Иларiя. Роман-предведение

Алексей Вячеславович Морозов

В основе Романа лежит уникальная история жизни, любви и смерти монахини Иларiи, которая уясняет русскую историю более, чем совокупность всех исторических материалов. Значительное место в романе уделено геноциду армян турками. Духовный подвиг Иларiи созвучен судьбам женщин, прошедших сквозь революцию, гонения и репрессии, но сохранивших в сердце огонь веры.

Глава II

Уважаемые читатели уже знают некоторые сведения из жизни Иларии. Она родилась в 1874 году в деревне Строгино Московского уезда и получила имя Прасковья. В семье были еще сестра и брат. Как и все крестьянские дети, они трудились почти весь день. Девочки шили, помогали матери по хозяйству, работали на огороде, разносили еду и мыли посуду в трактире. Брат помогал отцу в пахоте или на жатве, разгружал вещи для проезжающих на постоялом дворе. Жили зажиточно. Дворы были покрыты железной крышей. Отец имел два дома на селе и собирался строить третий. На сезонные работы уже нанимали батраков. Такие люди появились в России после отмены крепостного права в 1861 году. Работой, рвущей им жилы, сметливостью, а иногда и крестьянской хитростью, они накапливали сравнительно большой капитал и сразу пускали его в дело. Например, покупали механизированные орудия труда: сеялки, веялки и тому подобное или, как отец Прасковьи, станцию почтовых лошадей, пристраивая к ней постоялый двор и трактир. Позже этих людей назовут «кулаками» и уничтожат как класс. Но это совсем другая история. Прасковью Господь наградил лучезарной красотой. Люди буквально столбенели при виде ее. Отец хотел, чтобы она прислуживала в трактире, ибо при ней выручка возрастала в несколько раз. Отец был уверен, что удачно выдаст ее замуж. А Прасковья пела в церковном хоре, любила молиться и видела сияние, восходящее к куполу церкви. Деревенские детишки даже посмеивались над ней из-за слишком богомольной натуры.

Однажды, лет в десять, когда Прасковья пела на клиросе, она опять увидела волшебное сияние над алтарем, но, на этот раз, в нем находился ангел. Белокурый, в шелковых одеждах, с золотым мечом на поясе.

— Илария, Пресвятая Богородица передает тебе через меня свою волю. Ты должна возлюбить Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим и идти в монастырь. Тебе приготовлено совершить много дивных дел для народа русского.

— Меня зовут не Илария, а Прасковья, — ответила девочка, — а Бога я и сейчас люблю больше всего на свете.

— Пресвятая Богородица лучше знает как тебя зовут, — улыбнулся ангел, — а я послан охранять тебя на этом пути.

Ангел исчез, а Прасковья, зачарованная видением, сильно задумалась. Почему ее назвали странным именем Илария, и почему никто не слышал их разговора, хотя ангел был совсем близко от певчих. Как бы то ни было, именно с этого дня она мечтала стать монахиней и начала изводить родителей просьбой отдать ее в монастырь.

О явлении ангела Прасковья рассказала приходскому священнику отцу Гавриилу. Тот очень удивился, но пояснил слова ангела:

— В твоем сердце не должно быть места, чуждого любви к Богу, поэтому сказано, что надо любить Его не частью сердца, а всем сердцем.

Когда ангел заповедовал тебе любить Господа бога всею душою твоею, это значит, что ты должна любить Его всей жизнью твоею. он передал тебе желание Богородицы, чтобы вся твоя жизнь была посвящена Богу.

Также ты должна возлюбить Господа Бога всем разумением твоим, то есть всем своим умом. Необходимо почаще молиться и устремлять свой ум к Богу.

Рассказал отец Гавриил и об Иларии.

— Была такая мученица Илария Римская. Супруга мученика Клавдия Трибуна, вместе с ним и сыновьями обратилась в христианство. По приказу императора Нумерлана, Клавдия и сыновей казнили. Христиане похоронили тела святых мучеников неподалеку в пещере, а святая Илария стала постоянно ходить туда, чтобы молиться. Однажды ее выследили и привели на мучения. Святая попросила дать ей несколько минут для молитвы, закончив которую, скончалась.

