Катька. Тридцать восемь историй о любви

Алекс Грас, 2020

В этой книжке почти всегда светит солнце, а если идёт дождь – его можно переждать на печке. Рассказчик и Катька – двоюродная сестра – встречаются обычно летом, на даче. Их детство, как и книга – череда коротких историй: иногда смешных, иногда сквозь слёзы. Это история о страхах, торфяных болотах и о волшебной силе слёз. О детском соперничестве, подкреплённом взрослыми пересудами. Меряться оценками, игрушками и днями, проведёнными в больнице, количеством родительского алкоголя и качеством пойманных ящериц – к чему приводит такая привычка? В чём-то похожие друг на друга, а в чём-то невероятно разные, Катька и её сестра будут расти, меняться, проживать необходимость быть вместе и завоёвывать желание быть по отдельности. Даже если вы никогда не соперничали с сёстрами, не дрессировали кур и не думали, что ваша бабушка – инопланетянин, вы найдёте в каком-то из рассказов себя. Маленького, смелого, умного, чуткого и очень любящего. Этого себя вам непременно захочется обнять. Обнимите же.

Про липу и детей подземелья

«Значит, так, — сегодня за завтраком бабушка очень разговорчива и это по умолчанию не сулит ничего хорошего, — будете липу собирать. Две полные корзины чтоб собрали, ясно? И даже не начинайте спорить».

Мы и не пытались. Спорить с бабушкой бесполезно. Загубленный день замаячил на горизонте. Вы знаете, каково это — собирать липу? Ещё и две полные корзины?

Стоишь на эстакаде. Это такие ржавые железные штуки, они стоят у нас перед домом. На них машину можно загонять для того, чтобы ремонтировать. Бабушка говорит, дедушка их у себя на заводе стащил. Я не представляю, как такие огромные железки можно было, во-первых, стащить незаметно, а во-вторых — привезти из Москвы за триста километров к нам в деревню; но подробностями взрослые делиться не хотят.

Стоишь на эстакаде. Лучше всего босиком. Если в сандалиях стоять, в них муравьи заползают и начинают кусаться, не выловишь их оттуда. Босиком на тёплом металле стоять приятно — если с утра успеть. После полудня эстакада нагревается и мы постоянно подпрыгиваем, остужая ноги.

Стоишь на эстакаде. Сверху солнце печёт, жарко. Сбоку соседские козы пристают, им нравится на эстакаду запрыгивать, когда там мы. «А ну пошла», — пищит Катька. «Пошла, пошла!», — подхватываю я. Козы слушаются только соседа дядю Володю, который их пасёт. К сожалению, он обычно либо курит, либо спит; наши проблемы с козами его не особо интересуют. Одна слишком любопытная коза подцепляет рогом подол Катькиного платья. «Дядьволодяяяя!», — кричит она. «Что? — из-за старой ветлы в отдалении появляется лохматая голова Дядьволоди. — А ну пошла!».

Козы слушаются, но этого хватит ненадолго; скоро всё повторится.

Стоишь на эстакаде. Сверху солнце. Сбоку козы. Вокруг комары — сколько мазью не мажься, всё равно искусают, чешись потом. И липа. Эта огромная бесконечная липа, и её крохотные цветки, которых даже не видно на широком тёмном дне корзины. А таких корзин нужно две.

Мы в деревне постоянно что-то собирали. Липу. Ромашку: это ещё хуже — её велено обстригать ножницами; от ножниц на пальцах мозоли. Календулу — ноготки. Лепестки роз. Шиповник. Зверобой. Чёрную смородину. Сливы. Яблоки. Созревание этих трав, ягод и плодов делило лето на куски, отмечало его серединку (ноготки) или близость скорого конца (яблоки).

Если бабушка за завтраком говорила «значит, так» — что-то опять созрело и нам предстоит приниматься за работу.

«Как древние люди, — бурчу я. — Как дурацкие древние люди!».

«Мели, Емеля, твоя неделя, чего ещё выдумала».

Бабушке невдомёк, что в груде макулатуры на растопку у печки я недавно нашла старый учебник истории для пятого класса. Теперь я знаю всё про феодалов и про то, что древние люди занимались охотой (как дедушка) и собирательством (как мы). Но от липы это нас не спасёт.

Жёлтые цветки падают на дно корзины. Скучно. Как быстрее собирать? Если бросать в корзину по одному? Или набрать полную горсть — и потом бросать? А, может, сначала собирать вдвоём цветки в одну корзину, а потом — тоже вдвоём — в другую?

Катька не соглашается.

Дурацкая липа. Не люблю липовый чай. Его заваривают, когда болеешь, и нужно пить его, пить без остановки, пока из ушей не потечёт жёлтая сладковатая вода.

Скучно. Жарко. Я читала, если думать про холод, будет легче. Мы пытаемся вспомнить новый год.

— У нас в саду ёлка была, — это Катька. — Я была знаешь кем? Снегурочкой! Вооот в таком длинном платье, мама сшила. Со снежинками такими блестящими и с короной.

— Подумаешь, — фыркаю я. — Я тоже была Снегурочкой. В платье.

