Столпник и летучие мыши

Алина Скво, 2023

Что остаётся делать молодому отшельнику, если змей поганый губит всю округу? Сможет ли столпник отринуть религиозные догматы и стать настоящим борцом за освобождение Руси? Несмотря на то, что меч кладенец давно проржавел, последнего коня буланого ещё в Великую Отечественную задрали на мясо, а единственный богатырь – кузнец из соседней деревни боится даже мышей, столпник при всех отягчающих обстоятельствах включается в опасную операцию по ликвидации гада. Не случайно на своём пути он встречает постоянных представителей Межгалактической Организации по устранению сил тьмы на Земле. Одолеет ли несостоявшийся монах врага человечества? Сказка ложь, да в ней намёк! Добрым молодцам урок.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Столпник и летучие мыши предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← Глава первая

Глава третья →

Глава вторая

…С утра Симеон во всём новом сиял, как свежая копейка. С неописуемой радостью он клал поклоны и пел псалмы. Его детскую улыбку увлажняли тихие слёзы. Намедни он всю ночь не сомкнул глаз, печалуясь, а под утро задремал без сновидений. Пробудился, когда солнце уже начало припекать и… О, чудо! У изголовья он обнаружил аккуратно сложенную, совершенно новую одёжку, какую носят только в Пасхальный день. Штаны из крепкого сукна были синие. Косоворотка из выбеленного льна просвечивала по краям прошвой. Горловина, окантованная кумачовой вышивкой, застёгивалась на перламутровую пуговку. А какие сапожки! Ну, прямо, царские: мягкие, просторные, пахнущие свежей выделкой, тёмно-бордовые, с железными набойками и золотым тиснением по голенищу. Глядя на них, Симеон воскликнул праздничным голосом: «Вот как Отец меня любит! Все нужды мои восполняет. Теперь точно знаю, что сын я ему. Сын!» И слёзы радости резво покатились в пропалённую солнцем бороду.

Решение у молодца возникло такое же твёрдое, как уступ, с которым он за три с лишком месяца почти сросся. За время беспрестанной борьбы с погодной стихией мышцы его затвердели, что камень. Мысли набрали скорость катящегося с горы булыжника. Даже в его лазурном взгляде появился суровый доломитовый оттенок.

Симеон Неправедный мухой слетел на землю, оправил рубаху и задал было своим стопам направление в сторону соседней деревни, где жил кузнец-богатырь, гнущий подковы одним пальцем, — звать его на дело ратное. Но не успев сделать и шага, вдруг он обнаружил прямо перед собой трёх статных, белолицых, черноглазых красавиц. Девицы удивили столпника необычной для деревенской местности внешностью и большим сходством между собой. Он подумал, что у него троится в глазах от переживаний и рискованного спуска с горы.

Девы были одного роста, вокруг белых шей вились тёмные косы с алыми лентами. Их ладные фигуры облегали дорогие платья цвета грозового неба, тонкие талии стягивали красные кушаки, по широким подолам и рукавам вились лиловыми плетями замысловатые узоры. У каждой на указательном пальце правой руки было по яхонтовому перстню, а в волосах аметистовые, в виде бабочек, гребешки. Симеон поначалу растерялся, не зная, как держаться перед высокородными девицами. Он онемел, словно во рту опять каменный кляп вырос. Но, осознавая, что отшельнику не гоже подобострастие выказывать перед смертными, какого бы они ни были сословия, он уважительно, но и одновременно с достоинством кивнул девушкам господского вида. Те ответствовала ему глубоким поклоном, и Симеона это несказанно удивило, потому что баре никогда не кланяются мужикам. Та, что была справа, сказала негромко и мелодично:

— Здравия Вам, добрый человек. Откуда путь держите?

Бывший отшельник, взглядом припав к лицу говорившей, поднял согнутую в локте руку и указал пальцем на небо:

— Оттуда, — сказал он тихо и не очень уверенно.

Девица, что стояла посередине, сморгнула и, как показалось Симеону, насмешливо покривила пунцовые губы.

