Золото старых богов

Александр Мазин, 2017

Великий князь Владимир, Красное Солнышко, Святой Креститель Руси, пришедший к власти по языческому праву, а потом самовластно сбросивший языческих идолов в Днепр. Государь, женившийся на византийской царевне и получивший право на царский (кесарский) титул. Вернее, завоевавший это право не только доблестью верной дружины, но и собственным мечом. Что известно о нем, величайшем из государей нашей истории, жившем тысячу лет назад? Известно многое. И не только из отечественных летописей. Владимира знали хронисты Европы и Азии, Византии и арабского мира. Так что информации, правдивой информации, достаточно, чтобы ясно представить образ государя-воина, государя-строителя, решительно обратившего к Истине не только русов, но и сотни других племен, обитавших на подвластной ему земле. Отец Владимира, великий полководец Святослав на равных воевал с византийским императором. У Владимира византийский император оказался в долгу. И великий князь сумел заставить повелителя крупнейшей из тогдашний империй, вернуть этот долг сполна. Добился того, в чем было отказано даже императору Священной Римской империи.

Глава 8

Дела духовные

Киев

— Ему шестнадцать, — напомнил Сергей Иванович. — Понятно, что девушки ему небезразличны.

— Это Славке они были небезразличны! — возразила Слада. — Только это по-другому называется. Я осмотрела Прибуту… На ней места живого нет!

— Жаловалась? — насторожился Сергей Иванович.

— Куда там! — Сладислава махнула рукой. — Совсем ума лишилась. Спрашиваю её, а она лыбится и слюни пускает. И добро б только слюни… Сок женский аж на пол капает. — Сладислава коснулась ладанки со Святыми Мощами, что пряталась под тканью на груди. Она всегда так делала, когда просила Господа смирить её гнев.

— Не наказывай её, — попросил Сергей Иванович.

— Её-то за что наказывать! — вновь вскипела Сладислава. — Девка дура! А вот с сыном что делать? Что ж он с ними как зверь? И исповедаться не желает! Я, говорит, за Господа мечом радею, и за то отец Евлалий все грехи наперёд отпустил. Кабы знать, что у него на душе? Что за семена в нём старый посеял?

— Рёрех худого ему не сделал бы, — проворчал Сергей Иванович. — Мы старому все тут жизнью обязаны.

— Я не о том, — Сладислава положила руку мужу на грудь, успокаивая. — Я старого как отца любила. Сердце болит, как подумаю, что душа его в аду горит.

«Или в Ирии с высокими мужами пирует», — подумал Духарев, но мысль не озвучил, понятное дело. Не то Сладушка ещё больше расстроится. На сей раз из-за его души.

— Завтра Илья в церковь с нами пойдёт! — заявила она решительно. — В нашу. Сам митрополит отслужить обещал. Ты тоже будь.

— Ну, это понятно, — кивнул Духарев.

Слада ещё что-то говорила. О душе, о бесах… Сергей Иванович не слушал. О своём думал. О том, что для него важнее. О политике.

Митрополит киевский Михаил, поставленный патриархом константинопольским Николаем, сам был из булгар^[6], по-словенски говорил внятно, но духом был ромей. Иначе кто бы его послал присматривать за порфирородной кесаревной и её новоокрещённым мужем Василием, коего в миру звали Владимиром Святославичем? Ромей же ромей и есть, будь он хоть булгарин, хоть печенег, хоть сириец. И мисянская^[7] церковь, коей покровительствовало семейство Сергея Ивановича, любовью ромеев не пользовалось. Конкуренция. Были даже случаи, когда с подачи ромейской обижали прихожан. Но так было до тех пор, пока Духарев не обозначил чётко: это моё.

Он — спафарий империи. Причём не просто «меченосец», а вдобавок с личным доступом к дверям императорских покоев и в кабинет императорского постельничего, то бишь паракимемона, коий по совместительству является чем-то вроде премьер-министра империи.

Сергей Иванович не поленился в своё время продемонстрировать компетентным людям подаренный Автократором Василием перстенёк с ликами обоих^[8] императоров. Ну желает могущественный «меч» империи взять под покровительство булгарскую церковку, почему бы и нет? Известно же, что супруга его — мисянка. Иной муж жене браслеты дарит, а спафарий Сергий — личную церковь.

Учитывая, что в имперской табели о рангах свободный доступ к паракимемону был на локоть выше головного убора митрополита, а в канцелярии византийского премьер-министра оба они числились имперскими, скажем так, агентами влияния, то… В общем, понятно.

Впрочем, митрополит Михаил Духареву нравился. Достойный человек. Глубоко верующий, харизматичный… В общем — на своём месте. Вот только здоровьем слабоват.