Правда, в отличие от Катьки, радости мне эта роль не принесла.

В спектакле мне хотелось играть злого медведя, который притаился под елочкой и грозится Снегурочку, она же заблудившаяся девочка Машенька, сожрать. Тщедушный заморыш с двумя короткими тощими хвостиками на злого медведя не тянул никак. Роль косолапого досталась громкоголосой девочке Жанне, на которую после елки обрушилась вся моя сила мщения. Жаннины игрушки были поломаны и попрятаны по углам, а Жаннины косички изрядно поредели. К лету мы так и не помирились, а осенью увидимся снова и она у меня дождётся.

Впрочем, рассказывать об этом Катьке было бесполезно. Она правда не понимала, как может кто-то добровольно отказаться от Снегурочкиного платья. Это меня злило. Проще было поменять тему, но настроение уже портилось. Я отлично умела портить его себе сама. Вот и сейчас — совершенно некстати вспомнился Катькин день рождения, который был месяц назад.

— Тебе что на день рождения подарили?

— Ну много чего. Куклу большую, которую можно за руку водить и ещё она говорит. Наряды для Барби. Детскую косметику «Маленькая фея». Набор для парикмахера. Ещё кота из Тома-Джерри. Вы мне подарили. — Вообще-то это мне должны были кота подарить.

— Как тебе? У тебя день рождения в декабре.

— Да, но я этого кота хотела. Его заранее купили, он лежал на шкафу, я его видела. Только брать было нельзя, потому что это на день рождения. А потом мне сказали, что его тебе подарят. И подарили. А это мой кот был!

Однажды вечером мне очень хотелось громко петь песни. Взрослые считали, что надо спать, но уговорить меня им не удалось. Тогда они закрыли двери в свои комнаты, а я осталась в коридоре. Петь песни без зрителей было скучно. Я залезла в шкаф с зимней одеждой и вытащила оттуда все шарфы и шапки, ого-го как много их там оказалось! Шарфы я привязала к ручкам дверей, а шапки разбросала по всей квартире. Было ужасно весело. До того самого момента, пока не оказалось, что мой кот отправляется к Катьке.

— Я не хотела такого кота, я Тома-Джерри не смотрю. Значит, для меня не стали подарок покупать, а твой подарили! Вот я маме расскажу, она тоже тебе нормальный подарок не купит.

— Вы всё? Побыстрее давайте, сколько можно возиться. Меньше слов, больше дела! — выглядывает в окно бабушка.

Наши корзинки полны лишь до половины. День обещает быть долгим.

Рвём липу. Руки устали, тяжело их всё время поднимать. Нижние ветки уже оборвали, теперь приходится вставать на цыпочки.

«Давай листьев накидаем», — приходит мне в голову ценная мысль. — Листьев побольше, а сверху липу, и сбежим гулять быстренько, пока никто не заметил».

«Точно, — подхватывает Катька. — И травы ещё накидать можно».

Мы активнее, чем раньше, принимаемся за дело. Корзины заполняются в считанные минуты. Отлично! Но что будет, когда бабушка решит пересыпать липу на противни для просушки? Просчитываем варианты.

Придётся собирать липу дальше завтра? Ну, это не страшно, гулять-то хочется сегодня.

Останемся без десерта? Это вряд ли. На десерт у нас почти всегда ягоды, а ягоды — это витамины; бабушка считает, что детям нужны витамины. Значит, ягоды не отберут.

Будет ругаться? Ну, это не страшно, я научилась так немножечко поднимать уши, что они как будто закрываются и бабушку становится хуже слышно.

Крапивой отхлестает? Не думаю. Она только грозится. На самом деле крапивой нам досталось только один раз, когда мы бросались с заброшенной колокольни пакетами с водой и попали в священника и его жену. Бабушка тогда себе самой сильнее руку обожгла, чем нам ноги, не захочет повторять.

Родителям пожалуется, а они возьмутся за ремень? Так тоже только один раз было; и вообще, родители, может, в эти выходные ещё и не приедут.

Но если приедут…?

«Давай играть, как будто мы дети подземелья», — предлагаю я.

«Это как?».

«Оденемся в грязную одежду, в волосы репейников напихаем. Лицо грязью намажем, палки возьмём и пойдём босиком по деревне. Будем к людям стучаться, они нас будут кормить. Переночуем где-нибудь на сеновале и дальше пойдём. Люди детей любят. И липу можно будет не собирать. Никогда».

Сказано — сделано. «Бабушка, готово! — кричит Катька. — Мы в туалет и гулять!».

На самом деле, мы проносимся мимо туалета и забираемся на чердак. Тихо-тихо, чтобы не греметь и не топать (бабушка в сенях услышит) подбираемся к мешкам со старой одеждой. Катька уже скинула платье. Через окошко пробирается солнечный луч; в нём золотятся пылинки и падают на Катьку. В потоке искр тоненькая Катька похожа на принцессу с другой планеты. Я засматриваюсь и ненадолго перестаю копаться в мешках.

«Давай быстрее, а то вдруг застукают!».

