Черный квадрат. Мои философские размышления здесь на Камчатке. Том 1

Александр Северодонецкий, 2023

Это такие длинные философские размышления камчатского автора, стоя у картины Казимира Севериновича Малевича «Черный квадрат» о всей нашей современной жизни, о нашем полном космическом бессмертии и о нашей этой земной конечности, а также о памяти о нас.

И, как всегда и, прежде всего, всё это моё размышление посвящается

той единственной, которая с таким трудом, страдая от меня же токсикозом,

выносила меня под грудью своею, которая в муках меня еще и родила

и, даже в долгий земной путь-дорогу собрала.

Ей, матери моей единственной, Евфросинии Ивановне и

незабвенной моей бабушке Надежде Изотовне (Науменко, Якименко) и Кайда,

деду моему Ивану Андреевичу Якименко, не вкусившего все радости земного бытия, одновременно и, понятно жене моей любимой Наталии Васильевне

каждое её слово, каждая мысль их здесь и, естественно

светлой памяти отца её, Василия Марковича Сущенко,

пережившего весь ужас того их фашистского Матхаузена

о котором многие из нас давным-давно, может и забыли, где квадратная

топка раскаленной от горя печи и её особая желто пламенная и по-особому черная её пустота от сажи была уж наверняка тем и тогдашним мерилом

всей жизни земной нашей, моей и естественно твоей и понятно его отца, деда

и, понятно даже прадеда и всех их, как родоначальников естества и рода большого нашего и Сущик, и Сущенко и Левенчук, и Якименко,

и Кайда, и Науменко!

"Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет.

Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий.

Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет."

Глава 1.

Как бы еще и пролог.

Наше земное бытие — это ведь тот абсолютно черный квадрат или это тоже, что и абсолютно черное тело, или может быть это только мои долгие размышления об утрате именно теперь в ХХI всеми нами той особой физической энтропии нашей, той особой и такой сознательной, теперешней земной трепетной нашей жизни, понятно сравнивая её с его Малевича Казимира, тем его таким для многих супрематично-магическим и, непознанным даже, до сих пор, как и сама любимая мною в её материнской заботе, идущей от самого Господа Бога о младенце и сыне своём «Мадонна Лиза» неповторимого и не повторенного Микеланджело в сравнении с его тем «Черным квадратом», перевернувшим с 1912 года все наше сознание и всё наше мировосприятие в том ХХ веке и, естественно, в этом ХХI веке, когда на человека обрушились и снизошли, как бы с неких высоких небес такие современные и абсолютно новые вызовы?

И они, те новые вызовы не только от тех всё проникающих гравитационных волн, о которых мы ранее ничего не ведали и вот в феврале этого 2016 года мы, узнали из всех новостных блоков. И мы говорим осознанно сегодня о гравитационных волнах, которые к нам идут с глубин самого безмерного Космоса, а не с его окраин, так как их тех окраин и нет вовсе, и они к нам еще идут от тех невероятной массы черных дыр, а там в них миллиарды наших Солнц и то же абсолютных черных, сливающихся воедино абсолютно черных дыр нашего мироздания, чтобы слившись воедино, как наша материнская яйцеклетка и отцовский или даже мой быстрый сперматозоид уж только затем родить что-то новое в той особой их космической сингулярности, для которой мы еще не придумали даже самих физических законов, чтобы что-то там, и описать в таких выверенных и стройных математических формулах и всех давно нами знаемых константах, так как именно там они уже и не существуют, и даже именно там они не действуют, так как там уже, как мне кажется, идет все-то вероятно поистине божественное, что и могло быть только, отражено только одним человеком здесь на Земле, это Александром Андреевичем Ивановым, в том и таком далеком от нас 1857 году, когда Третьяков тоже Александр, впервые сам узрел его творение «Явление Христа народу. (Явление Мессии)» и раз, посмотрев на то великолепие размерами 5,4х7,5 метра, ни он тогда, ни я сейчас уж, не отводим от него своего зачарованного взгляда.

