Эпизод второй
Надо ли говорить о том, что, пока я ходил по городку, то до синяков исщипал себе левую руку? Но щипки не помогли. Это был не сон. Но и явью это быть не могло тоже.
Однако — было.
Я находился в сотнях километров от Москвы, на территории Украины, в месте, где прошла часть моего детства, и часы показывали, что через двадцать пять минут наступит полночь.
Человек я достаточно эмоциональный, но и практицизм мне не чужд. Особенно, когда прижмёт. А сейчас меня прижало так, что я даже не мог сообразить, что лучше — плакать или смеяться. С одной стороны — чудо. Самое, что ни на есть настоящее. Чудо, которое произошло не с кем-нибудь, а именно со мной. А с другой — в результате этого чуда я оказался на ночь глядя в другой стране без документов, денег и предметов личной гигиены.
Кстати, что у меня с деньгами и, вообще, что у меня есть?
Присев на лавочку у подъезда знакомого двухэтажного дома (впрочем, почти все дома были мне тут знакомы), в свете, падающем из окна чьей-то кухни, я тщательно изучил содержимое карманов и обнаружил: не первой свежести носовой платок, полупустую пачку сигарет, зажигалку, журналистское удостоверение и двести восемнадцать рублей денег.
Да, не густо. На билет до Москвы явно не хватит. Разве что до Киева… Только, вот, кто у меня эти рубли возьмёт в уплату проезда, если ближайший обменный пункт здесь наверняка только в Житомире и вообще ночь на дворе? Кстати, о ночи. Ночевать-то где? В чистом поле? А ведь становится прохладно, блин… Можно, конечно, развести костёр в сторонке и пересидеть до рассвета. Вспомнить, так сказать, юность. Если ещё и картонку относительно чистую найти да пару-тройку газет, чтобы тело под рубашкой обернуть (бумага хорошо тепло держит), то и вздремнуть, вероятно, удастся. Ладно, удастся. А завтра что? Места хоть и знакомые, но знакомых-то давно никого не осталось. Семнадцать лет как-никак. Советский Союз успел распасться, какие уж тут знакомые… Опять же, люди военные на месте долго не сидят…
Дверь подъезда хлопнула, и на улицу из дома вышел человек.
Чуть выше среднего роста, моих лет, блондин, одет в спортивный костюм, в зубах — сигарета.
Человек хлопнул себя по карманам, невнятно чертыхнулся и покосился в мою сторону.
— Прикурить не найдётся? — спросил он.
Этот голос… Или я его уже слышал, или это магия детских воспоминаний срабатывает? Кто у нас был ярко выраженным блондином? Только Женька Микулич. Мой одноклассник. Нет, не может быть…
— Найдётся, — сказал я, доставая сигареты и зажигалку.
Он опустился рядом на скамейку, и я высек огонь. Язычок газового пламени осветил склонившееся к моим ладоням лицо, и я заметил длинный характерный шрам от ожога в форме восклицательного знака на его левой щеке. У Женьки Микулича был такой же.
— Извини, — спросил я, прикурив в свою очередь. — тебя, случаем, не Евгением зовут?
— Им самым, — спокойно подтвердил он, оглядывая меня с ног до головы. — Где я тебя видел?
— Жека! — сказал я, чувствуя, что улыбка неудержимо растягивает мой рот. — Семнадцать-восемнадцать лет назад мы виделись с тобой каждый день. Здорово, дружище!
— Ч-черт, ни хрена себе…. Ленька?!
Мы обнялись.
— Ты… Ты как здесь оказался? — радостно спросил он.
— Хороший вопрос… — пробормотал я. — Даже не знаю, что тебе и ответить. И соврать не получится, и правду сказать — не поверишь.
— Ага, — сказал он и в две затяжки докурил сигарету. — Вижу, как всегда, без бутылки не разберёшься. Да и встречу все равно отметить надо, не говоря уже о твоём ночлеге. Пошли ко мне. Я здесь, на втором этаже. Вон, окна мои горят, видишь?
