Новеллы. Второй том

Алексей Тенчой

Сборник произведений, ранее публиковавшихся отдельными изданиями. Во второй том включены мистические новеллы.За что приходит к человеку болезнь? Может ли произойти чудо – внезапное исцеление? Ответы на эти вопросы вы найдете в новелле «Код рода».В «Пепле жизни» переплетается реальное и выдуманное, мистическое и пугающее. Читателю предстоит наблюдать, как искренняя дружба может спасти жизнь, а так же найти ответы на вечные вопросы – о жизни, верности…В «Вечном золоте» Вам вместе с героями предстоит понять цену золоту, человеческой жизни, дружбы и любви.

ДРУГ ОТЦА

ГЛАВА 1. НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ

Пожилой монах сидел перед величественной статуей Будды. Через открытые створки окон храма дул ветер. Перед статуей стояло множество масляных светильников, свет от которых причудливо играл, освещая статую. Временами замысловатая игра света и тени создавала видимость, что статуя живая и вот-вот, Будда встанет и сойдет с пьедестала. Мысли монаха были далеко от мирской суеты. Он научился за многолетние годы медитаций контактировать с Буддой напрямую и мог днями не двигаться, и даже не вкушать пищу. Конечно, для такой практики нужны были особые условия уединения, но, дацан посещало очень мало людей, что способствовало сосредоточению.

Вдруг тишину нарушил чуть слышный мелодичный звук. Лама встал и направился к группе молодых монахов, которые строили мандалу из песка.

Мраморная крошка ярких расцветок была насыпана в небольшие миски, которые стояли на низких подставках. Монахи аккуратно засыпали крошку в медные трубочки. Высыпая тонкими струйками песок, они создавали мандалу, а медные трубочки мелодично звенели в их руках. Монахи-художники только начали работать, им предстояло хорошо потрудиться над рисунком еще несколько дней. Они должны были успеть насыпать мандалу к празднику. Лама внимательно посмотрел на начатый узор, проверил линии и цвета, и, удовлетворенный, довольно кивнул, — все было верно.

Не торопясь, Лама проследовал к выходу, по каменной дорожке дошел до ворот и вышел за них.

Ранним утром было холодно, но, несмотря на это, старый, закаленный не только духовными, но и телесными практиками монах, шёл в традиционном монашеском одеянии, и руки у него, как предписывалось, были голыми. Однако он не ускорил темп ходьбы, а продолжал так же размеренно идти к автобусной остановке. Со стороны могло показаться, что монах не чувствует холода, но, это утверждение было бы не правдой. Пожилой лама владел техникой дыхания, которая не давала ему замерзнуть даже в лютые холода.

Автобусная остановка представляла собой деревянную, сколоченную добрым человеком скамейку, рядом с которой стояла металлическая стойка с табличкой с расписанием движения автобуса. Над остановкой, создавая тень в жаркий день, а в ненастный прикрывая от непогод, склонилось дерево, — казалось, оно сухое, но цепкий взгляд монаха остановился на единственном ростке нежно-зеленого цвета, пробившегося сквозь старую огрубевшую кору.

Ламе не пришлось долго ждать — старый рейсовый автобус подъехал очень быстро, и он неспешно зашел в салон. Автобус был пустой, и монах сел у окна, из которого был виден молодой побег на дереве. Он смотрел на нежный росток и немного покачивал головой, удивляясь живучести старого дерева.

Несколько часов в пути, автобус трясся по степи, и, доехал до Читы. Монах вышел у вокзала, в кассе купил билет на поезд. Вокруг жизнь шла своим чередом. На маленьком стихийном рынке бабушки торговали пирожками, капустой, яблоками. Бродили без дела молодые люди. Кричали зазывалы в местные магазины.

Пожилой монах поднялся по ступенькам на железнодорожную платформу, битком заполненную людьми, ожидавшими поезд. Основная масса стоявших на платформе — местные жители с корзинами, сумками, котомками. Почти все они были одеты весьма скромно, по-спортивному. Когда монах проходил мимо людей, они улыбались ему, кланялись, некоторые не стеснялись подходили к нему, чтобы испросить для себя благословения.

Лама направился в середину перрона, где людей было значительно меньше. Там стояла группа туристов с рюкзаками, одетых очень хорошо и ярко. Они резко выделялись на фоне остальных пассажиров на перроне. Туристы повернули головы и проводили удивленными взглядами монаха.

— Мастер кунг-фу панда, — съязвил один из молодых людей.

— Леш, прояви уважение. Он буддийский монах, — осадила его девушка с рюкзаком.

Издалека послышался шум прибывающего к станции поезда и длинный сигнальный гудок. Люди столпились у края платформы. Они вели себя так, будто не успеют попасть внутрь вагона, толкались локтями, наступали друг другу на ноги. Подъехал поезд, двери распахнулись. Люди стали проталкиваться в вагоны. Монах спокойно дождался, когда людская толпа загрузится в поезд, и только тогда, зашёл в вагон. Двери закрылись. Поезд, медленно отъезжая от станции и набирая ход, поехал в Улан-Удэ.

***

Утро в городе, для многих начиналось с обычной сутолоки в общественном транспорте. Среди ожидающих автобус стоял средних лет мужчина с темными волосами, одетый в джинсы, мятую футболку, короткую кожаную куртку. Его черные кроссовки знавали лучшие времена. Владимир Голяков — так звали зевающего, с небритой несколько дней щетиной мужчину, который опять проспал и опоздал на работу.

Вдали показался долгожданный автобус, и люди оживились. Все стали ближе подходить к краю тротуара, чтобы иметь возможность впереди всех заскочить в раскрывшиеся дверцы. Автобус подъехал почти полный. Двери открылись, и люди, не дожидаясь, пока выйдут приехавшие, начали проталкиваться внутрь. Владимир попал в поток людей, который внес его в салон автобуса. Там была толкучка, пассажиры утрамбовались плотно друг к другу, — ни повернуться, ни вздохнуть, ни выдохнуть. Автобус кое-как сомкнул дверные створки и тронулся с места, Владимир уткнулся в капюшон чьей-то куртки. Он пытался отвернуться, но ничего не получалось. Лишь через какое-то время, после нескольких резких остановок автобуса, салон автобуса слегка освободился, и мужчина смог отвернуться от чужого капюшона.