— А куда, если не секрет, Вы держите путь? — собеседница опустила взгляд с дремучей головы послушника на его сапожки и на миг обнажила яркие острые зубы.

Не ища ни внутреннего сомнения, ни внешнего подвоха, Симеон, как на духу, излил душу первому, кто захотел его излияния услышать. Про змия, про беды, чинимые им, про своё столпничество, про Марфу. Он не догадывался, что сёстрам, внимающим ему, все новости известны лучше его самого и что они давно за ним следят.

— Как зовут Вас, молодец?

— Мать с отцом Семёном записали. А братство кличет меня Симеоном Неправедным.

— А как Вас по батюшке?

— Филиппович.

— Очень приятно, Семён Филиппович. А мы — сёстры. Меня зовут Лили, я самая старшая, — девушка положила правую руку на сердце. Потом она тронула ту, что была посередине, — Это Мими — сестра средняя. А вот наша младшенькая — Фру.

Лили протянула ладонь, и узорчатый рукав распахнулся во всю ширь серо-лиловым крылом. Она посмотрела на сестру, и снова сверкнула зубами.

— Фру такая непоседа, никогда не застанешь её на месте. То она в горах, то в лесу, то на речке, то в деревне.

Девушка порозовела и склонила голову. Семён залюбовался ею, как цветком, и невидимая личинка закопошилась в его сердце. Он подумал, что никогда не видел этой девки в деревне. Почесав темя, озадаченный столпник поклонился случайным знакомым ещё раз, теперь уже в пояс:

— Откуда родом будете, красавицы? В нашей округе я таких, как вы, не примечал. Видать, из городских.

— А вот и нет. Мы здешние.

— Вернее сказать, вездешние. У нас повсюду есть места обитания, — прочирикала Мими, игриво моргнув агатовым глазом. Лили степенно кивнула. Фру поглядела украдкой.

В голове парня заворочались домыслы: «По всему видать, очень богатые эти сёстры, коли у них повсюду дома имеются. Какие у них чудные имена… И речь… Наверное, эти девушки — английские миллионщицы. Или французские. Но это не важно, потому что для Бога все равны».

Опасаясь выглядеть глупо, он не стал задавать вопросов, да и не пришлось, потому что Лили, положив белую руку на грудь, сказала душевно:

— Приглашаю Вас, Семён Филиппович, в нашу скромную обитель.

Яхонт на пальце вдруг закипел ало, распыляя свет, заморочил Семёну голову. Лили развернулась и с подолом в руках зашагала вдоль ручья. Остальные гуськом двинулись за нею. Вскоре, подойдя к трёхсаженному валуну, подпирающему скалу, девушка тронула глыбу перстнем. Та, разделившись на четыре равные доли, разверзлась, точно пасть исполина-паука, и выставила зубья торчком навстречу путникам. Чёрная дыра дохнула на Семёна могильной сыростью, неизвестность пришибла, и холодная, как талый снег, струя потекла по позвоночнику в праздничные штаны.

— Прошу, — сказала Лили, нарисовав рукою в воздухе хлебосольный жест.

Послушник застыл с открытым ртом, лихорадочно думая, что вот сейчас ему придётся войти в преисподнюю. Мельничьи сапожки, казалось, вросли в грунт, и ничто не могло бы сдвинуть парня с места, если бы Фру не тронула его ладонь. Столпник очнулся и решил, что если чему бывать, то тому не миновать.

— Лиха беда начало — есть дыра, будет и прореха, — Семён поглубже вдохнул и отчаянно шагнул внутрь.

Паучья пасть сомкнулась.

