Левая рука Бога

Алексей Олейников, 2015

Мир возможного будущего. Новый Российский Союз находится в глухом противостоянии со странами Запада. Лишенный доступа к высоким технологиям, в жесткой гонке вооружений, НоРС бросает все свои силы в неизвестные области знания, где наука смыкается с верой, в тонкие пространства, где дремлют силы, которые лучше не будить. Чтобы попасть туда, мало термоядерных реакторов и гигаваттных установок. Нужна вера – такая откровенная и безоглядная, какая может быть только у детей. Но что произойдет, когда подростки получат настоящую Силу? Что они выберут, на что решатся, если внутри каждого – его собственная ядерная бомба обид, страхов, надежд и мечтаний?

Свет во тьме светит, и тьма не объяла его

Иллюстрация на обложке Горшковой Натальи

© Алексей Олейников, 2015

© ООО «Издательство ACT», 2015

Глава первая

— Держи поле, ты… москвич!

— А я что делаю, — пробормотал Денис.

Задачка была проще некуда.

Представить себе июньский луг. Вечер, багровая полоса заката пролегла над дальним лесом, узкие облака, снизу прогретые закатным светом до розовато-белого, сверху темно-сизые… нет, не черные, а сизые, темно-синие с серым. Стоп, за облака отвечает Катька, вот пусть она и возится с ними, и с небом, и со звездами.

Сколько звезд на небе, спросили мудреца. Столько же, сколько волос на моем осле. Не веришь, пересчитай. Не отвлекаться!

Луг, темной слитной массой ложащийся под копыта коней (тут Аслан перестарался, лапищи у коня как у слона, а всадник так и вовсе ростом с сосну). Луг, огромное, несчетное множество трав и цветов, сцепившихся белыми нитями корней, вросших друг в друга. Луг был един, он был живой, в его ковре ежесекундно вспыхивала и гасла жизнь: кроты и черви, жуки и бабочки, муравьи и кузнечики — все торопились жить, прежде чем их накроет тяжелое копыто.

Два всадника ехали по полю навстречу друг другу: витязь в русской броне и богатырь в кавказской кольчуге, с тигровой шкурой на плечах. Кони фыркали, звенели уздечками — Денис мимоходом позавидовал: так удерживать образ, и Ярик и Аслан круты.

Ну вот, опять! Стоит отвлечься, как луг начинает распадаться, дробиться на отдельные островки, меж которых проступает бархатная темнота рабочего объема. Ярцев торопливо восстановил целостность образа, успел, прежде чем кони вступили в темноту — иначе все, сразу занавес.

Пробежался по тысячам зеленых струн-стеблей, коснулся невидимыми пальцами засыпающих, закрывающихся цветков, внутри которых качалась невесомая пыльца.

А теперь ветер — Денис дунул, и ветер пошел гулять по полю, погнал тяжелые шелестящие волны, поднял в воздух сотни светлячков. Медленные зеленые огни взвивались над лугом, вспыхивали под копытами коней, кружились вокруг латников…

— Стоп!

Картинка погасла, Денис поморгал, процеживая темноту ресницами. Постепенно в углу проступило светлое пятно — рабочее место устроителя вертепа, Натальи Юрьевны.

Она наигранно держалась за голову.

— Что за балаган ты устроил, Ярцев?

— Полет светляка, ария первая, — попробовал отшутиться Денис.

— Второй раз создание образа срывает, — возмутился бас в другом углу. — Вас в Москве вообще учат?

— Ага, Аслан, ты сам попробуй луг сделать, — вступил в разговор женский голос. Это Катя. — Думаешь, если шкуру кошки сочинил, так ты на коне. Конечно, она половину твоего образа закрывает, такую модель первоклашка удержит. Детализации ноль, текстура ни к черту…

— Слушай, ты, главная по облакам, молчала бы, — посоветовал Аслан. — Ты вообще облака копируешь и вставляешь, одно и то же по всему небу.

— Да у меня ни одного одинакового облака нет! — возмутилась Катя.

