Столпник и летучие мыши

Алина Скво, 2023

Что остаётся делать молодому отшельнику, если змей поганый губит всю округу? Сможет ли столпник отринуть религиозные догматы и стать настоящим борцом за освобождение Руси? Несмотря на то, что меч кладенец давно проржавел, последнего коня буланого ещё в Великую Отечественную задрали на мясо, а единственный богатырь – кузнец из соседней деревни боится даже мышей, столпник при всех отягчающих обстоятельствах включается в опасную операцию по ликвидации гада. Не случайно на своём пути он встречает постоянных представителей Межгалактической Организации по устранению сил тьмы на Земле. Одолеет ли несостоявшийся монах врага человечества? Сказка ложь, да в ней намёк! Добрым молодцам урок.

Глава третья

Плаксивый апрельский день, один из тех, что так характерны для средней полосы России, погрузил город в водянистый студень и абсолютное уныние. На улицах и площадях, в скверах и парках не было ни души и, если бы не свет в окнах и витринах домов, то можно было бы подумать, что все умерли.

— Угораздило же тебя воткнуться в этот чёртов локдаун. Не могла ты, что ли, сигануть в любой другой век? Только я покинул этот двадцать первый — и вот, пожалуйста, снова то же самое болото. Ведь и ты тоже родом из него. Не надоело?

— Мими, не начинай, пожалуйста. Откуда вышли, туда и пришли. По крайней мере, окружающая обстановка не вызывает у нас таких потрясений, как у Семёна Филипповича. Я выполняю распоряжения господина куратора. Ведь ты же приняла без возражений приказ быть одной из трёх сестёр. Так сказать, женской особью. Надеюсь, и в этот раз твоё самолюбие не пострадает. Знаешь ли, мы люди подневольные.

— Люди… Хи-хи…

Две юные статные девы в крутом прикиде томились в сумрачной обшарпанной хрущёвке. Чёрные кожаные шорты поверх лосин, в тон им широкие, точно с мужского плеча, косухи, ботфорты на низком ходу, тёмные стрижки под ноль, шипованные браслеты придавали их пикантной красоте внятный оттенок агрессии. Любой, столкнувшийся в тёмном переулке с этими девушками бойцовского вида, не смог бы усомниться в искренности их намерений. Имидж соответствовал тому непростому и, без преувеличения, опасному заданию, которое выпало на их долю в данный временной отрезок.

Столпник, которого Лили настойчиво именовала Семёном Филипповичем, никак не соглашался отправляться на поиски буланого коня и меча-кладенца в Тридевятое царство, Тридесятое государство. И, хотя девицам с грехом пополам удалось вырвать у него согласие на битву с гадом, он был непоколебим в уверенности, что и меч, и конь надёжно запрятаны в соседней деревне, где живёт богатырь-кузнец, гнущий подковы одним пальцем. Сёстрам пришлось, как телка на привязи, тащить парня в пункт телепортации — заброшенный колодец на окраине Разумихина. И, если бы не подбадривающие улыбки Фру, к духовному лицу пришлось бы применить волшебный пинок.

Исполнительная группа во главе с Лили удачно сиганула в передаточный пункт на пути следования к цели. Получив дальнейшие инструкции от господина куратора, они готовились к добыванию нового кода телепортации для очередного сига. Но, как это частенько бывает, что-то пошло не так. Роскошная профессорская квартира, расположенная на третьем этаже элитного дома, на карте местности обозначалась как точка сборки. Она стала прибежищем для отважной четвёрки на сутки с небольшим и была поспешно покинута, причиной чему явилась примитивная оплошность, которая по плечу только самому отъявленному остолопу.

Семён по незнанию оставил кран в ванной незакрытым в тот злополучный час ночи, когда прекратилась подача воды. Он не догадывался, что системой заведует некая человеческая сущность, которая включает и выключает водный поток нажатием кнопки. Сёма знал, что ручьи в окрестных лесах Разумихина текут беспрерывно, сами по себе, никем не управляются, никуда и никогда не исчезают. Это незыблемое правило никто не смел нарушать своим неосторожным вмешательством. Он не понимал, что водные ресурсы в городах двадцать первого века весьма ограничены и требуют экономии. Оказавшись вдруг в новой действительности, он смотрел на всё младенческими глазами, всего дичился, был неловок и нечаянно попал впросак.