Говоря все это, отец Гавриил никак не мог поверить в явление ангела, ведь он был в церкви в тот момент и ничего не заметил.

Поверила только помещица Корзинкина, это та, которая называла деревья человеческими именами. Теперь помещица вместе с Прасковьей часто обслуждали произошедшее и говорили, какие вопросы необходимо задать ангелу, когда он явится в следующий раз.

Что касается имени Илария, то помещица захотела сразу назвать этим необычным именем одно из деревьев у себя в саду. Она написала на табличке «Илария» и привязала ее на яблоньку, которая никак не хотела приживаться в том месте сада, куда ее посадили, и болела. Удивительно, но вскоре яблонька выздоровела, и, на следующий год, зацвела (!). Однако ни Прасковья, ни отец Гавриил, ни помещица Корзинкина не знали и не догадывались, что те несколько слов, которые произнес ангел, определили всю дальнейшую жизнь деревенской девочки, до самого ее последнего вздоха.

Между тем, Прасковья продолжала упрашивать родителей отдать ее в монастырь. Отец бил ее вожжами, таскал за волосы, ставил на колени на горох и запирал в хлеву. Ничего не помогало.

Здесь необходимо прояснить один, очень важный, вопрос. Кто же, вообще, шел и идет в монастыри? Считается, что мужчина идет в монастырь, чтобы постичь высоты духа, а женщина обязательно должна быть несчастной, чтобы захотеть принять постриг. Существует миф, что в монастыри идут женщины, обиженные жизнью. Вспомните хотя бы историю тургеневской Лизы Калитиной, которая оказалась в монастыре из-за несчастной любви к женатому мужчине. Однако туда идут не только «с горя», идут туда и красивые, умные и счастливые женщины, не знавшие трудной жизни. Например, современная игумения, настоятельница Свято-Троицкого Ново-Голутвина монастыря, Ксения, успешная журналистка, или инокиня Наталия, чья книга «Русский Иерусалим» разошлась по миру огромными тиражами, принеся автору славу, а ее монастырю — деньги.

Как раньше, так и сейчас женщины ищут в монастырях жизни чистой, безгрешной и надеются, возлюбив всем сердцем Господа Иисуса Христа, через покаяние, заслужить прощение Его и войти в Царство Божие. Было множество примеров, когда в обитель шли богатейшие женщины земли Русской вместе с детьми. Так, в 1816 году в Горлицкий монастырь поступила дворянка Александра Клементьева, подарив обители все свое огромное состояние. Вместе с нею в монастырь поступили три ее дочери. Они жили в холе и неге, их воспитывали гувернантки, но в обители три дочери Клементьевы выполняли самые грязные работы (например, чистка отхожих мест). Через некоторое время старшая стала игуменией монастыря, средняя — талантливым иконописцем, а младшая (ее приняли в обитель 14 лет) — имела дар духовного зрения, предсказания и благодатной молитвы. По ее молитве люди получали исцеление.

Особое место занимает Марфо-Мариинская обитель, которую основала Великая Княгиня Елизавета Федоровна в 1910 году, на Большой Ордынке, в Москве. Эта обитель следовала цели «трудом сестер Обители милосердия и иными возможными способами помогать в духе Православной Церкви больным и бедным и оказывать помощь и утешение страждущим и находящимся в горе и скорби». Однако главным в жизни монастырей были и остаются духовный подвиг (а иногда и безмолвие) и непрестанная молитва. А монахини-старицы, обладающие даром предвидения, пророчества и исцеления? Их духовный подвиг потрясает. К ним за советом и исцелением шло и идет огромное количество людей земли Русской, потерявших всякую надежду в жизни. И все (все!) получают облегчение, мудрый совет и помощь.

При пострижении монахиня дает три обета — послушания, нестяжания и целомудрия.

В монастыре работа называется послушанием, которое дается матушкой-настоятельницей.

Нестяжание заключается в жизни бедной, полной лишений. При получении, например, наследства или гонорара за книгу, необходимо передать их в монастырь.

Целомудрие означает сохранение себя в девственности даже и в помыслах.