Наталья Юрьевна хлопнула в ладоши. В зале школьного светового вертепа вспыхнул верхний свет. Сидящие на ложах заворочались, потянули с головы сеточки мыслеуловителей.

Аслан Мацуев пригладил волосы, зло посмотрел на Дениса.

— Наталья Юрьевна, давайте вернем Федора? У нас первый показ «Прометея» на носу, а Денис задник точно не удержит. Там же не луг, там горы. Кавказ! Ты хоть раз горы видел, москвич?

— А разве мы сейчас не на Кавказе? — удивился Денис.

— Так, закончили, — сказала устроительница. — Ребятки, ничего смешного нет. Ярослав — образ устойчивый, но без огонька. Ты явно о чем-то другом думаешь.

Ярослав Щербаков, невысокий парень с густыми соломенными волосами и какими-то несоразмерно мелкими чертами лица, ничего не ответил. Только медленно заморгал белесыми ресницами.

— Катя, в небе должно быть больше выразительности, яркости. Небо должно душу вынимать от одного взгляда — это ведь задний план, на котором разыграется битва. А у тебя там травоядные облачка.

— Там все гармонично, — возмутилась рыжая Катя.

— Больше страсти! — потребовала устроительница. — Теперь ты, Денис. Все плохо. Денис, я понимаю, что луг — это сложная задача, тем более для новенького. Но я видела записи твоих сцен, в московском вертепе ты был в тройке лучших. Слишком много думаешь, Денис, отвлекаешься.

— Если он лучший, какие же там остальные? — фыркнул Аслан.

— А ты, Мацу ев, слишком много говоришь. Для человека, у которого явные проблемы с соразмерностью образов. У тебя конь размером с мамонта, Мацуев.

— Это мое авторское видение, Наталья Юрьевна.

— Все, летите, голуби, — скомандовала устроительница. — Завтра пробный прогон «Прометея». Соберитесь!

Денис отклеил присоски мыслеуловителей от холодной кожи, поднялся с ложа, но уходить не торопился. Сидел, оглядывал комнату светового вертепа. Стены, оклеенные звукопоглощающими пластинами и обитые черной мягкой тканью. Черные стены, черный пол, черный потолок. И огромный сверкающий конус излучателя под потолком. По углам — четыре ложа для игроков, выгороженный угол устроительницы. И больше ничего; все сложнейшее оборудование было скрыто в стенах.

Когда выключали свет, темноту можно было ложкой черпать и по банкам разливать. А потом первая искра стекала с конуса излучателя, но не исчезала, а разгоралась, подхваченная одним из игроков. Он бережно раздувал ее в свой образ, приращивал один за другим световые витки к создаваемой картине. А остальные тем временем срывали свои искры и лепили свои образы, и все это постепенно соединялось в одно большое полотно — живое, дышащее, меняющееся.

Почему-то световой вертеп был в обязательной программе как его московского гимнасия, так и суджукского, куда он перевелся. А в «общаках» его и в помине нет. Интересно, почему?

— Ярцев, дуй отсюда, — нахмурилась Наталья Юрьевна.

Денис спрыгнул на пол.

— Яблоко хочу, — заявил он. — После вертепа всегда так. У вас нет?

Наталья Юрьевна скорчила гримасу и махнула измерителем, которым снимала показания с конуса.

Денис увернулся и выкатился в коридор. У стены, в уголке, стояли Мацуев и Катя Локотькова. Катерина, сверкая серыми глазами, тыкала пальцем Мацуева в солнечное сплетение и что-то говорила.

И Аслан, о диво, слушал ее внимательно, только кривился в ухмылке, но это же Мацуев, гордый вайнах, он не может иначе…

* * *

Денис вспомнил первый день, когда он вошел в стены гимнасия номер один города Суджука «Зарница». Они как раз закончили переезд, в конце серпеня, отец его все время по-старому именовал августом. Неужели так трудно запомнить правильные названия?