Ночью команда уснула, а на рассвете кран разразился струёй такой силы, что скоро входная дверь уже сотрясалась от ударов кулаков и каблуков соседей. Звонок верещал беспрерывно, на лестничной площадке раздавались истеричные вопли жильцов и ядрёный мат сантехника. Постоянное Представительство Межгалактической Общественной Организации на Земле совещалось недолго, — примерно три секунды. Оно приняло решение, что Лили и Мими отправятся на новое место дислокации, которое укажет господин куратор, а незадачливый Столпник, не обладающий сверхспособностями, в сопровождении Фру отправится следом.

Наконец, дверь под напором внешней силы распахнулась, дюжина потных мужиков и баб ввалилась в профессорскую квартиру и разом смолкла при виде бородача в окружении трёх сексапильных девах. Какая-то шарообразная тётка, по виду бухгалтер на пенсии, пропищала: «Профессор, вы дома?» Откуда было взяться в сей момент профессору в собственной квартире, если он уехал на пээмжэ в Англию ещё год назад? Пенсионерка, по-видимому, не обладая логикой, пропищала снова: «Где вы, профессор? Покажитесь». В ответ последовала тишина. Она повисла в воздухе дамокловым мечом и затем под истеричный возглас «Хватай разбойников!» рухнула на головы незадачливой четвёрке, всё вокруг взвихрив. Толпа ринулась побивать симпатичных бандиток и волосатого грабителя, наскакивая на мебель и сметая всё на своём пути.

Вдруг перед их носом две девушки, быстро устремились к потолку и превратились в нечто, напоминающее пернатых. Мгновенно, так, что никто ничего не понял, крылатые создания прошмыгнули на улицу прямо сквозь застеклённое окно. Нападающие, словно наткнулись на невидимую стену. И остолбенели. Затем бросились прочь, вопя пуще прежнего. Бегущие застряли в дверях, спрессовавшись в одну живую визгливую пробку. Они молотили руками и ногами, теряя тапки, пуговицы, воротники и клочья волос. Жильцы со всех ног улепётывали от «нечистой силы», точно от неё можно было в самом деле спастись в своей спальне, укрывшись с головой под одеялом. Две клуши, парализованные ужасом, повалились на пол, точно кули с картошкой. Они лезли к выходу, мыча и цепляясь за пушистый ворс профессорского ковра, а товарки изо всех сил тащили их за шиворот. Всего через пятнадцать секунд путь к отступлению был свободен. Семён и Фру взялись за руки и, никем не притесняемые, в полной тишине покинули явочную квартиру, аккуратно прикрыв за собою дверь…

***

…Второй день Лили и Мими маялись в бомжеватом жилище какого-то бедолаги — то ли инвалида, ограниченные возможности которого поспособствовали чтению книг, то ли сумасшедшего писателя, по-собачьи преданного литературе. Об этом свидетельствовали высоченные — во всю стену — стопки книг, создающих вид такого себе интерьера. Владелец квартиры, как сообщил господин куратор, давным-давно покоился на кладбище. Это подтверждал многолетний слой пыли на убогой обстановке. Тем не менее, усопший имел многочисленных родичей, которые могли, как это часто бывает, совершенно внезапно объявиться, и тогда снова придётся бежать.

Жилище содержало две небольшие комнаты. В меньшей, когда-то выполнявшей роль спальни, стояла голая железная кровать. Над нею на хлипком гвозде висела плачевного вида шестиструнная гитара, готовая в любой момент сорваться со стены. Больше в комнате не было ничего, если не считать дырявых штор с рюшами, в складках которых войлоком утрамбовалась пыль. Облупленные рамы и подоконник говорили о старом, очень старом, но прочном строительном фонде. Обои отсутствовали. Обшарпанные стены ещё в прошлом веке были выкрашены в канареечный цвет и свидетельствовали о нестандартном мышлении обитателя квартиры.