***

Они оказались в узкой кишке тёмного и холодного ущелья. Обрывы с обеих сторон вздымались так высоко, что было неясно, где их конец. Только голубая нить неба над головой давала Семёну надежду, что глубина горной трещины имеет предел. Удивляясь и ужасаясь, он шептал себе под нос: «Преисподняя. Как есть преисподняя…» Казалось, ещё недавно здесь разыгрывалось грандиозное трагическое событие. Толпящиеся в скорби большие и малые грешники были взболтаны, точно крупа в кипятке, и процежены через сито. Отверстия в камне, имеющие размеры греха невеликого, пропустили сквозь себя и далее, к небесам, мелких неправедников. Грешники же покрупнее застряли, да так и остались в стенах коридора. Семён, будучи молодцем не из робкого десятка, шарахался от окаменелых локтей, коленей, затылков, челюстей, торчащих из скальной породы, и истово крестился.

Лили не обманула: девичьи палаты оказались весьма скромными. Она вела группу сквозь круглые отверстия из одной пещеры в другую, потом в третью, и так далее. Каменные стены сплошь в рытвинах и зазубринах уходили ввысь, сливаясь в купола, снабжённые двумя, тремя или одной отдушиной. Свет, солнечное тепло и птицы, проникая внутрь, немного оживляли мрак. Семён задумался, впервые сетуя на свою дремучесть: «Неужто горы, на которых я отшельничал почти четыре месяца, были полыми внутри? Воистину, чудны дела Твои, Господи… Ничего-то в жизни дальше деревни я не видел и ничего-то я не знаю…»

Четвёрка двигалась в полном молчании. Слышен был только далёкий птичий гам и шорох камней под ногами. Послушник представлял, что скоро они преодолеют внутренность горы, и перед ними явится дворец, либо терем. Ну, на худой конец, широкий господский двор. Но Лили вдруг остановилась посредине просторной пещеры, точно ей надоело бродить без цели. Симеон огляделся и не увидел ничего примечательного. Всё та же голая каменная внутренность, испещрённая нишами, лунками, козырьками и вертикальными бороздами. На миг парню показалось, что он внутри гигантского яйца, поставленного на «попку» и пробитого сверху клювами заботливых родителей, которые ждут не дождутся появления птенца. С небесной выси, точно глаза Бога, смотрели два продолговатых окна.

Старшая оглядела просторную «залу» и сообщила приветливым голосом: «Пришли. Располагайтесь как вам будет угодно». Она нагнулась и тронула пол кольцом. Тут же каменная плита, разделившись на четыре части, поехала в разные стороны прямо под ногами послушника, и тот, как перепуганный кот, наткнувшийся на змею, с воплем отпрыгнул прочь.

Таращась на могильную яму в полу, Семён наблюдал, как из прорвы восстаёт невиданных размеров великолепный, овальный, беломраморный стол и сообразно ему стулья с высокими гранёными спинками. Когда «явление стола народу» свершилось, Лили знакомым жестом пригласила всех занять места. Мими быстро прыгнула на стул с одного боку. Фру неторопливо уселась с другого, аккуратно расправив подол. Гость стоял в нерешительности.

— Что ж вы, Семён Филиппович, не присаживаетесь? Прошу вас отобедать с нами.

Хозяйка указала белой ладонью на место во главе стола, а с противоположного его края, напротив, разместилась сама. Осторожно примостившись на краешек стула, столпник подивился: «Никто и никогда ещё на «вы» и по имени отчеству меня не величал. Что бы это значило?» Но спрашивать было не с руки. Он вздохнул украдкой, засомневался, что пиршество состоится. Со дна пустого желудка до самого горла подкатило желчное раздражение: «Хорош обед, ничего не скажешь. На столе ни корки хлеба». Тут воображение его разыгралось, он начал размышлять о том, сколь много разных кушаний могло поместиться на такой необъятной столешнице. В голове его, как и в прошлых видениях поплыли: прозрачное заливное, щи с клёцками, карпы в сметане, блины на масле с зернистой икрой, вареники с вишней, сбитень¹¹, молочный кисель и, конечно, монастырский квас с пенкой по краю ковша. Он вздохнул и подумал, что спит в каменной ложбинке на столпе и снова видит сон, в котором ему придётся без меры поглощать снедь, после чего голова гудит, как пустой жбан, а в животе волчья стая.

