В объятиях греха

Алеся Троицкая (2024)

Франция, конец XV века — эпоха инквизиции и охоты на ведьм. Я, юная послушница Мариэль де Вер, стала жертвой жестокой судьбы и собственной запретной страсти. Одна роковая ночь любви с Тристаном, молодым монахом, изменила мою жизнь навсегда. Разоблаченная и опозоренная, я потеряла все. Но самое страшное — во мне пробудилось древнее проклятие суккубов. Теперь мой поцелуй превращает мужчин в покорных рабов. Я стала орудием порабощения, опасным для всех. Лишь бегство сулило призрачную надежду на искупление.Но разве можно убежать от прошлого? Спустя пять лет судьба вновь свела нас с Тристаном. Но того пылкого юноши, которого я любила, больше нет, его сменил закаленный мужчина-инквизитор, чья цель — искоренять таких, как я. Сумеем ли мы преодолеть пропасть прошлых обид и искупить грехи юности? Или искры былой страсти разожгут лишь костер ненависти, на котором мне суждено сгореть?

Глава 8

Сознание возвращалось медленно, выплывая из вязкого тумана забытья. Первым, что я почувствовала, был запах — теплый, сдобный аромат свежеиспеченного хлеба, щекочущий ноздри и вызывающий урчание в желудке. Затем кожей ощутила прикосновение мягкого и слегка шершавого льна простыней, а слух уловил приглушенные голоса и звяканье посуды где-то за стеной.

Я открыла глаза и растерянно заморгала, пытаясь сфокусировать зрение. Надо мной нависал дощатый потолок с темными потеками и паутиной по углам. Поверхность потолочных балок блестела, будто отполированная. Повернув голову, я увидела узкое окошко, сквозь маленькие зеленоватые ромбики которого пробивался золотистый солнечный свет. Он падал пятном на дощатый пол и простенький комод у стены, на котором стоял глиняный кувшин и таз для умывания.

Сама комната была крошечной, не больше кладовки, но чистой и по-своему уютной. Похоже, это была комнатка прислуги или подмастерья над пекарней или лавкой. Узкая кровать, на которой я лежала, занимала почти все пространство, оставляя лишь небольшой проход.

Я осторожно села, опершись на тонкую, плоскую подушку. Голова тут же закружилась, в висках застучало, а тело пронзила слабость. События прошлой ночи обрушились на меня вихрем обрывочных воспоминаний. Мост, драка, ледяная вода Соны, обжигающий взгляд моего подопечного, бешеный стук сердца, боль в ногах от долгого бега по булыжным мостовым, а потом — темнота.

Я натянула на себя одеяло и только теперь заметила, что моя одежда изменилась. Мокрое порванное платье исчезло, вместо него на мне была чистая длинная рубаха из простого полотна. Кто-то позаботился обо мне, смыл грязь, переодел в сухое.

От этой мысли на глаза навернулись слезы. Сколько же времени прошло с тех пор, как кто-то проявлял обо мне подлинную заботу? С тех пор, как я чувствовала себя в безопасности?

Внезапно дверь приоткрылась, и в проеме показалась полная белокурая женщина лет сорока, с добрым круглым лицом и ярко-голубыми глазами, сияющими участием. Она внесла поднос с дымящейся миской, от которой исходил одуряющий мясной аромат, и краюхой свежего хлеба.

— Ах, слава Пресвятой Деве, вы очнулись! — воскликнула женщина с искренним облегчением в голосе, подходя к кровати и ставя поднос на колченогий табурет. — Как вы себя чувствуете, бедняжка? Напугали же вы нас до полусмерти!

Она принялась взбивать подушку и подтыкать одеяло, продолжая говорить:

— Я Эмма, жена Анри. Это мой муж нашел вас вчера ночью на нашем пороге — холодную, мокрую, без сознания. Мы уж думали, вы не жилец. Да вы не тревожьтесь, голубушка, здесь вам ничто не угрожает. Отдыхайте, набирайтесь сил, а там видно будет.

От ее искреннего радушия и непосредственности у меня защипало в носу, а к горлу подкатил комок. Когда Эмма поднесла ложку бульона к моим губам, я больше не могла сдерживаться. Слезы хлынули по щекам, капая на покрывало и на заботливые руки моей спасительницы.

