Электрические киты

Александр Касаверде (2024)

Лёне по прозвищу Леннон девятнадцать лет — идеальное время, чтобы отправиться в безумное путешествие с любимой девушкой. Приключения Леннона начинаются с провала экзамена на инязе и новости о смерти отца. Считая себя неудачником, Леннон решает свести счеты с жизнью. Но случайно найденные детские рисунки, на которых изображены киты, и странная записка меняют его планы. А еще Леннон влюбился. Дерзкая Лана зовет его поучаствовать в запрещенных мотогонках на мифическом острове: она будет фотографировать, а Леннон — писать репортаж. Но кое-что мешает Леннону насладиться поездкой: в детстве он попал в автокатастрофу и ничего не помнит о том, что было с ним до шести лет, а единственное его воспоминание об аварии — песня «Любовь, похожая на сон», которая в тот момент звучала из автомагнитолы. Теперь у Леннона панические атаки. А еще ему необходимо разобраться с несколькими слепыми пятнами собственного прошлого и обязательно увидеть китов у Гебридских островов. Эта история взросления похожа на безумное роуд-муви, где герои ищут смысл жизни в голливудском кино, дают концерты, играя на воображаемых гитарах, участвуют в нелегальных мотогонках и едут через весь континент, чтобы обрести себя. Александр Касаверде родился в Москве в 1982 году. Поступил в институт иностранных языков, проходил практику в Испании и Великобритании. Защитил диссертацию по теории литературы. Несколько лет прожил в Индии, где изучал традиции буддизма и философию веданты. Вернувшись на родину, работал учителем, журналистом, режиссером, автором научно-популярных фильмов. В настоящее время живет на окраине столицы, пишет романы и создает образовательные программы для творческих людей.

Часть 2

Лана

«Дорогая», «милая», «навеки»,

А в уме всегда одно и то ж,

Если тронуть страсти в человеке,

То, конечно, правды не найдешь.

Есенин

Лана, прости меня, если ты читаешь это, но я должен рассказать всем, что чувствую. И уж, проще говоря, я должен был начать рассказ именно с этого, но ты же знаешь, я немного тормоз. Так что скажу сейчас:

— Cука!

Как вы думаете, мог бы настать в жизни Ромео и Джульетты момент, когда бы он произнес эти слова? Сдается мне, что Монтекки и Капулетти выбрали неверную стратегию, пытаясь препятствовать молодым в их любви. Когда мне что-то запрещают, я хочу этого только сильнее. Логичнее было бы позволить им быть вместе и посмотреть, что из этого выйдет. Ведь разорвать отношения намного проще, чем сохранить. Ведь рано или поздно, когда волны страсти схлынут, у каждого в голове возникнет вопрос: а она ли та единственная? А кто там вообще еще есть в этом «Тиндере»? Вот, кстати, и еще более жесткий вариант современной неслучившейся драмы.

Они должны были бы найти друг друга в приложении и просто свайпнуть вправо. Пролистать пальцами случайную встречу, случайную искру в глазах, которой не суждено было бы перерасти в огонь любви.

— А как тебя там? Джульетта. Хочешь, может, латте на кокосовом молоке, а потом пойдем ко мне и займемся любовью?

— Не хочу тебя огорчать, но я не люблю кокосовое молоко. Давай на миндальном. А в остальном, почему нет…

И они бы вообще не заметили, что есть Джульетта и есть Ромео. Они бы были друг для друга просто чашками кофе, с написанными на них именами. Ну так вот, вернемся к моей истории. Я встретил свою возлюбленную, которая, как любая современная Джульетта, оказалась не без греха.

А теперь обо всем по порядку.