— Я с Ильёй поговорю, — пообещал Сергей Иванович. — И в церковь завтра вместе с нами пойдёт. С митрополитом-то что? Как здоровье?

— Худо, — вздохнула Сладислава. — Болен тяжко и не бережёт себя. Еле на ногах, а опять в дорогу собрался. Аж в Ростов.

Илью Сергей Иванович застал за работой: тот помогал строить конюшню на расширившемся за счёт взятого у Свардига родовом подворье. Само собой, княжичу вовсе не обязательно было заниматься подобным трудом, но Илья не столько трудился, сколько развлекался. Ловил брошенное снизу уже обтёсанное по размеру брёвнышко и укладывал его в положенное место. А метал брёвна не кто иной, как Гудмунд Праздничные Ворота. Посланное им бревно красиво взлетало точно на нужную высоту, где и зависало на мгновение, достаточное, чтоб Илья, балансирующий на недостроенной стенке, брал его буквально из воздуха и направлял на нужное место, укладывая в смысле себе под ноги. Чтобы в следующий момент пробежать по нему до угла, перескочить на соседнюю стенку и принять следующее брёвнышко.

Зрелище было дивное: Илья меньше чем за минуту проходил от угла к углу, укладывая три брёвнышка, и двигался в обратную сторону, а внизу солидно перемещался Гудмунд, «подавая» княжичу стройматериалы. Четвёртая сторона оставалась незаложенной. Здесь должны были располагаться ворота.

Духарев засмотрелся: чувство равновесия Ильи могло конкурировать разве что с его силой.

Вместе с Сергеем Ивановичем на забаву богатырей взирала и артель плотников, которым молодецкая игра сэкономила минимум день работы.

Ещё минут десять — и стены выросли до нужной высоты, а подогнанные под размер брёвна закончились. Илья соскочил наземь, хлопнул по спине нурмана и подошёл к отцу.

— Гудмунд теперь мой! — заявил он, широко улыбаясь. — Не против, батя?

— А что великий князь?

— А ничего! Свен Гудмунда сам отпустил, так что без обид, а мне с Гудмундом упражняться — в самый раз! А то хлипкие все какие-то… — Илья пренебрежительно сморщил нос. — Чуть не удержишь руку — уже лежит! Так ты не против?

— Твой человек — ты и решай, — махнул рукой Духарев. — Пошли, сын, поговорить надо…

Начал Сергей Иванович с приятного:

— В Чехию со мной поедешь. Посольством от великого князя.

— С тобой в Чехию? Здорово! — Илья сначала обрадовался, но тут же погрустнел, вспомнив: — А Моров как же? Моров на кого оставим?

— Кулиба управится, — ответил Духарев. — Соловья с Соловичами ты убрал, теперь легко будет.

Илья подумал немного… И покачал головой:

— Не пойдёт. Радимичи хитрые да диковатые, а Кулиба прост. Что не по нему, сразу рубить. Силу, понятно, все уважают, да только с лесовиками одной силой нельзя. К ним подход нужен. Пусть Кулиба и дальше дружину моровскую водит, но для правления другой человек нужен. И у меня такой есть. Ты его знаешь. Сотник Малига. Он и с радимичами, и с Кулибой поладит, поскольку тоже полоцкий.

— Сотник? Он вроде у меня десятником числился? У того же Кулибы? — решил уточнить Сергей Иванович.

— Это я его — сотником, — ответил Илья. — Ты, бать, не сомневайся. Малига хорош, я его в разных делах проверял — не подведёт!

— Добро, — кивнул Духарев. — А Кулиба как? Не в обиде, что его младший подвинул?

— Кулиба оплошал! — жёстко произнёс Илья. — И не единожды. И я ему это внятно объяснил.

Сергей Иванович глянул на сына, шестнадцатилетнего юношу, который «внятно» подвинул воина с двадцатилетним, если не больше, боевым опытом, и на душе у него стало тепло. Воинские умения — это славно, но если к ним прибавить задатки прирождённого лидера. А теперь о грустном.

— Мать на тебя жаловалась. Девка у неё есть, Прибута. Говорит, после тебя она вся в синяках. За что ты её так?

— Я? — Илья было удивился, потом сообразил: — Так я ничего, бать. Она сама орёт: сильней, шибче… А у меня вот… — Он поглядел на собственные руки. — Да они все такие, бать, — вздохнул он. — Ну, такие…

— Хлипкие? — подсказал Сергей Иванович.

— Точно! Попалась мне одна… Попалась да потерялась, — Илья вздохнул, вспоминая Жерку. — А эти… Мякоть одна! Хлипкие! — Илья вздохнул ещё раз. — Что, матушка сильно осерчала?