— Погоди… Это, кажется, квартира, где Галка Аничкина жила?
— Ты смотри, помнишь, — удивился Женька. — Теперь здесь я живу. Давно уже.
— Э-э, постой… там же у тебя, наверное, жена. Что она подумает? Вышел покурить и привёл в дом бродягу с улицы? Неудобно как-то…
— Задолбал, — покачал головой друг детства. — Ты, случаем, не в Москве сейчас живёшь?
— В Москве. А как ты догадался?
— Да тут и догадываться нечего. Все вы там, в Москве, свой и чужой покой слишком бережёте. Общаетесь по телефону, в гости ходите по договорённости и на строго ограниченное время, а уж для того, чтобы в гостях ночевать остаться, вообще мир перевернуться должен. Как минимум. Пошли, пошли. Тоже мне, стесняется он… Как дам сейчас по шее! — он шутливо ткнул меня в плечо кулаком. — Помнишь, как мы в детстве дрались? Из-за Оленьки? И кто кому тогда навалял, помнишь? То-то.
— Навалять-то ты мне навалял, — усмехнулся я. — Да только Оленька все равно со мной ходила, а не с тобой.
— Это верно, — вздохнул он. — Именно тогда я впервые понял, что сила — это не всегда аргумент.
Жекина жена Люба, немногословная и симпатичная, чуть полноватая молодая женщина, уже с полчаса, как пошла спать, прибрав со стола и оставив нам только водку, рюмки, немудрёную закуску в виде салата из свежих помидоров и огурцов и, уже ополовиненную трёхлитровую банку («трёхлитровый баллон», как говорили мы когда-то) с берёзовым квасом.
Именно этот квас (точно такой делала мама из сока, что я лично брал в марте месяце у трёх мощных берёз, росших возле нашего дома) странным образом примирил (не без помощи водки, конечно) меня с окружающей действительностью и окончательно убедил в том, что все происшедшее со мной за последние три часа не сон и бред, а самая, что ни на есть истинная реальность.
За распахнутым по случаю лета и непрерывного курения окном кухни дышала необъятным покоем украинская ночь. Та самая, воспетая Гоголем. Она себе дышала, а мы с Жекой пили холодную водку, запивали её не менее холодным берёзовым квасом, курили и разговаривали.
Сначала о том, что у нас с ним было общего — о нашем детстве, а потом уже, когда я после определённого количества водки вполне созрел, о моём здесь появлении.
–… вот, — закончил я свой рассказ. — А потом я сел на лавочку, и ты вышел покурить.
Над столом повисла пауза.
Жека протянул руку, взял бутылку, наполнил рюмки, и мы выпили. Молча.
— Да, — сказал товарищ моего детства, — ты всегда был выдумщиком. Фантастику, опять же, любил. Помнишь, мы были в пятом классе, а в четвёртый пришла какая-то новенькая? И ты утверждал, что она инопланетянка. Мол, видел своими глазами, как она летала над речкой.
Я помнил.
— То есть, ты мне не веришь? — спросил я.
— Верю, не верю… Какая разница? Это, дружище, не имеет никакого значения, поверь. Но, если ты хочешь об этом поговорить, — пожалуйста. Скажи, а ты бы поверил в такую историю, случись она, например, со мной?
— Чёрт его знает… — криво улыбнулся я, чувствуя, что начинаю трезветь. Нет, наверное. Да что там «наверное»… Самое забавное (теперь ты мне точно не поверишь), что там, в кафе, когда я пил пиво, ко мне подсел один мужик. И рассказал историю про своего деда и шаровую молнию. Мол, они были на рыбалке и спали в палатке. Началась гроза, и шаровая молния всосалась прямо в тело спящего деда. И мгновенно дед перенёсся вместе с одеялом на несколько десятков метров. А палатка при этом осталась совершенно цела.
Конец ознакомительного фрагмента.