Мы встретились в Минске в парке на площади Свободы. И полчаса сидели, просто держась за руки, и молчали. Вы можете представить мое наслаждение, когда за долгое время ты впервые понимаешь, что тебе не нужно говорить. И это ок. Какими бы вы ни были, пофиг. Главное, что друг для друга вы нормальные, а как видят вас остальные? Да я и сам иногда вижу их как будто с коробками на головах — сэд фейсами, — грустные смайлики, ищущие во мгле свое счастье. Кто бы его нашел? Вы встречали таких? Нет, я не про успешный успех в социальных сетях, а реально? Так если бы вы встретили меня на скамейке с Ланой, поверьте, вы бы встретили этого самого счастливого человека, пусть и счастливого только на долю секунды.

Скажу честно, я мечтал именно о ней. О такой, как она, — безумной, непредсказуемой и такой, что от ее прикосновения по телу молнии бегают. И вот я уже чувствую, что готов поцеловать ее и розовые фламинго во мне распахнули крылья, готовые взлететь к ванильному небу. Сейчас из сердца моего польются стихи и строчки моего будущего романа… чувствую, ее губы уже близко… и в этот раз уж точно все случится…

Стоп-стоп-стоп. А как я тут вообще оказался? В Минске? Давайте отмотаем немного назад. Сейчас, пару сек. Постараюсь вспомнить.

Итак, я стою на трассе где-то под Гродно, стряхиваю с груди крекерные крошки. Ночь. Вдалеке ухает сова, и мимо на бешеной скорости пролетают машины. Мне кажется, что я космонавт, которого выбросило на орбиту, и он машет рукой пролетающим мимо кораблям. Но за штурвалами люди из других вселенных, других миров, которые живут в сетке координат, где нет астронавта Леннона. Где нет… этой мистической фразы: «Пусть будет так». Они просто едут из пункта А в пункт Б. Ну не козлы ли?

Я пишу Лане в мессенджер:

«Я почти тут»

«Ты что, с ума сошел, сейчас ночь. Ты на поезде хотя бы?»

Я ей отвечаю: «А ты крекеры любишь? Я забыл тебе рассказать про то, как попал в крекерные зыбучие пески, с тобой такое бывало?»

«При чем тут крекеры?»

«Да и я тебе о том же, история совсем не о крекерах».

И тут на дороге тормозит старенькая «шкода-октавия» начала двухтысячных. За рулем сидит женщина лет тридцати пяти.

— Тебе куда?

— Мне вперед по трассе, я птица вольная, куда подбросите, дотуда и доеду, — говорю я, а сам-то знаю, что тут прямая дорога до Минска, без вариантов. И еще так дышу в руки, чтобы показать, что мне бы и согреться не помешало.

Вы слышали, что у автостопщиков есть такой миф, будто женщины никогда не останавливаются на трассе. Но со мной все иначе. И это не потому, что я выгляжу как голливудский актер. Выгляжу я достаточно страшно для вечерней дороги: старый зеленый вельветовый бомбер, немытые сальные волосы, рюкзак. Как беглец из какой-нибудь из окрестных тюрем, отсидевший по малолетке за то, что украл бутылку кефира из «Пятерочки».

— Залезай, птица, — говорит она. — Прокачу.

И что? Я, конечно, забираюсь на переднее сиденье, машина резко трогается с места, оставляя в ночной мгле лишь пыль. И тут я понимаю, что за рулем блондинка. Она кладет руку мне на колено и говорит, что я чем-то похож на Дон Кихота. И как она догадалась. Потом мы притормаживаем на залитой лунным светом поляне… Я спрашиваю ее: «Дульсинея, неужели это ты?«Она говорит: «Да, я так ждала тебя, чтобы ты спас меня от страшного дракона». — «О да!» — говорю я, и мы предаемся любви… да, да, да. Так бы могло было быть… но точно не со мной. Женщина и правда остановилась. Но она была совершенно обычной: бежевая куртка, крашенные позапрошлой весной волосы и круглые очки, которые могли бы быть и квадратными, потому что всем все равно. И неразговорчивая, как я. Мы просто ехали молча, а когда я выходил, она протянула мне пакет пирожков с яблоком и сказала, чтобы я хотя бы иногда ел, а то похож на оборвыша-воробышка. Так прям и сказала: «Обсохший, худющий, грязный и взъерошенный. На`, хоть пирожков поклюй». В какую-то секунду мне показалось, что за рулем сидела мама.

