Тирольский оборотень. Книга 1. На тропе волка

Александр Ланс, 2023

Альтернативная Австрия. Александр Кёлер – необычный оборотень, он не переносит вида крови, ни на кого не охотится, предпочитая еду из супермаркета, а особенно обожает поджаренный в сухарях шницель. Но ему не верят егеря из долины Лойтош, считая, что именно он причастен к кровавым бойням на пастбищах герра Пфеффера на южных склонах Тирольских Альп, потому что он единственный оборотень с опасной первой степенью в округе. Александр хочет свободы, хочет беспрепятственно бегать по лесу в обличии волка и хочет быть с девушкой-человеком, в которую безумно влюблен со школы. Но вместо этого ему приходиться соблюдать определенные правила, сидеть дома в полнолуние и опасаться егерского инспектора фрау Хофлер, которая положила глаз на красивого оборотня.

Глава 5. Арест

Осторожно пробираюсь к своему дому и осматриваю задний двор. Он пуст. Перемахиваю через живую изгородь и опрометью несусь к дому. Окно в мою комнату так и осталось открытым, вроде никаких голосов с чердака не слышно. Подпрыгиваю, цепляюсь за балку, подтягиваюсь и запрыгиваю на подоконник. В моей комнате никакого нет, но я слышу громкие голоса, доносящиеся с первого этажа. Тихо опускаюсь на пол, подхожу к двери, наваливаюсь на неё, чтобы подслушать разговор, и она немного приоткрывается. Черт, значит, отец уже поднимался ко мне, и знает, что меня нет в комнате.

— Что вам нужно от моего сына, он ещё спит, — слышу, как говорит отец.

— Только поговорить, — узнаю голос фрау Хофлер, егерского инспектора.

— Говорите со мной, — возражает отец.

— Нет, герр Кёлер, нам нужно видеть именно вашего сына, — отвечает другой голос, мужской. Похоже там ещё и герр Винтер.

— Я не буду его будить, пока не узнаю, что произошло, и зачем мой сын вам понадобился!

Тихонько закрываю дверь. Так, значит, отец прикрывает мою задницу, не хочет, чтобы они узнали, что я сейчас не в своей комнате. Но долго он так не сможет, через какое-то время ему придется признаться, что меня нет дома. Нужно действовать быстро.

Я бегом стаскиваю с себя всю одежду, оставаясь только в трусиках. Подбираю с пола носок, вытираю им грязные подошвы ног и запуливаю его под кровать. Вытаскиваю деньги и прячу в тайник, кроссовки и рюкзак засовываю в тумбочку. Остальную одежду кидаю на кресло. Мельком осматриваю себя в зеркале шкафа, ворошу густые светлые волосы, чтобы создалось впечатление, что я только что со сна, ну и за одним избавляюсь от прилипшей хвои.

Между тем голоса становятся громче, они уже на лестнице, вот-вот отец расколется, нельзя этого допустить. Я открываю дверь.

— Па, я уже не сплю, что случилось? — подавляя зевок, хрипло произношу я и выхожу на площадку.

Они мигом замолкают. Отец резко оборачивается и с удивлением взирает на меня. Хорошо, что он стоит ближе всех ко мне, и его неожиданную реакцию кроме меня никто не видит.

— Вот, герр Кёлер, ваш сын уже не спит, — довольным голосом произносит Хофлер. — Можно с ним и пообщаться.

Хофлер легонько отталкивает моего отца, да и он уже не перегораживает ей путь, смысла в этом теперь нет, и она твердым шагом начинает подниматься по ступеням навстречу мне. От егерской темно-зеленой формы, и от противооборотнического оружия, закрепленного у неё поясе, у меня мурашки бегут по спине. Она сверлит меня глазами, рассматривая мой обнаженный торс уже ни как инспектор при исполнении, а оценивающе, как женщина изучает мужчину. Её взгляд останавливается на бугорке моих трусиков, ещё чуть-чуть и она начнет облизываться.