Так как и в позах, и в самих одеждах героев, и даже, в особой сегодня для меня неэротической их нагости, поставленной на передний план мы уж наверняка видим наше особое преклонение пред той божественной великой силою неземною, мы видим то высшее наше его почитание и даже, некое прозрение наше, когда само Божественное Провидение дает нам эту возможность еще смотреть и все ясно видеть. Да и это само Божественное Провидение, предоставляет именно мне такую возможность через то и из того 1857 года, а может и из 1837, когда был положен только первый мазок или даже грунт на тот холст через то видение и осознание его двадцатилетнего напряженного труда самого автора, соприкоснуться именно с тем его и соприкоснуться с нашим единственным Богом, соприкоснуться с его — Иисусом Христом и одновременно с Мессией, что у иного земного человека бывает разве раз в жизни. А то, может быть даже, возникнуть такое видение на самом смертном одре нашем, когда тело наше и его художника здешнего олюторского и камчатского Килпалина Кирилла Васильевича, когда соплеменники безропотно везут его тело на нартах деревянных 6 декабря 1991 года с этой камчатской, никому неизвестной килпалинской Тополевки в само его родное Хаилино на гору Шаманку, где он на кострище кедрачовом предстанет и предстает наедине со всем безмерным поглощающим его душу Космосом и с ним в то же самое мгновение соединяется своею страждущей душою, не имея возможности уж более что-либо нам и сказать, и даже поведать нам оттуда с тех космических безмерных необозримых просторов, сам и даже на наших глазах превращаясь в ту же неведомую иным людям земным сингулярность, которая до сих пор всеми физиками так ясно и не познана, и, вероятно, еще долго не будет ими ясно познана.

И вот мне, до сих пор непонятно творение того далекого отстоящего по временному промежутку Казимира Малевича его магический для многих «Черный квадрат». Признак ли это символического воплощения человеком здесь на Земле в самом начале ХХ века всего земного черного или наоборот — может быть это символ всего того, что позволяет мне думать и мыслить вовсе обо всём своём, таком светлом и невероятно добром, о такой особой и сознательной моей земной жизни или может быть, это нами всеми, невесть откуда, руководящие всеми нами финансовые масоны и денежные вампиры, та же вчерашняя уже их восьмерка, канувшая, как бы в лету, как и всё искусственное или еще, собирающаяся на саммиты та же их двадцатка, а может это и те скрытые от нас банкировские «масоны и те мировые воротилы», желающие всех и буквально всё на Земле, и даже вся, чтобы на раз подмять под свои те их внутренние неведомые лично мне желания, чтобы подмять всё наше естество под своё особоё и еще то их масонское особое мышление, которые буквально недавно с 21 февраля 2014 года вершили, вершат и свершили вот такие гнусности в матери русских городов прекрасном в Киеве, учиняя незаконный государственный переворот и как бы «демократично» захватив власть над всем пятидесятимиллионным народом.

И буквально в раз, как и в Косово не образно, а наяву, надругавшись над всем нашим великим славянским, теперь уж точно европейско-азиатским этносом и тем моим свободолюбивым еще и половским, а еще, продолжая бомбить кассетными и, даже фосфорными бомбами, и такой прекрасный с его розами мой прекрасный Донецк, который помню с детства своего, и почти мне родной городок Шахтерск, тот же Иловайск с Мариуполем и много-много еще чего и кого я теперь помню, когда мне уже шестьдесят четыре годка именно теперь. Так как за этими краткими словами, за этими названиями совсем новых и даже, как бы старых городов и населенных пунктов, даже единичных шахт с их высокими и такими же черными терриконами, стоят чьи-то земные судьбы, да еще стоят и чьи-то трепетные жизни, часто даже и несмышленых по жизни детей, которые абсолютно неповинны в действиях тех политиков вначале ХХI-го, как иногда говорят просвещенного века, которые наверное навсегда потеряли чувство всякой реальности и даже забыли уроки, и поучительные для многих выводы Нюрнбергского, того всем фашистам, памятного судебного процесса всех восставших народов, того достопамятного им судебного процесса. Так памятного еще и потому, что так жаль, что ведь не всех тогда мы, возвели на тот деревянный и временный из необструганных свежих пахнущих живицею и сосною досок их эшафот, а часть их самих и золотишка их блестящего, умело и вовремя они сумели и припрятали, и в далекой от всех нас в Бразилии, и в далеком Парагвае, вывезя из своего, павшего пред победителем рейха, переместив его туда на своих подводных лодках, и еще, обосновавшись там в заморской нефтяной Венесуэле, и даже, в, победивших вместе с нами Соединенных Штатах Америки. И даже работая, в сверхзасекреченных службах их разведки, спрятавших за особой секретностью от всех нас, желавших и настоящей им мести, и желавших праведного суда всего победившего народа. Суда над ними всеми и их теми всеми пакостями, которые нашему народу тогда пришлось пережить и даже, перетерпеть не только те четыре годка с 22 июня 1941 года по 9 мая 1945 года, а и позже, когда затянув свои пояски, мы в напруге, и даже в сверхнапруги делали где-то на бескрайних просторах Сибири в Красноярке, Челябинске, Семипалатинске и моих родных харьковских Померках, а то и даже здесь в Подмосковье, в тех номерных городах призраках, делали своё это удивительное оружие возмездия, чтобы только наши дети сегодня и завтра жилы мирно и спокойно.

