Тирольский оборотень. Книга 1. На тропе волка

Александр Ланс, 2023

Альтернативная Австрия. Александр Кёлер – необычный оборотень, он не переносит вида крови, ни на кого не охотится, предпочитая еду из супермаркета, а особенно обожает поджаренный в сухарях шницель. Но ему не верят егеря из долины Лойтош, считая, что именно он причастен к кровавым бойням на пастбищах герра Пфеффера на южных склонах Тирольских Альп, потому что он единственный оборотень с опасной первой степенью в округе. Александр хочет свободы, хочет беспрепятственно бегать по лесу в обличии волка и хочет быть с девушкой-человеком, в которую безумно влюблен со школы. Но вместо этого ему приходиться соблюдать определенные правила, сидеть дома в полнолуние и опасаться егерского инспектора фрау Хофлер, которая положила глаз на красивого оборотня.

Глава 3. Зов леса

Как же сильно ноет в трусиках, хочется поскорее добраться до дома, заползти в кровать, зарыться с головой под одеяло и дать волю своим чувствами.

Я спешно топаю домой, заворачиваю за угол гостиницы Штутцлерхоф и вдруг чувствую, будто кто-то наблюдает за мной. Замираю на месте и напряженно вглядываюсь в темноту. Дорога пуста, вдалеке вижу очертания своего дома. На востоке уже поднимается почти полная луна, и легкий ветерок шелестит опавшими листьями. Принюхиваюсь — знакомый запах долетает до меня.

— Штефан! — кричу я, — ты где там прячешься?

Живая изгородь шевелится, и оттуда выползает Штефан Эдер, мой старый приятель.

— Тише, — шикает он, поднимаясь с колен, и отряхивает джинсы.

— Ты че там делал? — смеюсь я.

— Унюхал всё же меня, чертов оборотень, — ворчит он, приближаясь ко мне.

Я не злюсь на него за это, раньше в детстве, когда мы играли в прятки, я всегда его находил по запаху, чем очень сильно выводил его из себя. Штефан старше меня на два года, выше, рослее, но он не изомер, не живет здесь, хотя часто гостит у бабушки с дедушкой в деревне Пуйтбах. Это всего километр от моего дома через лес, да и по дороге не сильно дальше. Ещё ребенком я любил исследовать окрестности и километр для меня не расстояние. Так я с ним и познакомился, и часто прибегал играть.

— Так зачем ты там прятался? — спрашиваю я.

— Дык… егеря тут повсюду разъезжают, не хотел нарваться, — отвечает он.

— Ну дак, гюфеликс-мондциклус. А что ты хотел? Караулят нас, вас от нас защищают, — язвительно произношу я. — А что ты тут делаешь? Ты же вроде работаешь в Зеефельде?

— Тебя искал.

— Зачем? Позвонить не мог?

— Неее… — Он мотает головой. — Ещё просекут разговор, да и по телефону ты сразу отказался бы.

— Конечно бы отказался, — соглашаюсь я. — А от чего?

— Короче, — Штефан переходит на шепот, — завтра я веду группу к водопаду Лойташ-Кламм. В десять утра мы войдем на Гайстеркламм — на тропу духов ущелья. Мы пойдем по нижней тропе, будем на железных мостиках, а ты в виде медведя высунешься с противоположного берега.

— Что? — Не верю я своим ушам.

— Ксанди, пойми, они хорошо платят, если они не увидят медведя, то разочаруются и уже никто не согласится на следующую экскурсию.

— Ты в своем уме? — взрываюсь я. — Ты на небо посмотри.

Я поднимаю руку и тыкаю указательным пальцем в почти округлившуюся луну.

— За нами и так бдительно следят, а тут ещё ты с такими запросами, — добавляю я, — и почему именно в медведя?

— Ну, мишек все любят, — улыбается Штефан, — они хорошенькие.

Усмехаюсь.

— И я ведь не ночью тебя зову, а днем, — уговаривает он. — Никто про обортней не догадается. Про волков все слышали, а про медведей нет.