При пострижении в монахини ей дается новое имя, которое означает, что ничто теперь не напоминает о прежней жизни.

Как писал поэт Апухтин:

А завтра я дрожащими устами

Произнесу монашества обет,

Я в Божий храм, сияющий огнями,

Войду босой и рубищем одет..

Монашество как форма христианской жизни, созданной высшей устремленностью человеческого духа к Богу, как жизнь всецело по заповедям Божиим, появилось на Руси уже вскоре после ее крещения.. Киево-Печерская Лавра стала первой выдающейся школой монашества на Руси, «матерью монастырей русских». Жизнь киево-печерского монаха являлась и является «духовным эталоном» для всего христианского общества и в давние года и в наше время.

Монах — означает «уединенный». Монахи уединяются от мира, чтобы посвятить себя служению Богу. В России всегда монашество рассматривалось как путь в Царствие Небесное. Это были аскеты, постоянно подвергающиеся лишениям, некоторые из них для увеличения страданий носили под одеждой металлические вериги. Сохранились семикилограммовые вериги патриарха Никона. Монахи жили в пещерах, скудно питались для умерщвления плоти, давали обет безмолвия, олицетворяя собой заживо погребенных. Такие монахи были духовной опорой России. Однако жизненные соблазны нередко врывались в этот уединенный мир. Еще царь Иван Грозный кричал на церковном соборе, что люди идут в монашество не ради спасения души, а «ради покоя телесного», что много пьянствуют и блудят. Прав был архиепископ Иоанн, когда говорил, что «никакие одежды, ни самый постриг не избавляют человека от духовной борьбы…» Так что монах всегда находится в борьбе с многоопытным врагом нашего спасения и зачастую терпит поражение. Конечно, следует признать, что жизнь монашествующих, во многом, определялась Уставом монастыря. Еще со времен Филарета монастыри имели два устава: общежительный и необщежительный. Второй устав давал монашествующим относительно независимую жизнь. В монастырях с необщежительным уставом они имели отдельные кельи, обставляли их на свой вкус, самостоятельно распоряжались результатами своего труда, хотя и получали жалованье от Церкви. Общей была только трапеза, но и то за счет монастыря. Такой устав был привлекателен для людей, ищущих праздной жизни, для богатых вдов или для немощных людей, за которых семья вносила большой заклад. Этот устав фактически исключал возможность духовного роста.

Другое дело — общежительный устав, который предполагал отсутствие собственности, общий труд, результаты которого поступали в обитель, также этот устав требовал безусловного подчинения настоятелю. Все необходимое монашествующие получали от монастыря. Эти монастыри были известны своими духовными наставниками, к которым порой приходили тысячи людей за советом и излечением. Казалось бы, что только общежительный устав способствовал духовному просветлению. Однако не все было так однозначно. Истина никогда не бывает ни на той, ни на другой стороне. В доказательство приведу слова митрополита Филарета в беседе с архимандритом Леонидом. Тот высказал мысль, что необходимо все монастыри обратить в общежительные. Филарет спросил: «С каких лет ты пришел в монастырь?» — «30-ти лет от роду», — ответил Леонид. «Вот видишь, — сказал святитель, — будучи в свете сил и здоровья, ты, решившись оставить мир, убежал не в Лавру, а прямо в лес, в пустынь. Ну, а если бы ты пришел в монастырь не в 30 лет, а в старости, испытанным скорбями, начавши болезновать телесно, то ты скорее бы пошел бы в Лавру, чем в пустынь..Нет, я с тобой не согласен и нахожу, что в России нужно сохранить оба типа монастырей».

Во второй половине XIX века два события открыли столбовую дорогу развитию Российской Империи и кардинально изменили жизнь русского народа, это:

отмена крепостного права в 1861 году и

циркулярный указ Синода Русской Православной Церкви от 28 февраля 1870 года, к котором благотворительность вменялась в обязанность монастырей, а открытие новых обителей допускалось только с условием устройства при них учебного или благотворительного заведения», то есть школы, училища, больницы, аптеки. Конечно, в этом циркуляре слышался отголосок «Объявления», изданного Петром I, по которому монастыри должны были выполнять две функции:

«Ради церковной нужды» — так как иерархи Русской Православной Церкви были и есть монашествующие.