Минуты две все сидели молча. Сёстры, сложив на коленях руки и выпрямив спины, неотрывно смотрели на послушника. Тот, глотая голодные слюни, ощупывал взглядом пол, любопытствовал, как неподъёмная громадина могла выйти на поверхность. Лили и Мими смотрели на гостя с насмешливыми улыбками. Фру, хмурясь, поглядывала на сестёр укоризненно. Потом она демонстративно поднялась и, надув губки, легонько ткнула перстнем в центр стола. И снова Семён был ошарашен той же ловкой проделкой. Прямо перед его глазами обозначились и раздвинулись створки. На поверхность одно за другим выплыли и заполнили стол яства, о которых он только что мечтал и кои милы сердцу каждого русича.

Разнопёрая дичь на серебряных с бирюзой блюдах; пузатые медные ендовы¹² с медами; серебряные ставцы¹³, из-под крышек которых вырывался дух стерляжьей ухи; золотые резные стояны¹⁴, переполненные восточными сладостями. Вся столешница грянула царственным сиянием. Столпник заметно повеселел и потер руки, готовый вооружиться столовыми приборами. И, пока пиршество не началось, он, отбросив ложный стыд, полез под стол изучать механику. В тот же миг аромат кушаний вытащил его из-под стола за уши.

Помолившись, Семён принялся уминать угощение за обе щёки так одухотворённо, что сестры, глядя на него, не смогли удержаться от возгласов восхищения. Скучившись, они заговорщицки шептались.

— Крепкий мужик.

— Богатырь.

— То, что надо.

— Воин.

Семён молотил желваками и похвальбы не слышал. Насытившись, он поглядел на те блюда, которые так и не были тронуты, равнодушно. Губа хоть и не дура, а язык-то — не лопата. Потом парень от всего сердца возблагодарил девушек и за оказанную ему честь, и за угощение. Сёстры, улыбаясь, кивали головами. Сами-то они не ели, только делали вид. Мими тронула перстнем стол, и сосуды в обратном порядке отправились в разверстый мрамор. Фру достала из рукава ажурный платочек и принялась его нервно теребить. Старшая неспешно поднялась и, по-королевски возвысившись над столом, обратилась к послушнику. Она говорила твёрдо, с расстановкой, делая в нужных местах ударения:

— Многоуважаемый Семён Филиппович! Мы, — на этом слове она развела руки, указывая на сестёр, глядящих на Семёна неотрывно, — постоянные представители Межгалактической Общественной Организации на Земле, изучив обстоятельства, сложившиеся в данный момент времени на планете вообще и в подведомственном Вам Разумихине в частности, приняли решение ввести Вас в курс дела.

Размякший после обеда Сёмка хлопал соловыми глазами, ничего не соображая. Вся кровь вкупе с мозгами в сей момент пребывали в области желудка. «Вздремнуть бы», — он зевнул, откинулся на спинку прохладного стула и разбросал под столом варёные ноги.

Лили продолжила:

— Проведя анализ ситуации, мы пришли к единодушному мнению, что Ваша кандидатура оптимально подходит для участия в операции по ликвидации змея.

Последнее слово шилом воткнулось в расслабленный Сёмкин зад. Парня подбросило на мраморном седалище, как на ретивом коне. Вскочил, в груди занялся огонь, кровь закипела. Какое уж тут пищеварение!

— Что вам известно про змия?! Где его логово?!

— Спокойнее… Сначала выслушайте. Не вдаваясь преждевременно в подробности, начну с самого главного.

Симеон опустился на стул, и жилы в нём натянулись, как бечева. Сглотнул, наклонил лохматую голову, упершись взглядом в стол, бросил на мрамор кулаки и напряг слух. Лили завела руки за спину, замаячила, мягко печатая шаг. Теперь слова ложились перед парнем чётко и разборчиво, точно золотые монеты на прилавок.