А именно спокойствия и в этом ХХI веке ведь до сих пор и нет, когда мы и ближний, и даже дальний Космос уже как бы обжили и завоевали, не говоря уж, что человека в ХХ веке на Луну высадили. Показав свою силу и мощь, и как бы приблизившись самим к нашему Богу, к Господу Богу и к Иисусу Христу, как снизошедшего сюда на землю к нам с той Иванова А.А. непередаваемой картины с его и только его 1857 года, когда он её с радостью продал Третьякову, и мы все сегодня смогли видеть этот его неповторимый на века шедевр.

И, это всё творится в ХХI-ом таком просвещенном веке, и в такие прекрасные времена, когда мы, когда наша страна, да и вся антигитлеровская коалиция ранее с такой напругой в 1941-1945 году, превневозмогая боль утрат, справились с той коричневой чумой всеевропейского фашизма и с коричневой его расползающейся по планете чумой! Да нет же — мирового фашизма! И, что же? Он, эта коричневая чума, как его Президента Украины Петр Порошенко шоколад сегодня в чьих-то помутненных умах вновь идет в дом к нам, идет и ползет на нашу землю, буквально падая в виде их фосфорных бомб на наши убеленные сединами головы? Падая сегодня, буквально на ту землю и такую черную землицу, которую мой родной дед Якименко Иван Андреевич поливал еще в феврале в 1918 году своею красной кровушкой, а отец моих братьев Левенчук Алексей Андреевич, стрелок 799 стрелкового полка, вот так же, но уже 2 апреля 1944 года под Одессою на станции Вознесенск-3, будучи раненным, будучи верным Присяге, данной социалистической Родине, выполнив свой воинский долг от ран, скончался в эвакогоспитале (как вписано в его похоронке: головного полевого эвакуацентра пункт №99).

И вот смотря на картину Иванова А.А. теперь-то душою своею я понимаю, что им — тем заокеанским масонам, которые дергают и из самого Вашингтона, и естественно из их богатого Лондона те тонкие, многим невидимые веревочки управления и принятия решений аж здесь на холмах дивного Днепра в Киеве, и подергивают еще те тонкие ниточки, скрытые от нас и невидимые, и даже неведомые нам ниточки, естественно со временем, уверен в этом от напруги нашей они все, и порвутся они, и им всем воздастся по тем заслугам всех их!

Но помыслив так, сразу же только беззвучно и спрашиваю Я себя:

— Когда же это случится?!

— И, как долго ждать мне, да и, кому же еще?!

— Не, Юлии ли Михайловне Тимошенко?

— Не, Виктору ли Януковичу, который как тот перебежчик и настоящий предатель, убежал от своего народа, а на Конституции Украинской не так давно клялся голову за него народ свой свою сложить. А он им, по сути, и является, согласившись быть Президентом, а еще и Гарантом Всех и Вся легко, покинул родные украинские берега Днепра и все исторические края и веси, и как та напуганная крыса прячется где-то не то в Ростове древнем, еще и в том Великом, воспетом древними предками моими гуслярами, не то в теплой Турции, как полоненник какой-то, а может он одновременно в таком же древнем граде Константинополе спрятался, как и сам наш Киев.

— Так патриот ли он народа своего? — спрашивая я огорченный.

— Так предан ли он матери своей и Родине своей? И, защитник ли он её пусть и праха на том киевском неухоженном им же кладбище? — вновь вопрошаю я.

— Не их OСBE ли и кому?

— И, не их Баррозу ли?

— Или тому далекому от нас и всего нашего бытия американскому Бараку Обаме, или может тому, как бы это повежливее сказать: афроамериканцу обозленному на все человечество за судьбу своих предков, которых сами же белые американцы в рабстве держали до самых, до 60-х годов прошлого столетия, там же в их свободной и такой пресвободной Америке, а то и до сегодня еще держат, если не в фактических кандалах, то уж наверняка в тисках их невероятно зеленого, как наша донецкая пожухлая трава от напалма их зеленоватеньких долларов США, а то и еще каких-то теперь уж никому непонятных дерривативах? И, пусть они сегодня и сейчас лица свои подлые и, тела из теста того, что и моё тело, скрывают под маской современного могущественного мирового масонства в таком цивильном черном костюме, может даже быть и наверняка, от самого умелого и знаменитого модельера, и по крови может быть француза Кардена или даже, пусть в том их белом 60-х годов прошлого столетия балахоне, того всем понятного и узнаваемого современного ку-клукс-клана. А прошло-то всего сорок с небольшим лет от шестидесятых, когда был таким активным сам их американский Ку-клукс-клан, как и в 60-х годах ХХ века в США или даже в далекой от нас и нашей памяти той их церковной, такой кровожадной европейской инквизиции средневековья, прячущейся где-то в глубоких подвалах за толстыми и древними крепостными стенами, древних, многими поколениями в слезах наших намоленных и, выплаканных в горе нашем неутешном монастырей. Тешась на том неутешном нашем горе и на огорчении нашем от полной сегодняшней несправедливости, от наглого поругания ими всеми и вся, именно сегодня всего того, во что мы свято с самого рождения своего и верим, и еще как мы надеемся.