— Штеф, ты хоть знаешь, что будет, если меня застукают? — рычу я. — Никто не знает, что я могу и медведем оборачиваться, не только волком. Даже родители не в курсе.

— Поэтому на тебя и не подумают, — шепчет Штефан. — Сочтут за настоящего мишку. Ты только покажись, ну, порыбачь немного?

— Порыбачить? Ты спятил? Откуда там рыбе взяться?

— Ну, я куплю. Оставлю в лесу за большим серым камнем. Ну, затем, который на гоблина похож.

— И я такой продвинутый мишка, буду там с фирменным пакетом из супермаркета таскаться, — смеюсь я.

— Ты толковый, думаю, смекнешь, что делать.

— Штеф, Лойташ-Кламм прямо на границе с Германией!

— И что?

— Мне даже Ленер в митле-мондциклус покидать нельзя, а ты меня в гюфеликс-мондциклус в другую страну тянешь!

— И что? У нас же Евросоюз, на дороге нет пограничных блокпостов.

— А я как тебе в ущелье попаду? девять километров всё-таки до него. Не сяду же я в автобус, — втолковываю ему.

— Волком, — смеется он.

— Да иди ты, — взрываюсь я и демонстративно отхожу от него. Направляюсь домой.

Он догоняет меня.

— Ксанди, тебе же всегда нравились подобные шутки. А сейчас за это ещё нормально заплатят. Что случилось?

— Штеф, закон Бучнера у нас случился, — бросаю я, не останавливаясь.

— Плевать. Я знаю, ты нуждаешься в деньгах, как и я. А тут такой шанс легко заработать. Наличными! — И он протягивает мне пачку евро.

Беру, пересчитываю купюры и сую в карман.

— Это ещё только часть. Вторая после экскурсии.

— Ладно, — киваю я.

— Тогда в восемь утра в ущелье? — радостно уточняет он.

— Да, — снова киваю я, — и смотри — не опаздывай.

— Сам не опоздай, — смеется он.

Разворачивается и бегом несется прочь. Возможно, за белой линией у него припаркована тачка. Я ещё долго провожаю его взглядом, затем выставляю на смартфоне время подъема, чтобы не проспать, пересекаю лужайку нашего двора и вхожу в дом.

В логове тишина, скорее всего Катарина уложила мелких, и сама отправилась спать. Не включая света пробираюсь до холодильника, хочется стащить что-нибудь вкусненькое и унести на свой чердак. Но я уже чувствую, что не один на кухне.

— Ты же обещал, что придешь домой до заката, — раздается грозный окрик из темноты.

— Да я был тут во дворе, — мямлю я, беспрестанно оглядываясь, ища откуда доносится голос.

Но отец меня опережает, выныривает из-за стойки и хватает за ухо. Сжимаю зубы, чтобы не закричать от боли. Повинуюсь ему, не смея перечить. В семье обортней не принято не подчиняться старшим, особенно, если ты несовершеннолетний.

— Я запрещаю тебе выходить на улицу до самого клайн-мондицклуса, — кричит он и тащит меня за ухо вверх по лестнице. — Будешь сидеть в своей комнате пока не научишься соблюдать правила.

— Слышала бы тебя мама, — бурчу я.

Отец закидывает меня на чердак и сверлит глазами.

— Что скажет мама, когда вернется? — кричу я ему в лицо, вкладывая в этот вопрос сразу несколько смыслов: и то, что он нашел себе новую жену и наделал новых детенышей; и то, что до ужаса боится нарушить эти дурацкие предписания Бучнера, мама не была такой.

— Элли никогда больше не вернется в Ленер и в мой дом, — тихо, но в то же время властно и грозно говорит отец.

Я затихаю и удивленно смотрю на него. Я частенько задавал вопросы, где мама, с девяти лет задавал, с тех пор, как она ушла, и всегда получал ответ, что она уехала заграницу с другим мужчиной. И я всегда надеялся, что наступит тот день, когда она вернется домой и будет жить с нами, но вот так он никогда не говорил.