— Спасибо, что подвезли, — говорю я.

Так-так, так… сорян, я, кажется, снова немного опережаю события. Нажмем на паузу, давайте еще помотаем нашу историю туда и обратно. Вот я в подвале у отца, тетя, феназепам на языке тает, как льдинка в глазу у Кая… Мама забирает у меня чемодан с бумагами отца и таинственным конвертом, в котором сокрыта тайна его смерти и ответ на то, что я должен найти в своем путешествии.

Я понимаю, что мой мир распадается на части, и проваливаюсь во тьму, кто-то мне там сверху машет соломинкой, мол, держи хватай, пока время еще есть. Все верно? Ничего не опустил? Сложно же бывает без лишних эмоций вспоминать трип, который перевернул твое мировоззрение с ног на голову. Сейчас да, я лучше уже вижу, как все было. Мой крекерный дом рушится, я тону в океане крошек и тяну руки вверх. Я шагаю во тьму и оказываюсь у себя в комнате.

Письмо в будущее

Ох ты ж блядь! Как-то так, я помню, проснулся среди ночи. Вверху белая штукатурка и темно-серое пятно. В прошлом году потолок протек. И я понимаю, что я дома. У себя, в своей однушке, куда меня переселила мама ровно год назад, когда мне стукнуло восемнадцать.

Помните, чем тогда все закончилось? Мукузани, феназепам. И вот я иду и понимаю, что это не я к Фудзияме иду, а она, сука, на меня наехала и прижимает к земле, и невыносимо от этого. И психотерапевт этот со своим фаллосом: «Это не пистолет — это фаллос, из которого ты не можешь выстрелить», и мать, и все остальные, и так противно от всего, что я решил повеситься. Думаю, по крайней мере, Марк не прав будет в своей теории с пистолетом… да я вообще всем им докажу, что они были не правы. В чем не правы, я, честно, тогда даже и не подумал. Просто бывает это чувство вселенской несправедливости по отношению к тебе. И это чувство — оно как мрак, темнота, смешанная с ватой. И она от головы по всему телу корни пускает и держит тебя так, что не отделаться. И это чувство — оно как грипп или ОРВИ, херово, но потом обязательно лучше становится. Но я тогда этого не понимал, я думал, что это херово навсегда.

Короче, я решил свести счеты с жизнью.

Смастерил себе завязанную бантиком петлю из простыни. Зацепил за люстру. И хорошо, что я пьяный был, потому что сделал все я коряво.

Упал, сорвался и зарыдал. Все сорвалось.

А вы как думаете? Кто бы вам тогда историю рассказал? Знаете, это такой самый дешевый трюк в литературе, когда рассказ, как сейчас, от первого лица и там типа интрига, что героя должен кто-то убить или что-то страшное с ним должно случиться. Рили? А кто тогда это рассказывает? Ну, короче, умора. Даже не знаю, кто такую чушь придумывает. Так вот, я падаю на пол, на колени, рыдаю, сопли льются. И в этот момент вижу конверт.

Тот самый конверт с Гагариным, который я стащил из портфеля моей мамы. Видно, он у меня из кармана выпал. И Гагарин так на меня смотрит и подмигивает. Типа: «Со мной полетишь?»

Я аккуратно вскрываю конверт. Думаю, что сейчас мне откроется какая-то важная тайна про отца. Представьте это чувство: вы вскрыли чемодан с кодом вашего рождения и ждете по меньшей мере ответа на главный вопрос своей жизни, разгадку семейной тайны или чего-то такое, что снова заставит вас поверить в жизнь. И что бы вы думали я там нашел? Рисунки! Да, именно рисунки.