Сквозь всхлипы и спазмы, давясь горячим бульоном, я начала сбивчиво рассказывать Эмме свою историю, тщательно избегая любых упоминаний о далеком, постыдном прошлом и о вчерашнем спасенном мной незнакомце. Вместо этого я поведала, что на меня напали грабители на мосту. Они отобрали мой дорожный мешок со всеми пожитками и сбросили в реку. Каким чудом мне удалось выплыть и добраться до их дома — я не знала.

Эмма слушала меня, прижав ладонь ко рту и качая головой. Когда я закончила свой рассказ, она всплеснула руками:

— Господи помилуй, какой ужас! Бедняжка, да на вас же напали! Нужно немедленно заявить в городскую стражу, пусть ищут этих мерзавцев!

Услышав про стражу, я похолодела. Допросы, расследование — это неминуемо привлечет ко мне внимание, которого я стремилась избежать любой ценой.

— Нет! — вскрикнула я, хватая Эмму за руку. — Пожалуйста, не надо стражи! Я… Я не хочу лишней огласки. Да и не смогу я их опознать, темно было. Не стоит тревожить городские власти из-за такого пустяка.

Эмма недоверчиво прищурилась, но кивнула.

— Что ж, если вы так желаете… Но учтите, здесь вам ничего не угрожает. Мы с Анри не дадим вас в обиду. Отдыхайте, милая. Вы теперь под нашей защитой.

Несмотря на измождение и жар, сон не шел ко мне. Я ворочалась на узкой койке, то проваливаясь в горячечную дрему, то вновь просыпаясь в холодном поту. Перед мысленным взором стояло лицо моего подопечного — бледное, с ввалившимися щеками и пылающими глазами. Я словно наяву слышала его сорванное дыхание и хриплый голос, твердящий мое имя.

"Он ищет меня, — стучало в висках. — Он придет за мной".

Эта мысль ужасала. Вопила от страха — беги, беги без оглядки, иначе он заберет последние крохи твоей чести и рассудка!

На исходе второй ночи жар наконец-то спал. Я лежала в полутьме, слушая ровное дыхание спящего дома, и лихорадочно размышляла.

"Я не могу здесь оставаться, это слишком опасно. Рано или поздно он найдет меня, и тогда… Тогда не миновать беды. Нужно бежать, пока не поздно".

Я осторожно поднялась с постели, морщась от боли в затекших мышцах. Босые ноги коснулись прохладного дощатого пола. Стараясь не скрипеть половицами, я на цыпочках прокралась к двери и приоткрыла ее. В лицо пахнуло сквозняком и ночной прохладой.

Внизу, в пекарне, царила тишина. Лишь угли тлели в печи, отбрасывая неверные блики на стены. Я прислушалась, затаив дыхание — вроде бы все спят.

Мое сердце колотилось где-то в горле, когда я начала красться к выходу, прижимаясь к стенам и замирая от малейшего шороха. Рубаха липла к вспотевшей спине, босые ступни зябли на каменном полу. Я почти дотянулась до щеколды на двери, когда вдруг в комнате вспыхнул свет масляной лампы, которую зажег Анри.

— И куда же вы собрались на ночь глядя, мадемуазель, да ещё в таком виде?

Голос Анри, тихий и чуть насмешливый, заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Сердце ухнуло куда-то в пятки. Медленно, словно во сне, я обернулась.

Хозяин пекарни стоял на нижней ступеньке лестницы, держа в руке лампу. Он был в ночной сорочке, седые волосы растрепались, но взгляд зеленых глаз оставался цепким и пронзительным.

— Я… Я не могу здесь больше оставаться, — пролепетала я, чувствуя, как к щекам приливает кровь. — Не стоит вам со мной возиться. Я… Я лучше пойду.

Анри вздохнул и покачал головой. Он поставил лампу на стол и шагнул ко мне.

— Послушайте, дитя. Вы едва на ногах стоите. Куда вы пойдете в таком состоянии? Вам нужен уход, отдых и хорошее питание. А у нас, слава Богу, всего этого в достатке.

Он осторожно взял меня за плечи и развернул к себе. Поймал мой затравленный взгляд, вгляделся в лицо.

— Вы чего-то боитесь, — не спросил, а утвердительно произнес он. — От кого бежите? Или от чего?

Я судорожно сглотнула, борясь с желанием расплакаться. События последних месяцев, скитания, прыжок в Сону, жар — все это обрушилось на меня с новой силой. В глазах защипало от подступающих слез.