Вот и нужная остановка — Владимир начал проталкиваясь сквозь толпу, пробираться к выходу. Вновь попав в поток людей, он вышел из салона. На часах, установленных рядом с остановкой, стрелки показывали 11.59. Он быстрым шагом перешел через дорогу и на ходу достал телефон. Набрал «сын». Ему не ответили. Голяков, не сбавляя шаг, повернул за угол дома и еще раз набрал телефонный номер. На этот раз его вызов скинули.

Вдруг телефон сам зазвенел требовательно и громко, такая мелодия была у него поставлена только на одного человека. На экране высветилась надпись «Босс». Владимир поднес телефон к уху. Из трубки донесся крик, но шум улицы заглушал даже громкий голос шефа. Были понятны отдельные слова «… немедленно… жду…. с докладом». И связь оборвалась.

Владимир ускорил шаг. К нему, шатаясь, подошел бомж: «Подайте, сколько сможете». Голяков протянул ему мелочь, которую не потратил на утреннюю газету. «Бог не забудет твою доброту. Благослови тебя Господь!» — произнес повеселевший бездомный.

— Да, да, — мужчина быстро пошел своей дорогой, не слушая благодарности от бомжа.

Голяков вошел в здание полиции, пробежал по длинному коридору, пожимая руки встреченным коллегам. В приемной шефа его встретила секретарь шефа Елена Владимировна.

— Снова опаздываем, Голяков, — серые глаза посмотрели на него с укоризной, и, будто оценивая.

Голякову неприятен был взгляд этой женщины, да и сама она раздражала его своей напыщенностью, хотя сама из себя ничего не представляла, но, будучи секретарем начальника, свой нос задирала довольно высоко, поглядывая на всех свысока.

— И вам доброго дня, — не реагируя на укор, поздоровался Владимир.

— Вас искал Зимин, — строго, сказала женщина, выполняя свои должностные обязанности, ее голос прозвучал так, что Владимир почувствовал себя в ее присутствии маленьким провинившимся мальчиком.

— В курсе. — Натянув на лицо улыбку, растянул он широко губы. — У вас как дела? — Голяков решил быть вежливым.

— Нормально. Жить можно. Сегодня был звонок сверху. Созвали совещание, — проинформировала секретарь.

— И что? — спросил Владимир.

— Главный на всех орал, он не доволен, что дела не раскрываются, особенно про ювелирку, — женщина опять кинула укоризненный взгляд на него и, словно беззвучным укором, говоря «ай-я-яй», покачала головой.

— Понятно, — Владимир тяжело вздохнул. — Зимин у себя?

— А где ему еще быть?

— Спасибо.

Дверь приемной была открыта, и их разговор внезапно прервали крики, доносившиеся из коридора. Голяков быстро среагировав, выглянул из приемной. Первое, что он увидел — это неподвижно лежащего у стены молоденького конвоира, из его носа текла кровь. Потом Владимир разглядел парня, который держал лезвие у горла второго конвоира.

Голяков пробормотал себе под нос: «Вот понабрали»

Парень с лезвием начал истошно орать:

— Бросить всем оружие на пол, выпустите меня!

Владимир медленно пошел по коридору к преступнику, показывая поднятые пустые руки. В это время на крики из всех дверей стали выглядывать сотрудники полиции. Голяков остановился в метре от преступника:

— Спокойно, — произнес Владимир, обращаясь к захватчику.

Тот не теряя бдительности, мимолетно глянул на Владимира.

— Опустите оружие! Быстро! А то я не отвечаю за его жизнь, — дрожащим от напряжения голосом прокричал парень.

— Посмотри на меня! — мягким голосом сказал Голяков.

Их взгляды встретились.

— Я сказал бросить оружие! Я убью его! Богом клянусь! — молодой преступник начал терять терпение.

— Тихо, тихо, не надо так кричать, успокойся. Тебя как зовут? — решил отвлечь его внимание Владимир.

— Тебе зачем? — спросил парень.

— Мне нужно к тебе обращаться по имени, чтобы говорить с тобой, — вкрадчивым голосом сказал Голяков.

— Меня — Коля. Коля звать меня! — прокричал преступник.

Полицейские, которые были в коридоре, начали подходить ближе. Преступник вновь заорал: «Не двигаться! Отойдите подальше, иначе, я перережу ему глотку. Ясно?». — Он плотнее прижал лезвие к шее того, кого удерживал, и тот захрипел.

— Коля, Коля! Давай все решим, поговори со мной, — Голяков маленькими шагами подходил к преступнику.

— Я хочу выйти отсюда, вы должны выполнить мою просьбу! — как-то не уверенно и по-детски сказал парень.

— Коль, и что дальше? Как ты себе это представляешь? Пойми, у тебя есть всего два варианта: Первый — очень простой. Ты убираешь лезвие от горла сотрудника полиции. Отпускаешь его, и мы, забываем этот эпизод, и ведём тебя дальше, туда, где тебе самое место.

— Не, не, не! Да ты шутишь! — испуганно закачал головой молодой преступник.

— Коль, давай посмотрим, какие еще у тебя есть варианты: Ты в здании полиции, все двери уже перекрыты. Вокруг тебя полицейские, которые ждут твоей ошибки, чтобы потом твои мозги валялись на полу. Я же не такой, — сказал Владимир, глядя преступнику в глаза, и ты можешь со мною поговорить.

— Я не верю тебе! Вы все одинаковые, — злобно сказал Коля.

В коридор за спиной преступника вбежало несколько полицейских, что отвлекло Колю, и он обернулся. Голяков быстро подскочил и ловко бросился на него, подставил свою руку под лезвие бритвы, чтобы перекрыть горло конвоира. Второй рукой Голяков нажал на шее Коли две точки, и тот упал без сознания. Подбежали полицейские с наручниками, надели их на преступника. Через некоторое время Коля пришел в себя и его увели.

Голяков стоял в коридоре и смотрел вслед уводящим Колю полицейским. Кулаки его разжались; он ощутил боль от пореза, увидел, что кровь течёт из раны на ладонь, и вновь сжал эту руку в кулак. Он несколько отрешенно наблюдал за тем, как кровь из его сжатого кулака капает на пол, как полицейские хлопочут вокруг конвоира, лежащего на полу, как тот приходит в себя и в шоковом состоянии хлопает глазами.