На рисунках изображены кашалоты, разного вида киты. Они нарисованы на картах северных морей. Я совершенно не помню, чтобы их рисовал. Но каким-то шестым чувством понимаю, что это точно мои рисунки. Только ощущаю ком в груди.

И я рыдаю. Вот честно, форменная истерика, и сквозь слезы и всхлипы, как за стеклом, вижу воспоминание. Даже не то чтобы вижу, а чувствую. Я чувствую карандаш в руках. Как чья-то рука медленно водит мою руку. И вместе мы выводим линию, ведем ее неотрывно — так, что в итоге получается тело кашалота.

«Мечты — они как киты, — говорит голос. — Ты не найдешь их ни на одной карте мира. Знаешь почему? Потому что мечты сокрыты в глубокой темной ночи океана. И свет дотянется до них, только когда ты сам на них посмотришь. Вот ты знаешь, о чем ты мечтаешь?»

«Я мечтаю увидеть китов», — отвечаю я.

Под одним из рисунков подпись.

«Дорога к китам. Леня Чижев, 6 лет».

На рисунке в глубине синего моря, в толще воды, изображен синий кит. И над поверхностью — остров, на котором стоят, держась за руки, папа и мама.

Я должен проснуться.

Я должен проснуться.

Я чувствую соленую воду у себя на губах, ветер, кусающий лицо, вздымающиеся волны. И чем выше волна в моем воображении, тем больше решимости во мне.

— Понимаешь, Леннон, твой пистолет — это про то, что ты чего-то не делаешь в жизни. Того, что хочешь именно ты, а не кто-то другой. Вспомни, были ли в твоей жизни желания, которые исходили только от тебя, пусть и самые абсурдные, которые могут быть. Короче говоря, какая у тебя мечта? Если не вспомнишь, поищи те, которые были когда-то давно. О многих из них ты уже и забыл.

Я посмотрел вокруг и увидел голые стены: книжный шкаф из коллекции «Лесквик» ИКЕА, диван с «Авито», книжный шкаф с кучей книг, которые я штудировал на первом курсе, угловой стол, ноутбук с запутавшимися проводами, гитару и коллекцию виниловых пластинок со всей историй рока, включая серф, хард, психоделик, хеви, эмо, пост и все остальное. И пустота. Огромная вселенская пустота. Я как будто ощутил, что моя комната — это маленькая конурка в галактике. И я в этой конурке сижу на привязи. Только знаешь что? Это я сам себя привязал. И чувствую, что будто вышел из своего тела. И что эта вселенная — это и есть я. Большой, всеобъемлющий Леннон. И я беру так аккуратно пальчиками и развязываю маленького Леннона, который там на привязи и сидит. И аккуратно его так щелчком подпинываю. «Иди, — говорю. — Ты свободен». А он сидит смотрит на меня оттуда снизу и рыдает.

Руками я трогаю свое одиночество. Эхолокация

В документах я нашел еще кое-что интересное. Записи звукового ряда: странные линии и закорючки с разметкой в духе нотной грамоты.

И на обратной стороне рукописный текст.

«Иногда мне кажется, что киты говорят о чем-то большем, чем они сами. Я нашел звучание, интонацию, которая не похожа ни на поиск еды, ни на призыв партнера. Это песня в себе, которая обращается к чему-то большему, чем кит. И это большее содержит в себе то, что есть и отражение того, что могло бы быть. И это большее манит кита вперед. Дает надежду выплыть из самой тьмы. Потерявшийся в шуме, сбившийся с пути, голодный, уставший или попавший в сеть, он находит в себе песню, которая рождается из самых недр космоса».

И первое, что я подумал, когда прочитал эту записку, что кто-то специально подсунул мне ее, чтобы подтолкнуть к самому безумному поступку в моей жизни. Как будто призрак или тень написали ее, вложили тайный смысл, который я должен разгадать. А эти закорючки были шрифтом. Но что они значили? И в чем тайный смысл послания? Кто его написал и почему эта записка лежит вместе с моими рисунками?