Двухсаженный забор с фигурным гербом Приказа общественного развития и благоустроения — кругомер-циркуль над книгой, вписанные в круг. За забором — школьная площадь с вылизанным добела серым покрытием, зеленый прямоугольник телостройной площадки, флаги города, гимнасия и государственный, черно-желтый флаг НоРС.

Герб ПОРБ на заборе повторялся, опоясывал школу. Утреннее солнце выползало из-за гор, и искаженные длинные тени кругомеров шагали через двор по подстриженным кустам самшита, приземистым соснам, по клумбам и скамейкам.

Его ждали у входа. На утреннее построение он не успел, казенный гимнасический духовник уже отчитал молебен и отпустил окормляемых чад по классам. Плохо, конечно, но можно списать на первый день. Заблудился в городе, пошел в сторону моря и не вернулся…

Пелагея Валерьевна, заведующая по безопасности, завбез в привычном школьном просторечии, сухая дама лет сорока, выслушала его сбивчивые оправдания, поджав губы. Вручила гимнасический числоключ — пропуск и ключ от именного шкафчика. Денис расписался за «таблетку» — школьный светоплат — и пошел на край долины у моря искать дичины. В смысле, в класс в сопровождении завбеза. В усилителях под потолком привычно гремела государственная песнь. Под «Славься, Отечество, наше единое» малышня старалась идти спокойно, но то и дело срывалась в мелкую рысь, которая мгновенно — до дыма в подошвах — переходила на чинный шаг при виде завбеза.

* * *

— Здравствуйте, ребята, это наш новый ученик, Денис Ярцев, он приехал из Москвы и будет учиться в нашем классе. Садись, Денис, выбирай любое место.

Классы в этом здании были большие, старые, а в девятом «А» от силы человек двенадцать. Гимнасические привилегии. Если бы это был «общак», общеобразовательная народная школа, каких полным-полно на окраинах Большой Москвы, здесь не то что яблоку, смородине упасть было бы негде. Но тут уж все честно, по Сеньке шапка. Какой у тебя жизненный разряд, какие способности, такие и возможности.

Хочешь в гимнасий — будь добр, сдавай испытания. Хочешь сменить работу — сдавай испытания. Думаешь, что можешь достичь большего — сдавай испытания. Хочешь выйти из доли иждивения — разряда населения, который кормит, поит и одевает государство, — сдавай испытания.

Каждый год в июне ПОРБ запускает общенародные испытания для детей и взрослых. По итогам можно перевестись в школу более высокого уровня, подняться в должности или заработать надбавку к жалованию — зарплата ведь тоже от показателя жизненного разряда рассчитывается.

* * *

…Ага, садись, Денис.

Пустых стульев полно, а сесть некуда, все правильные места заняты. Он чувствовал равнодушно-оценивающие взгляды парней, заинтересованные — девчонок.

Тянуть было нельзя, и Денис выбрал место в середине класса, у окна, рядом с рыженькой полноватой девчонкой. Та уставилась на него, как на невиданное явление природы, и до конца дня Денис регулярно ловил взгляд ее быстрых серых глаз.

Судя по удивленно-разочарованным взглядам остальных девушек, он сделал неправильный выбор.

В светоплат ему немедленно упала пара предложений о дружбе, приглашение в круг класса, несколько дурацких писем от гимнасической сети, еще одно приглашение в содружество «Суджук-навсегда»… Тоска.

А на втором уроке под ладонь легла узкая желтая полоска.

Денис так удивился, что с трудом прочел.

«Я Катя» — писала соседка Катя.

И кто сейчас царапает от руки?

Денис бросил короткий взгляд на девчонку, встретил такой же мгновенный выстрел серых глаз и вздохнул. Взял ее фиолетовый карандаш, с трудом вывел:

«И?»

«Хочешь, я покажу тебе город?»

Денис пожал плечами. Черт, почему бы и нет?

«Давай».

Катя прямо расцвела.