«С вами все хорошо?», — Елена Владимировна протягивала Голякову бинт.

— Жить можно, — успокоил ее мужчина.

Секретарь шефа, увидев смелость и решительность, с которой Голяков бросился спасать конвоира, вдруг стала относиться к Владимиру с материнской заботой. Она сбегала к себе в кабинет, вскрыла аптечку и принесла Владимиру бинт и перекись. Перевязала ему руку — ловко и плотно перетянула ладонь бинтом, завязав вокруг запястья дурацкий бантик.

— Ловко вы! — Похвалил перевязку Голяков, и благодарно улыбнулся ей.

В коридор вышел начальник отделения полиции Зимин. Он пропустил всю сцену и увидел только Голякова, рядом с которым стояла его секретарша.

Зимин резко окликнул Владимира: «Голяков, ко мне в кабинет, живо!» — развернулся и быстро вошел в свой кабинет.

«Спасибо вам большое, Елена Владимировна!» — поблагодарил Голяков оказавшую ему первую помощь женщину.

— Будьте здоровы, — улыбнулась она в ответ.

Голяков прошел в приемную, приподнял раненную руку к двери, чтобы постучать, но, передумал, и без стука вошел в кабинет начальника отделения.

***

Через огромные окна в кабинет проникал яркий солнечный свет так, что лучи попадали как раз в глаза входящему. Владимиру пришлось прищуриться. Когда он привык к яркому свету, то в очередной раз отметил, что его начальник весьма неплохо устроился. Просторный кабинет был обшит дубовыми панелями, у стены стоял солидный кожаный диван, а напротив огромного дубового стола висел большой телевизор. Над вместительным кожаным креслом в строгой золоченой рамке — портрет президента России, а вокруг него — фотографии помельче, других важных политических персон. В дубовых шкафах за стеклом виднелись памятные подарки, кубки, флаги.

Начальник отделения был такой же основательный, как его кабинет, — холеный, коренастый, плотного телосложения жгучий брюнет с пронзительными карими глазами в идеально выглаженном шерстяном темно-синем костюме, белоснежной рубашке, и красном галстуке, который он только что снял и аккуратно сложил на стол. Теперь Зимин перебирал папки на столе.

Голяков сел на один из стульев за столом для совещаний и выжидающе уставился на начальника. Несколько минут прошло в напряженной тишине. Тут Владимир не выдержал и спросил: «Вызывали?»

— Что у тебя с рукой? — нахмурил брови Зимин.

— Да царапина, — отмахнулся Голяков.

— Скажи мне, у тебя все в порядке? — тон шефа не предвещал ничего хорошего.

— Вроде как да, — пожал плечами Владимир.

— Тогда ответь, чем занята твоя голова? Почему раскрываемость преступлений падает? За прошедший месяц пять нераскрытых дел! Я терплю тебя пока. Потому что помню, что ты был лучшим следователем. Мы с твоим отцом были лучшими друзьями, земля ему пухом. Почему задержка с раскрытием дела ювелирки? — Зимин смотрел на Голякова с нетерпеливым ожиданием.

— Нет зацепок, — коротко ответил Владимир.

— Так, — Зимин указал на стол, на котором лежали папки, — видишь дела? Вот они все без зацепок. Что случилось? Ты был лучшим в отделе, а теперь, что, нюх совсем потерял?

— Понял. — Владимир подошел и взял со стола начальника папки приготовленные для него. Пойду? — Владимир устало вздохнул.

— Погоди! Каждый чего-то хочет, а вот работать не хочет никто. Понимаешь, майор, работать! — Зимин нарочито громко выделил слово «работать». — И еще, — добавил он, — привёл бы ты себя в порядок. Уже неделю вижу тебя небритым, да еще с похмелья на работе.

— Понял, исправлюсь, — пообещал Голяков, понимая, что замечание ему сделано по существу. Неприятно конечно ему было, когда его, взрослого мужика, как юнца носом в недочеты тычут. Да, действительно, он с этим вполне мог согласиться, внешний вид не очень, но, он и сам это видит, что-то подкосило его, словно вышибло из колеи.

— Что бы сказал твой отец. Ладно. — Начальник обреченно махнул рукой. — У меня это дело с кражей ювелирки знаешь где? — Зимин постучал себя ребром ладони поперек горла и, стукнул кулаком по столешнице. Шумно отодвинув стул, встал из-за стола и нервно прошелся по кабинету.

Владимир, глядя на Зимина, отметил, что в его ботинках, как в черном зеркале отражались блики от ламп дневного света, так они были начищены. «Как у кота яйца», — подумал он и быстро спрятал ноги в грязных кроссовках под стол, пока его и за это не пропесочили.

Наливая себе воду из графина, Зимин произнес:

— Другое время сейчас, майор, другое. Раньше воры хоть по понятиям жили, а теперь полно ублюдков, психопатов. Каждый день пачками пропадают люди, и никто не знает — куда.

Зимин подошёл к окну и стал наблюдать, как сникшего, повязанного наручниками Колю сажают в автозак.

— Люди стали злее. Им теперь все равно, что сделать, кого убить. Такое ощущение, что это стало так легко. Мир изменился.

Зимин грузно опустился в кресло. Оно продавилось под весом тело и издало неприятный звук.

Владимир улыбнулся, лукаво исподлобья посмотрел на шефа, «с таким троном только подчиненных и принимать», но вслух, согласился с шефом:

— Мир стал жестоким, и люди ожесточились. Но не все, — справедливости ради добавил он.

— Да, ты прав. Прошу тебя, ты же хитрый лис, раскрой ты дело по ювелирке!

— Я пошел? — Спросил Владимир.

— Все, свободен! — Зимин углубился в бумаги.

— Товарищ полковник, сделаю все возможное, — Владимир повернулся к выходу.

— Да, да. Делай. Да поскорее.

Голяков вышел из приемной и стремительно направился по коридору к своему кабинету. Вслед за ним вышла Елена Владимировна: «Голяков! Володя!»

Голяков остановился и, сбавив шаг, пошел обратно, на ходу поглаживая свою забинтованную руку — было больно, рана горела и саднила.

— Да, Елена Владимировна, — сказал Голяков, гадая, что же от него хотят.

— Звонили с кладбища от сторожа, — тихо сообщила секретарь Зимина.

— С какого кладбища? — не понял Владимир.

