебе сочинять небывалые таланты, которыми ты стращаешь докторов. Странно, не находишь? Люди любят говорить о себе, о своих предпочтениях и знаниях. Ты же чураешься этого. Неужели твое прошлое настолько отвратительно, что само упоминание о нем расколет пол под ногами? А твои тайны до того фундаментальны и сложны, что тебе нельзя сказать нам, какой у тебя любимый цвет?

— Я не различаю цветов, глупая.

— Знаю. Поэтому вместо озвучивания каждый день новых цветов ты мог бы честно сказать, что твой любимый — светло-серый с затемнением по краям. — Хельга попыталась выдавить из себе легкую усмешку, но мышцы лица словно свело. — И уж точно не придумывать, что любишь запах разводов. Я читала в документации.

— И это ты назвала выдуманными талантами? Но я чувствовал цвета, когда завладевал горячими оболочками. Ты недоумеваешь, как я могу рассуждать о восприятии мира подобно вам, существам с телами. — Манекен попробовал наклонить голову, но шея тоже подвела. — Человеческие органы чувств пусть и не идеальны, но так многое могут рассказать об окружающем. Лучше моих собственных ощущений. Мозг — это просто шедевр и одновременно ограничитель. Но для меня он — дополнительная батарея. Побыть недолго человеком — все равно что надеть на полуслепого очки, дать полуглухому аппарат, вернуть обожженному его осязание и так далее…

Хельга рассудила, что все оказалось еще интереснее. МС не был безумцем — он являлся своего рода наркоманом, который однажды почувствовал мир через призму человеческого восприятия. И ему понравилось. Конечно, что он, по сути, такое? Маска с ограниченными функциями? Аномалия, не пригодная для полноценного существования. МС не может двигаться, различать цвета и запахи, вкусы, боль, щекотку… Разум в убогой оболочке. Ему бы поражать всех вокруг своими аналитическими способностями и мощным интеллектом, да ведь уродился же таким неправильным. Невозможным.

И опасным. Носители Маски умирали — истлевали, сгнивали изнутри. Его вмешательство неизбежно приводило к излиянию крови в мозг, и несчастным оставалось только надеяться, что в темноте они случайно не наденут фарфорового проказника вместо карнавальной маски. Скольких людей МС способен убить, чтобы проникнуться потрясающими впечатлениями через чужие тела?

Зато теперь Мантисс стали очевидны пронизывающие само нутро взгляды собеседника, когда у нее начинала чесаться рука, или появлялась потребность похрустеть пальцами, или нога просилась быть перекинутой через колено. Столь естественное поведение, которое зачастую не запоминается и даже не замечается людьми, было чуждым МС. И виделось манящим кусочком пирога, который он почему-то не заслужил.

— Ты живешь ради этих ощущений? — Хельга решила зацепиться за откровенность собеседника, который так редко говорил о себе. Вряд ли он поведал ей что-то новое, и о его пристрастии доктора наверняка знали. И все же…

— Я живу, потому что больше ничего не предложено на выбор. Но слушать разглагольствования о смысле жизни тебе вряд ли интересно. Твое призвание — подбадривать уборщиков, на большее ты не способна.

— Ты уже проехался по всему, что только мог: моей внешности, талантах, умственных способностях. Кончай с этим! — Хельга не удержала на привязи сердитый порыв. — Никто не станет слушать вещь, пусть и болтливую. У тебя нет прав в этом мире, нет привилегий, и можешь не кичиться своей сообразительностью.

— Ты сейчас точно обо мне говорила? По-моему, вы, люди, живете в обществе на похожих условиях. Серьезно, о каких правах ты толкуешь? — весело отозвался МС. — А привилегии… Смех! Они отрубают вам голову вместе с совестью. Власть ограничивает спокойствие. Подчинение ограничивает таланты. И вы заверяете, что это я живу под замком. Может, отсутствие привилегий и прав в вашем обществе делает меня на порядок свободнее и счастливее вас, бегающих в колесе хомячков?

Хельге было все сложнее выносить его скрипучий голос и самолюбивую позицию. Ей хотелось ожесточенно поспорить с ним, и в то же время она сдерживалась, чтобы не сорваться и не потерять контроль над собой и ситуацией. Она видела, что спотыкалась на каждой фразе, которые МС благополучно оборачивал против нее. Это сбивало, раздражало и уводило ее все дальше от спокойной и устойчивой позиции, в которой Хельга должна быть непоколебимой и невозмутимой, как скала. У нее ничего не получалось.

— Да будет тебе известно, что я тут не только для подбадривания уборщиков, — процедила она.

— Ради меня? Давай, признайся. Тебя впечатлило мое выступление в детстве и с тех пор тянуло обратно как магнитом. Уж точно не призвание привело тебя сюда. И не предсмертное желание папочки, чтобы доченька пошла по его стопам. Да и не вышло бы ничего. Профессор Мантисс был слишком дотошным и закрытым. Тебе до него — как героическому персонажу до спокойной старости. Как жаль, что его убила всего лишь болезнь.

Конец ознакомительного фрагмента.