— Я… Я не могу сказать, — прошептала я. — Но вы должны мне поверить. Так будет лучше для всех.

Анри долго молчал, разглядывая меня. А потом вздохнул и ласково погладил по спутанным волосам.

— Оставайтесь, дитя. По крайней мере, пока не окрепнете. А там видно будет. Жизнь длинная, места и времени на всех хватит. Чего бы вы ни страшились — здесь вас точно никто не обидит.

Он наклонился и заглянул мне в глаза.

— Обещайте, что не станете бежать вот так, среди ночи. Дайте себе время подумать, прийти в себя. А мы с Эммой вам поможем. Идет?

Я смотрела на этого большого, грубоватого с виду, но такого доброго и понимающего человека и чувствовала, как тает лед в моей душе. В его глазах не было ни осуждения, ни подозрения — лишь бесконечное терпение и участие.

И я сдалась. Кивнула, шмыгая носом, и позволила отвести себя обратно в комнату.

— Завтра будет новый день, — сказал Анри на прощание. — Отдыхайте. А там поглядим.

Он задул лампу и тихо прикрыл за собой дверь, оставив меня в темноте и смятении.

"Возможно, он прав, — подумала я, забираясь под одеяло. — Возможно, стоит переждать бурю, спрятаться на время. Набраться сил для новых сражений. А там — как Бог рассудит".

Веки отяжелели, и я провалилась в глубокий, спокойный сон без сновидений. Первый такой сон за много лет.

Следующим утром я проснулась от звона колоколов ближайшей церкви и поняла, что твердо решила остаться. По крайней мере — на время. Моя интуиция подсказывала, что рядом с этими добрыми людьми я в безопасности. А значит — у меня есть время, чтобы решить, как быть дальше.

Следующие дни пролетели словно в тумане. Я много спала, а в краткие часы бодрствования рассматривала убранство своей комнатки и прислушивалась к звукам, доносившимся снизу. Запахи свежей выпечки и специй щекотали ноздри, а оживленные голоса покупателей, звон посуды и скрип несмазанных петель складывались в уютную домашнюю симфонию.

На пятый день я впервые встала с постели и подошла к окну. Распахнув створку, жадно вдохнула свежий воздух, пахнущий рекой и дымом далеких костров. Узкая улочка внизу кипела жизнью. Разносчики выкладывали товар, прохожие спешили по своим делам. Из распахнутых настежь лавок неслись азартные зазывания торговцев. Все это бурлящее, звенящее, полное красок многообразие городской жизни одновременно пугало и притягивало меня.

За спиной скрипнула дверь, и на пороге показался Анри — высокий худощавый с копной седых волос и цепким, чуть насмешливым взглядом зеленых глаз. Вытерев натруженные руки о фартук, он внимательно оглядел меня с ног до головы и хмыкнул.

— Что ж, мадемуазель, гляжу, вам лучше. Эмма моя совсем от вас без ума. Говорит, руки у вас ловкие, к работе привычные. Оставайтесь у нас, сколько нужно. Присмотритесь к делу, а там — как судьба рассудит.

Он подмигнул и, насвистывая, спустился вниз по скрипучей лестнице.

Слова Анри еще долго звучали в моей голове, рождая удивительную смесь смущения, благодарности и робкой надежды. Неужели судьба и впрямь дает мне еще один шанс? Шанс начать новую жизнь, стать частью этого шумного, грубоватого, но по-своему притягательного мира?

Закусив губу, я впервые за долгое время подошла к маленькому мутному зеркалу на стене и вгляделась в собственное отражение. На меня смотрела юная женщина с огромными серыми глазами на бледном осунувшемся лице. Спутанные русые волосы обрамляли высокий лоб и впалые щеки. Но в глубине расширенных зрачков уже загорались искорки любопытства и жажды жизни.

Я глубоко вздохнула и провела рукой по лицу, будто стирая остатки слез и горестных воспоминаний. Что бы ни готовила мне судьба, какие бы испытания ни ждали впереди, я должна найти в себе силы жить дальше. Должна хотя бы попытаться. Ради себя самой. Ради обретенного смысла.

Прошел месяц с тех пор, как я начала новую жизнь в доме Эммы и Анри. За это время многое изменилось. Теплота и забота моих новых друзей, простые радости труда в пекарне день за днем исцеляли мою измученную душу. Впервые за долгие годы я чувствовала себя не беглянкой, не изгоем, а частью чего-то хорошего и настоящего.