— Сторож сказал, что у могилы твоего отца уже два дня подряд сидит какой-то дед. Он говорит, что этот дед вообще никак не реагирует на него. Не сказал ни слова, — продолжила секретарь шефа.

— Странно, — пожав плечами, удивился Голяков, — чего ему надо? Придётся поехать, — вздохнул он.

— Поезжай, я тебя прикрою, — пообещала Елена Владимировна.

Голяков поблагодарил женщину и направился к выходу.

***

На улице у подъезда курили коллеги Владимира. Шумно обсуждали события дня, футбол, политику, погоду. Голяков подошёл к своему другу.

— Слушай, Сань, есть служебная тачка на ходу? Очень нужно.

— Пойди у дежурного ключ возьми, номер 13. Машина вот, — Саша указал на стоящую у ворот машину.

Голяков побежал за ключом. Сел в машину, завёл ее и, сделав резкий поворот, выехал за ворота. Он быстро проехал по центру города, свернул на шоссе, объехал кладбище и остановился у въезда. Затем вышел из машины и огляделся вокруг: над кладбищем собирались черные дождевые тучи. Где-то далеко слышались раскаты грома. Площадка перед кладбищем была пуста. Ни автобусов с похоронными процессиями, ни бабушек, продающих цветы, ни нищих — никого в этот день тут не было. Голяков зашел в ворота, подошел к будке сторожа.

— Как жизнь? — поинтересовался сотрудник полиции.

— Да все потихоньку, Владимир Семёнович, — прищурившись, ответил сторож.

— Что случилось? Вы мне на работу звонили?

— Да, звонил. Старик какой-то странный у могилы вашего отца, — обеспокоенно сказал сторож.

— Спасибо вам. Пойду, посмотрю.

Голяков шел по аллеям кладбища. У большинства людей в таких местах рождаются мысли о жизни, о смерти, а Владимир думал о работе. Машинально он оглядывал плиты с надписями. Какие-то слова было уже не разобрать, а какие-то были видны вполне отчетливо. На ходу ему удавалось прочесть некоторые из них.

Голяков дошёл до могилы отца и увидел на скамейке пожилого человека в одежде бордового цвета. Владимир наморщил лоб, вспоминая, где он раньше видел такую одежду.

— Добрый день вам, дедушка, — вежливо поздоровался Голяков.

Ответа не последовало. Он подошёл ближе.

— С вами все в порядке? — Владимир сделал вторую попытку начать разговор.

— Порядок. Да, порядок может быть разным, — немого задумавшись, загадочно промолвил старик.

— Вы ждёте кого-то? — спросил недоумевающий Голяков.

— Тот, кого я ждал, уже пришёл, — многозначительно проговорил незнакомец и посмотрел на Владимира.

Владимир озадаченно посмотрел на старика. Все происходящее напоминало ему театральную постановку. Только в этой постановке сценой выступала могила его отца, зрителей не было, а в роли актера, находящегося на авансцене, был он сам. Резко дул ветер. Не любил Голяков загадок там, где он их не ждал. Он сдержал в себе волну раздражения, и решил продолжить разговор с необычным человеком.

— Что вы тут делаете, дедушка? — спросил мужчина.

— Друга навестить пришёл, — спокойно ответил чудной старик.

— Я сын покойного, у могилы которого вы стоите, — сказал сбитый с толку Владимир.

— Я вижу. Вы похожи на вашего отца, — сказал человек в бордовой одежде, сохраняя бесстрастное выражение лица.

— Вы знали моего отца? — немного взволнованно поинтересовался Голяков.

— Он был мне другом. В тяжелое время мы познакомились! Вот теперь сына друга увидел, — голос незнакомца немного дрогнул.

— Рад знакомству. А что вы тут делаете столько дней у его могилы? — удивленно спросил Владимир.

— Я ждал, — странный посетитель кладбища задумчиво посмотрел на небо.

Голяков подошел к скамейке и сел рядом с собеседником. Достал пачку сигарет и закурил. Старик задержал взгляд на пачке, и Владимир заметил это. Немного смутившись от его взгляда, Голяков потушил сигарету, бросил ее на землю и втоптал в зелень, затем убрал и всю пачку в карман.

— Давно я не приходил сюда, — с сожалением в голосе сказал Голяков.

— Тяжело вздыхаешь, Владимир Семёнович. На душе у тебя неспокойно, — мягко сказал старик.

Голяков посмотрел на него. Странный человек продолжил:

— Меня зовут Жамсо, и я обязан жизнью твоему отцу.

— Он был хорошим человеком. Помогал, кому мог, — сказал Владимир, вспоминая отца.

— Я здесь, чтоб поговорить с тобой, Владимир Се…

— Можно просто Владимир, договорились? — перебил старика Голяков и протянул ему руку в знак приветствия. Они пожали руки, Жамсо заметил повязку на другой руке полицейского.

— Поговорить о чем? — спросил заинтригованный мужчина.

— Я хочу тебе напомнить, или рассказать, кем был твой отец. В свое время, он спас меня от смерти. Было трудное время, но твой отец изменил ход событий, изменил карму всех своих близких, — Жамсо прикрыл глаза, уйдя в воспоминания.

— Хорошо, дед, рассказывай. Времени у меня много, — сказал Владимир, пытаясь устроиться поудобнее на узкой деревянной скамье.

— Времени много не бывает. Твой отец рисковал своей жизнью, чтобы спасти меня и еще девятнадцать моих друзей. В ГУЛАГе приказали расстрелять всех монахов, а твой отец отважился спасти нас. Он указал путь для побега и прикрывал нас, пока мы не спаслись, — рассказывал старик.

Владимир, наконец, вспомнил, где он видел такую одежду. Его осенило, что подобное бордовое одеяние носят буддийские монахи. И тут он с некоторым смущением в голосе оттого, что не знал, как обращаться к ламе, произнес: «У меня есть хорошая идея. Давайте поедем ко мне. Выпьем чаю, и вы расскажете мне свою историю. А то, сами видите, скоро дождь начнётся»

Как только Голяков сказал это, то вспомнил, что дома у него сын, с которым он в ссоре.

— Я поеду к тебе, когда в доме твоём будет тепло, светло и уютно, — пообещал Жамсо, — и помирись со своим сыном для начала.

— Подождите. Вы знаете про Славу? — очень удивился Владимир.