— Как показала разведка, змей — это, на самом деле, змея. В данный момент тысячелетнего отрезка времени самооплодотворяющаяся особь семейства драконьих поменяла пол и готовится стать матерью. Период созревания детёнышей составляет двадцать один день. Сегодня змея заложила кладку яиц. Если гадину вместе с гадёнышами вовремя не уничтожить, то…

Лили прекратила шагать и развернулась лицом к Семёну так резко, что коса, лежащая на груди, со свистом улетела за спину. Взгляды их схлестнулись. Сощурившись, она упёрлась руками в стол, выгнула спину и вытянула шею, от чего стала походить на кошку, готовую к броску на врага.

— То что? — пробормотал столпник. Он слушал речь Лили ещё внимательней, чем воскресную проповедь, и старался не упустить ни единого слова.

— То всё… Русь постигнет воцарение династии Нагов со всеми вытекающими последствиями. Гибель родонаселения русичей. Разорение земли русской. Поэтому…

Пока Лили говорила, она истово припадала к столу, то сгибая, то разгибая руки в локтях. «Совсем как молитвенница», — подумал инок и прогнал негодящую мыслишку вон. Когда девушка смолкла, он уже смекнул, к чему идёт дело, хотя точный смысл заковыристых слов был ему не до конца ясен. Над его темечком тучей нависла большая пауза. Симеон инстинктивно заёрзал, завертел головой, как бывало на столпе, когда ливень только-только начинался, и первые капли мокро щёлкали по носу и щекам. Понимая, что от ненастья никуда не деться, он стойко дожидался неминуемого полного погружения в злобно-холодный водяной шквал. Тело уже самопроизвольно содрогалось, хотя ещё ничего не происходило.

— Не-не-не! Я — никто. Непутёвый послушник по прозвищу Неправедный. Можете у игумена Порфирия спросить. Уж он-то всю правду про меня скажет…

Между Лили и Семёном возник провал молчания. Сёстрам очень хорошо была известна человеческая природа, поэтому они просто ждали, когда парень выпустит пар. Тот разжал кулаки, растопырил пальцы и затряс ими над столом так, точно они только что угодили в кипяток. Голова, грудь, весь торс заколебался, рукава косоворотки затрепыхались, как девичьи платки в хороводе. Он возопил:

— Не могу я! Не умею подковы гнуть! Нету у меня ни меча-кладенца, ни коня буланого!

Сёстры терпеливо ждали. Послушник перестал трясти руками, сложил их на груди крест-накрест и спрятал пальцы в подмышках. Он набычился, взбугрил переносицу и, кривя душой, ловко ввернул слова Порфирия, которые ещё вчера приводили его в бешенство:

— Рази хватит мочи простому мужику по своему хотению, да по собственному изволению змия завалить?..

Помолчав, Симеон высвободил правую руку, поставил палец торчком, задрал бороду, приподнял брови и негромко заявил:

— Это по силам только Отцу Небесному.

Не успел он договорить, как Мими вскочила, топнула ногой.

— Экий вы, Симеон Филиппович, болв…

Старшая хлопнула ладонью по столу, заглушая последнее слово. Метнула из-под бровей в сестру камень раздражения. Младшая скомкала и отшвырнула от себя платок, нахмурилась. Мими притихла и, как послушная ученица, села на место. Морща нос, она ехидно закончила фразу:

–…бо-о-ольшо-о-ой вы человек! Одним словом — сто-о-олпник.

Фру, молчавшая до сей поры, вдруг выкатила тёплое, как летнее яблочко, слово, обращаясь к Лили:

— Почитаем?

Та кивнула. Девушка вспорхнула, подлетела к стене, приложила к ней тыльную сторону ладони. И опять поверхность раздвинулась, образовалось квадратное отверстие. Выплыла шухляда с пухлым кованым сундучком внутри. Семён подошёл помочь, рукава столпника и девы слились, взгляды тоже.