Тогда у меня не было ответов на эти вопросы. Но вот что я думаю. Если бы не эти строки, может быть, ничего бы и не произошло: ни нашей безумной рок-группы, ни встречи с Ланой.

Эта записка будто подожгла запал. Взвела курок.

Я не знаю, что имел в виду мой психолог, когда говорил, что мне нужно выстрелить из своего метафорического пистолета. Который даже не пистолет, а там фаллос какой-то, выведенный жирным маркером на стене лифта моего подсознания. Уверен, что Марк не имел в виду, что мне нужно отправиться на край земли и спросить у горбатого кита, что мне делать с моей хрен знает какой жизнью. Но я же писал раньше, что у меня немного туго с пониманием? Так вот, я решил выйти в открытый океан. Что бы меня там ни ждало: киты, кашалоты или разверзшиеся двери ада. Вы скажете, наверное, как в центре мегаполиса я отыскал самое большое и необычное млекопитающее нашей планеты? Все очень просто: я просто воззвал к богам с просьбой указать мне путь.

Ок, «Гугл», как мне найти кита?

Если через миллион лет люди будут изучать мифологию нашего времени, то они скажут, что одним из богов был «Гугл», они создали его образ, сконструировали его математическую модель, задали ему алгоритмы и восхваляли его бесконечную множественность, как мистическую вращающуюся рулетку.

И задавали ему вопросы.

И «Гугл» отвечал им. Каждому лично. Как будто общаясь с душой человека. Они спрашивали его о еде и крове, Боге и языке, о болезнях, страданиях и поисках выхода из них, о том, как найти любовь и удержать ее, как понять ценности, как подготовиться к смерти или жить вечно. Многие доверили алгоритмам «Гугла» личную жизнь. Божество само определяло, кому быть вместе, а кому лучше разойтись. И главное, они верили ему, как древние греки верили Зевсу. У некоторых народностей были и свои божества — «Яндекс» и более мелкие. Маленьких божков можно было купить в «Эплсторе», это были боги секса, боги дружбы или ненависти… Праправнук Диониса, управляющий тобой с помощью музыки; Гермес, прокладывающий маршрут от дома до клуба, в котором сегодня второй коктейль бесплатно; Посейдон сделает вам прогноз погоды, но, скорее всего, слукавит, а Афродита с помощью специальной формулы найдет спутника на вечер, подходящего именно вам.

Ок, «Гугл», где ждет меня могучий кит? Тот кит, который откроет мне тайну моего прошлого и покажет мне будущее? Кит, который приведет меня к мечте!

На экране монитора посыпались послания: картинки, маршруты, рекламные предложения и горящие туры.

Итак, самые очевидные места для поиска китов:

Индия,

Норвегия,

Шотландия.

Малые полосатики, редко появляются горбатый кит и синий кит.

Особенно много китов в Антарктике.

Я в пуховике, с бородой (интересно, а она у меня вообще вырастет?), иду сквозь айсберги. Рядом со мной в красном пуховике Лана. Мы обнимаемся. Целуемся, но холодно так, что наши губы примерзают и с трудом отлепляются. Мы смеемся. И вот из воды вырывается долгожданный мощный фонтан. Огромный синий кит показывает нам свой хвост. И я говорю: «Да, я согласен», и Лана отвечает, что тоже согласна быть со мною. И корабль плывет в безоблачное будущее.

«Пик-пинк», — сказала вселенная.

Да, вселенная говорит со мной через мессенджеры. А как у вас?

Лана прислала мне сообщение. Именно в ту минуту, когда я пролистывал страницу с маршрутом китов, пролегающим мимо побережья Шотландии в сторону островов Мул.

«Знакомые едут на мифический остров, на какие-то там запретные гонки. Есть возможность вписаться. Это именно то, что я загадала… представляешь?»