— Монахи многое знают, мальчик мой. А теперь отвези меня на станцию, чтобы я успел на поезд, — попросил Лама.

— Но откуда вы знаете про сына? — не унимался Голяков.

— Я общаюсь с твоими предками. Они все про тебя знают: и хорошее, и плохое. Больше нет времени ждать, если мы не хотим намокнуть, — Жамсо поднялся со скамейки и направился к выходу.

Капля с неба упала на Голякова.

— Идем. Машина там, — сказал Владимир, указывая головой в сторону служебного автомобиля.

Быстрым шагом они направились к выходу. Там их ждал сторож. Владимир прошёл мимо, на ходу поблагодарив бдительного работника и пожав ему руку.

Как только новые знакомые подошли к машине и монах сел в открытую Владимиром дверь, начался сильный дождь. Голяков промок до нитки за пару секунд, пока бежал вокруг машины, а на монахе не было ни капли воды.

Владимир завел машину и поехал. Ливень хлестал так, что дворники машины с трудом справлялись с потоком воды. Всю дорогу до вокзала монах молчал, а Голяков время от времени с любопытством поглядывал на него. Как только они подъехали к станции, дождь прекратился. Монах, не дожидаясь Голякова, быстро вышел из машины. Владимир заглушил двигатель и быстро пошел за монахом, догнал его. На ходу они договорили:

— Я чувствую, что у тебя на работе проблемы, — задумчиво произнес Жамсо.

— Да ничего страшного. Справлюсь. Вы куда дальше? — Владимир не хотел обсуждать рабочие будни.

— В дацан. А то, что ты ищешь, найдешь под белым камнем, что на дне реки. В том месте у речки изгиб и над утёсом дерево растёт, — сказал монах.

— Что? Что я ищу? Откуда вы это знаете? — в который раз удивился Владимир.

— Монахи многое знают, — повторил Жамсо, — надеюсь, ты найдёшь в себе силы исправить свою карму. Возможно, мы больше не увидимся. Удачи тебе, сын Голякова. Не провожай меня дальше.

Жамсо пожал Владимиру руку, повернулся и вошел в здание вокзала. Владимир еще несколько секунд стоял и смотрел ему вслед.

***

Внезапно опять начался дождь. Голяков, как мог быстро, побежал к машине и, тихо ругаясь, весь мокрый до нитки уже второй раз за этот странный день, сел в салон автомобиля.

Дождь барабанил по стеклу, а Владимир, сидя за рулем, прокручивал в голове слова монаха: «Под белым камнем… В том месте у речки изгиб, и над утёсом дерево растёт». Внезапно Голяков ясно, как в кино, вспомнил место, где они схватили подозреваемого по делу о ювелирке. Парк. Набережная, возле берега ходят отдыхающие люди, по тротуару бежит подозреваемый. Голяков догоняет, и арестовывает его. Тот не особо сопротивляется, но все время задержания, поглядывает в одну сторону. Владимир мысленно задал ему вопрос: «Куда же ты смотришь?»

Голяков остановил машину и начал вспоминать. Как фильм по кадрам, он прокручивал сцену задержания. Голяков будто увидел в какую сторону смотрел преступник, там было дерево на берегу реки. Изгиб. Белый камень. Владимир пробормотал: «Не может быть…»

Будто очнувшись, Голяков быстро завел машину. Ногу на педаль газа. Руль в сторону. Владимир быстро доехал до парка. Дождь стих, блестели и переливались мокрые асфальтовые дорожки, в парке после ливня было безлюдно и тихо. Владимир выбежал из машины, пронесся до реки и остановился на том месте, где задерживали преступника. Повернул голову в ту сторону, куда смотрел преступник, увидел дерево. Стремительно бросился туда и остановился у самого ствола, не веря своей удаче. Возле дерева под обрывом лежал белый камень. Голяков спустился к нему, с усилием сдвинул в сторону валун и увидел прикопанный в землю бидон. «Ай да монах. Ну, монах… Ну дед!» — восхищенно прошептал он. Владимир вызвал наряд. Минут через десять приехали полицейские, понятые. Оформили находку, осмотрели камень, опечатали бидон, который оказался полон золотых украшений. Когда все документы были оформлены и подписаны, Голяков попрощался с коллегами.

Времени было уже почти восемь вечера. Владимир набрал номер начальника отделения, доложил ему о находке. Получил поздравления. Потом он поговорил с приятелем, который одолжил ему служебную машину — договорился, что вернет ее завтра. Теперь можно было ехать домой.

ГЛАВА 2. НОВАЯ ЖИЗНЬ

Усталый Владимир доехал до своего дома. Фары машины издалека осветили стены дома, спугнули пару дворовых котов, которые разбежались в разные стороны. Служебную машину он оставил у подъезда. Возле лавочки у входа шумели подростки. Играли в карты.

— Чем занимаемся? — Голяков подошел к ребятам.

— Отдыхаем, Владимир Семёнович, — парни вежливо подвинулись.

— Моего видели? — поинтересовался мужчина.

— Его видели с Максом, — сказал один из парней.

— Макс, а кто такой Макс? Давай, и на меня раскинь, — Голяков присел поиграть с пацанами в карты и заодно разузнать про Макса.

— Да есть один тут. Местный авторитет во дворе, — продолжил молодой человек.

— Авторитет, говоришь? А чем он занимается? — спросил Владимир.

— Да ничем. Вообще ничего не делает. А деньги есть, чтоб тусить, — пожал плечами подросток.

— Тогда откуда выводы, что он местный авторитет? — не понял Голяков.

— Да он ведёт себя так. Не работает, а деньги есть, — хором повторили парни.

— Шерлоки Холмсы прям. Я выиграл, — сказал Владимир, вставая. — Где живёт, говорите?

Самый общительный парень поднялся с лавочки и указал на окно пятого этажа. Из подъезда вышла женщина в фартуке и прокричала подросткам: «Сколько я вас могу ждать? А ну, быстро домой! Кушать и уроки. Паршивцы. Вы что не слышали, когда я кричала с балкона?» Ребята понуро побрели в подъезд. Ещё долго доносился оттуда глухой женский голос, отчитывавший подростков.

Голяков задумчиво посмотрел на окно, которое показали ему ребята. Свет там не горел, очевидно, дома никого не было. Он попытался достать сигареты из кармана. Напомнила о себе рука. Опять стала болеть от неловкого движения. Бинт на ней уже был серым.