Я пячусь от неё, возвращаясь в свою комнату. Она входит за мной. Следом заходят инспектор Винтер и отец. Я сажусь на смятую постель и одеялом прикрываю свои трусики. Мое тело начинает немного подрагивать — мелкие иголочки страха покалывают кожу.

— А в чем дело? — немного испуганно произношу я, нервно почесывая ногу.

— Вы нам так и не сообщили, — добавляет отец, складывая руки на груди и с вызовом глядя на инспекторов.

— Этой ночью кто-то из оборотней задрал овец на пастбище герра Пфеффера, — торжественно сообщает инспектор Хофлер, пристально вглядываясь в мое лицо.

— Это не я, — мямлю я.

— Мой сын не имеет к этому никакого отношения, — громко заявляет отец, — он спал всю ночь в своей комнате.

— Как знать, как знать, — нараспев произносит она, и её взгляд скользит по раскрытому окну.

Вот черт, надо было закрыть ставни.

— Не нужно ничего знать, он спал в своей комнате. И только сейчас проснулся, вы сами видели, — с нажимом говорит отец.

— Он мог вернуться ночью и преспокойно улечься в койку, — отмахивается Хофлер.

— Но почему вы пришли именно к моему сыну? — спрашивает отец.

— Судя по его послужному списку…

— Но это было давно, — перебивает её отец, зная к чему она клонит, — ему было всего шестнадцать.

— А сейчас ему уже девятнадцать. И у него первая степень!

— Ну и что, — возражает отец. — Он всё понял, осознал свою вину, и теперь ведет себя как законопослушный гражданин.

— Мы в первую очередь проверяем всех с первой степенью, особенно тех, кто ранее замечался в чем-либо подобном. Всё согласно инструкции, — поясняет Винтер.

— Понятно, — устало говорит отец.

— И к тому же ваш сын вчера нарушил закон — он дважды пересек белую линию, — выпаливает Хофлер.

— Неправда, — вырывается у меня прежде, чем до меня доходит, что один раз я всё-таки пересек линию, когда подходил к Сабине. Но всё равно один, а не два.

— Туристы из отеля «Хозяин природы» пожаловались, что парень с принтом волка на худи напал на них на парковке, — жестко произносит она, подцепляя с кресла мое худи. Демонстративно показывает мне принт волка и бросает худи мне на постель. — Оборотень стал превращаться в волка прямо у них на глазах, они чудом успели убежать обратно в отель.

— Неправда, — повторяю я. И смотрю на отца. У него такой вид, что не будь рядом инспекторов, он снял бы с меня штаны и тут же бы выпорол. Я начинаю оправдываться: — Они сами напали на меня. Я стоял на стороне Ленера, они пересекли белую линию и направились ко мне. Они были пьяные в стельку. Я сказал им, что я оборотень, и они в страхе убежали. То, что им с пьяных глаз привиделось, я в том не виноват. Спросите свидетелей, там как раз автобус из Зеефельда приехал, люди выходили. Они видели, что я ничего не пересекал и в волка не обращался!

— Пассажиров автобуса проверим, — кивает Винтер. — Но герр Хаусер говорит, что видел, как ты пересек линию и подошел к колонке, чтобы попить воды.

Чертов этот Хаусер, я же глядел по сторонам, его не видел. И как он успел меня заметь? делов-то было на две минуты.

И только я открываю рот, нагло соврать, что этот старый придурок врет и мстит мне (как-то я измазал дерьмом окна в его доме), как Хофлер выдает новую информацию:

— Он даже заснял тебя на смартфон, так что теперь тебе не отпереться.

— Я и не собирался, — вру я. — Я реально очень сильно хотел пить. Посмотрите на своем видео, это было всего минуту, я попил и вернулся обратно. И всё.

— Ты нарушил закон, — строго говорит Хофлер.

— Только это, немножко, — жалобно произношу я.

Строю из себя невинного ягненочка, а у самого кулаки сжимаются. Ну, Хаусер, собака сутулая, получишь ты у меня в клайн-мондциклус. Устрою я тебе веселые деньки. На камеру он меня снимает и егерям сливает. Додумался.