В другой комнате чуть большего размера стоял огромный круглый стол из настоящего дерева, с такими мощными ножками и столешницей, точно он был призван служить великанам, а не прогрессивным гражданам, чьих физических усилий едва хватало на вынос мусора. Рядом ютилась одинокая совдеповская табуретка. В одном из углов пряталось тощее кресло с узкими деревянными подлокотниками и провисшим, как гамак, сиденьем.

Среди этого убожества совершеннейшим чудом являлся дубовый во всю стену комод царских времён с резными дверцами и створками. Причудливые ручки в виде птичьих головок крепились к многочисленным шкафчикам, задвижкам и замочкам. Этот раритет был так забит книгами, что между ними не осталось ни единой щели — неотъемлемого прибежища для городского таракана. На верхних и нижних полках, в шухлядах для столовых приборов и белья, в застеклённом боксе, где некогда стояли винные бокалы, в секретере для деловых бумаг — везде в несколько слоёв лежала добротная, в хорошем переплёте советская литература.

Мими скуки ради рылась в содержимом библиотеки, не переставая восхищаться разнообразием книг. Каждый раз подходя к огромному, как крейсер, комоду, она повторяла с различными вариациями один и тот же патетический монолог:

— Каков раритет! А?! Шика-а-арно! Откуда этот изыск? Не был ли сей библиограф потомком дворянского рода? Ты посмотри-и-и, посмотри-и-и, это же Большая советская энциклопедия! Когда ось планеты упадёт на девяносто градусов, то интернет исчезнет, как будто его и не бывало. И тогда… Лили, ты слышишь меня? Тогда эти старые книги, отдающие желтизной, станут величайшей драгоценностью. За них будут биться несчастные сапиенсы, оставшиеся в живых. Каждую страницу, добытую в боях или найденную в руинах городов, начнут беречь, как семейную реликвию. Их спрячут в тёмных беспросветных ларях, чтобы случайный луч солнца не коснулся дражайшей святыни и не оставил на ней жёлтый след тлена. Если, конечно, в тот временной период ещё будет светить солнце. Хи-хи.

В голое окно тоскливо и обречённо глядел город. Неожиданно траурную тишину осквернил костыльный голос репродуктора: «Граждане! Во избежание угрозы возникновения пандемии новой бараносвинтусной инфекции просьба всех оставаться на своих местах по месту пребывания. В случае неповиновения к нарушителям будут применены меры всяческого воздействия».

Лили, сидевшая в кресле вся скрючившись так, что коленки, задранные до головы, заслоняли ей лицо, вскочила и подбежала к окну. С высоты пятого этажа она увидела медленно ползущий по середине дороги серый, как и всё вокруг, автозак с мигалкой, сверкающей новогодними огнями. За ним следовали чёрные муравьиные фигурки с автоматами в руках.

— А-а-а… Вот и тараканы повылазили.

При этих словах Мими, сидевшая на мосластом табурете, раскинув ноги и чертя источенным кухонным ножичком фигурки на обшарпанном дощатом полу, оживилась и радостно воскликнула:

— Где тараканы? Где?

Она бросилась к подруге, пытаясь по её взгляду определить местонахождение обожаемых насекомых. Но через минуту разочарованно и сердито плюхнулась на прежнее место и, нервно ковыряя половицу, зажужжала:

— Прикалываешься? Я есть хочу! Вторые сутки без малейшего тараканчика во рту!

— Ха-ха-ха! Тебе нужно быть воздержаннее в желаниях. Ведь нас отправили на Землю не для прогулки. Дали второй шанс, даже вернули память о прежней жизни.

— Ну-у-у, это только йоги могут не есть годами. Им вообще твёрдая пища вредна. Если тебе так хочется, пожалуйста, поглощай воздух и солнечную энергию. Приятного аппетита. Но мне такая диета не подходит. Если же говорить о втором шансе, то не совсем понятно, зачем Демиург нам его дал. Было обещано, что, выполнив задание, мы продолжим жизнь на Земле в нынешних аватарах. Только что мне делать с этим шансом, если он ничего не значит без столпника? Без него мы никто и ничто. Ведь змия только он может зарубить. Или кто-то другой из человеческой расы. А мы пока что не люди, а лишь заготовки под будущие личности.