Ок, «Гугл», дай раскладку. Сколько от мифического острова до острова Мул? 750 километров. Можно доехать за сутки. Миграция китов в данном районе происходит ближе к концу августа, и горбатых китов можно наблюдать вплоть до конца ноября.

Воды к северу и западу от островов остаются важной средой обитания голубых китов. Некоторые из них мигрируют на юг для размножения, в то время как другие обитают в водах Шотландии круглый год.

— Ок, «Гугл», — спрашиваю я, — ехать или не ехать?

Быть или не быть — вот в чем вопрос. Я взываю к духу моего отца. Явись из тюльпанов и ответь: отправляться мне в путь или нет? Но дух молчит. А «Гугл» мне предлагает статью, в которой ответ на вопрос «быть или не быть?» решается каким-то там дерьмовым свот-анализом².

Вот это меня правда бесит. Почему человек думает, что все в жизни решается каким-то дерьмовым алгоритмом. Статья мне предлагала взвесить все «за» и все «против» моего «быть» и моего «не быть». Разбить все по критериям и принять далее нужное решение. Рили? Человек создал могучий алгоритм, который в конце концов сожрал его. Почему я должен просчитывать все, отец? Почему ты просто не скажешь мне из темной ночи: «Иди, сын, и отомсти за мою смерть!» Вот правда, неужели для принятия решения всегда нужна здравая логика?

«Им нужен будет репортаж о гонках для блога, — писала Лана. — Я сказала, что у меня есть мегакрутой автор, и они согласны. Им даже не нужно портфолио.

Там все включено: и расходы, и суточные, и кормить будут. Ты вообще слышал, чтобы так фартило? Я просто закрыла глаза и попросила вселенную: „Большая, мудрая, добрая, подари нам путешествие к звездам, в отражении которых мы увидим истинных себя“.

Короче, делай визу, Леннон. Мы едем в тур. Леннон и Лана едут в тур, как тебе?»

Следующее, что я помню: как я стою в очереди в британское консульство, ругаюсь с мамой, которая говорит, что мне нужно, вообще-то, идти на пересдачу. В сраный институт, который она выбрала для меня. Мама, а ты не думала, что я, может, во ВГИК хотел поступить и стать режиссером? Хотя бы собственной жизни, для начала. Сперва я хотел рассказать ей про китов и путешествие, ну отпроситься, получить благословение, так сказать. Но потом, когда она начала орать про пересдачу, решил вообще ничего не говорить.

Денег у меня было не много и не мало. Я совсем забыл сказать, что мне на карту каждый месяц с неведомых высот капает двадцать одна тысяча рублей. Я не очень-то рад этим деньгам и не представляю, откуда они. Может, ошибка банковской системы? Кто их знает! Они мне обеспечивают прожиточный минимум, а поэтому желания вставать с кровати и что-то делать у меня нет. Наверное, это какая-то кара небесная. Если бы существовал дьявол, чтобы убить человека, он бы просто давал ему деньги и ничего не просил взамен.

«А вот это второй круг ада, — сказал Вергилий и подвел меня к обычной московской девятиэтажке в спальном районе. — Тут обитают те, кто живет на деньги с аренды квартир, доставшейся от родственников, пособия, полученные обманным путем, и те, кому приходят ошибочные переводы, обеспечивающие прожиточный минимум. Они лежат на своих кроватях и силятся встать, но ничего не получается. Еду в желтых или зеленых боксах им приносят кентавры. Рядом с их рыхлыми телами на расстоянии вытянутой руки лежат ноутбуки, от которых простираются шесть щупалец: search, enter, delete, repost, share, like. Они могут видеть, представлять, плакать, страдать, испытывать наслаждение или боль и переноситься в любые места с помощью „Гугл-мэпс“. Но они не могут ничего сделать. Их прикормили мелкими транзакциями, отбили у них всякую охоту выживать. Это, — сказал Вергилий, — подопытные мыши случайности. Стечение обстоятельств решило поставить над ними эксперимент. Невидимая рука прикрепила невидимую поилку к их невидимой клетке, и теперь они присосались к ней и привыкли. Бойся их участи!»