* * *

…С тех пор уже три месяца прошло, а зима будто в эти края и не торопится. День был ясный, прозрачный. Деревья в сквере сбросили листву и, окунув в светлое небо темные пальцы ветвей, качались на ветру. В Москве уже дожди зарядили, а здесь, в Суджуке, такая теплынь. Начало месяца овсень, по-старому стилю — ноябрь.

Понедельник. Седьмой урок.

Денис сидел у окна, смотрел, как на игровой площадке носятся второклашки. На груди у каждого горел яркий, с ладонь величиной, круглый нагрудник. У малышни был урок телесности. Если кто-то выбегал за пределы игровой, нагрудник начинал мигать красным и противно пищать. У пацанов явно чесались руки их посрывать, но поди попробуй — разорется громче сыскного вопила. Штатный учитель телостроя дядя Миша зорко следил за мелкими, помахивая световым поводком. Разговор у дяди Миши был короткий — чуть какое нарушение порядка, и короткий выстрел поводка закрашивал нагрудник багровым. Три выстрела — и запись в школьный раздел личного дела.

Стекло померкло, затянулось матовой пленкой.

— Денис, вернись к нам, — ласково позвал Спиридон Федорович, их историк.

Денис мгновенно обернулся, изобразил полнейшую готовность внимать. Катя Локотькова, сидевшая рядом, не сдержалась, улыбнулась, но тут же лицо ее стало серьезным.

Рядом с историком стояла дама — иначе и не назовешь, стройная и высокая. Узкое лицо, светлые волосы затянуты в строгий хвост, ни единого волоска не выбивается.

Девчонки вполголоса перешептывались, глядя на серое платье. Сычуанская яко-шерсть, дорогая ткань. А на груди серебром сверкает знак — кругомер над книгой, в круг вписанные. Приказ общественного развития и благоустроения.

Денис обнаружил, что выпрямился по струнке, как и весь класс. ПОРБ — это серьезно, ПОРБ просто так не является.

— Ребята, сегодня у нас на уроке гость из Приказа общественного развития и благоустроения, — сообщил историк, лучась от важности происходящего. — Аглая Петровна.

Представительница ПОРБ кивнула, оглянулась и села на учительский стул. Спиридон Федорович в некотором смятении на нее посмотрел и щелкнул дальником. На ученических светоплатах появился знак — двуглавый орел в венце из молний, сжимающий в когтистых лапах шар державы и скипетр.

С двух сторон знак поддерживали медведь и тигр, сущности двуединства страны, обращенной на Закат и Восход. Все это Денис знал прекрасно; если урок будет по сущностям государственности, их класс легко справится. Они недавно делали учебную затею для младших как раз по этой теме.

— Дорогие мои, сегодня мы обратимся к началу нашей государственности, — провозгласил Спиридон Федорович. — Устроим, так сказать, опрос.

Денис неслышно охнул. Сегодня на уроке «Роднознания и отчизнолюбия» придется отвечать всем. Спиридон Эф, как его для краткости именовали девятиклассники, очень уважал поголовные опросы и размышлительные беседы с учениками, что означало, что каждому достанется доля учительского внимания. Пара минут в прицеле черных глаз и несколько каверзных вопросов. Хотя что можно каверзного придумать в теме «Начало государственности НоРС»? О том, как создавался Новый Российский Союз, уже в детском саду всем рассказывают.

В Суджуке Денис всего три месяца, но уже привык к здешнему гимнасию. В московской школе «РОТ» читали не так интересно, а Спиридон выступал зажигательно, скоморошил по полной. Ему бы на помосте краевого вертепа, а не у доски выплясывать.

— Эту тему вы хорошо помните, — продолжал Спиридон. — И…

— На каком основании стоит наше государство? — неожиданно спросила Аглая Петровна.

Голос у нее был резкий, сильный, видно было, что при желании она может перекричать одна целый класс.

Народ задумался. Спиридон Федорович переминался у доски, и Денису стало его жалко — он словно сам отвечал, не мог найти слов.

Денис собирался уже его спасать, но Маша Шевелева уже тянула руку. Конечно, Маша, кто же еще. Рука у Шевелевой рвалась к потолку и тянула всю ее следом.

