Прими мой облик

Алин Пак

Мужчина спускается в подземное метро и становится свидетелем того, как ребёнок попадает под поезд.Чуть позже его обвинят в убийстве, а детские воспоминания приведут к безумным догадкам.Придётся противостоять СМИ, собственной семье, а главное ЕЙ — Ламии, существование которой невозможно доказать.

Глава 4: Если она реальна?

— Я требую адвоката и звонок родственнику, — заявил Роберт еще час назад.

После стадии отрицания наступила агрессия, а сейчас парень полностью погряз в отчаянии.

Из комнаты допросов его перевели в камеру, которую назвали «временной» — но с каждой минутой ему казалось, что здесь придётся провести вечность.

Он сидел на жесткой койке, которая никогда не сравнилась бы с любимой кроватью — рядом валялся его серый пиджак — скомканная альтернатива подушки.

Парень с давних пор, когда был арестован за вождение в нетрезвом виде, запомнил вязкий запах полицейского участка, специфику грязной тюрьмы. Уже тогда вкус страха лишения свободы обосновался на кончике языка, но с нынешней проблемой он бы не сравнился, будучи слишком сладким.

От тюремного холода быстро отвыкаешь, атмосфера становится чужой.

Мысли будто шрамы — точно не исчезнут, даже после смерти.

Стивен Уиллис от души посоветовал подписать чистосердечное, повторяя: «Произошел не несчастный случай, а убийство. Против Вас имеется неоспоримое доказательство».

В первые двадцать минут Роберт пытался не паниковать, напоминая: «Я точно этого не делал, я стоял на противоположной платформе.

Но запись с камер видеонаблюдения не оспорит даже лучший адвокат в стране.

Какова жизнь в тюрьме?»

Ведь просидев час за решеткой, он уже начал скучать по свободе. Что же будет ждать вдали от социальной жизни? Жизни?

Всего за час он начал сомневаться в собственной невиновности, беспрестанно вспоминая испуганные, осуждающие лица, рельсы и человеческую плоть — будто блендер не доделал свою работу. Мясорубка. Одним же словом, кухонный комбайн.

(Похоже на викторину: выбери более подходящий бытовой термин для названия этой картины).

— Я ведь не делал этого. Я не убийца.

Сорок пять минут назад ему показали запись с камеры видеонаблюдения и задали риторический вопрос: «Хотите сказать, это не вы толкаете Кэти Тейт?»

Тогда Роберт и умолк, больше не пытаясь себя оправдать.

Уиллис же красочно описал всю трагичность случившегося, продолжая намекать на чистосердечное.

В один момент он был готов подписать любой документ, закричав: «Я согласен!», лишь бы кошмар закончился.

Единственным спасением был Моррис: «Дядя поможет, он мне поверит». Он помог и при первой проблеме с законом.

Но пострадали не уличные гидранты или чьи-то газоны — умер человек, как завтра же уточнят во всех газетах и новостях: «маленький ангелочек».

Страшнее оказаться вдали от общества или же стать его врагом?

Хотелось верить, что Моррис приведёт своего адвоката, можно сказать члена семьи — Эндру Хэмптон.

Она бесстрашная женщина. С легкостью поставит на место любого, кто пойдет против её клиента. Ей принадлежат многочисленные победы в ходе судебных разбирательств, начиная с недвижимости и мошенничества, заканчивая убийствами второй степени.

— Эндра сможет помочь. Она может всё, — чуть было воскликнул он, пока оптимистичный настрой не упал, подобно жухлому листу с дерева глубокой осенью.

На свете нет всемогущих людей. История знает тысячу случаев, когда под арест попадали вовсе не виновные.

Бедные или богатые — все отвечают перед законом, перед неидеальной системой, которая не на редкость способна допускать мельчайшие ошибки, ведущие к немыслимым последствиям.

Наверное, такова его судьба. Пусть он и ненавидел это слово, считая, что каждый сам управляет своей жизнью.

Может, такова его карма? В подобное он попросту не верил, не находя слову смысла.

Сидя за решеткой он убедился в своей неправоте. Мы управляем не всеми аспектами жизни.