— Да. Но на нас лежит вся ответственность. И не говори, что ты этого не понимаешь.

— Понимаю, и ещё как! Но ведь для спасения народа нужен лучший экземпляр, героическая личность. Я считаю, что столпник не годится. Где ты только отыскала этого недотёпу? Нельзя было выбрать кого-то более продвинутого? Если бы не промах этого лохматого тюфяка, то мы бы сейчас спокойно готовились к операции, отсыпались на мягких тёплых постелях, принимали ванну, выуживали тараканов из мусоропровода, а вечером я играла бы… играл бы на профессорском рояле при свечах и наслаждался воспоминаниями прошлого… Вот где они с Фру шатаются до сих пор?

Лили в который уже раз за последние сутки провернула перстень на среднем пальце правой руки кристаллом внутрь, приложила ладонь к уху, точно морскую раковину, и прислушалась. Потом вернула перстень в исходное положение и протяжно вздохнула. Мими сделала вид, что не услышала вздоха. Она насупилась и нервно задёргала ногой.

— Выбор сделан путём исключения множества случайностей. Результат мог быть иной — другой человек, другая страна, поскольку у каждой народности есть свой змей. Но программа указала на Семёна Филипповича, поэтому назначение получил он. Даже наш высочайший куратор не имеет полномочий вносить изменения в алгоритмы, чтобы интегрировать вероятность. Так что, голубушка, я тут ни при чём.

— Не называй меня голубушкой! — вспыхнула Мими. Она вскочила, опрокинула табурет, истерично затопала ногами и затрясла кулачками, как испорченный пятилетний ребёнок.

— Ну, ладно, ладно… Голубчик… Так лучше? — осторожно промолвила Лили, округлив глаза и сделав ладонью мягкий успокаивающий жест.

Помолчали. Мими пригвоздила себя к табурету и продолжила ковыряние лаги с особым остервенением. Но вскоре она зло отшвырнула нож и занялась пролистыванием очередной книги, лежащей на голом столе рядом с армейскими крагами, мутным гранёным стаканом и алюминиевой миской с окаменелым содержимом на дне. Она делала это так нервно, что от взлохмаченных страниц, точно пар от пирога, поднималась густая пыль. Лили спокойно наблюдала за кипением своей подчинённой. Потом, препроводив хмурым взглядом удаляющийся автозак, задумчиво протянула.

— Да-а-а-а… Видимо не напрасно мы три года штудировали науки в классе исполнительных агентов. Телепортация, радиосвязь с верховным командованием через галактические расстояния, прохождение сквозь стены, мгновенная трансформация телесной человеческой оболочки в мышиную и обратно. Уроки мы усвоили отлично… Вот только без применения кристалла достичь всего этого трудно. Так что, береги перстень…

Ни слова не говоря, Лили взмыла к потолку, мигом превратившись в летучую мышь и, сделав по комнате круг, выпала в окно. Через минуту она вернулась, неся в зубах маленький пакетик. Не успело крылатое создание обратится в деву, как Мими без единого слова благодарности схватила пакет, быстро добралась до его содержимого и, кривясь, принялась уминать картофельные чипсы, приговаривая: «Ах, какая гадость… Ну, да ладно, по крайней мере хрустят, как тараканы. Хру-хру… А ты, вижу, сыта мечтами о лучшей доле. Хру-хру… Когда всё закончится, я получу-таки на почте своих пажей. Хру. Уж мы не станем сиднем сидеть, как ленивые коты, в какой-то пыльной берлоге. Мы будем охотится со всей силой страсти! Хру-хру-хру». Пакетик быстро опустел, и настроение голодающей заметно улучшилось.