«Пик-пинк, — сказал телефон. — На вашем балансе плюс двадцать одна тысяча рублей». Данные отправителя скрыты.

Я тебя такой и представлял

В моем воображении виртуальная Лана из чата вызывала во мне чувство утреннего солнца, которое проходит по всему телу и заставляет тебя идти вперед. Я думал, что знаю о ней все.

Что мы любим читать Сэлинджера и слушать Моби.

Мы любим все аналоговое.

И мы оба верим в конец света.

И даже иногда допускаем, что он уже настал.

И что разгадка Вселенной наверняка сокрыта

в каком-нибудь голливудском фильме

типа «Звездные войны» или, там, «Оно»

по Стивену Кингу.

Однажды мы даже придумали новую религию — голливудьянство. Суть ее запредельно проста: ответы на главные вопросы бытия сокрыты в голливудских фильмах.

Голливудьянство делится на три периода. Раннее. Начинается с Фрица Ланга и его «Метрополиса» до Джорджа Лукаса включительно. Развитое. Ну тут понятно, речь идет о «Матрице». И позднее, отсчет которого идет с выходом на экраны фильма «Интерстеллар».

— Веруешь ли ты, Лана, что там, за книжным шкафом, сейчас скрываешься ты, которая говорит тебе: не делай в жизни всякой фигни, иначе черная дыра времени поглотит тебя?!

— Верую, — говорила мне Лана в окошко зума — и мы оба смеемся. А я еще представлял, как мы целуемся. И похоже, моя визуализация сработала.

И вот мы сидим в парке на площади Свободы в Минске. И я чувствую себя Нилом Армстронгом. Первым человеком, высадившимся на Луну. Луну по имени Лана.

Я тебя такой и представлял — твою родинку, то, как ты облизываешь губы, как касаешься щеки, когда думаешь о чем-то и смотришь вдаль, люблю твое задумчивое настроение… когда ты грустишь о чем-то своем и никогда не говоришь, что это, а потом спонтанно смеешься.

Когда я думал о тебе, трещинки в асфальте напоминали сердечки или сцепившиеся руки.

— Слушай, а давай сделаем группу, — сказала она. — Да, ты же круто пишешь. Я буду на клавишах, ты на гитаре. И как мы ее назовем?

— «Электрические киты».

— И какая будет первая песня?

Любовь — это кома

Я помню, как мы катались по городу на ее стареньком скутере. Ели мороженое, заходили в магазин мебели и лежали на кроватях. Знаете, эти магазины, где мебель расставлена так, как будто это комната, и ты сразу думаешь о будущем, о том, какой у тебя будет дом, и, конечно, этот дом будет именно с тем человеком, который сейчас рядом. Мы даже купили рамку, куда вставили наши полароидные снимки. Они вылетали из камеры один за другим, останавливая минуты, наполненные смехом, беззаботностью, корицей и молочной пенкой.

А вечером она пригласила меня на концерт. Играла какая-то минская панк-группа. Я даже не представлял, что в Минске есть панк, и думал, что на концертах там наверняка исполняют гимн страны или фольклор какой-нибудь.

Пока мы пили, я немного хмелел. А может быть, и много. И смотрел только на Лану. От чего я пьянел больше, от нее или алкоголя, уже и не знаю. И мне захотелось совершить в эту минуту нечто грандиозное, нечто большее, на что я бы не решился в любую другую минуту моей жизни.

«Эту песню я посвящаю самой прекрасной девушке в мире.

Эту песню я посвящаю всем глубоководным рыбам.

Эту песню я посвящаю революции».

Не знаю, как я оказался на сцене. Но похоже, всем было все равно. Я стою перед толпой фанатов и собираюсь исполнить песню в честь Ланы.