А это, и по нашим извечным двухтысячелетним христианским заповедям, которые сегодня и жизнь нашу делают легче, да и вероятно для многих здесь на Земле нашей многострадальной делают её чуть поосмысленнее.

Но теперь-то ведаю, да и уверен в этом, знаю, что сами пусть какие бы ни были темные силы они всегда любят и естественно предпочитают полную черную ту ночную и особую их сыро-подвальную особую черную темноту, настоящую тишину и тишь, чтобы тебя сразу же этой темнотой так еще обескуражить, чтобы тебя легко, да вдруг и ошарашить, и вновь, как бы какой-то новостью еще и ею же, как перегретым кипятком гнева нашего вдруг, да и ошпарить…

И, припоминаю я те магаданские, норильские, казахстанские, да и все такие глубокие где-то в шахтах воркутинские многочисленные Гулаговские многочисленные шарашки, где не один миллион наших соотечественников канул в настоящую безвестность слегка запыленных архивов КГБ. И, одновременно я восхищаюсь великим и неповторимым Королёвым Сергеем, и еще, тем конструктором Челомеем, и понятно Туповолёвым, и закономерно Ильюшиным, которые смогли и даже из ничего сумели создать вот такие, никем до сих пор непревзойденные по своим абрисам красавцев и ИЛ-76, и тот же ТУ-144, и ракету «Протон», и снова ИЛ-96, и даже современный ТУ-204 и нынешние современные межконтинентальные ракеты «Булава». А еще, какова красавица наша, современная только, что в 2015 году, испытанная ракета «Ангара», да и весь наш ядерный щит тот еще советский, а теперь России громадной и свободолюбивой страны, который может быть только и еще как-то противостоит именно вот тем абсолютно невидимым и часто, незнаемым нами всеми, где бы они ни жили и кем бы ни были те все мировые масоны, легко еще по тому их наитию, впитанному от матерей их, но пытающимся и до сегодня, пытающиеся еще до сегодняшнего дня легко дергать невидимые другим мировые нити в разных концах нашей планеты Земля.

И, тем не менее, этот наш ядерный мощный щит, позволяет еще и мне свободно, и глубоко дышать нисколько не убоясь их той особой подвальной черной темноты и той подвальной их полной масонской особой черноты нашего неведения, той особой затхлой их подвальной особой сырости, которая их самих ведь и понемногу снедает, да и от которой я сам так страдаю и, которой так убоюсь, как и любой земной человек, которому не чуждо ведь ничто человеческое, в том числе, и обычный страх не только и не столько за себя, не только за своих близких и за свою семью, человек земной, который боясь, может быть только за себя, прежде всего, думает за детей да еще за внуков, подрастающих своих, сегодня в мыслях своих строя всё их будущее, строя и, расчищая им проторенную земную тропиночку и может быть, даже широкую путеводную дорожечку. И в этом черном, и в этом насыщенном, поглощающем весь свет земной черном его квадрате Казимира и еще Малевича вижу теперь я, и явственно ощущаю я не только всю ту символическую, даже сегодняшнюю мировую масонскую их черноту, которая в миг и в мгновение, поглощает всё и вся, как и многочисленные никем не считанные космические, довольно далекие от меня сами те черные дыры где-то в безмерном окружающем меня Космосе ежеминутно и ежечасно, поглощают всю видимую мною окружающую их материю.

Но вот теперь-то, стоя у его Казимира и Малевича черно-пречёрной такой в чем-то сюжетно невыразительной картины вижу и сам весь его рисунка его «Черного квадрата» символизм и еще как бы понимаю его я, так как моё сознание оказывается способно само, независимо от мира этого меня же создавшего, строить такие величественные земные замки, что никакие, даже мировые самые темные силы и все даже те американские массоны они, не способны остановить той материи её движение и движение моей мысли свободный и они не могут остановить не зависимый от всех черных сил полёт её, и они не могут прекратить моё творение ни тогда в 1976 году, когда родился старший сын Алексей, ни тридцать лет назад в 1984 году, когда первый раз на земле вдохнул мой младший сын Василий, ни в далеком уже 19 апреля 2000 года, ни даже 23 октября 2012 года, когда вдыхали этот же ядреный морозный воздух мои родные внуки Даниил и маленький-премаленький, невероятно любимый внучок Степушка.