Тяжеловесная поклажа была размещена в центре стола. В сундуке оказалась Библия. Об этом послушник догадался по оттиску креста на кожаной сторонке. Но как же она отличалась от своей Острожской сестры! Размеры её были весьма велики, а вид многозначителен. Тусклые металлические углы и жуковины не были чищены, как минимум, сто лет. За многие годы фолиант приобрёл цвет святых мощей. По его краям виднелись костяные накладки с мутным слоем на поверхности. Была ли то пыль, или чад инквизиторских костров? По трём сторонам размещались тёмно-бордовые продолговатые камни, подёрнутые вековой поволокой. Четвёртый выпал, и пустая лунка показывала зубы, напоминая оскаленный рот грешника, провалившегося в ад.

Медные ремни перетянули Писание поперёк, впились в кожу. Библия была окована прочней, чем римские рабы, что влачили свою позорную жизнь в серебряных рудниках. От переплёта и палевых страниц, пропитанных жиром и кровью животных, веяло тленом. Монахи-чернокнижники, корпя над нею дни и ночи, мечтали дважды заложить душу дьяволу за право обладания тайным смыслом, сокрытым между строк. В ней, как величайший алмаз под надёжными замками, лежало Слово, спрятанное жадными до власти священниками. Никто из простых прихожан не смел читать Книгу.

Снова в ход пошёл яхонтовый перстень, замки щёлкнули — и Слово раскрылось. Вдруг пергаментные листы были подняты неведомой силой и стали переворачиваться сначала медленно и тяжеловесно, а потом всё быстрее и быстрее, поднимая ветер и пропадая из виду так же, как исчезают спицы в колесах, если телега катится с горы. Внезапно движение страниц прекратилось. Мякоть Книги распалась на две части, причём левая доля оказалась значительно толще правой. Все склонились над фолиантом, точно боясь прозевать появления самого Духа Святого из глубины, оттуда, где сгиб.

Лили осторожно тронула остриём ногтя страницу и, склонив по-птичьи голову набок, ощупала Семёна оценивающим взглядом. Она прикинула на глазок его умственные способности и приказала: «Читайте!». Молодец промямлил: «Не хочешь ли знать, неосновательный человек, что вера без дел мертва… Соборное послание святого апостола Иакова. Глава двадцатая, стих два». Сёстры наблюдали за реакцией парня. Брови у того полезли вверх, потянули за собой кожу век, глаза округлились и застыли, челюсть упала. На минуту наступила полная тишина, нарушаемая лишь далёким птичьим граем. Первой оцепенение прервала Мими. Она вскочила со стула, пренебрегая правилами этикета для девушек из приличных домов.

— Мерт-ва-а-а! Мертва без дел вера-то, — повторила она дважды, широко раскинула руки и слегка присела, точно собралась танцевать «верёвочку». Под платьем обрисовались растопыренные коленки. Этот понятный каждому простолюдину жест под названием «пшик» предельно ясно донёс до Симеона смысл сказанного. Пшик — это ничего, пустота, напрасный труд.

— Включайте мыслительный процесс.

— Чего?

— Думайте.

— Это, стало быть, я зря три с лишком месяца молился, аскезу держал?

Симеон почувствовал, как его ужалила обида. Но так как от неё он лишь крепчал, то, неожиданно для сестёр воскликнул: «Как так?!» — и треснул в сердцах кулаком по мрамору стола. Послышался шлепок, точно счастливая мамочка любовно прошлась ладонью по розовым ягодицам младенчика. Фру ахнула. Мими хихикнула. Лили по-доброму улыбнулась:

— Не напрасно, Семён Филиппович, не напрасно. Но молитв недостаточно. Абсолют ждёт от вас действий.

— Чего?

— Бог ясно сказал через Слово, что молитвы не работают без конкретных поступков.

— А что же делать?

— Проявлять активность.

Мими, расхаживая туда-сюда, хлестнула Семёна по щеке словами, как барчуковыми перчатками:

— Разве у вас нет глаз? Вроде бы и голова на месте. Видели написанное в Слове? Вы что, Библии не доверяете?

Симеон почесал затылок так рьяно, что лохмы, свисающие на плечи, вздыбились и нависли над глазами. Он вспыхнул, набычился, зыркнул на Мими из зарослей волос:

— Доверяю! Только раньше я этого стиха не видел.