Лили улыбнулась, жестом непобедимого оптимиста потёрла руки и, подойдя к подчинённой, дружески похлопала её по плечу. Затем, выпрямившись, развернув грудную клетку во всю ширь так, что под косухой обозначились две полусферы женской груди, по-мужски засунула руки в карманы миниатюрных шортов. Она устремила взгляд в окно сквозь тупоумную архитектуру девятиэтажек, через затуманенный водянистым мороком город, поверх пригородных поселений с пригоршнями аккуратных домиков у реки. И дальше, туда, где заканчивается дождь и над каньоном реют орлы в блеске солнца, где лесные угодья густы, как лисий мех, где синие горы сливаются с небом, а небо — с морем, качающим на своей взволнованной груди баркасы. Потом она быстро повернулась к Мими и сказала с напряжённой энергией, как прыгун перед взятием высоты:

— Вот выполним задание и заживём на Земле в новом аватаре и в новом мире, где Свет объединит народы для созидания. Это будет так прекрасно!

Мими, пройдясь пятернёй по ёжику волос, вскочила, засверкав глазами и зубами, махнула рукой, точно сбросила наземь шапку перед храмом, и восторженно воспела Аллилуйю свободе и независимости:

— Что может быть прекраснее летящего вдаль байкера!? Если в твоём харлее полный бак, а душа полна помыслов о свободе, то это значит, что жизнь не напрасна! И пока в крови эстрогена выше крыши, а мышцы тверды, как камень, тебе по плечу любые трассы и любое бездорожье! Мы вдвоём с моим ретивым другом исколесили всю Русь, и не только. Грузия, Молдова, Узбекистан, Украина. Меня повсюду принимали не хуже, чем Киркорова. А девушки! Какие девушки любили меня!

— Да-а-а… Если и есть что-то стоящее в никчёмной жизни урбанизированного мужчины, то это, несомненно, — девушки. Ну, и, наверное, свобода, хотя лично я никогда не принадлежал себе. Сначала ответственный мальчик в школе, потом лучший студент в мединституте, затем кафедра, преподавание, профессура, научная деятельность, жена, семья, дети. Вся жизнь под линеечку. А как же? Долг перед обществом, которое смотрит на тебя, стоящего на пьедестале, и даже не догадывается, какого гигантского труда стоит подобное возвышение. Гранит науки, бессонные ночи, нехватка финансов, научные гипотезы и бесконечные поиски решения задач. У других же — деньги, связи, интриги, банальное воровство чужих открытий и… смотришь, они уже с пьедестала, кратно превышающего твой, плюют на твои седины. Я знаю поголовно всех презренных дельцов от науки, а они знают, что я их знаю. Жизнь кишит паразитами. Вот и захотелось… произвести адсорбцию, так сказать. Поэтому, когда африканские коллеги попросили помощи, я, как инфекционист, с радостью откликнулся.

Лили умостилась на подоконнике, опёрлась спиной на откос и, обхватив руками свои великолепные ноги, согнутые в коленях, стала смотреть вниз. Какая-то собака, мокрая и точно вывалянная в грязи, проковыляла к урне, сунула в неё нос и, не обнаружив ничего съестного, побрела к другой. Так она плелась без всякого успеха от одного дома к другому, надеясь добыть какие-нибудь объедки. Но урны были до безобразия чисты, ибо народ, пополняющий их, сидел по домам безвылазно. Собака медленно удалялась и, наконец, утонула в дожде. Больше на улице ничего не происходило. Тут девушка сдвинула брови и, сощурившись, попыталась через смеженные ресницы навести в памяти фокус.

— Постой, кажется, в твоём личном деле в графе «род деятельности» указано «художник экспрессионист».

— Всё верно. Что может быть лучше, чем жить жизнью свободного художника?! Минимум быта, максимум свободы! Если есть краски и холст, считай, что ты владеешь миром. По крайней мере, собственным миром. Всё что хочешь можно отобразить на куске ткани. Да на чём угодно! На какой-нибудь деревяшке, на булыжнике, на пустой бутылке. Но на полной, конечно, лучше.