— Наше государство, то есть Новый Российский Союз, основывается на справедливости, — выпалила Маша. — Каждому у нас в стране дается достойный заработок, исходя из его способностей и потребностей.

Аглая Петровна довольно кивнула.

— И не только заработок, но и жизненно необходимая доля лекарских и попечительских услуг. Справедливо, когда старики живут обеспеченно, а дети получают самое лучшее. Справедливо, когда за свой труд человек получает столько, сколько заслуживает. Справедливо, когда вор в тюрьме, а невиновный на свободе. Тем, кто не в силах себя обеспечить, назначается справедливая доля содержания. А с чем можно сравнить наше государство, дети?

— С крепостью? — рискнул предположить Ваня Миронов. Ваня, как знак ПОРБ увидел, сам не свой сделался. Говорят, у него родители заработали снижение жизненного разряда, что-то в прошлом нехорошее у его папы обнаружилось. Вот теперь Ваня и сидит как на иголках.

Разумно, решил Денис, вечно на нас из-за закатного бугра разные гады лезут, крепость — хороший ответ. Но Аглая Петровна явно вопрос с подкавыкой задает.

Денис в некотором азарте задумался.

«Не повезло Ване, — подумал Денис. — Но это не надолго, на полгода в правах ограничат и все».

Его отцу тоже как-то поражение в правах влепили — а не надо было скрывать, что он в старые времена состоял в каком-то неправильном сборище. Партии… так они назывались тогда. Если с государством вести себя честно, оно тоже будет с тобой честным.

— Да, с крепостью, но не только, — сказала Аглая. Ваня потух.

— Представьте, что наше государство — это дерево. Огромное, до небес. Оно дает жизнь всему живому, птицам и животным, раскинуло ветви от океана до океана. А все мы — часть этого дерева. Получается, что только от нас зависит его мощь и сила. Если мы будем сильны и крепки, то и дерево, наш общий дом, тоже. А если мы будем думать только о себе, то дерево рухнет. Однажды оно чуть не рухнуло. Когда это было?

Ваню опередил Федя Веселовский-Фань; он подскочил, даже не поднимая руки.

— Пятнадцать лет назад, — выпалил он. — В две тысячи восемнадцатом году, когда государство российское переживало смуту, в просинце восемнадцатого года, то есть в январе по старому стилю, выборный глава страны Гатин внезапно умер, и оказалось, что только он мог управлять страной.

Спиридон Эф закатил глаза, но Аглая Петровна улыбнулась.

— А больше никого не нашлось?

— Ну… — Федя замялся. — Они как бы не подходили. До конца…

— Садись. По сути верно, — сказала Аглая, — однако точность высказываний хромает, Спиридон Петрович.

— Мы проработаем лепословие совместно с учителем словесности, — быстро ответил историк.

Аглая кивнула.

— Глава замкнул на себя все рычаги управления государством, и когда он умер, оказалось, что страна не может существовать без ручного управления. А остальные высшие лица государства не обладали соответствующей легитимностью. Вы знаете, что такое легитимность?

— Право на управление страной, которое дает народ? — снова рискнул Ваня. — Это устаревшее слово, нам Спиридон Федорович рассказывал…

— Главным источником власти у нас в стране является народ, — кивнула Аглая Петровна. Ваня расцвел. — Народ доверяет управление государством лучшим людям, которых выбирает. Но после кончины главы Никитина таких людей не оказалось. Глава очень многое сделал, чтобы сохранить страну и укрепить ее положение в мире. Какие области при главе Никитине вошли в состав нашей страны?

— Иван-город и Белорусский край, — отрапортовал Денис.

— Прежде чем отвечать, следует поднять руку, — заметила Аглая, — вы немного распустили класс, Спиридон Федорович.

— Ну вы же знаете нашу специфику… то есть особенность. У нас идет обучение в образе открытого разговора, согласно наказным письмам ПОРБ… В духе нашего народовластия…

— Народовластие не значит вседозволенность, — значок на груди Аглаи как-то особенно ярко сверкнул. — Народовластие — прежде всего порядок и соблюдение законов и правил общества.

