Ещё бы секунду…
Дождь — пальцы музыканта,
заставляющие звучать железо,
дерево, воздух — трава:
шелестит, когда диагональ воды
хлещет наотмашь по невидимым
трещинам в нём, от вдыхания которых
голос распадается на несколько
оттенков, как горох, что катится и
катится и катится по столу, когда белый шум
уже полчаса как вслушивается в тебя —
комната — расплёскиваясь по стенам
бегонией.
В рёбрах света читается день,
и мы — в нём — ожог от крапивы, ищем
островок живого — воспалиться.
Птицы медленны — поперёк двора —
толкают воздух, тесня дождь своим
переглядыванием. Рана утра рубцуется
пробуждением. Поверхность сна,
его слабость — запёкшееся.
Твердеющая кровь — очертание точки
в конце чёрного. Выворачивание себя — дать
мягкой текучести проступить сквозь
камень. «Я» стекается циферблатом из
восковой руки (слепок из того,
что осталось после обмена зрительным щебетом),
раздвигающей нити
свинцовой бесформенности в такт
семенящей дробности оплетающего
внутреннее шума, когда любая плоскость —
звуковое зеркало касанию, и ты снова здесь,
как неоспоримое доказательство раны.