Рот у Лили округлился и выразил недоумённую букву «о!». Девушка смотрела немигающими круглыми глазами, как Мими шагает из угла в угол и размахивает руками. Наконец коллега прекратила маячить, сунула руки в карманы косухи, взглянула на старшую и прыснула:

— Хи-хи! У тебя такой вид, точно перед тобой возник динозавр. Да, я и художник тоже, и музыкант, и литератор. Зачем себя ограничивать? Всё время заниматься одним и тем же делом — это пытка похлеще инквизиторской. Пришвин сказал: «Радость жизни в её разнообразии», — и я с ним согласен на все сто. Я малевал так же быстро, как мчал на байке, а краски при этом просто разлетались во все стороны струями и брызгами. Знатоки изобразительного искусства приближали очкастые лица к моим полотнам и, уткнув острые носы в цветистый хаос, стонали: «О-о-о! Гениа-а-ально! Это новый Поллок. Нарочито вульгарное сочетание красок — явный Матисс. Ах! В компоновке цветовой гаммы и стремительности линий проявляется незаурядная личность автора». А я крутил пальцем у виска и думал, что все они чокнутые, если принимают пятна и подтёки, которыми я щедро сдабривал дырявые тряпки, за подлинное искусство.

История моих холстов примитивна до неприличия. Сначала из экономии, а после для прикола я собирал на задворках овощного магазина ветошь, в которую превращались многажды употреблённые мешки. Не стараясь придать им хотя бы прямоугольную форму, я марал их самыми дешёвыми бытовыми красками. В течение пятнадцати минут «шедевр» был готов. За такое дурачество хорошо платили. Иностранцы раскупали моё наглое тряпьё и заказывали новое. Но потом мне это наскучило, и я послал всех к чёрту. Всех — коллекционеров, искусствоведов, музейщиков, поклонниц. Я просто завёл байк и умчал навстречу ветру. И, кстати, вовремя, потому что вино и сомнительные друзья начали меня одолевать.

— Завидую, — вздохнула Лили, — такой насыщенной жизнью можно гордиться.

— Жизнью — да, но не смертью. Она у меня была дурацкая. Когда я достиг возраста Христа, то решил уединиться в лесу, у озера, подальше от города. Захотелось тихой жизни. Обзавёлся подругой и маленьким домиком у озера. Мы были абсолютно счастливы: удили рыбу, плавали, носились по лесу, читали умные книги, играли на рояле в четыре руки и даже пописывали тексты, которые самоуверенно считали весьма неплохими. Когда я хотел было уже всерьёз заняться литературой, мне вспомнились слова Чехова: «Бездарен не тот, кто не умеет писать повестей, а тот, кто их пишет и не умеет скрыть этого». Я не хотел потратить бездну времени, сидя за столом, и вкладывать титанические усилия в мизерный талант, чтобы в конечном итоге стать настоящим графоманом. Так было и с музыкой. Когда-то я подавал надежды, но… Короче говоря, через год счастливой жизни мне снова всё осточертело, и я удрал от тишины, книг, музыки и любимой женщины.

Мими смолкла, вздохнула, уронила голову. Лили тактично молчала, ожидая окончания рассказа. За окном снова гнусаво загудел транслятор, нагоняя тоску. Грустный день, как тяжёлый больной, страдальчески чах и умирал. Казалось, ещё немного, и его опустят в могилу вместе с живыми людьми, запертыми в бетонных клетках. Неожиданно на улице зажглись фонари, чему Лили удивилась и обрадовалась.

— Ну, вот, уличное освещение заработало. В кране есть вода. Отопление, правда, на нуле, но зато электричество не обрезано, можно зажечь лампочку.

— Давай ещё немного посидим без света. И давай, в конце концов, познакомимся, сказала Мими и, подойдя к старшей, протянула руку, — Сергей.

Лили обхватила ладонями тонкую кисть, затрясла её, кивая головой и улыбаясь:

— Михаил Иванович. Очень, очень приятно. Ты, Серёженька, не переживай, Семён Филиппович и Фру выпутаются из любой ситуации. Обязательно.

