Жизнь в музыке от Москвы до Канады. Воспоминания солиста ансамбля «Мадригал»

Александр Туманов (2015)

Книга воспоминаний солиста ансамбля «Мадригал» Александра Туманова охватывает почти столетие жизни музыкального просветителя, поровну разделенной между Россией и Канадой и полностью посвященной развитию русской и мировой музыкальной культуры XX-XXI вв. на двух континентах. Мемуары снабжены богатым документальным и иллюстративным материалом. Для широкого круга читателей.

Алле и Владику с любовью

Автор хотел бы выразить признательность всем, кто так или иначе поддерживал его и помогал в работе над настоящей книгой.

Огромная благодарность за помощь в работе над главами, посвященными “Мадригалу” и Андрею Волконскому, а также всем текстом воспоминаний моим верным друзьям: Брониславе Штейнгарт (Bronislava Shteyngart) за блестящую обработку и оцифровку аудио и видео файлов для иллюстраций; Владимиру Туманову за важные советы, связанные с компьютерными форматами, оцифровкой файлов и другими техническими проблемами, возникавшими в процессе работы; и, наконец, моему главному вдохновителю, советчику, ободрителю, терпеливому слушателю и другу Алле Тумановой.

Солисты “Мадригала” Рубен и Рузанна Лисициан, а также Марк Вайнрот, давшие положительные оценки текстам, посвященным нашему ансамблю, были самыми важными критиками и контролерами моей памяти.

Бесценными были для меня ободряющие, положительные оценки многих глав, сделанные Артуром Штильманом, а также его советы в отношении публикации книги. Оптимизм и бодрость, с какой каждую новую главу приветствовал старый друг Владимир Фрумкин, вселяли уверенность, без которой мой многолетний труд не был бы завершен.

Мою глубокую благодарность приношу Евгению Берковичу, который одной своей фразой: “То, что Вы пишете, интересно”, решил судьбу этой книги.

От автора

O жизнь моя! Иль ты приснилась мне!

В жизни человека почти всегда самые лучшие ее годы — детство и юность, — как это ни грустно, самые короткие! Потом приходит молодость, с ее энергией, дерзостью полета и ощущением, что все впереди и все возможно, и кажется, что она длится вечно. Грустные перемены совсем незаметны, и чувствуешь себя молодым долго-долго, и судишь других со своих молодых позиций: О! этот совсем старый, ему уже сорок! Постепенно граница старости отступает все дальше (а ты все еще совсем молод), оказывается, сорокалетний не так уж стар, ты уже видишь старость только в пятидесяти-, потом в шестидесятилетнем, и наконец, в один не очень прекрасный день ты начинаешь понимать, что, оказывается, молодость позади и наступила старость.

Как правило, люди помнят своих родителей старыми. Недавно я спросил своего сына, помнит ли он, как я выглядел в год нашей эмиграции, тридцать семь лет назад. Нет, — ответил он, — а разве ты изменился? Глядя на мои фотографии в юности, он, наверное, видит человека, с которым никогда не был знаком и к которому привык именно так, по фотографиям. Ведь изменения происходят так постепенно, что их не замечаешь, а привыкаешь к тому, что сейчас. Мой сын не помнит меня в молодости. Да и когда была она?

Я всю жизнь чувствовал себя моложе своих лет. А прожил я не одну, а несколько жизней, и каждая из них начиналась… с молодости. Несколько жизней — несколько молодостей. Начало это детство в Умани, война — в Петропавловске, и послевоенный Харьков. Потом начинается самая первая и самая беззаботная молодость — Харьковский университет. Окончив университет как филолог и музыкальное училище как певец, и не успев начать солидную деятельность школьного учителя, я почти сразу снова стал студентом первого курса Гнесинского института, с которого начался новый круг молодости — московский период моей жизни: встреча с Аллой, рождение Владика, ансамбль Мадригал, преподавание в Ипполитовском училище. Казалось, пришла зрелость, солидность, стабильность. Но все перевернула эмиграция, а с ней опять — новая жизнь и еще одна молодость, в сорок четыре года. Снова с нуля: язык с нуля, карьера с нуля, социальный, а часто и жизненный опыт — с нуля. Первые шаги — театр современной оперы Раймонда Паннела (я — никому не известный “молодой” певец), Торонтский университет — начинающий преподаватель, даже не Instructor, а Tutor. В пятьдесят лет опять школьная скамья, на этот раз докторантура, которая у канадцев начинается в двадцать пять. В пятьдесят два — начало профессорской карьеры в Эдмонтоне (как и в Торонто, я — начинающий: Junior Assistant Professor), а в пятьдесят семь защита докторской диссертации (у канадцев все это — в тридцать). Так всю жизнь и ходил в молодых, начинающих. Даже уйдя на пенсию из университета, я начал все сначала с ансамблем Кантилена. И опять зазвучала музыка моей молодости, послышались ее запахи и волнения, правда, в другом, и часто искаженном виде. И сейчас, в восемьдесят, я чувствую себя как бы моложе, чем мне полагается, так сказать, “по штату”. Но довольно часто уже говорю я себе, что тот или иной проект начинать не стоит: уже поздно, и покупать то или это не нужно: все уже есть. Хотя одно дело именно сейчас вполне созрело, вполне уместно, и дело это — написать для внуков (для детей?) о своей восьмидесятилетней жизни. Ведь восемьдесят это долгое время…

Я пишу эти строки на компьютере, в котором у меня есть все — и интернет с несколькими браузерами, с помощью которых могу посетить любую библиотеку и заказать любое путешествие, и электронная почта, и скайп. Мимо этого окна в мир проносится новая жизнь. Она бежит трусцой, с гантелями в руках, мчится на скоростных велосипедах, роликах и скутерах, с оранжевыми или фиолетовыми головами, заткнутыми наушниками и беспрерывно говорящими по мобильным телефонам с крошечными компьютерами, на экранах которых можно в любую минуту увидеть биржу или спортивные новости, с айподами и айпадами. В определенной степени и я принадлежу к этому новому миру, я тоже его часть, хотя кое-что в нем мне непонятно и волосы мои не окрашены оранжевой, фиолетовой или какой-нибудь другой краской, хотя бы потому, что их нет на моей голове. Многого, что есть в новой жизни, я не приобрел, а в моем мире есть то, что отсутствует в сегодняшнем дне. Моя память хранит множество событий — катаклизмы, войны, триумфы и падения — весь мой опыт человека двадцатого (и уже двадцать первого!) века и многое другое, совсем личное, и в этом смысле — неповторимое. И меня, сегодняшнего, в Канаде, уже переступившего первое десятилетие нового века, отделяют от мальчика, родившегося в Умани в 1930-м, не только огромные расстояния, тысячи миль воды и суши, но и шаги времени — прожитые годы: столетие? тысячелетие?!