Владимир отбросил сигарету и зашел в подъезд, добежал до своей квартиры и достал из кармана куртки ключ, открыл дверь. Он, будто с усилием, сделал шаг в квартиру, снял с себя промокшую куртку и повесил ее на крючок в прихожей. Разулся, носки тоже снял, и, оставляя на полу мокрые следы, прошёл в комнату. В доме тишина. Включил свет. Лампочка осветила комнату, и Владимир сразу же пожалел, что не остался в темноте.

Неубранная грязная постель. Настенные часы в пыли. Они громко тикали, только их и было слышно во всем доме. Пыльно, серо, мрачно. Владимир проследовал в кухню, включил свет там и опять поморщился: Мусор, немытая посуда, грязная залитая супом, плита, запах. Он вернулся в комнату. На журнальном столике валялось много бумажек, стояла открытая банка пива. Голяков взболтал её. Внутри ещё что-то было. Выпил и тут же скривился: «Гадость!»

Владимир в тишине услышал, как открывается дверной замок. Он поставил банку на стол, вышел в коридор и увидел Славу.

— Здорово, пап, — поприветствовал Владимира сын.

— Привет, — сказал Голяков — старший.

Слава, обутый, зашёл на кухню, выпил из-под крана воды.

— Слав, тебе ничего… — начал было Владимир, ткнув пальцем на не снятую обувь сына.

— Забей, батя. Тут и так свинарник, — сын махнул рукой.

— Слав, кто такой Макс? — приступил к расспросам отец.

— Друг, — коротко ответил подросток.

Он допил воду и поставил стакан в раковину. Повернувшись к отцу, сказал тихо, но твердо:

— Ты лучше на себя посмотри. Меня не учи.

Потом он пошёл к двери, но Голяков — старший остановил сына, схватив за его за руку.

— Отпусти, — холодно сказал Слава.

— Погоди. Я хочу пого…

— Не нужно мне тут соплей. Надо было думать, когда маме изменял, — Слава направился к выходу. Стоя у двери, обернулся и сказал:

— Когда исправишь свою жизнь, тогда будешь иметь право лезть в мою, а сейчас, ты мне не авторитет.

Сын вышел из квартиры, крепко хлопнув входной дверью.

Владимир дошел до журнального столика в комнате, со злостью швырнул в стену пустую банку из-под пива. Резко дёрнул больную руку, с силой сжал раненную ладонь в кулак. Поплёлся в ванную. Размотал грязный бинт, включил воду и, морщась от боли, подставил руку с присохшим бинтом под струю. Второй рукой порылся в шкафчике, который висел на стене. Вынул из него йод и новый бинт. Попробовал оторвать прилипшую к ране марлевую повязку — получилось. Стиснув зубы, залил рану йодом и, как мог, забинтовал чистым бинтом. Посмотрел на своё отражение в зеркале. Покачал головой. Боль в руке стала понемногу утихать.

Внезапно Владимир вспомнил про монаха. Вернулся в прихожую. На гвозде висел ключ от комнаты, в которой хранились вещи жены. Голяков открыл дверь, пошарил в шкафу, отодвинул и вынул несколько коробок. И нашел ту, что искал — коробку с надписью: «АРХИВ Г.В.» — документы отца. Владимир взял коробку под мышку и прошел в свою комнату. Он сел на кресло, скинул одним движением все с журнального столика и поставил на него коробку.

Внутри было много бумаг и старых фотографий. Отец тщательно разложил все документы по папкам, подписал все подробно. Владимир знал, что такая коробка есть, но ни разу не посмотрел, что в ней. Теперь он с удивлением рассматривал папки, подписанные рукой отца. Часть его жизни можно было восстановить, читая эти документы.

Голяков перекладывая бумаги с записями, открыл очередную папку. Обнаружил внутри нее фотографии отца, на которых он был вместе с Жамсо. На одной из них отец был даже в одеянии монаха. Внутри этой папки, в самом конце, Владимир нашёл рисунки. Это были его собственные рисунки, нарисованные им в далеком детстве. Не выдержав, он опустил голову на руки. Плечи его задрожали, и слезы потекли по небритым щекам майора.

***

Громко звенел будильник в мобильном телефоне. Владимир, морщась, открыл глаза и схватился руками за голову. Зажмурился от ярко светящего в глаза солнца. Оказывается, он уснул в кресле. Коробка с документами отца стояла тут же. Голяков положил все бумаги, папки и фотографии на место и встал с кресла. От яркого солнца или от сна сидя в кресле у него болела голова.

Владимир нашел в шкафу относительно чистую рубашку, снял грязную, надел новую и, не застегивая на ней пуговицы, прошел на кухню. Глядя на часы в мобильном телефоне, Владимир поставил чайник. Включил радио. Передавали гороскоп и погоду. Сделал кофе и бутерброды, часть из которых положил в холодильник. Написал записку сыну: «Еда внутри» и наклеил ее на дверцу. Перевязал руку бинтом. Побрился быстро машинкой, оставив лёгкую щетину. Причесал волосы. Застегнул рубашку. Заглянул в комнату сына. Тот спал на кровати одетый и обутый. Голяков — старший, тихо, чтобы не разбудить, разул Славу и накрыл его одеялом.

Владимир взглянул на часы — он почти опаздывал. Очень быстро обулся, промчался по лестнице вниз и выбежал из подъезда, хлопнув входной дверью.

Недалеко от подъезда Голяков встретил соседа по лестничной клетке. Шмырко недолюбливал Владимира и его семью, всегда за спиной говорил о них гадости, а Владимир вежливо терпел и не отвечал — мол, сосед все-таки. Шмырко был небольшого роста, коренастый, жилистый, с неприятным лошадиным лицом. Владимир не хотел общаться с вредным соседом, чтобы не портить себе утро скандалом, и, кивнув соседу, постарался пробежать мимо. Но Шмырко остановил его:

— Владимир Семёнович, можно вас на секундочку?

— Нет времени, Шмырко, говори быстрее, — с досадой произнес Владимир.

— У нас было собрание на днях, мы хотим собрать деньги на ремонт крыши, — неспешно сказал сосед.

— Когда нужны деньги? — Владимир, как всегда, четко формулировал вопрос.

— Были нужны еще вчера, — с явным осуждением произнес Шмырко.