Социальная. Петр I считал, что под предлогом духовной жизни монахи ведут паразитическое существование, поэтому объявил им «определение» — служить нищим, престарелым и младенцам.

Церковь вспомнила об этом объявлении только после отмены крепостного права, когда народ стал свободным и получил права самостоятельно распоряжаться своей судьбой.

В конце XIX века русские женщины стремились стать самостоятельными, получить образование. Огромное количество крестьянок стало уходить в монастыри. Они преодолевали сопротивление родителей и отказывались от выгодных предложений замужества. С другой стороны, множество дворянок и интеллигентов также пошли в монастыри, где стала процветать благотворительность. Они считали, что хотя монахини — «это делатели смирения и молитвы», однако они не должны отказываться от служения братьям и сестрам во Христе, которые попали в тяжелую жизненную ситуацию.

В тоже время их сверстницы с левыми взглядами уходили в революционерки. Эти две группы женщин хотели вернуть долг народу, но разными путями. Одни — образованием и благотворительностью, другие — подняв людей на борьбу с самодержавием и эксплуататорами. Кто из них прав, и, в сиюминутной и в исторической перспективе, — решать вам, уважаемые читатели. Сейчас отличное время для принятия подобного решения — в России опять грядет эпоха перемен.

Историки утверждают, что «причинами стремительного роста монашествующих женщин были: экономические и социально-политические условия в стране, политика правительства в отношении монастырей и аскетические настроения в народе…» При монастырях стали открываться больницы, приюты, церковно-приходские школы. Однако при этом в обителях возникали конфликты на почте послушания, а иногда даже и бунты. Все это вносило смуту в жизнь женских монастырей. Так, в одном из северных монастырей монахини жаловались на холод в кельях, на отсутствие одежды и обуви, на тяжесть послушаний: «Ходили на кирпичный завод с 6 утра до 6 вечера. Носили кирпич, песок, работа очень тяжелая, у которых сапог нет, ходят босые». И еще: «… у сестер нет обуви, а игумения продает на сторону кожи»… Бывали «вообще дикие случаи, когда священники «вместо духовной любви, воспламеняли и плотскую любовь». Однако, несмотря на вопиющие факты, предпочитали разбираться келейно, без огласки. Праведный Иоанн Кронштадский даже внес в «Устав» монастырей положение, касающееся внутримонастырской субординации: «…сестры должны беспрекословно повиноваться игуменье, а в случае троекратного непослушания увольняться из обители». Справедливости ради необходимо сказать, что как тогда, так и сейчас все монашествующие приходят в монастырь добровольно и ничто не мешает им также добровольно вернуться в мир. 1905 год — год первой русской революции. «Политические» тонко прочувствовали ситуацию в монастырях и распропагандировали непокорных монахинь. И вот, к ужасу церковного начальства, во многих монастырях вместо молитв стали петь песни «за лучший мир, за святую свободу»!?! кстати, сестра Иларии — Клавдия — была одним из таких «пропагандистов» и, именно в это время, впервые попала в поле зрения полиции.

В свое время Оптинскому старцу, преподобному Амвросию, был задан вопрос: «Батюшка, отчего это игуменье дано такое право распоряжаться монахинями, как крепостными?» «Даже более, чем крепостными, — отвечал старец, — те хоть за глаза могли поворчать на своих господ, а монахини и этого не имеют права, так как добровольно отдали себя в рабство».

Некоторые городские монахини не отставали от своих провинциальных сестер. Они высокой нравственностью не отличались, вели паразитический образ жизни, пьянствовали, а выходя за пределы монастыря, приводили горожан в изумление своим поведением. Особенно это проявилось с началом ХХ века.