— Так, ты спал всю ночь в своей комнате и из дома не выходил? — уточняет Винтер.

— Да, — киваю я.

— Поставил сыворотку и не обращался при луне? — вставляет Хофлер.

— Да, — твердо говорю я, прямо смотря ей в глаза.

Она подходит к столу и откидывает крышку контейнера, смотрит на шприцы. Черт, нужно было убрать контейнер в шкаф, теперь поздно.

— Я смотрю, в этом цикле у тебя ни один шприц не использован, — говорит Хофлер, глядя на заполненные ячейки контейнера.

— Ээээ… — тяну я. Не знаю, что придумать в оправдание.

— Собирайся, поедешь в участок, — говорит она и швыряет в меня мою одежду.

Судорожно сглатываю и смотрю на отца, его взгляд обжигает, проникает в мой мозг, и отец невербально орет на меня: «Ты сам во всем виноват, теперь сам и выпутывайся!» Это обычная телепатическая связь между оборотнями, позволяет нам тайно общаться в присутствии чужих.

— Но я не превращался ночью в волка, и никуда не выходил, — мямлю я.

— Вот в участке и проверим, — говорит она и забирает мой смартфон со стола, — узнаем твои передвижения по телефону.

Пожимаю плечами. Как она себе представляет, что волк будет со смартфоном по лесу бегать?

Натягиваю джинсы, футболку, худи, она внимательно следит за моим одеванием. Я ищу глазами носки, но их почему-то нигде нет. Ладно, надену чистые, достаю их из шкафа. В принципе я готов, смотрю на неё.

— Обувайся, — говорит она.

— У меня там кроссовки, в прихожей, — тихо отвечаю я.

— Значит, внизу наденешь. Давай сюда руки, — велит она.

Протягиваю ей руки, и она застегивает тяжелые металлические наручники на моих запястьях. Противооборотничьи, они массивнее и тяжелее обычных. Грустно вздыхаю.

Они вдвоем вытаскивают меня из комнаты, держа с двух сторон за руки, повыше локтей, словно я вот-вот могу сбежать. Спускаемся на первый этаж, а там Катарина с мелкими. Даниэль и Крисоф испуганно на меня смотрят.

— А почему чужие дядя и тетя забирают Ксанди? — спрашивает Крисоф, держась за мамкину юбку и строя плаксивую мордочку. Кажется, он вот-вот разревется.

— Потому что это егеря, — шепотом говорит Даниэль братишке. — Они забирают оборотней.

Возле порога сую ноги в кроссовки, и меня выводят из дома. Садят на заднее сидение джипа, и Хофлер пристегивает мои руки к хромированной дуге, идущей поверху салона. Труба толстая, мощная, на болты посаженная к железному корпусу егерского джипа, не вырвать.

— Зачем это? — бурчу я.

Мне неудобно сидеть с поднятыми вверх руками, хорошо хоть я на заднем сидении и меня никто не увидит из знакомых.

— Чтобы не сбежал, — ухмыляется Хофлер. Садится за руль и заводит мотор.

Джип трогается с места, и я судорожно сглатываю, что ждет меня в участке неизвестно. Егерям позволено многое по отношению к оборотням, мы практически не имеем никаких прав, но я несовершеннолетний по новому закону, и очень надеюсь, что меня сильно не накажут за пропущенный укол.

Мы съезжаем с нашего двора и поворачиваем в сторону деревушки Гассе. Проезжая мимо дома Сабины, я поднимаю глаза — вдруг я напоследок увижу её из окна автомобиля? Но пусто перед её домом.

С тяжелым сердцем я покидаю Гассе. Едем узкой дорогой через луг, затем минуем футбольное поле, на котором часто организовывают соревнования. Я всегда присутствую там в качестве зрителя, если матч приходится на клайне. Через пару минут егерской джип уже въезжает на Кирхплацль в поселке Лойташ.