— Извини, не знал. Спешу. Пока, — Владимир постарался завершить разговор.

Голяков уже заворачивал за угол, когда услышал, как Шмырко пробормотал себе под нос: «Хам, как и его сын»

Владимир разозлился и резко повернулся к неприятному соседу. Пара шагов, и они оказались лицом к лицу. Владимир обеими руками схватил Шмырко за ворот куртки, потряс его и спросил: «Шмырко, я не расслышал. Что ты там мне сказал в спину?» Шмырко испуганно залепетал: «Я… я…»

— Послушай теперь меня внимательно. Ты лучше за собой присмотри. Не лезь ты к нам. Это уже не первый раз, когда ты достаёшь моего сына, — Голяков не скрывал своего раздражения.

Шмырко, как только его отпустил Владимир, отошёл на безопасное расстояние и издалека крикнул: «Вы мне не угрожайте! А то и я могу. Он сын своего отца, такой же пьяница без цели» Владимир, презрительно глядя на кричащего Шмырко, произнес:

— Я больше повторять не буду. Присмотри за собой, потом учи жизни других.

Владимир уже вышел со двора и не слышал, как Шмырко кричал ему вслед:

— Я буду жаловаться! Слышите? Жалобу напишу.

Голяков сел в служебную машину и поехал на работу.

***

Утро было свежим, день обещал быть приятным — ни жарким, ни холодным.

Прошло несколько минут как Голяков пришел на работу, он успел насыпать в чашку растворимый кофе и залить его водой, и вот зазвонил мобильный телефон. Владимир ответил, и дежурный сообщил ему об ограблении в магазине на улице Бабушкина, дом 7.

— Вызов принял. Выезжаю, — ответил Владимир.

По указанному адресу около магазина уже собрались его коллеги. Голяков подошел к своему другу Дмитрию. Пожали руки.

— Наслышан. Молодец, — коротко похвалил друга Дмитрий. — У нас тут убийство и кража драгоценностей.

Дмитрий с Голяковым вошли в магазин, по дороге обсуждая случившееся:

— Все бы ничего. Но смерть очень странная. То ли убийство, то ли самоубийство. Непонятно. Вот, сам глянь, — сказал Дмитрий, указывая на место преступления.

Голяков взял перчатки у друга и осмотрел помещение, где было совершено убийство.

— У нас вообще ничего нет. Ни отпечатков, ни каких-либо следов борьбы, — Дмитрий продолжал вводить коллегу в курс дела.

Голяков ходил и осматривал все вокруг.

— Помещение было закрыто изнутри. Никто не выходил и не входил, — с недоумением сказал Дмитрий.

— Дим, нам инсценировали смерть. Грабитель или грабители могли просто взять то, что хотели, и уйти. Но им или ему надоело быть в тени. Этим убийством он заявил о себе, — вслух рассуждал Владимир.

— То есть нас специально хотят запутать. А зачем? — удивился Дима.

— Вот зачем, зачем? Думаю, мы скоро об этом узнаем. Тот, кто сделал это, захочет, чтобы все узнали о его действиях.

Голяков снял перчатки и вышел на улицу. Они остановились около магазина и продолжили разговор. Через минуту к ним подбежала девушка-стажёр и протянула планшет: «Вот, посмотрите. Это произошло сегодня утром»

На планшете была запись выпуска новостей о том, что какой-то неизвестный просто так раскидал драгоценности на улице и скрылся. Никто его не видел. И никто не знает, как он выглядит. Корреспондент продолжил: «Вот, что говорят свидетели: «Это просто чудо! Спасибо ему большое!» — «Просто чудак ненормальный, наверное, крыша поехала. Но все равно спасибо» — «Я могу сказать одно: Робин Гуду — ура!».

У Зимина закончилось совещание. Все толпой выходили из кабинета. Шеф попросил задержаться Владимира и Дмитрия.

— Итак, господа следователи. У нас появился Робин Гуд. Народный мститель, ё-моё. Вам необходимо его быстро найти, — потребовал начальник отделения.

— Мы ищем, — заверили его напарники.

— Плохо, плохо ищите, — недовольно покачал головой Зимин, — вон, уже скоро весь город с ума сойдёт от такого беспредела. Мне уже позвонили сверху и сказали, что я тут ничем не занимаюсь, если у меня такое происходит. И ладно, если бы Робин Гуд ещё продал эти украшения, так он их просто раскидывает по улицам.

— Мы опросили свидетелей, но никто ничего не знает. Ничего не видели. И записей в ювелирке нет, — мрачно сказал Дмитрий.

— Да что же это творится? Где запись? — удивился Зимин.

— Её просто нет. Там камеры муляжные. Чтоб страх наводить, и всё, — пояснил боссу Владимир.

— Да ты что? Вот до чего докатились. Люди уже не боятся ничего. — задумчиво произнес Зимин. — Мне нужно, чтоб вы раскрыли это дело. Не интересует, как и что, но что бы раскрыли. Свободны, — начальник грузно опустился в свое кресло.

Голяков с Дмитрием вышли в коридор, и тут Дмитрий что-то вспомнил:

— Я пойду проверю кое-что. Может, будет зацепка.

— Я буду в кабинете, — сказал Владимир.

— Хорошо. Я быстро, — пообещал Дмитрий и побежал в сторону архива.

Голяков постоял немного в коридоре. Обратил внимание на ходивших туда-сюда офицеров. Зашел в свой кабинет. Присел на стул. Достал из шкафчика маленькую бутылку водки. Передумал и поставил её обратно. В шкафчике лежал теннисный мячик. Владимир начал кидать мяч в стенку и ловить… Так он успокоился и, кидая уже машинально, стал анализировать картину происходившего в инсценировке убийства. Написал на бумаге: «Зачем?», «Мотив», «Как?». Внезапно его мысли с убийства перескочили на мысли о монахе. И то, откуда он мог знать о спрятанном под белым камнем бидоне.

Владимир включил компьютер, загрузил поисковую систему Google, набрал в поисковике «буддийский храм».

Подумал еще немного и уточнил запрос: «Агинский храм». Нашёл следующее: «Агинский дацан. Из Улан-Удэ до Читы на поезде, а дальше на автобусах до самого храма». Голяков подумал немного и решил, что ему надо срочно ехать туда. Нашел на столе кусок чистой бумаги. Написал на нем: «Срочно уехал. Звони на трубку», нацепил листок на кнопку, вышел из кабинета, запер дверь на ключ, приколол записку на дверь.