Перед автором лежит указ Его Императорского Величества, Самодержца Всероссийского Николая II, где он перечисляет негативные стороны жизни монастырей Москвы: «1) В ущерб духовной жизни монахини увлекаются разными занятиями для добывания себе средств и, как следствие, уклоняются от посещения церковных богослужений; 2) Добываемые таким образом средства обращаются на приобретение в кельях дорогой обстановки, на украшение келий предметами немонастырского быта, на дорогое шелковое белье, неподобающее монашеской скромности и простоте, на приобретение изысканных и близких к роскоши украшений; 3) Неудовольствие испытывают инокини аскетического настроения, которые жаждут уединения, безмолвия, беспрепятственной молитвы и богомыслия…»

Характерно, что Святейший Синод, разослав Указ по монастырям, попросил Царя не публиковать в печать данный Манифест. Боюсь, что читатели начнут сомневаться, жили ли подвижники и праведники в монастырях. Да, они там жили. Напомню только об игуменьях Марии (Тучковой), Арсении (Серебряковой), Таисии (Солоповой), Феофании (Готовцевой), преподобных Елене, Марфе и Марии Дивеевских и многих, многих других, нам ведомых и неведомых. Приведу только выдержки из письма-завещания игуменьи Устюжского монастыря Флорентии, чтобы читатель понял, каких духовных высот достиг этот человек.

«Любезные мои сестры! Простите меня грешную, многие мои немощи и разные слабости, простите великодушно! Прошу всех вас помолиться за грешную мою душу: страшно перейти в далекую страну, на вечную жизнь, где обнажатся все мои дела и мысли сердечные; за свое ленивое житие трепещу… Я вас всех прощаю и всем желаю мира и согласия. Главное, никого не осуждайте — надо себя осуждать и почаще помнить, что за свои дела надо дать ответ на страшном суде Христовом… Верьте, любезные сестры, ваши труды для святой обители вознаградятся. Верен Господь, Который за ваше послушание вознаградит… Правда, горько переносить неприятности, когда за терпение будет и воздаяние. Когда все будете терпеть с благодарением — так верьте — получите от Господа утешение. К тому же, когда нет терпения, плохо жить в обители. Или мы идем в обитель, чтобы найти спокойную жизнь? Но нет на земле такого уголка, где было бы спокойно. Хочешь быть спокойной и довольной всем, все ищи в себе… особенно кто более вас огорчает, молитесь за него поусерднее. Тогда наверно, и его умилостивите, и себе обрящете покой…»

Прочитав в первый раз это письмо, автор подумал, что перед ним рецепт от всех горестей и напастей, так сотрясающих его современников. «… нет на земле такого уголка, где было бы спокойно» — да ведь это написано о нашем с вами времени, времени жестокой борьбы, когда брат пошел на брата, а сосед на соседа. А как же спастись нам? «…Все ищи в себе…» — такой, удивительно верный, совет дает сегодняшним живущим игумения Флорентия. Она отличалась великой любовью к Богу, а, через Него, и ко всем людям.

После того, как помещица Корзинкина внесла большой вклад в казну обители, 14-летняя Прасковья была принята послушницей в Московский женский монастырь. Девочка с удовольствием служила в обители и с достоинством выполняла любые работы. Привыкшая к тяжелой крестьянской работе, она все делала четко, быстро и без понуканий. Сестры не могли нарадоваться на нее. Необходимо сказать, что послушания распределялись игуменией в зависимости от статуса проживающей. Послушницы направлялись на наиболее тяжелые работы, такие, как чистка выгребных ям, уборка и мытье полов, занятия в просфорной, мытье посуды и помощь на кухне. Через некоторое время игумения монастыря записала в монастырской книге о Прасковье: «Высоких духовных качеств, способна выдержать любое послушание». И это о 18-летней девчонке! При этом она умудрилась за 4 года закончить монастырскую школу. В 1899 году она была пострижена в монахини под именем ИЛАРIЯ. Слова ангела продолжали сбываться и находили конкретное подтверждение: девушка стала монахиней и зовут ее Илария. Это уже был совершенно другой статус, позволяющий ей более помогать людям, ведь монахини уже не использовались на тяжелых работах, а, в основном, следили за состоянием церквей и церковного богослужения. Своей помощью людям она быстро приобрела известность в Москве, да и Синоидальное начальство обратило внимание на исполнительную монахиню. Вскоре ее назначили на должность экономки, и сестры сразу стали получать еду получше и одежду поновее. Илария была смотрительницей в монастырском приюте, благочинной, и наконец приняла должность казначеи. Это был основной пост в монастыре после настоятельницы. Росла ее известность как целительницы. Ангел всегда был рядом с ней. Он подсказывал Иларии, чем страдает человек, какую молитву необходимо прочесть и советовал, что рекомендовать ему для дальнейшей жизни и полного выздоровления.