И даже, как и дед, мой Якименко Иван Андреевич, как кем-то вкопанный столб я сегодня стою на этом черном савинском невероятно плодородном черноземе и, наслаждаюсь своим сегодняшним бытием, что я действительно на землице этой черно-пречёрной есть, что я есмъ и еще, вероятно какое-то время буду на землице этой такой благодатной, такой урожайной и одновременно по-природе своей гумусной черно-пречерной.

И я безмерно радуюсь, что сам наш плодородный, вскормивший здесь и в Савинцах, где не одно поколение славян и вольнолюбивых половцев родилось — чернозёмом зовется. И еще я радуюсь, что каждый день обретаю и легко приобретаю дары все Божьи с землицы этой благодатной нашей половско-славянской, савинской, балаклейской, харьковской, украинской, вольной и привольной степной и одновременной древней всей еще и той древней половской.

И вот, уже своей интуицией я понимаю, что никакие черные самые сильные силы, никакой силы буйные ветры, даже здешние камчатские тихоокеанские зимние снежные пурги и все эти ураганы, даже наши камчатские землетрясения, как 21 апреля 2006 года или 15 годами ранее в 1991 года 8 марта не способны остановить неумолимый ход Мирового и моего здешнего такого быстротечного, и однонаправленного Времени, и жизни, только моей. И больше никто, и уж наверняка, никогда не изменит направления его однонаправленного движения — только вперед и ни на йоту, ни на один угловой градус уж наверняка не отклонит его в какую-нибудь иную сторону. Ни сама земная материя, ни даже та космическая неведомая мне антиматерия, которую пытаются получить в каком-то сверхсильном и сверхмощном синхрофазотроне, а то и в европейском коллайдере или еще каком-то непонятном по своим масштабам и по своему строению физически пусть, и большом, и самом новом приборе даже в том же европейском международном физическом центре кажись в швейцарском Церне.

И я абсолютно уверен, что и это само великое Время, и все нынешние даже самые большие, и самые сложные проблемы оно то мировое и вечное Время само по себе своей немерянной и неподвластной мне и всем нам силой превратит в мелкие-мелкие зерна, вернее в микроскопические зернышки берегового этого серого тихоокеанского песка и мельчайшего черного песочка, превращая всё на Земле и всех нас со временем в какую-то одну однородную массу, плавающего где-то на глубинах, того особого и еще питательного для всего планктона дендрита, питающего всё живое в Беринговом море и в здешнем Тихом океане. И я уверен, что там, на глубине его, этого безмерного океана при невероятно больших давлениях в тысячи бар, растет и развивается сегодня, как и мысли наши улетят куда-то в этот окружающий всегда меня безмерный, как бы абсолютно черный Космос, растворившись там, в том постоянном излучении миллиардов и миллиардов, и по настоящему счастливых, и не очень, но восприимчивых к добру человеческих наших душ, которые для нас уж никогда не гибнут навсегда. Именно те внеземные души кого мы знали по жизни своей и о ком, может быть, узнали опосля.

И, вот только теперь, и даже сейчас одного и хочу, чтобы обо мне помнили и знали обо мне, страстно хочу, чтобы все мои мысли, чтобы все мои те земные страдания и сегодняшние мои громкие возгласы протеста и даже стенания моего были кем-то, и когда-то, еще хоть разок и прочитаны, кем-то может быть еще и как-то осмысленны, и еще хоть как-то, если это всё же возможно ими поняты, как и понят мною он сам Малевич Казимир Северинович, и весь символизм его теперь невероятно ценной для меня самого его картины «Черный квадрат», которая на каком-то аукционе стоит все четыре тысячи долларов и, свободно висит под бронированным стеклом в Москве, в величественной Третьяковке где-то далеко отсюда от моей сегодняшней Камчатки.

И, говоря о жизни, и о её всей философской насыщенности её, я естественно теперь говорю и об самом нашем разнообразном искусстве, так как нет ничего более вечного, чем оно — это наше искусство, доходящее сегодня до нас из самой глубины веков и даже десятков столетий, и часто так трогающее нашу душу, и даже кардинально, меняя наше восприятие всей современной действительности, при осознанном взгляде на ту или иную картину.