Глядя на то, как утонувшие в дожде фонари отчаянно подавали признаки жизни, слабо обозначившись двумя идеальными шеренгами мутных пятен, Мими спросила:

— Слушай, Михал Иваныч, как тебе в женском аватаре, костюмчик не жмёт? Хи-хи. Мне вот как-то не комильфо. Нервный тип с шилом в заднице и без определённой цели, не способный нигде нагреть себе место, в теле юной альтруистки — это гендерный конфликт. Излишняя чувствительность мне понятна, поскольку я — сплошная натянутая струна. Но потребность в пажах — это что, недостаток поклонников в прошлой жизни? Я выписал… вы-пи-са-ла новую партию ушанов и желаю её получить во что бы то ни стало.

— Нет, нисколько не жмёт, аватар как на заказ шит, никакого отторжения. Я даже испытываю профессиональный интерес к тому, что чувствуют дамы в той или иной ситуации, и сравниваю со своим мироощущением. В прошлой жизни я так до конца и не изучил организм слабого пола, не услышал его глубинных струн. Теперь мне точно известно, что лечение одного и того же заболевания у мужчины и женщины не может быть одинаковым в силу различной психосоматики. Выражение «все болезни от нервов» верно на сто процентов. Вот только нервная организация у полов разная, а это в медицине не учитывается. Женская значительно тоньше и ярче… А что случилось с тобою? Как ты оказался на небесах?

— Давай сначала ты.

— Ну, хорошо. Как я уже сказал, африканские коллеги пригласили меня в качестве инфекциониста посодействовать в борьбе с эболой. Я этим ужасно заинтересовался, так как имел под своим началом от Министерства здравоохранения лабораторию. Мой коллектив воспринял приглашение с большим воодушевлением. Ведь опыт, полученный на полях сражений с неизведанным вирусом, стал бы трамплином для новых идей и экспериментов. Ребята окружили, жали руки, благословляли на «дело ратное». Это взбудоражило, захлестнуло с головой. Никогда не забуду их лиц! И я решил лететь.

Проформы ради мы писали отчёты о банальных штаммах гриппа, но втайне изобретали средство от всех абсолютно болезней. Я планировал рассекретить наше открытие, которое защитило бы Центральную и Западную Африку от эпидемии. Супруга держала двери и кричала: «Ты полетишь только через мой труп! Дикари съедят тебя!». Но я, в буквальном смысле этого слова, перешагнул через неё, лежащую в истерике у порога, и помчал в аэропорт, прижимая к сердцу драгоценный чемоданчик. Если бы я поступил иначе, то перестал бы себя уважать.

Самолёт приземлился за час до симпозиума, на который я тут же отправился со встречавшей меня делегацией врачей, фармацевтов, дипломатов, журналистов. С огромным вдохновением я читал доклад. Он произвёл фурор. Профессура, представители правительства, общественность, пресса, телевидение — все были на взводе и, как губка, впитывали информацию. Зал аплодировал мне… не мне, нам, — стоя. Боже правый! Это был лучший день в моей жизни. И пусть не врут потребленцы, эти тупые ходячие колбасы, надутые висцеральным жиром, что счастье неуловимо и необъяснимо. Я испытывал его по-настоящему, физически! После конференции меня буквально носили на руках! Потом ещё в течение получаса я давал интервью всем, кто хотел его получить. На банкете меня потчевали по-царски. Бессонная ночь, усталость от перелёта, нервное напряжение дали себя знать, и мне пришлось откланялся. Как только я добрался до номера гостиницы, то, не раздеваясь, упал на кровать и уснул, как убитый… а утром не проснулся. Среди ночи моя душа, блуждающая по гостинице, видела людей в масках, как они крадучись пробрались в мой номер и стащили заветный чемоданчик.

Мими слушала, подперев ладонями голову. Она вздохнула, шмыгнула носом и потупилась. Лили спрыгнула с подоконника, подошла к подруге и, потискав её за плечи, промурлыкала в манере сказочника Оле-Лукойе, подытоживающего историю, в которой, как обычно, всё заканчивается очень хорошо:

— Не грусти, дружок, я сделал то, что хотел сделать — отклонился от траектории, прочерченной для меня под линеечку от самого рождения. Когда мужчине далеко за пятьдесят, то хочется немного пошалить. Кажется, мне это удалось! Жена, насколько мне известно, в конце концов возгордилась мною и теперь хранит все журнальные вырезки, где упоминается моё имя. А дети… Серёжа, у тебя есть дети?