— Оставь его, он завершил свои земные дела, ты можешь только немного облегчить его страдания, — иногда говорил ангел и это было самое тяжелое для Иларии.

Совершенно очевидно, что исцеление, которое давала Илария больным, не имело ничего общего с заговорами, ворожбой и магией, но имело христианскую природу. Как бы ни было тяжело, она никому не отказывала в помощи, молилась за людей, просила у Господа излечить их, но она требовала от них веры в Бога и немедленного исправления греховной жизни.

Приведу такой пример. Как-то в монастырь ворвался раненый преступник, за которым гналась полиция. Наставив на Иларию наган, угрожая убийством, он потребовал, чтобы она спрятала его от жандармов. Монахини попадали в обморок. Жизнь Иларии висела на волоске. Вдруг в воздухе, перед ее взором, появился ангел и в его руке сверкнул золотой меч, занесенный над головой разбойника. Тогда, подойдя к злодею, Илария буквально впилась в него взглядом и сказала: « Или ты умрешь на месте или исправишься, прекратишь греховную жизнь и сам сдашься властям. Ведь ты еще никого не убивал, и тебе будет послабление в суде.» В это время у громилы неожиданно отнялись ноги, и он рухнул на пол. « Решайся немедленно, — закричала Илария, — жить тебе осталась минута». Преступник сообразил, что эта суровая монахиня с ним шутить не будет, немедленно одумался и стал целовать ботиночки Иларии. Через минуту он уже просил прощения, а через две — на локтях выполз на крыльцо монастыря, где его ждала подоспевшая полиция. Все это произвело на разбойника такое оглушительное впечатление, что в дальнейшем он покаялся в своих преступлениях и был освобожден досрочно. Так Илария, даже в экстремальных ситуациях, открывала людям путь к спасению.

Должность казначеи отнимала бездну времени. Также, очень много хозяйственных дел взяла на себя Илария, так как игумения (настоятельница) Неофита была стара и тяжело болела. Именно тогда по всей Москве прогремело «дело о колоколе».

На соседней улице, неподалеку от Московкого женского монастыря, проживал купец Дмитрий Гаврилович Савинов. Купец тяжело болел неизлечимой болезнью. У него был сын Петя. Этот Петя был известен по всей Москве своими кутежами и пристрастием к карточной игре. Отец был очень недоволен своим сыном и пригрозил лишением наследства. Но тот не унимался. Так сказать, жег свечу своей жизни с обоих концов. Ему абсолютно не хотелось ухаживать за больным отцом. Однажды Петя совершенно охамел и, будучи пьяным, процитировал отцу стихи Пушкина из I главы «Евгения Онегина»:

«…Но, боже мой, какая скука

С больным сидеть и день и ночь,

Не отходя ни шагу прочь!

Какое низкое коварство

Полуживого забавлять,

Ему подушки поправлять,

Печально подносить лекарство,

Вздыхать и думать про себя:

Когда же черт возьмет тебя!»