***

Владимир сел на поезд по служебному удостоверению в плацкартный вагон, где всегда есть зарезервированные места, предназначенные для полиции. Расположившись на нижней полке, он сразу же уснул. Под монотонный стук колесных пар, ему снился необычный сон, в котором, он словно живого увидел своего отца. На фоне солнечных лучей, озаривших Дацан, куда теперь Владимир держал свой путь, отец, стоял рядом с Жамсо, и, словно благословляя сына на верный путь, улыбался ему. Они были оба в монашеской одежде, и от них исходило такое сильное сияние, что и Владимир попал под свет этих лучей, и будто набрался от них силы. Так, зарядившись во сне сил, он доехал до Читы, и спустя несколько часов добрался на автобусе до Агинского дацана. Оказалось, ехать до него всего половину дня. Удивительно, но по телефону никто его не искал все это время. Всю дорогу, трясясь в простом рейсовом автобусе, Владимир думал о сне. Он понимал, что о именно таком состоянии души ему говорил Жамсо. Владимира удивлял лишь один факт: «Почему информацию необходимую для расследования преступления, которое находилось в его ведомстве, отец послал ему через Жамсо, а не напрямую обратился с нему сам?». Этот вопрос не давал ему покоя, как бы было хорошо, если бы отец не ходил окольными путями, а напрямую взял да помог своему сыну. Многие «почему» крутились в голове, и Владимир опять уснул. Во сне к нему на встречу шел отец, и он сам сделал шаг к нему навстречу, вдруг обо что-то запнулся и упал. Владимир выругался, поднялся и посмотрел себе под ноги, со злостью пнул в сторону пустую бутылку, и, хотел пойти дальше, но, ни дороги, ни отца уже не было.

Владимир проснулся в тот момент, когда двери автобуса отворились, и водитель, обернувшись в салон, крикнул.

— Молодой человек! — Это ваша остановка!

Голяков спрыгнул из автобуса на землю и прошел в дацан, обдумывая сон. Ответ сна был банально прост, Владимир запнулся об пустую бутылку, и, дорога родовой нити, по которой он мог дотянуться до отца, — прервалась.

— Надо завязывать пить! — Сам себе вслух сказал Голяков. В таких раздумьях, он не заметил, как подошел к дверям дацана.

— Время бежит! — Снова вслух удивился он, — прямо не заметил, как добрался, словно и часа пути не прошло!

Навстречу ему вышел монах Жамсо. Владимир, было, улыбнулся знакомому отца и протянул руку, но осекся под строгим взглядом монаха.

Жамсо строго сказал:

— Входи.

Голяков поклонился в ответ и зашёл. Не проронив ни слова, они шли по территории дацана. Видно было, что монах чем-то озабочен. Он привел Голякова в кедровую рощу, где они присели на скамейку.

Лама заговорил, глядя на храм:

— Я ошибся, когда рассказал тебе там, на станции, про белый камень. Нам запрещено выходить в мир и тем более запрещено вмешиваться в мирские дела. У нас иное предназначение. Помочь больше я тебе ничем не смогу, ты сам должен найти на все ответы.

— Я хотел поговорить с вами об отце, — сказал Владимир.

— Твой отец снится мне. Он просит помочь тебе, — произнес Жамсо.

— Вы с ним общаетесь? — удивленно спросил Голяков.

— Когда-то я обещал твоему отцу присмотреть за тобой, поэтому он ко мне во сне и приходит. В новолуние приходил и просил навестить тебя. Вот почему я просидел на кладбище два дня, прежде чем тебя оповестили. Снился он мне и вчера, снова просил помочь тебе, — рассказал монах.

— Не переживайте за меня. Я со всем справлюсь. Но вы сказали, что говорите с моим отцом. Как? — поинтересовался Владимир.

— Он приходит ко мне, когда я медитирую, или во сне. И просит, что бы я помог тебе. Но он не понимает, что этим я могу изменить твою судьбу и будущее всех твоих наследников, — вздохнул Жамсо.

— Я не понимаю, как это происходит. Отец же умер? — недоумевал Голяков, — хотя, пока я ехал к вам, мне тоже снился отец, но он мне ничего не сказал. Да и я никогда вообще не уделял внимания снам, и, если честно, всегда считал суеверием, бабкиными сказками.

Монах внимательно посмотрел в глаза Владимира. Мужчине стало неловко от этого пронизывающего насквозь взгляда, он почувствовал, что монах может узреть причину, по которой отец не захотел с ним говорить.

— Мир, в котором я живу, отличается от твоего, мальчик мой. Я вижу, что у тебя сейчас нелёгкий период в жизни. Но дорогу осилит только идущий, если он не боится сделать шаг. Я верю, что ты сам найдёшь выход. Вижу, ты уже понемногу начал это делать, — глаза старого монаха светились добротой и мудростью, — ты все правильно делаешь. Начинаешь с себя. Наведешь у себя в голове порядок, разложишь все по полочкам, и все встанет на свои места, — заверил Жамсо.

— Но как возможно то, что вы знаете, где лежали те драгоценности? Я не понимаю, — Владимиру не давал покоя этот вопрос.

— Я живу не по тем правилам, по которым живёшь ты. Тебе пора идти, у меня есть ещё дела, — Жамсо приподнялся и поправил одеяние.

— Но я ничего не узнал. Как отец говорит с вами? — настаивал Голяков.

— Когда будешь готов, я тебя научу. Но не сейчас, — сказал Жамсо с теплотой в голосе.

— Как не готов? Почему? — Голяков соскочил со скамейки.

— У тебя беспокойный ум, — мягко сказал монах.

— Но я просто хотел больше узнать о своем отце, — растерянно пробормотал Владимир.

— Ты про работу приехал спрашивать, — возразил мудрый монах, — тебя любопытство одолело. Эмоции. Твой отец мне спас жизнь, и я не буду нарушать закон кармы, чтоб разрушить жизнь его сына. Объясню, почему: помогая тебе, я ухудшаю твою карму. А это неправильно. Я пытался втолковать это твоему отцу, но он не понял. Придет время и поговоришь с ним сам, — настойчиво сказал Жамсо.

Конец ознакомительного фрагмента.