Я всегда ржу, когда приезжаю в Лойташ, потому что на самом въезде в поселок стоит церковь, перед которой располагается кладбище, а напротив через дорогу — офис горных спасателей. Этакий намек тем, кто без особой подготовки и снаряжения лезет по глупости в горы. А горы ошибок не прощают. Вот и сейчас я непроизвольно хмыкаю, и Хофлер замечает мою ухмылку.

— Что ты там усмехаешься? — спрашивает она, останавливаясь на парковке перед белым двухэтажным современным офисным зданием с цокольным этажом.

— Ничего, — бурчу я.

— Сейчас тебе будет не до смеха, — угрожает она, выбираясь из джипа.

Хофлер дама довольно крупная, выше меня, но я мелковатый для своих лет и худощавый. Она отстегивает мои наручники от хромированной дуги и выволакивает меня из машины с такой силой, что ещё чуть-чуть, и я распластался бы на асфальте возле её ног. Но она удерживает меня и тащит в управление.

Я никогда не был в логове егерей и всегда страшился этого, представлял себе мрачный дом, на стенах которого повсюду развешены разнокалиберные ружья, длинные острые вилы и охотничьи трофеи — головы и шкуры убитых волков, но это оказывается современный обычный скучный офис, и, слава богам, без частей тел оборотней.

Пройдя пункт контроля, она тащит меня вниз на цокольный этаж, там у них медицинская экспресс-лаборатория. Всё вокруг стерильное, блестящее и пахнет лекарствами. Хофлер возле порога отстегивает с меня наручники и велит разуваться. Видимо не боится, что я убегу из лаборатории. Окна здесь узкие и расположены под самым потолком, единственный выход она перегородила своим туловищем. Я стаскиваю кроссовки и отодвигаю их в сторону к кушетке. Хорошо, что я надел носки, а то кафельный пол тут холодный.

— Скидывай с себя всё до трусов, — велит мне встречающая нас медицинская сестра.

— Паспортный номер? — спрашивает вторая, которая сидит за компьютером.

— Изомер, 12031805261177, — хрипло произношу я.

Раздеваюсь и складываю одежду стопочкой на кушетку.

— Александр Кёлер, девятнадцать лет, изомер: волк-оборотень первой степени, весенний помет, место обитания — Ленер? — уточняет она, глядя поочередно то на меня, то на Хофлер.

— Да, — отвечает Хофлер.

А я просто киваю, стою перед ними в одних трусиках, прикрывая рукой свой бугорок. Мне ужасно неловко. Да ещё тут прохладно, откуда-то дует сквозняком, и моя голая кожа покрывается мурашками. Босиком на холодном полу некомфортно.

— Иди, вставай на ростомер, — велит мне процедурная сестра, кивая в сторону какой-то металлической конструкции.

Иду и встаю на ещё более холодную металлическую платформу. Конструкция зажимает меня металлическими лапами и вытягивает вдоль плоского вертикального стержня.

— Метр семьдесят пять, — зачитывает она цифры, высветившиеся на табло.

— Мелковат для оборотня, — замечает медицинская сестра, внося данные в компьютер.

Хмуро на неё смотрю.

— Уж какой уродился, — смеется первая. Затем обращается ко мне: — Теперь переходи на весы.

Лапы отпускают меня, я схожу на пол, затем встаю на весы.

— Семьдесят один, — оглашает процедурная медсестра.

— Как-то тяжеловат для такого хлипкого тела, — говорит вторая медсестра, бросая на меня оценивающий взгляд.

— Первая степень. У них кости и мышцы тяжелее, чем у обычных оборотней, — сообщает процедурная медсестра, и рукой манит меня к себе.

Спускаюсь с весов и подхожу к ней. Она берет измерительную ленту и замеряет ширину моих плеч, длину руки, окружность грудной клетки, талии и бедер, при этом она легонько через трусики, касается моего. Сжимаю зубы. Затем она зачем-то начинает щупать мои грудные мышцы.

— Сложение плотное, напряженное; грудь высокая, выпирающаяся, — комментирует она свои манипуляции.

Также ощупывает живот до пупка, затем ниже, приспускает мои трусики и ощупывает низ живота.