— Полностью с вами согласен, — пробормотал Спиридон Эф.

— Так вот, в восемнадцатом году страна переживала смуту. Как я сказала, выборный глава Никитин сделал очень многое, однако он не мог держать под своей рукой всю страну. Главная беда тогдашней власти — воровство от низов до самого верха, в котором порой были замешаны даже главы тогдашних госкорпораций… Кстати, как они называются сейчас?

Улита Козак, тихая, как мышка, потянула руку.

— Дворы?

Аглая удовлетворенно кивнула.

— Именно, Дальнопутный двор, Колоземный двор и так далее… Так вот, главы дворов, дьяки-министры, выборные-депутаты, воеводы-губернаторы — все они были богачами, миллионерами или даже миллиардерами. Представьте — у некоторых из них зарплаты достигали шести миллионов рублей в день!

— А сколько это в алтынах? — шепнула Катя Локотькова.

— Раздели на тысячу, — одними губами ответил Денис.

Катя только языком цокнула.

— От же жили!

— А чего тебе, в горностаях и соболях охота расхаживать? — покосился Денис.

Девушка закатила глаза.

— Что дурного в соболях, Ярцев?

— Дорогие друзья, что вас так увлекло? — поинтересовалась Аглая Петровна. — Надеюсь, наша тема?

Денис с Катей синхронно закивали.

— Тогда продолжи… — Аглая помедлила, взглянула на светоплат. — Денис Ярцев. Итак, Денис, что же было дальше?

Денис встал.

— Смута началась после того, как Никитин преставился. Страны Заката стали поддерживать мятежников, которые хотели отделиться от нашей страны.

— А что происходило в столице?

Денис пожал плечами.

— Беззаконье, если честно. Временные главы менялись один за другим, дьяки и чиновники рванули за бугор, те, кого не посадили. А в холодную бросали тогда очень многих, по надуманным обвинениям, без суда. Власть и деньги делили, а воеводы тем временем страну по кускам растаскивали! Воровские ватаги грабили людей прямо на улицах, врывались в дома и хоромы, а сыскари от них не отставали.

— И что же в итоге?

— Видя, что страна катится в пропасть, в свои руки власть взял Михаил Саблин, тогдашний воевода в Югороссии. Он двинулся на Москву и его поддержали все настоящие отчизнолюбы, все, кому была дорога Россия. Войска повсеместно переходили под его руку, особенно отличились кавказские добровольческие дружины.

Миновав смутное время распада РФ, Денис почувствовал себя уверенней. Все же он плохо знал этот период: назвать поименно всех девятерых временных глав еще мог, но вот запомнить, кто за кем, было уже выше его сил. А вот период становления НоРС Денис любил, очень здорово у Саблина все получилось. Он почти торжественно продолжил:

— Войска Саблина, усиленные добровольческими кавказскими дружинами, уже через неделю вошли в Москву. Последний временный глава сбежал вместе с половиной правительства и пропал где-то в странах Заката.

— И что же случилось, когда Саблин вошел в Москву?

Маша Шевелева подняла руку.

— Был организован Сход народного спасения. СНС созвал Всероссийский земский собор, а тот принял Всезаконное уложение и объявил о создании Нового Российского Союза вместо Российской Федерации. Вместо правительства был учрежден постоянный Сход с выборными головами, который возглавил Саблин.

— Страна переживала тяжелые времена, — продолжила Аглая Петровна. — На что же опереться, когда все разрушено — доверие между людьми, вера в государство, закон и порядок? Перед Михаилом Саблиным и другими членами Схода стоял один вопрос — как вернуть мир и процветание нашей Родине? Где же та точка, опираясь на которую они смогли перевернуть все положение вещей, тот камень, с которого начало возводиться здание нашей новой государственности? Как вы думаете, ребята?

Аслан поднял руку.

Аглая посмотрела на светоплат.