Каждое утро я просыпалась с улыбкой, предвкушая новый день. Я помогала Эмме готовить тесто, формовать буханки, раскладывать свежую выпечку на прилавке. Покупатели, сначала с опаской поглядывавшие на меня, постепенно привыкли и начали приветливо здороваться. Для них я была просто Мари, скромной помощницей пекаря.

И меня это полностью устраивало. Я радовалась каждому дню, проведенному в труде и простых удовольствиях — дружеской беседе за ужином, теплой улыбке Эммы, шутливым подмигиваниям Анри. Мне казалось, что жизнь наконец-то наладилась.

Но, как оказалось, от прошлого не так-то просто убежать.

Утро дня Святого Иоанна выдалось ясным и солнечным. Едва рассвело, как город уже наполнился праздничным гомоном, музыкой и ароматами. Из распахнутых окон доносился аппетитный запах жарящегося на вертелах мяса и пряных трав. На площадях расставляли столы для пиршеств, а меж домов натягивали гирлянды из цветов и разноцветных лент.

Пекарня Анри и Эммы тоже готовилась к празднику. С самой зари мы трудились не покладая рук — пекли особые караваи с изюмом и орехами, плели из теста затейливые венки и фигурки. К полудню весь дом благоухал, как райский сад, а прилавки ломились от румяной сдобы.

Управившись с работой, Эмма усадила меня перед зеркалом и принялась колдовать над моими волосами и лицом. Легкими движениями она расчесала мои русые локоны, заплела в тяжелую косу и закрепила на затылке гребнем. Взбила мои бледные щеки, чтобы придать им розовый оттенок, и слегка подкрасила губы.

— Вот так-то лучше, — одобрительно хмыкнула она, оглядев меня. — Просто красавица! Сейчас и платье примеришь.

Я взволнованно закусила губу, пока Эмма помогала мне облачиться в чудесный зеленый наряд. Шелковая ткань приятной прохладой скользила по коже, а золотое шитье сверкало в лучах полуденного солнца. Талию туго стянул расшитый пояс, лиф приподнял и округлил грудь. Я чувствовала себя непривычно, словно примеряла чужую жизнь.

— Ну что, красотка, готова покорять сердца лионцев? — шутливо поддела меня Эмма, видя мое смущение.

Бросив последний взгляд в зеркало, я глубоко вздохнула и решительно кивнула. Пора было выходить в свет. Пора было начинать жить.

Уже у дверей, набросив легкую шаль на плечи, я на миг замерла в нерешительности. Страхи прошлого все еще таились в глубине души, нашептывая, что безопаснее остаться дома. Но любопытство и жажда новых впечатлений пересилили. В конце концов, разве не об этом я мечтала все эти годы — снова стать частью общества, жить обычной жизнью молодой женщины?

И я переступила порог. Вдохнула полной грудью теплый летний воздух, наполненный ароматами цветов, выпечки и ладана из ближайшей церкви. Оглядела украшенные флагами и лентами дома, веселые лица прохожих. Шум, суета и многолюдье на миг оглушили, но я упрямо тряхнула головой и зашагала вперед.

Анри и Эмма, приодетые в свои лучшие выходные костюмы, уже ждали меня у крыльца. Анри галантно подставил локоть, и мы влились в пеструю людскую реку, текущую к центральной площади. Заиграла музыка, и сердце невольно забилось ей в такт.

Весь Лион, казалось, высыпал на улицы в этот день. Богатые горожане в шелках и бархате, ремесленники в добротной шерсти, рыбаки и крестьяне в грубых накидках — все смешались в единое пестрое полотно. Я с любопытством вертела головой, разглядывая уличных актеров на ходулях, жонглеров, танцовщиц с тамбуринами.

Внезапно мое внимание привлекла небольшая толпа у прилавка ювелира. Серебряные кубки, золотые цепи и россыпи самоцветов сверкали на солнце, притягивая взгляды.

Приподнявшись на цыпочки, я пыталась разглядеть, что вызвало такой ажиотаж. И тут мой взгляд выхватил знакомый профиль. Высокий лоб, точеный нос с легкой горбинкой, волевой подбородок… Я похолодела. Это был он. Тот самый человек, которого я вытащила из Соны месяц назад.