Голос Лили как нельзя вовремя плеснул в разговор успокоительную струйку и погасил опасную искру. Она проворковала мягко, как и положено старшей сестре:

— Что ж, так бывает. Иногда человек не видит того, что находится у него перед глазами.

Обхватив себя руками, Симеон поглядывал на сестёр недоверчиво. Всё происходящее с ним выглядело весьма неправдоподобно. Он подумал, что спит в каменной ложбинке на столпе и возблагодарил Господа за чудесный сон. Ему хотелось запомнить все детали видения, чтобы потом, после пробуждения, было о чём вспоминать: и мрачные пещеры, и чудных девушек, и стол, полный снеди, и невиданную Книгу.

А Книга жила собственной жизнью. Листы снова взвихрились и опали. И снова Лили коснулась пальцем текста. Симеон, замерев, надул губы. Вдруг он ожил, прилип глазами к фолианту, налегая грудью на стол, прочёл уже не шёпотом, а в полный голос:

— Потому что Бог производит в вас и хотение и действие по Своему благоволению. К филиппийцам, глава вторая, стих тринадцатый.

Лили положила тонкую руку на мужское плечо. Крепкие мышцы на спине в знак протеста заходили ходуном, освобождаясь от мягкой женской силы.

— Семён Филиппович, признайтесь, как на духу: вы хотите змея уничтожить?

— Да куда мне? Не богатырь, не сдюжу. Да и кладенца у меня нету. Ни меча, ни коня буланого, — продолдонил Неправедный зазубренный урок. — Да и не могу. Ить я послушник, монашествовать вознамерен.

— Вот именно. В Вашей воле как монашествовать, так и выйти из скита. Почему бы Вам не попробовать себя в ратном деле? Потом определитесь и с родом деятельности, и с карьерой. Сейчас главная проблема — змей.

— Говорю же тебе, милая девушка, не богатырь я, — заканючил Сёмка. Ему казалось, что лучше, чем кузнец из соседней деревни, никто с гадом не справится. Он опять хлопнул кулаком по столу. — Надо в соседнюю деревню идти, звать кузнеца на бой ратный. Вот кто настоящий богатырь! Одним пальцем подковы гнёт.

Неожиданно заговорила Фру. Шелковистый голосок ласково коснулся ушей. Но то, что Семён услышал, ему не понравилось.

— Он, конечно, богатырь, но трус первостатейный и для ратного дела не годится. Представьте себе воина, который испугался летучей мыши, заполз под лавку и пищал оттуда «чур меня, чур». Это я видела собственными глазами.

И пока Неправедный соображал, где это Фру могла увидеть кузнеца, ползущего под лавку, Мими взвилась, закружила вокруг Симеона, как ласточка, взмахивая рукавами-крыльями.

— Включите логику! Человек создан по образу и подобию Божьему? Да! Богу всё возможно? Всё! Правильно я говорю?

— Всё верно.

— Тогда откуда сомнения? Когда вы, Семён Филиппович, на гору лезли, что заявили монахам? Что вы чадо Божие, и что Он вас никогда не оставит.

Думы бывшего столпника с трудом ворочались, точно их пережёвывали и никак не могли пережевать беззубые челюсти. Только что полученные знания медленно подвигали монолиты канонических догм. И, наконец, Божьи откровения уложились-таки в черепной коробке Семёна. Он вскинул голову и внезапно для самого себя раскатисто грянул:

— Пр-р-р-равильно!

Камни в ответ загудели, птицы в вышине смолкли. Сверкнув резцами зубов, Лили по-мужски потёрла руки, как будто только что состряпала выгодную сделку. Приобняв за плечи сестёр, она энергично подытожила:

— Вот и хорошо! А теперь разрешите, Семён Филиппович, продемонстрировать наши хоромы. Уверена, что Вам у нас понравится. Будьте как дома и располагайтесь по своему усмотрению.