Осталось гадать, какой вердикт вынесет Эндра Хэмптон. Гнусные мысли вели к двум предложениям, которые разрушат его надежду на справедливость навсегда: «Я советую подписать Вам чистосердечное. Иного пути нет».

Не имея юридического образования, он знал одно важное правило: обязательно должно быть доверие между адвокатом и клиентом.

Если его не возникнет? Если Эндра ему не поверит и будет считать виновным?

И даже если его дело просмотрят десятки адвокатов, сможет ли хоть один поверить в невиновность Роберта при существовании той треклятой записи с камер?

Вспоминая «неоспоримое доказательство», парень сам начинал сомневаться. От одной мысли, что ему придётся доказывать свою правоту адвокату, затылок сводило болью.

Как говорить о том, в чем сам не уверен?

Глупо. До ужаса глупо не верить в свою невиновность. Глупо и безответственно.

Он чувствовал себя взаперти, без сил и пространства. Без возможности уйти, заснуть, думать о чем-либо другом.

Клетка ощущалась не на теле, а на душе. Прутья из ледяного железа непереносимо сдавливали, не давая кричать и плакать.

И хуже терзающих мыслей лишь воображение, которое не прекращало воспроизводить, подобно назойливой пластинке, минуты на рельсах.

— Я не убивал её. Я не способен на убийство.

Как жаль, что порой люди способны на многое.

Никто не может сплошь управлять своей жизнью, но некоторые считают, у них есть возможность устраивать самосуд над другими. Человечество может стремиться к идеальности, но жестокость, маразм не остановить.

Вся его жизнь перевернулась в один миг, кризис на работе был забыт, а «семнадцать» стало обычной цифрой.

На собственную просьбу «мыслить трезво», он был готов засмеяться, умоляя лишь о возможности напиться вдрызг.

Он и впрямь истерически засмеялся, заметив, как тихо вокруг.

Лишь его хохот ударял по стенам глухим эхом, что напомнило о клетке.

Его брови повалились на глаза, уголки губ опустились. Вновь наступила какая-то напряженная тишина.

Будто сейчас от стен отшатнётся эхо, но только уже не его. Парень начал оглядываться, собственная паранойя настораживала.

— Зачем ты сделал это? — девичий бархатный шепот доносился отовсюду: бегал по стенам и расхаживал по потолку.

Обомлев от страха, парень перепрыгнул с койки на холодный пол, поспешив забиться в угол.

— Здесь никого нет! — грудь будто охватило пламя. Хуже тюрьмы — только психбольница.

— Зачем ты сделал это? Толкнул меня, — голосок тут же сорвался, начиная хныкать.

В другом углу камеры он увидел очертания маленькой девочки, которая ручками пытается спрятать лицо, утереть горькие слезки. Она казалась такой настоящей, живой:

— Робби, зачем ты так поступил?

— Здесь никого нет, — еще быстрее бормотал он, закрывая глаза. — Здесь никого нет.

Его руки обняли ноги, голова упала на колени.

«Может, всё это сон, кошмар? На самом деле меня не обвиняют в убийстве?» — когда отчетливо слышны шаги в твою сторону, убеждения работают чертовски плохо.

Почему это происходит? Почему мертвец идет в его сторону, плач реалистично режет слух?

— После персиковых закатов, Робби, — говорила она, стоя над ним. Вот-вот малютка коснётся его плеча. — Ты же прекрасно знаешь, что будет дальше? Мы начнём считать звезды, пока сами не станем ими.

В нос забилась удушающая вонь гнили. Распахнув испуганный взгляд, он увидел не девочку, а развалившийся кусок червонной плоти, местами гниющий, жестоко объеденный насекомыми. На придавленной голове осталось две-три пряди длинных волос. Грязная ткань, нечто, похожее на платье, свисало до мертвых пят, подметая собой пол.

Пытаясь сдержать крик, что было практически невозможно, его руки по локоть обхватили голову, пальцы вцепились в темно — рыжие волосы.

Истошно выкрикнув:

— Почему я не могу вырвать глаза?!

В ответ тишина. Плач прекратился, кровь исчезла. И Роберт обрадовался, пока не осознал странность своих слов и вскочил с холодного пола, задаваясь вопросом:

— Что, если она реальна?