Он стоял вполоборота ко мне, небрежно облокотившись на прилавок и рассматривая какое-то украшение. На нем был богатый камзол винного оттенка, расшитый серебром, и черные штаны, заправленные в высокие сапоги. Темные волосы, до плеч, были стянуты в низкий хвост. Рядом с ним стояли двое молодых людей, похожих на знатных щеголей. Они о чем-то оживленно переговаривались, то и дело разражаясь смехом.

Меня бросило в жар, а затем в холод. Беспомощно оглянувшись на Анри и Эмму, я дернула их за рукава:

— Прошу, давайте свернем в другую сторону! Мне что-то нехорошо…

Анри удивленно приподнял бровь, но кивнул. Мы свернули в боковой проулок, а я украдкой обернулась через плечо. И в тот самый миг незнакомец поднял голову и посмотрел прямо на меня. Его зрачки расширились, почти полностью затопив радужку. Он словно ждал этого мгновения.

Ещё через удар сердца он уже преодолел разделявшее нас расстояние, раздвигая толпу, как нож масло. Люди шарахались в стороны от стремительной тёмной фигуры, но он не замечал никого и ничего вокруг, кроме меня. Его глаза горели лихорадочным, неестественным огнем, губы подрагивали, на лбу блестели бисеринки пота.

Теперь он стоял прямо передо мной, возвышаясь, словно грозный хищник перед загнанной ланью. Жар его тела опалял даже сквозь слои ткани, наэлектризовывая воздух. В его глазах плескалось безумие вперемешку с одержимостью. Безумие, которое я породила своими проклятыми устами.

Он втянул воздух, прикрыв на миг глаза, будто желая глубже вдохнуть мой запах. По его телу прошла дрожь.

— Вот ты где, прекрасная незнакомка, — прохрипел он, и в его голосе звучала неутолимая жажда. — Я искал тебя. Каждый день, каждый час. Ты нужна мне как воздух. Иди ко мне!

С этими словами он шагнул вперёд, протягивая руки, словно желая заключить меня в объятия. Плотоядный оскал исказил его прекрасное лицо, пальцы скрючились, как когти.

Но в то же мгновение Анри заслонил меня собой, расправив плечи и глядя на барона в упор. Эмма взвизгнула, вцепившись в мой локоть.

А я стояла, как громом поражённая, чувствуя бешеное биение крови в висках и гадкий комок страха, растущий в горле. Я с ужасом осознала, что моё проклятие, похоже, лишило барона не только разума, но и всех человеческих приличий.

Анри стоял между мной и бароном, закрывая меня собой. Его поза казалась расслабленной, но я видела, как напряжены его плечи под курткой.

— Не так быстро, господин барон, — твердо произнес Анри. — Вы пугаете девушку. Объяснитесь, что вам нужно от нашей Мари?

Барон замер, тяжело дыша. Безумие в его глазах чуть померкло, и на миг я увидела растерянность, почти детскую обиду. Но в следующий момент он моргнул, и маска учтивости скользнула на его лицо, пряча лихорадочный блеск.

— Ах, простите мою несдержанность, — проговорил он куда более любезным тоном. — Просто я так давно хотел поблагодарить вашу подопечную. Ведь она спасла мне жизнь, рискуя своей собственной. Такое не забывается.

Эмма ахнула, её пальцы сильнее сжались на моём локте.

— Господи, Мари, так ты спасла барона де Вальмона? Почему же ты молчала о таком подвиге?

Краем глаза я видела, как люди начали останавливаться, глазея на происходящее. Зеваки перешептывались, тыча в нас пальцами. Знатные дамы за веерами хихикали, глядя на барона с плохо скрытым вожделением.

Барон тем временем шагнул к Эмме и церемонно поклонился, разводя руками. Его улыбка сияла, как начищенная монета.

— О, не нужно формальностей. Для мадемуазель Мари я просто Гаспар.

Эмма зарделась от удовольствия. Я почти видела, как в её голове закрутились шестерёнки. Знакомство с блестящим бароном, шанс возвыситься… Стать сплетней на устах всего квартала. Она заворковала, как разомлевшая голубка:

— Ах, господин барон, вы так добры и великодушны! Какая честь для нашей скромной Мари — быть на короткой ноге с самим бароном де Вальмоном! Ведь вы же тот самый барон, о котором говорит весь Лион? Храбрый воин, покрывший себя славой в боях? Доверенное лицо самого короля?