— Нет у меня ничего. Прожил жизнь впустую. Сына не родил, дерево не посадил, даже дом построил не я. Занимался подражательством, ни в чём не достиг совершенства, никого не спас. И погиб нелепо в результате ДТП… А что написано в моём личном деле?

— Преждевременный переход в небытие вследствие проявления экзальтации, превышающей нормы допустимого порога, что привело к потере контроля над автотранспортным средством и внезапному отделению божественной субстанции от повреждённой материальной оболочки. Там ещё указан твой инвентарный номер, но я его забыл.

Лицо Мими выразило сначала недовольство, потом удивление, а потом она безудержно расхохоталась. Согнувшись в три погибели, девушка конвульсивно выдавила:

— Ока… Ока… Оказывается там… Ха-ха-ха-ха! — она направила указательный палец в потолок. — Есть свои крю… крючко… творы. Вот это да! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха! — подхватила Лили.

Полный жизни смех щедро и солнечно разлился в заброшенной мрачной квартире. Голоса весело зазвенели вопреки тяжёлому, как гранит, небу, придавившему город вместе с бараносвинтусом и жителями, молча дрожащими от страха. Не умолкая, Мими подскочила к стене и клацнула выключатель под толстым слоем липкой грязи. Над столом загорелась неожиданно яркая лампочка без абажура. То, что она оказалась в рабочем состоянии, и сам факт её наличествования в патроне удивил сестёр больше, чем собственное пребывание на Земле. Это развеселило их ещё больше. Девушек совершенно безосновательно охватило прекрасное расположение духа. Отдышавшись, Мими спросила:

— А что такое наша Фру? С виду этакая гимназисточка, при виде мужчины краснеет, как девственница, а на деле… Помнишь, как она крысам головы отрывала, когда эти серые паршивцы с северного склона горы ринулись на хлебные пажити.

В памяти возник крысиный поток, хлынувший в ущелье. Серая кишащая масса на глазах росла, захватывая новые уровни. Они приближались. Они исторгали запах клоаки и шум. Этот звук, ни с чем не сравнимый, парализовал мысли. Казалось, подземные тоннели, катакомбы и пещеры в один миг разверзлись и выдавили застоявшийся, густой, пузырящийся со свистом и бульканьем гной — весь крысиный род — в отместку людям и всему живому за чувство страха и омерзения к этим тварям. Мими помнила, как у неё шерсть встала на загривке, как она хотела крикнуть: «Сёстры, беда! Крысы идут!», — но не смогла выдавить ни слова. Лишь тупое мычание вырывалось из её горла. И вдруг! Фру, сложив крылья, с высоты врезалась в гущу крысиного потока. Она в клочья разрывала зверьков, вспарывала им зубами глотки и мчала по серой живой поверхности, отыскивая главаря. И, когда он был ею схвачен, она, вся мокрая от вражеской крови, взвилась со своей добычей высоко в небо и скрылась в облаке. Без предводителя грызуны в панике разбежались, крысиный поток точно сквозь землю просочился.

Вдруг Лили напряглась и замерла, прижимая палец к губам: «Ш-ш-ш… Кажется, идёт вызов», — и принялась лихорадочно теребить кольцо.

А пока она ловила сигнал, Мими насупилась, скрестив руки на груди, и в свойственной ей ехидной манере пробурчала себе под нос: «Опять этот надоедливый господин куратор будет уже в пятый раз читать вводный инструктаж, который мы и так знаем назубок. Огнестрельное, холодное, биохимическое оружие не употреблять. В рукопашной схватке применять русский стиль. Стрижки — под ноль, руки — в браслеты мяо, ноги — в ботфорты со стальными каблуками и мысками, рубин — на палец правой руки, гребень — в левый верхний карман косухи. Что ещё? Макияж в стиле «ночных бабочек». Хранилище боевых летучих мышей в нише арки сквозного дома, второго справа от места дислокации. Жертв и тяжёлых увечий среди населения не допус…».

— Фру! Семён Филиппович! Вы где!? — закричала Лили так, что стёкла окон и комода зазвенели.