— Как ты думаешь, Аслан?

— Это культура, — сказал тот. — Единственная опора для нашего народа.

— Великая русская культура, на почве которой только и может вырасти новое древо нашего государства, — вернулась к своему образу Аглая Петровна. — Наша словесность, живопись, музыка… Но чтобы взошли новые побеги, требуется очистить почву, дать ей новые силы. В нашем языке, литературе, культуре за многие столетия накопилось много мусорных слов, много грязи и нечистот. Темные слова, чужеземные понятия, которые затемняли народный ум. Тот, кто пьет из грязного источника, не будет чист, как сказал один из отцов-просветителей, писатель и протоиерей Недугин. Что такое язык, дети?

— Речь? Общение? — предположил Ваня.

— А еще?

— Мы на языке думаем, — блеснула Маша Шевелева. Аглая довольно кивнула:

— Именно. Как ты говоришь, так ты и думаешь. А как может жить страна, где люди думают чужими понятиями, заемными мыслями? Плохо она живет, не своей жизнью. Так началось Великое просветление русской культуры. И в первую очередь русского языка, который предстояло очистить от мусора и пены иноземных словечек…

Денис не хотел поднимать руку. Не надо, вон и Спиридон Эф у доски жмется, но вопрос сам слетел с языка.

— А разве слово культура — не иностранное? И музыка, и скульптура. Или вот протоиерей…

— Чужеземное, — согласилась Аглая, делая пометку в светоплате. — Однако следует различать слова вредные и полезные. Слово «культура» имеет давнюю историю в нашем языке. Также как «класс», «школа», «машина» и так далее. Со временем мы найдем им замену. Наши ученые-языкознатцы, как вы знаете, ведут постоянную работу по улучшению всего состава русского языка. Только в прошлом году было выпущено три многотомных словаря русского языка, а также новые издания всего Пушкина, Гоголя и Лермонтова. А Словесный надзор неустанно следит, чтобы в печати, в сетевых изданиях и в дальновидных передачах употреблялись только наши, коренные и исконные слова. Наш язык настолько велик, что ему нет нужды заимствовать чужие наречия, мы можем описать все явления и предметы на своем, родном.

— А зачем придумывать свои названия для всего? — Дениса понесло. — Ну вот хотя бы светоплат или дальновидение… Чем слова планшет или телевизор не подходят? Это же просто приборы, какие в них чужие смыслы могут быть?

— Вы еще слишком молоды, — улыбнулась Аглая. — В каждом слове — свой заряд, своя сила мысли. Допуская в сознание инородные слова, сперва простые, как вам кажется, и неопасные, вы сами не замечаете, как улавливаете инородный строй мысли, начинаете мыслить по-чужеродному, инаково. А инакомыслие очень опасно, оно способно заражать умы. Не успеете оглянуться, как вся страна будет подменена и люди начнут петь под чужую дудку тех, кто придумал эти слова и внедрил их в нашей стране. Особенно опасно, когда такая зараза проникает в умы неокрепшие, юные, которые из-за своего возраста особенно переимчивы, чутки к новому. Вот почему всегда в первую очередь надо следить за чистотой своей речи, потому что из нее проистекает чистота ума и сердца, как говорил еще один наш просветитель, дьяк Языкового приказа Цитрусов.

Аглая оглядела притихший класс спокойными холодными глазами:

— Спасибо вам, ребята, и вам, Спиридон Федорович. Продолжайте урок.

Дверь закрылась, и Спиридон Эф прокашлялся. Взялся за стул, зачем-то переставил его, в задумчивости потер ухо.

— Итак… Что у нас дальше?

— Звонок, — подсказал Аслан, убирая светоплат.

— Ах да… — сказал историк рассеянно. — На следующем уроке поговорим о конце Новейшей смуты и усмирении окраин. Разделы учебника уже отмечены в ваших светоплатах. Ярцев…

Денис остановился в дверях.

— Что?