— Простит, — пообещал Духарев, испытав немалое облегчение от того, что нет у сына садистских наклонностей. — Только ты с ними… помягче, сын. А то ведь и покалечить можешь.

— Могу, — сокрушённо проговорил Илья. — Да только где мне девку под себя найти? Может, подскажешь? Может, у нурманов поискать? Вон они какие здоровые! — кивнул в сторону Гудмунда, который и без Ильи продолжал развлекаться: подкидывал и ловил бревно пуда в три весом. Одной рукой подкидывал, другой ловил.

— Найдёшь, — успокоил Сергей Иванович. — Коня не гони. Жизнь, сын, штука такая: сама тебе нужное подарит, ты, главное, веди себя правильно.

— Это я запросто! — улыбнулся во все зубы Илья. Можно было не сомневаться: под «правильно» он понимает совсем не то, что Сладислава.

— Завтра в церковь пойдём, — сказал Духарев. — Матушка попросила.

Илья вздохнул. У него на завтрашнее утро были другие планы. Но «матушка попросила» — это не просьба, а приказ. Не обсуждается. Тем более батя тоже пойдёт — значит, дело серьёзное.

Обычно Илья возвышался над паствой мисянской церкви как боевой конь над пахотными лошадками. И слушал вполслуха, потому что священника здешнего, пугливого, мелкого, перед матушкой Сладиславой откровенно лебезящего, Илья не уважал. В его понимании священник — это воин Христов, разящий бесов молитвой, как он, Илья, стрелами. Таким был, к примеру, прошлый моровский священник, сожжённый язычниками вместе с церковью. Устраивал Илью, впрочем, и священник нынешний, отец Евлалий: жизнелюбивый, добрый к людям и, по мнению Ильи, совершенно правильно понимающий, как именно воин-христианин должен служить Господу. Что значило: не мешать Илье поступать так, как он, Илья, желает.

Однако матушка велела быть на службе — значит, надо быть и терпеть.

И Илья приготовился терпеть. Возвышаться над макушками смердов-мужей и платочками женщин, разглядывать фрески, креститься, когда положено, повторять в положенное время молитвы… В общем, поскучать.

Но вышло иначе. В отличие от обычного в это воскресенье церковь была полнёхонька. Ещё и снаружи стояли — не всем места хватило. Понятно, для семейства князь-воеводы место нашлось. Почётное. В центре. Прямо перед амвоном^[9]…

На который вместо ожидаемого Ильёй священника-булгарина взошёл сам митрополит киевский.

Служил митрополит не на словенском, а на ромейском, который знали далеко не все прихожане. Однако даже и не понимая заслушивались. В речах, в пении, в самих молитвах ощущалась настоящая сила. Та, от которой душа трепещет, как крылья мотылька, и норовит взлететь из груди ввысь, к Небесам. И вдруг так хорошо стало Илье, будто, в ледяной воде омывшись, вспрыгиваешь на коня и летишь, раскинув руки, навстречу солнцу.

А потом была трапеза. И мудрые слова митрополита… Которые, признаться, проходили мимо сознания Ильи, потому что было ему более важно не то, что говорит высокопреосвященный, а то, как он говорит.

А ещё было понимание: происходящее очень важно для Ильи. А вот чем, он тогда не понял.

И спустя некоторое время и вовсе забыл о том, что испытал тем воскресеньем. Видно, дела мирские воинские важнее оказались. А может, некие силы внутри Ильи позаботились о том, чтобы забылось. Силы, у которых на Илью были собственные планы, самому Илье неведомые.

Однако прошло всего лишь несколько дней — и в памяти Ильи ничего не осталось от того чудного воскресенья.

Впрочем, и о том, что было, когда ведунья Явнея «водила» его за Кромку — к Морене и её великану-мужу, Илья тоже подзабыл. Дело прошлое, и Явнея теперь не ведунья уже, а обельная холопка у матери на побегушках… Впрочем, последнее как раз неважно. Важнее то, что у прошлого есть свойство возвращаться. Причём в самый неподходящий момент.

Примечания

6

Есть мнение, что первый русский митрополит был не из болгар, а как раз из сирийцев, но мне больше нравится «болгарская» версия. В первую очередь из-за близости языков, способствующей просветительской деятельности Святого Михаила. А что был он весьма деятелен — это установленный факт.

7

Мисянами в Византии называли дунайских болгар, поскольку во времена Великого Рима на этой территории располагалась провинция Мисия (Мезия), а Константинополь полагал себя легитимным и единственным наследником древних римлян, а следовательно, числил Болгарию собственной провинцией. И нельзя сказать, что безосновательно.

8

То есть правящего Автократора Василия и его «соправителя» и брата Константина.

9

Византийский амвон отличался от современного и формой, и местоположением. Детали интересующиеся могут узнать сами.