С этими словами она повела группу из «банкетного зала» наружу, а молодец подумал: «Что тут может понравиться? Пещеры как пещеры…»

***

…Никогда Семён не мог помыслить, что в шаге от его «столпа» в горных недрах живёт необычайная красота земли русской. Ошарашенный гулом водопада, сбитый с ног щедрым светом, столпник присел на тёплый камень и зажмурился. После пещерной тьмы он какое-то время был слеп, ладонь невольно прикрывала глаза, но слух уже погрузил его во что-то фантастическое. Расплющив веки, он глубоко вдохнул, да так и замер, пришибленный великолепием.

Шатёр естественного происхождения весь просвечивал, как рядно, прожжённое углями. Озерцо в центре манило, играя тенями, бликами и золотыми рыбками. Столб воды, падающий откуда-то с неба, блестел под солнечными лучами, как дамасская сталь. Отвесно ударяя в камни, он взбивал водяную пыль, сверкающую мириадами радужных искр. В носу у Семёна защипало, в горле что-то вспухло, и всё тело изнутри распёрло, точно переполненные вином мехи. Столпник задышал искристой смесью, зажурчал невольными возгласами и… прослезился. Так ему было хорошо, что душа по-птичьи затрепыхалась и запела.

По периметру шатра росли шары тровантов¹⁵ с целым выводком каменных детишек. Крупные продолговатые жеоды¹⁶ переспели и лопнули, показывая зёрна фиолетовых кристаллов. Плющ, чудом укоренившийся в углублениях камней, повсюду проложил ветвистые малахитовые тропки. Озёрный бережок был усыпан тихо светящимися опалами, и Семёну казалось, что вся пещера — это сердоликовый купол, беспрерывно сочащийся солнечным молозивом.

Девушки с удовольствием наблюдали за столпником и улыбались. Им нравился этот большой ребёнок, сильный муж, простой честный человек. Они были уверены, что он справится с заданием, если, конечно, постарается.

— Вот наша купель. Здесь, Семён Филиппович, вы можете принимать ванну. А это ваша спаленка, — Лили указала на небольшое отверстие, в которое можно было попасть, только став на четвереньки.

Семён рыбкой нырнул внутрь и ахнул. Небольшое, круглое, как тыква, помещение с маленьким «окошком» вверху было сплошь устлано коротко вьющимися травами. Они пружинили и ласкали в полумраке сладко пахнущим сиреневым цветом. Столпник упал ничком и почувствовал себя младенцем в колыбели, которому ничего, кроме мамкиной титьки, не надо. И когда он уже почти растворился в лиловом мороке, до него донесся смех и говор сестёр:

— Отдыхайте, Семён Филиппович.

— Встретимся за ужином.

— Приятных снов.

Бывший послушник и будущий воин встрепенулся и, прогоняя марь, поспешил туда, где были водопад, свет и голубая, как глаза Марфы, купель. Быстро обнажившись, Симеон подпрыгнул и вонзил гибкое тело в синеву озера. Долго плавал, распугивая рыбок, плескался, а потом, покачиваясь на воде, смотрел на парящие в воздухе радужные водяные капли и думал, что такого чудесного сна, как этот, он ещё никогда в жизни не видывал. Позже, зарывшись в травянистую постель, попытался зацепиться за хвост пролетающей мысли: «Ах, какие у неё глаза! За такие глаза я бы…», — и провалился в бездну…

…А в это время три летучие мыши, глядя из каменной расщелины в темноту, разминали крылья. Они приготовились охотиться на скальных тараканов.

— Наконец-то поем с аппетитом, а то эта человеческая еда в горло не лезет.

— Привыкай, Мими. Скоро и не таким придётся оскверняться.

— Во имя всегалактической гармонии, дорогая Лили, к пыткам подобного рода я готова.

— Фру, ты сегодня сама не своя, точно тебя заперли изнутри.

— Хи-хи! Тут всё предельно ясно: любовь-морковь.

— Ладно тебе. Грех смеяться над чужим горем. Приготовиться! Атакуем с трёх флангов. Один, два, три. Йо-хо

Глава третья →

← Глава первая