Причем, последние слова он буквально выкрикнул отцу в лицо. С Дмитрием Гавриловичем случился удар. Взяв все деньги, какие были в доме, Петя продолжил кутить. Заботу о купце взяли на себя монахини Московского женского монастыря, расположенного поблизости, так как Савинов был прихожанином их церкви. Немного придя в себя, купец распорядился не пускать больше сына в дом и не давать ему никаких денег. Петя был вынужден поступить корнетом в Московский кавалерийский запасный полк. Служба шла ни шатко ни валко, жалованье было небольшое, но сын наблюдал за своим отцом, надеясь на скорую смерть того и на получение наследства. Он не верил, что Дмитрий Гаврилович пойдет на такой суровый шаг, как лишение наследства. Так продолжалось три года. Все это время за Савиновым ухаживали монахини Московского женского монастыря, причем совершенно бесплатно. После смерти выяснилось, что Дмитрий Гаврилович лишил-таки сына наследства, а завещал его Московскому женскому монастырю на отливку колокола на 1000 пудов (!), с написанием на нем двух имен: Екатерина (мать Савинова) и Дмитрий. Взбешенный Петя нанял известнейшего московского адвоката Плевако за 20% от наследства. Тот вчинил иск монастырю о признании завещания недействительным. Тут необходимо сказать, что Плевако не проиграл ни одного процесса, к тому же он был атеистом и взялся за дело, надеясь «вставить перо» (его собственное выражение) монахиням. Зал Московского Сиротского суда, где рассматривалось это дело, был забит публикой. Весь высший свет Москвы пожаловал в суд. Все ждали дуэли Плевако с Иларией, так как именно она представляла Московский женский монастырь (игумения монастыря Неофита, как уже известно уважаемым читателям, была тяжело больна).

Плевако, раздобыв какие-то документы (позже выяснилось, что они были поддельные), утверждал, что Дмитрий Гаврилович был наследственно психически невменяем, и его подпись не действительна. Илария парировала, что, в таком случае, и сын купца также невменяем и не может получить наследство лично. Необходимо назначить опекунов. Посовещавшись с Петей, Плевако отказался от этого хода. Тогда он стал обвинять монахинь, что те «охмурили» купца, и он подписал завещание под давлением. Илария рассказала суду, как монахини, совершенно бесплатно, ухаживали за больным и как спасли его от тяжелых мучений перед смертью. Адвокату же она посоветовала никогда не брать с невменяемых 20% от наследства (откуда она это узнала?), принять и полюбить Бога, а также прекратить пьянствовать, ибо у него сильно увеличена печень и возможен удар. Зал стонал от хохота. По решению Московского Сиротского суда, дело было выиграно Московским женским монастырем. Известный адвокат Плевако потерпел единственное поражение в своей карьере. Однако не все было для него так плохо. Он бросил пить и вылечил свою, начавшую болеть, печень.

Однако «дело о колоколе» было еще не завершено.

Илария была тогда на должности казначеи и, как никто другой, понимала, что колокол для обители был не нужен, так как и старый отличался по Москве своим малиновым звоном. Между тем, у монастыря были свои неотложные нужды. Храм на территории обители постепенно приходил в полную ветхость, рамы сгнили, иконостасы потемнели. Требовался капитальный ремонт, а денег на него не было. Хорошо было бы перенаправить наследственные деньги на ремонт. Однако это означало изменение цели завещания, что было запрещено законом. В Российской Империи изменить волю покойного мог только Царь. Дотянуться до него казалось невозможным. Тем не менее, Илария стала исподволь готовить доказательства того, что невозможно исполнить волю покойного. Она наняла известного московского архитектора Стеженского, который установил, что здание колокольни в монастыре — памятник древнего русского зодчества и не может выдержать веса колокола в 1000 пудов, т.к. пришло в ветхость, «того гляди может обвалиться от такой тяжести». Архитектор выдал официальную бумагу с расчетами. Илария составила официальное прошение на Высочайшее имя, приложив к нему заключение архитектора и смету предполагаемого ремонта. Илария молилась в полной надежде, что Господь ей поможет. Так и случилось. Примерно через полгода после описываемых событий приехавший в карете курьер передал ей письмо, в котором говорилось, что Её Высочеству, Императрице Марии Фёдоровне, ненадолго заглянувшей в Москву, захотелось послушать духовные песнопения и посоветоваться о своих женских делах. «Она просит Вас к себе в Императорскую ложу в консерватории. Для входа в ложу билета не требуется, а следует подъехать к Императорскому подъезду консерватории на Средне-Кисловском переулке, где Вас будут ожидать».