Мы достаём две пары брюк, их приходится закатать до половины. Толстые бублики у ступней мешают, но это ерунда, может, потом отрежем. Катьке даю жилетку, она ей до колен. Себе хватаю пиджак. Так, ещё вот эти шляпы; ремень мне, чтобы брюки не спадали; Катька верёвкой обойдётся. Ну-ка, а это что такое? Авоська? Пригодится. Вдруг нам кто даст еды с собой.

Мы быстро расплетаем косички, трясём головами, нахлобучиваем шляпы, смотрим друг на друга и еле удерживаемся от смеха. Осталось испачкать лицо. Я погружаю пальцы в толстый слой пыли на полу чердака. Так, теперь поплевать на ладошки, провести по щекам…

«Ну как?», — спрашиваю.

«Странно», — честно говорит Катька. — «И вид у тебя не очень голодный».

В ответ Катьке громко урчит живот.

«Ладно, пошли».

Через дальнюю калитку на огороде — чтобы бабушка не заметила — выбираемся на свободу. По дороге прихватываем парочку репейников. В волосы и на одежду.

Катька слепляет оставшиеся репейники в большой комок. «Смотри, — говорит, — какая штука получилась. Цеплялка для людей. Если с кем-то не хочешь расставаться, можно его раз — и прицепить к себе. Насовсем». Она протягивает руку и цепляется репейниковым комком за мой пиджак. «Вот так!».

Тихо, на улице никого. Похоже, обедают. Живот урчит снова.

«И теперь что?», — кажется, Катька уже не очень уверена в том, что я придумала классную игру.

«Теперь надо к кому-то постучаться и сказать «тётенька, нам кушать хочется, подайте на пропитание».

«Но к кому? Нас тут все знают».

«Пойдём к бабе Нюре через улицу, она всё равно всех путает».

Баба Нюра и правда не знает деревенских детей по именам. Ко всем обращается как «милок». В магазин ходит редко, с соседями не общается. Самый безопасный вариант.

Я стучусь в дверь.

— БабНюр…, — начинает Катька.

— Тсс, — тыкаю её под рёбра я. — Тётенька, кушать хочется, подайте на пропитание».

— Сейчас, милок, сейчас, — баба Нюра ныряет обратно в избу. Давно хотелось посмотреть, что у неё там, но заходить как-то неудобно.

Она выносит горбушку хлеба и два яблока.

— Вот, родненькие, вот, кушайте.

— Спасибо, БабНюр! — Катька сдерживает смех.

Вдохновлённые успехом, мы закидываем хлеб с яблоками в авоську и стучимся в следующую избу.

К тому моменту, как мы доходим до конца улицы, у нас уже есть много хлеба, яблоки, печёная картошка, бутылка молока, две конфеты, луковица, огурец и сорок рублей. Пару горбушек мы уже сжевали; голод пропал. Хочется продолжать.

— Куда дальше пойдём? — спрашивает Катька

— Может, на другую улицу?

— Да ну, там одни дачники живут. Пошли в Хмельники.

— Ты что, это далеко. Давай тогда лучше в посёлок пойдём.

— В посёлке тебе никто ничего не даст. В квартиры звонить нехорошо.

— А мы песни будем петь на улице.

— Не буду я ничего петь. В Хмельники пошли.

— В посёлок.

— В Хмельники.

— В посёлок.

— В Хмельники!!!

Авоська с припасами летит в пыль. Мы топаем ногами и кричим друг на друга. Уже совершенно неважно, куда мы именно пойдём, важно быть главной, главной, гла….

Я вдруг понимаю, что мы зря выбрали для ссоры центральную деревенскую площадь. Потому что рядом с нами тихо стоит бабушка. В руке у неё крапива. На руке — перчатка.

«В Хмельники они, значит, собрались. В посёлок, значит. Через лес. Чтоб в болото провалиться. Чтоб вас волки съели. Ходят они, значит, попрошайничают. Позорят бабушку. Я вас что, не кормлю? Нет, вы скажите, я вас что, не кормлю? А ну быстро домой! Быстро, я сказала! А то сейчас как…», — бабушка замахивается крапивой.

То и дело озираясь на бабушку, мы под конвоем топаем домой. Надо же было умудриться. Так хорошо всё начиналось. Надо было соглашаться с Катькой, были бы уже в Хмельниках, никакая бабушка нас бы не нашла.

И только одно не может в этой истории не радовать. В наказание нам пришлось самим раскладывать липу на противни. Траву и листья мы втихаря выкинули. А что липа на противнях лежала очень уж тонким слоем… ну что тут поделаешь, бывает.

Влетело нам только за несостоявшийся побег. Душевные и телесные раны мы залечивали сухариками со вкусом холодца и копчёными кольцами кальмаров: на это как раз хватило денег, пожертвованных нам сердобольными жителями.

В конце лета, когда машина с включённым двигателем уже готова увезти Катьку в городскую жизнь, она протягивает ко мне руку со слепленным репейниковым комком и цепляет на мою жилетку, как медаль.

«Насовсем», — подмигивает Катька.