Кому нужна твоя правда?

Алексей Тырышкин, 2021

В городскую газету приходит новый человек – молодой и талантливый Шурик Тонов. Опыта у него нет, но это не беда, решили в издании, подучим! Знать бы работникам пера и диктофона, кого приняли на работу… Содержит нецензурную брань.

2. На планерке.

Планерка в газете «Городская жизнь» была в самом разгаре. То есть, уже половина собравшихся мерно клевала носом. Вторая всячески изображала внимание, но мысленно была солидарна с первой.

По старой доброй традиции сначала речь вела главный редактор Инна Рейнгольдовна Кольберг, седовласая старушка в очках, чья толщина стекол напоминала иллюминаторы. Вот и смотрела она своими маленькими голубыми глазками на мир вокруг, как на нечто удивительное и тайное. Будто ее погрузили в Марианскую впадину в батискафе.

— Не мне напоминать вам наши правила! Наши три золотые «О» — Оперативность, Ответственность и… Карамышев?

— Оптимизм, — подсказал сонно фотокор Карамышев, длинный и худощавый дядька с щегольскими усиками и отрешенным лицом настоящего буддиста. Впрочем, по-настоящему он был просто пофигистом, а буддизмом прикрывал свои пофигические наклонности солидности ради.

— Оптимизм! Именно, Карамышев! — голосом заслуженной учительницы РСФСР подхватила Инна Рейнгольдовна. — А ваши фотографии в последнее время сквозят безысходностью!

— Мои фотографии отражают реальность. Я не виноват, что реальность полна печали.

— Позитив сам себя не отыщет, Карамышев! Ищите в жизни позитив, и будет вам счастье!

— А мне кажется, тут дело не в позитиве. Он просто на какой-то своей волне, — пожаловалась на фотокора молодая журналистка Танечка Вялоклюева, для солидности заимевшая псевдоним Красавина. — Я ему даю задание сфотографировать весеннюю капель. А он что?

— Что?

— Он притаскивает фото капельницы, которую втыкают в какую-то бабулю!

— Но-но, «какую-то», я ради кадра любимой тещей пожертвовал, — буркнул фотокор, даже не глянув на Танечку.

— Предлагаю предупредить фотокора о неполном служебном соответствии! — пылко продолжила Танечка. — А в следующий раз — штраф! Чтобы знал…

— Что вы на это скажете, Карамышев? — спросила Инна Рейнгольдовна. Фотокор равнодушно пожал плечами. Все время планерки он старательно чистил свой набор объективов, которые и так сверкали кристальной чистотой. Просто чтобы занять руки в это пустейшее, по его мнению, времяпровождение.

— Что тут сказать? Предлагаю оштрафовать меня сейчас и вырученные деньги передать нашей журналистке, чтобы ей было чем платить таксистам за проезд. У меня окна кабинета выходят на стоянку, и видеть, как она каждый раз за поездку расплачивается натурой прямо в машине, мне не комильфо. У меня жена и дети. Собака, в конце концов. А сам я буддист строгих правил.

Проснувшийся коллектив воззрился на Танечку, наблюдая с любопытством естествоиспытателя, как плавно краснеет ее миловидное веснушчатое лицо от щек и далее до ушей и шеи.

— Я… я… Это мой парень, Марат и мы любим друг друга!

— Любите друг друга менее пылко, а то когда такси на стоянке скачет под ритмы секса, и ваша голая задница, мамзель, мелькает в лобовом стекле, на эту картинку сбегаются все охранники нашего офисного здания.

Танечка уже просто пылала от стыда. А фотокор равнодушно продолжил, попутно просматривая на свет цейсовский объектив 24-70 с постоянной светосилой 2,8, что являлся жемчужиной его коллекции дорогостоящих стекляшек.

— В общем, если редакция так уж жаждет позитива, в следующий раз я устрою вам, дорогая, классный оптимистичный, оперативный и ответственный фотосет. И фотографии потом в разные…

— Ну хватит! — прервала его Инна Рейнгольдовна. Танечка уже сорвалась с места, всхлипывая на ходу, исчезая в сторону туалета. — Ни стыда, ни совести!

— Согласен! — кивнул фотокор, делая вид, что воспринял этот выпад на счет журналистки. — Ни стыда, ни совести! А еще у нее вкуса нет. Носить в 21-м веке трусы в горошек — уму не постижимо!

В стороне туалета раздался звучный всхлип.

— Виктор Петрович, вы то почему молчите? — воззвала главный редактор к выпускающему редактору — Виктору Плашкину. Тот решительно кивнул.

— Согласен.

— С чем?

— Тот факт, что у нас в штате только один журналист — это очень плохо. Танечка вот-вот да в декрет соберется. И что мы будем делать?

— Да мы вроде не это сейчас обсуждали.

— А может и зря, что не это. Может, в этом и причина наших всех проблем. Она у нас одна рабочая лошадка.

— Кобыла, — буркнул еле слышно фотокор, отложив цейсовский объектив и принявшись за сверхсветосильную фиксу от «Сигмы».

— Что? — не расслышала Инна Рейнгольдовна.

— Правильно, говорю, Витя идею подал, — громче сказал Карамышев. — Она тут у нас ходит одна, вся такая из себя… звезда, что с волосами. Незаменимая. Пальцы гнет, что сталистую проволоку. А если еще кого из журналистов в штат примем, так и конкуренция у них появится.

— Вы думаете, присутствие еще одного журналиста заставит ее писать активнее и лучше? — с сомнением в голосе спросила Инна Рейнгольдовна. Она украдкой метнула взгляд в сторону туалета. Потом чуть тише добавила. — Хм, сомневаюсь!

— А вы не сомневайтесь. У моего деда было правило в деревне. Он никогда по одной свинье не выращивал на мясо. Одна корм плохо ест. А вот когда их двое, так они и жрут, да побыстрее. Голоден — не голоден. Лишь бы второй свинке кусок не достался. А? Психология!

— Ну уж вы сравнили: свинью и журналиста.

— А что вы думаете, журналист хуже свиньи что ли? — обиделся за творческую братию фотокор.

— Хорошо, — после некоторого раздумья произнесла Инна Кольберг. — Я постараюсь донести до собственника ваше предложение о расширении штата. Если все получится, готовьте уже в этот номер объявление о приеме на работу журналиста.