Гаспар рассмеялся. Смех его был подобен звону серебряных монет. Он упивался всеобщим вниманием, как иные вином.

— Вы мне льстите, мадам. Я всего лишь скромный слуга его величества, выполняющий свой долг. Но да, мне довелось повоевать за Францию и заслужить некоторую… репутацию.

С этими словами он покосился на меня, и в его взгляде снова всколыхнулось безумие. Его ноздри затрепетали.

— Я… Я не хотела привлекать внимания, — пролепетала я, дрожа. — Это вышло случайно. Любой поступил бы так на моем месте.

Гаспар сощурился. В этот миг он напомнил мне волка, принюхивающегося к кровавому следу.

— Вы бесконечно скромны, мадемуазель, — промурлыкал он, растягивая гласные. — И все же, позвольте мне хотя бы попытаться отблагодарить вас. Мой долг чести — проявить свою признательность.

Анри смотрел на барона в упор и молчал, лишь желваки ходили на его скулах. Он чуял опасность, как старый пес. Но Эмму было уже не остановить. Она сияла, как медный таз.

— Ах, господин барон, как это благородно с вашей стороны! Конечно же, Мари примет вашу благодарность. Не так ли, дорогая?

Она подтолкнула меня вперёд, к Гаспару. Тот улыбнулся, обнажив белые зубы. Клыки хищника, готового вонзиться в трепещущую плоть.

— Вы ведь не станете мне отказывать, мадемуазель? — спросил он почти ласково. Но в глубине его глаз бушевало пламя.

Толпа вокруг загомонила, глаза людей загорелись жадным любопытством. Мне деваться было некуда. Весь Лион теперь будет судачить о том, как я, простая девица, отвергла благодарность самого барона.

— Я… Я согласна, — еле слышно выдавила я, опуская голову.

Гаспар шагнул вперёд и подхватил мою руку, поднося к губам. Его дыхание обожгло кожу. Он впился в меня взглядом василиска.

— Благодарю, Мари. Я клянусь, что вы не пожалеете об этом.

И, не выпуская моей ладони, он повёл меня прочь от застывших в изумлении Анри и Эммы, прочь от толпы, в которой уже расцветали первые бутоны сплетен. Туда, где на краю площади белел полосатый шёлк его шатра.

В висках у меня стучало. Страх комком рос в горле. Боже милосердный, на что я согласилась? Но выбора не было. Я лишь молилась, чтобы моя глупость не стоила мне жизни…

Гаспар почти тащил меня за собой через толпу, то и дело оглядываясь через плечо. Безумие то вспыхивало, то угасало в его глазах, как пламя свечи на ветру. Люди шарахались с нашего пути, провожая перешептываниями и смешками.

Наконец мы достигли шатра — роскошного, из золотистого шелка, с гербами де Вальмонов на пологе. Гаспар рывком откинул полог и втолкнул меня внутрь.

Там было душно и полутемно, пахло благовониями и вином. Роскошные ковры устилали землю, вдоль стен громоздились мягкие подушки и пуфы. Посреди шатра стоял низкий резной столик, уставленный фруктами и кувшинами.

Гаспар отпустил мою руку и развернулся, преграждая путь к выходу. Теперь, вдали от посторонних глаз, его лицо исказилось страстью и неприкрытой жаждой. Он смотрел на меня, как волк на загнанную овцу.

— Наконец-то, — прохрипел он, делая шаг ко мне. — Наконец ты здесь, со мной. Знаешь, сколько ночей я провел без сна, вспоминая твои прикосновения? Твои губы, твое лицо… Это сводит меня с ума! Я пытался забыться в объятиях других, но ни одна куртизанка не смогла погасить это пламя. Лишь распалила его ещё сильнее!

Я попятилась, вжимаясь спиной в полог шатра. В горле пересохло, сердце колотилось где-то в горле.

— Месье, умоляю… Не делайте того, о чем потом пожалеете. Вы… Вы не в себе. Это морок, наваждение…

— К черту наваждение! — рявкнул он. В два шага преодолел разделяющее нас пространство и впечатал ладони по обе стороны от моей головы, заключая в ловушку своих рук. Его лицо было так близко, что я могла разглядеть лопнувшие капилляры в его глазах. — Я знаю, кто ты.

Ведьма, суккуб, искусительница… Ты околдовала меня в ту ночь. Опутала своими чарами, как только твои губы коснулись моих.