— Почему?

— Всё, разговор закончен, — сердито произносит он и захлопывает дверь прямо перед моим носом, слышу, как поворачивается ключ с той стороны. — И немедленно вколи себе сыворотку! — Он бьет кулаком об мою дверь.

Ладонью прижимаю горящее ухо и тут же отпускаю, взвизгивая от острой боли. Не хило он мне его выкрутил, аж горит всё. Достаю из шкафа пластиковый полупрозрачный контейнер со шприцами и ставлю на стол под лампу. Они уже заправлены сывороткой, осталось только снять колпачок с длинной иглы и можно делать инъекцию. Я с шестнадцати лет сам себя колю. Раньше мы делали себе уколы только в ночь на файльмонде, то есть непосредственно только в само полнолуние, ну, а сейчас Бучнер приказал нам колоться ещё и на протяжении всего гюфеликс-мондциклуса. Беру один шприц и глубоко вздыхаю — опять терпеть эту дикую парализующую боль.

И тут до меня доходит, что если я приму это лекарство, то утром не смогу обернуться медведем. Вот, черт. А я же обещал Штефану.

Проклиная всех на свете: Бучнера с его новыми законами, Штефана с его затеей и само полнолуние, я закидываю шприц обратно в контейнер и иду к окну. Вот бы заловить этого самого Бучнера и воткнуть ему иглу в задницу, посмотреть, как он будет корчиться от судорог…

Открываю створки и вдыхаю свежий ночной воздух, прислушиваюсь к лесным звукам. Луна, лес и ночь так и манят меня из дома, зовут побегать на воле. И я подчиняюсь этому зову. Раздеваюсь догола, осторожно выскальзываю из окна и спрыгиваю вниз, мягко и пружинисто приземляясь босыми ногами на холодную траву. Зябко.

С минуту вглядываюсь в ночь, освещенную бледным призрачным светом луны, вслушиваюсь в звуки, втягиваю запахи — ничего подозрительного, никто не наблюдает за мной. Окно, из которого я только что выпрыгнул, выходит на задний двор и лес. Я с наслаждением ощущаю прохладный ветерок, облегающий мою незащищенную кожу. Закрываю глаза, расслабляюсь и через секунду чувствую, как мое тело принимает звериную форму, покрываясь теплым мехом. Я превращаюсь в волка.

Лес тянет меня; подчиняюсь своей природе, опускаюсь на все четыре лапы и опрометью несусь в сторону гор. В нос тут же попадает куча дурманящих запахов, что хочется визжать и скулить, и особенно выть. Поднимаюсь выше по склону, оттуда наш Ленер кажется маленьким, а домики игрушечными. Вся долина залита бледным лунным светом. Заскакиваю на утес, упираюсь передними лапами в огромный камень и отвожу душу — вою так, что у самого в жилах стынет кровь. Где-то вдалеке отзывается ещё кто-то. Ухмыляюсь, ещё нашелся один смельчак, кто нарушает закон.

Спрыгиваю и несусь вниз, разгоняю кровь. Быстрый бег придает мне сил и уверенности. Возвращаюсь в Ленер и катаюсь по травке, затем лежу на земле и тяжело дышу, свесив язык, наблюдаю, как сверкает и переливается моя шерсть в лунном свете. Прислушиваюсь — безмолвен Ленер, только насекомые жужжат в ночном воздухе, да кое-какие глупые зверьки, обманувшиеся тишиной, выползают из норок и шуршат в сухой вялой траве.

Домой прибегаю, только когда луна проходит полукруг. На заднем дворе превращаюсь обратно в человека, подпрыгиваю, хватаюсь за деревянную балку, подтягиваюсь и с легкостью заскакиваю обратно в свою комнату на чердаке. Поднимаю с пола носок и вытираю им землю с ладоней и подошвы ног. Зашвыриваю грязный носок под кровать и забираюсь голым под одеяло. Тихонечко поскулив, засыпаю.