— Теперь садись на табурет и открывай рот, посмотрим на твои зубки, — велит она, надевая голубые медицинские перчатки.

Поправляю трусики, делаю шаг в сторону и опускаюсь на пластиковый табурет возле стола, она подходит ко мне и тянет мой подбородок вниз, подчиняюсь и открываю челюсть. Она лезет в мой рот, пальцами ощупывает зубы. При этом я чувствую себя ужасно, хочется её укусить, но я сдерживаюсь.

— Хорошие зубки, острые, ярко-выраженные клыки, все на месте, — говорит она, отпуская мой подбородок.

Судорожно сглатываю, вытираю с нижней губы слюну. Она вытягивает мою правую руку, кладет на стол и вынимает из ящика большой пустой шприц с длинной иглой. Вздрагиваю.

— Не дергайся, — велит она.

Она перевязывает мою руку жгутом, и я отворачиваюсь, прикусываю губу, терпеть не могу такого рода медицинские манипуляции.

— Такой большой и боишься, когда берут кровь из вены? — усмехается Хофлер, стоя в проеме экспресс-лаборатории.

Я ничего не говорю в ответ. Морщусь, когда чувствую, как входит острая игла в мою вену, забирая в шприц несколько миллилитров моей крови. Процедура проходит медленно, чтобы не разрушились необходимые ферменты для анализа, и от этого немного болезненно. После изъятия крови с меня снимают жгут и перевязывают руку бинтом.

— Пописай сюда, — велит процедурная сестра, всовывая мне в ладонь прозрачный пластиковый стаканчик с красной крышечкой.

— Куда идти? — хрипло спрашиваю я.

— Никуда, здесь, — отвечает она.

— В смысле? — не понимаю я.

Кабинет небольшой, тесноватый, и тут же на меня пялятся три пары глаз и все женские. Опять судорожно сглатываю.

— Можно я это сделаю в туалете? — робко спрашиваю я.

— Нет, — рявкает Хофлер. — По инструкции положено в лаборатории в присутствии медицинской сестры. Писай давай, и поживее.

Да тут даже ширмы нет. Отвинчиваю красную крышечку, отхожу в угол и отворачиваюсь от них, а они нет, никакой деликатности, пристально наблюдают за мной, словно я здесь откуда-то могу взять чужую мочу оборотня, чтобы подменить вместо своей. Сгорая от стыда, я оттягиваю резинку трусиков, не оголяя попки, достаю своего и опускаю кончик в пластиковый стаканчик. Мне так неловко, что я даже пописать не могу.

— Долго тебя ждать? — возмущается Хофлер.

Я ещё больше зажимаюсь и чувствую, как капельки пота собираются на моем лбу под волосами.

— Может тебе помочь? Погладить кое-кого? — ерничает Хофлер.

— Нет, — быстро отвечаю я.

И, собрав волю в кулак, наконец расслабляюсь и писаю.

— О, пошло дело, — усмехается одна из медицинских сестер, заслышав журчание. От этих слов у меня алеют уши.

Меня на много не хватает, я едва заполняю половину, хотя обычно я писаю от души. Легонько трясу своего для того, чтобы сорвалась последняя капля в стаканчик, а то, если появится мокрое пятно на гульфике, я вообще сгорю от стыда. Натягиваю трусики, закручиваю крышку и отдаю им стаканчик.

— Справился? — ухмыляется процедурная сестра, принимая у меня анализ.

— Одевайся, — велит мне Хофлер.

Я быстренько натягиваю джинсы, носки, футболку и худи, обуваюсь в кроссовки.

— Инспектор Хофлер, через пятнадцать минут я внесу результаты анализов в его файл, — сообщает вторая медицинская сестра.

— Хорошо, — кивает Хофлер.

Я выпрямляюсь, и она сводит мои руки за спину, застегивает на моих запястьях наручники. Затем хватает меня чуть повыше локтя, её пальцы попадают как раз на место инъекции, причиняя мне резкую боль. Я снова морщусь, но она не обращает на это никакого внимания, тащит меня по лестнице наверх — я полагаю, что теперь на допрос.