Илария, которая обладала еще и прекрасным голосом, поняла, что Господь услышал ее молитвы и предоставил ей случай передать прошение Царю. Она с успехом выполнила задуманное. Еще через полгода Илария получила Указ Его Императорского Величества, Самодержца Всероссийского, Царя Николая II, в котором говорилось, что «во изменение надлежаще утвержденного к исполнению духовного завещания потомственного купца и почетного гражданина Дмитрия Гавриловича Савинова, разрешить Московскому женскому монастырю вместо сооружения и постановки нового колокола весом 1000 пудов произвести неотложные ремонтные работы в главном монастырском храме, на сумму, по составленной смете, в 29632 рубля с тем, чтобы:

остатки от завещанных сумм были обращены в неприкосновенный капитал (1508 рублей), проценты с которого употреблялись бы в дальнейшем исключительно на ремонт монастырского храма и

имена жертвователя и его родителей вечно поминались за богослужениями в монастыре и были бы написаны золотыми буквами на особой мраморной доске, помещенной на стене внутри храма, с пояснениями того, что полный ремонт храма и возобновление всех украшений оного произведено на средства жертвователя».

Так завершилось «дело о колоколе», прогремевшее на всю Москву.

Словно предчувствуя наступление войны (а может, так оно и было), Илария уговорила настоятельницу Неофиту дать послушание монахиням пройти обучение на курсах медицинских сестер милосердия, открытых при Боткинской больнице. Курсы были платные, но Илария договорилась с главврачом о большой скидке, обещав, что монахини во время обучения будут помогать ухаживать за больными. В течение нескольких лет все монахини получили дипломы квалифицированных сестер милосердия, а монастырю их обучение встало совсем недорого. Сама Илария также обучалась и работала на курсах и также получила аналогичный диплом.

Монастырь славился по Москве прекрасным хором и замечательными рукоделиями монахинь, в частности, вышивками золотыми нитями. Обитель владела 194 десятинами земли и имела хутор с мельницей, где проживали и исполняли сельскохозяйственные послушания 28 монахинь.

В монастыре выплачивалось жалованье. Игумения получала 14 рублей в месяц, казначея — 7 рублей, регентша хора, экономка и благочинная получали по 3 рубля, монахини получали по 2 рубля.

Илария заботилась и о крестьянах, не забывая своего происхождения. Так, по ее ходатайству, были освобождены от арендной платы на 1 год крестьяне, работавшие на монастырской мельнице на реке Протве.

Московский женский монастырь был осаждаем просьбами о помощи. Казалось, что нет такого дела на земле русской, которое бы не нуждалось в поддержке монастыря.

Князь Дмитрий Петрович Муравлин просил пожертвовать на «построение Нового Великого собора во имя Святой Троицы в Санкт-Петербурге».

Из Благовещенского женского монастыря на Амуре настоятельница писала: «… невозможно испечь просфоры, не на что купить муки и продуктов, нет свечек. Часто вынуждена отказывать читать надгробный псалтырь. Нет ни казначеи, ни экономки, ни благочинной. Эти обязанности несу одна. Послушницы малограмотны. Местные жительницы ничего не жертвуют. Нет денег на хозяйство. Возлюбленные мои сестры во Христе, я в скорбном положении, пришлите хоть денег, хоть сухарей, а то скоро есть будет нечего».

Православная семинария обращается в связи со смертью своего священника: «Правление семинарии обращается в Московский женский монастырь с покорнейшею просьбой, не найдете ли возможным во имя любви к почившему доброму пастырю, отозваться присылкою Вашей лепты, по усердию Вашему».

Председатель Славянского благотворительного общества генерал Паренков пишет: «Общество не имеет возможности удовлетворить своими средствами даже малой части направленных к нему ходатайств от осиротевших православных славян, и поэтому обращается в Московский женский монастырь с покорнейшею просьбою оказать Обществу возможное содействие. Подписной лист при сем прилагается».

Мужские монастыри Болгарии и Сербии, объединившись в свою епархию, сообщают в Московский женский монастырь: «Нам нужна безотлагательная помощь. Не на что содержать вновь открытые православные храмы. Многие из них находятся на грани нищеты. Вовсю свирепствуют римско-католическая пропаганда. Просим незамедлительно оказать помощь деньгами и товарами, пожертвовав их по Вашей потребности».

Открыт сбор денег для «переселенцев Сибири». Просят Московский женский монастырь прислать хоть сколько-нибудь.

Конец ознакомительного фрагмента.