Спиридон Федорович подозвал его и сказал вполголоса:

— Денис, проверка ПОРБ будет идти еще два дня. Если к нам заглянут проверяющие, я тебя прошу, не вступай с ними в прения. Отвечай по делу, четко и без рассуждений.

— Но ведь вы сами нам всегда говорили, что надо не бояться задавать вопросы, — удивился Денис.

— Я говорил, да… — Историк потер лоб пухлой ладонью. — Мы с вами вольно говорим о чем угодно, но ты же понимаешь, что наш гимнасий особенный?

— Хорошо, — сказал Денис. — Я понял. Буду нем, как крабовая палочка.

— Ярцев, это не шутки, — разволновался историк. — Ты же понимаешь, что такое ПОРБ?

Денис кивнул. Если Спиридону так важно, он не будет смущать порбовцев неправильными вопросами. Спиридон хороший, чего его подставлять? Хотя странно все это…

* * *

Историк рухнул на диван в учительской.

— Наталья Юрьевна, чайник горячий?

— Закипает, — сказала завуч гимнасия «Зарница», доедая принесенный из дому салат. — Тяжко, Спиридон Федорович?

— Не то слово, — выдохнул историк. — Ярцев сейчас устроил дискуссию на уроке с проверяющим из ПОРБ. Сказали бы, Наталья Юрьевна, я бы класс подготовил. А тут как снег на голову.

— А они без приглашения являются. — Завуч аккуратно закрыла пустой пластиковый ящичек. — Сами же знаете.

Спиридон Федорович вскочил с дивана, подсел с столу. Смахнул со лба черные локоны, заговорил горячо:

— Я все понимаю, Наталья Юрьевна, но они там, в городском Приказе, не в курсе, какая у нас школа?! Не понимают, что мы тут пытаемся сделать? Они нас на руках носить должны, честно говоря. Знаете же, что сейчас в обычных школах творится.

Завуч кивнула.

— Вот как я могу давать новейшую историю без специальных терминов? Ей-богу, иногда ПОРБ с чистотой языка перегибает. Как говорить о политике, не упоминая этого слова? Как можно называть президента выборным главой? Это же разные понятия, Наталья Юрьевна!

— Спиридон Федорович, давайте не обсуждать Просветление языка? — предложила завуч. — Вы прекрасно понимаете, откуда все это идет.

Историк махнул рукой, опять переместился на диван.

— Я это все поддерживаю, но иногда язык заплетается. С нашей авторской программой… то есть особым составом образования ум за разум заходит. Мы же здесь такую задачу решаем! Кстати, наши попечители… — Историк поднял глаза к потолку. — Они в курсе этой проверки?

— Я сообщила, — сказала завуч. — А там уж сами разбираются. Неприятно, конечно, но мы это переживем. Городской ПОРБ нам не указ, по большому счету. Сами понимаете, проект экспериментальных школьных площадок «Новая заря» санкционирован на самом верху.

— Экспериментальных, санкционирован, — историк вздохнул. — Не думал, что буду скучать по этой лексике.

Наталья Юрьевна взглянула на старомодные самовзводные часы — крохотный кружок на тонкой цепочке. Древность, прошлый век.

— Засиделась я с вами! — спохватилась она. — Завтра же прогон «Прометея», а у Локотьковой и Ярцева визуализация хромает на обе ноги. Образы или блеклые, или распадаются. Ума не приложу, в чем дело. И главное, показатели отличные, у обоих пик творчества прекрасно выражен. Опять душеведа, то есть психолога привлечь, что ли?

— Давайте, заводите свой голографический театр. То есть световой вертеп, — историк отхлебнул остывший чай из чашки. — А я с силами соберусь. Перед объяснительной для ПОРБ.

— Ну, вы особо не усердствуйте, — посоветовала завуч. — Сошлитесь на устав гимнасия, на особый школьный уклад, творческий характер учебного хода, своеобычный образовательный состав. Не забудьте про звание общеземельной площадки по внедрению новых образовательных ухваток.

— Ага, — рассеянно ответил историк. — Главное, все эти слова вспомнить.