Умереть и остаться в живых

Алексей Коротяев (2024)

О любви, о предательстве, о смерти, после которой можно остаться в живых…Блестящий хирург Мартин Санчез предпринимает смелую и беспрецедентную операцию по спасению умирающей на его руках жены. Но истинные намерения доктора окутаны тайной. За отчаянным и кажущимся на первый взгляд благородным поступком кроется темный заговор…

Глава 9

— Мартин! Что ты знаешь об исследованиях своей жены?

Курчавая голова повернулась в ее сторону.

— Я же просил не мешать, когда я работаю!

Голос оборвался на высокой, кричащей ноте. Трехмерное изображение рабочего поля сменило кипящее молоко выключаемого дисплея.

— Такой сосуд из-за тебя запорол. Если уж появилась, то принеси мне клетку с белыми мышами из вивария.

Тут он встретился с Милли глазами. Мартин знал этот взгляд. Он немедленно остужал его агрессию и вызывал трепет множества бабочек в глубине солнечного сплетения. Это было даже сильнее алкоголя, выпитого на голодный желудок.

— Пожалуйста!

Его голос звучал уже заискивающе-просительно.

— Дорогая! Я совершенствую технику работы. Этот робот позволяет добираться до сосудов, не разрезая, а раздвигая окружающие ткани, и с такой скоростью, что…

— Можешь не продолжать, я в курсе. Лучше скажи, что ты знаешь об исследованиях своей жены? — повторила Милли.

— Исследованиях?

Мартин, потягиваясь, встал из-за стола и подошел к окну.

— Ездит на какие-то конференции по сохранению сельвы от вырубки. Транспортные и нефтяные корпорации по понятным причинам не согласны с ее претензиями и неоднозначно намекают на неприятности. Я просил, даже настаивал, чтобы она оставила это опасное занятие. Почему ты спрашиваешь?

Милли протянула Мартину перевязанную стопку тетрадей.

— Ты должен с этим ознакомиться! Сам поймешь.

* * *

Через несколько пролистанных страниц презрительная усмешка, с которой Мартин начал читать дневники, исчезла. Теперь он впивался глазами в каждую строчку. Милли сидела напротив и молча наблюдала за его реакцией.

— Здесь текст обрывается, — недовольно воскликнул Мартин, бросая на стол последнюю тетрадь.

— Да. Там не хватает нескольких страниц, я заметила. Они вырваны.

О том, что это сделала она сама, Милли благоразумно умолчала, так как еще не решила, что делать с подобной информацией.

Перевернув последнюю страницу, хирург нервно вытряхнул из пачки сигарету и закурил.

— Ну, — торжествующе произнесла Милли. — Что скажешь, дорогой?

Доктор ответил не сразу. Его зрачки метались как мухи, опьяневшие от теплеющего весеннего воздуха.

— Сказать? Хочется орать, как неандерталец, и бить себя в грудь.

— Когда ты успокоишься и снова станешь человеком, найдешь меня в бассейне. Чао!

— Для этого мне может понадобиться не меньше времени, чем моим предкам, — пробормотал Мартин. — Вот это новость!

* * *

Через час они сидели в халатах за столом в гостиной. Мартин перелистывал страницы, а Милли крутила в руках каменный флакон.

— Если все, что она описывает, правда, а зачем ей врать, — сам себе ответил хирург, — то надо срочно начинать опыты с алкалоидом. С его помощью я смогу увеличить скорость производимых операций. Это именно то, чего мне не хватало раньше. Я хоть сейчас готов испытать препарат на себе.

Милли с интересом посмотрела на Мартина. Его лицо, и без того не имеющее и намека на морщины, выглядело сквозь туман табачного дыма совершенным творением античного скульптора.

— Не боишься?

— Ты читала дневник. Джейн описала действие алкалоида на себе и выжила. Туземцы тоже. Дело в дозе. Правда, мы не знаем, разводили они его или нет, а если да, то насколько и чем. Опробуем в максимальном разведении.

Милли кивнула.

— Я возьму ее в лабораторию, а ты, милый, приготовь для нашего эксперимента послеоперационный блок. Нужно убрать оттуда все лишнее. Не в операционной же это делать. А то если ты начнешь носиться, как это делали туземцы, — Милли продолжила с сарказмом, — можешь повредить дорогое оборудование и лицо.

Мартин мельком взглянул на Милли. Он не раз поражался тому, какой разной она могла быть. Временами девушка становилась проникновенно-теплой, но только он начинал привыкать к комфорту ее нежности, как получал отрезвляющий урок цинизма.

— Синяки и царапины не в счет — заживут, но страшилище я к себе в постель не пущу. Даже пострадавшее за науку.

Милли повернулась на каблуках и вышла из комнаты.