«Раз-раз. Всем привет, друзья. Как настроение?»

Я проверил микрофон. И как-то так получилось, что пальцы мои сами взяли нужный аккорд. Муза, парящая вокруг меня, внушила мне мелодию. Собравшихся оглушили гитарные рифы. Я почувствовал, что зал напрягся, как большой парус, и ударил по гитаре.

— Друзья, когда я встретил ее, моя жизнь перестала быть прежней. Вы знаете, я как будто впал в кому. В кому любви. Так вот, моя песня называется

МОЯ ЛЮБОВЬ — ЭТО КОМА.

И я исполнил ее для музы, которая, как свет в конце тоннеля, всегда показывала мне выход с самого дна моих мыслей и жизни. Эта песня для всех пропащих душ! Для всех, кто пропал в любви!

Когда-то я о тебе мечтал, думал носить на руках,

А теперь я пропал, я пропал.

Моя любовь — это кома,

Я хожу по углам

Твоих губ и ресниц,

Как в бреду,

Думаешь, я когда-нибудь выйду

из

Моя любовь — это кома.

И это серьезно.

Когда-то я мечтал о тебе,

Хотел носить на руках

И тобою дышать,

А теперь — мы оба в бреду.

Oh babe I love only you!

Моя любовь — это кома!

Я беру последний аккорд, и зал погружается в тишину. Замирает. И через несколько секунд взрывается аплодисментами.

«Э-эй, э-эй! Леннон! Леннон! Леннон!»

Кричат люди, и тут я понимаю, что я и правда Леннон, только Леннон нового времени. Может быть, я и есть новый герой?! Может быть, я избранный и пришел в этот мир, чтобы…

«Леннон, эй, начинается!»

Лана трясет меня за рукав, визжит и кричит, что концерт начинается.

— Ты чего — в коме, что ли? Ну ты и чудик!

Я понимаю, что пялюсь в пивной стакан уже несколько минут и брежу.

Она целует меня в губы, быстро, мимолетно, как будто клюнула, — так, что я только холодок и пощипывание легкое ощутил. И сразу проснулся. Вернулся из мира глубоководных в мир концерта. Но чувство легкости и радости я с собой забрал из этой своей грезы. И весь последующий концерт прыгал со всеми и кричал, но не под выступающую на сцене группу, а под песню, которая играла в моем воображении. Мне казалось тогда, что это будущий хит. Хитяра. Вот она, первая песня моего альбома. Вот она, моя муза. Вот она, моя жизнь, которая светится неоном славы и легких прикосновений одного тела к другому.

И дальше мои воспоминания теряются во вспышках стробоскопа. Я забираюсь на сцену. Прыгаю в толпу.

Затем прыгает Лана. И я вместе с другими ребятами несу ее на руках.

Пиво выливается из стаканов.

Мы что-то кричим.

Подпеваем группе.

Но я даже слов не разбираю. Просто что-то кричу.

И вроде попадаю в такт.

И так весело.

А потом, как во сне, кто-то кричит: «Бежим!» Я слышу сирены. Какие-то люди врываются в толпу. Хватают других людей и молотят их дубинками. Мне еще весело. Я думаю, что это часть концерта. Но когда чувствую обжигающий укус в левое плечо, прихожу в себя.

Лана хватает меня за рукав и вытаскивает из всего этого мракобесия. Мы прыгаем на скутер, и последнее, что я слышу, что нам в спину стреляют. Но я в это не верю. Мне кажется, что я опять брежу.

— Резинки, — говорит Лана. — Не дрейфь.

В эту минуту мне кажется, что я уже не Леннон, а Нео, мимо которого несутся резиновые пули. За нами гонится агент Смит. Но разве агент Смит сможет победить любовь? Конечно нет. И тогда я разворачиваюсь и показываю ему фак.

Да, сейчас я понимаю, что никакого агента, может, и не было. Может, и выстрела не было. Только одного понять до конца я не могу: а была ли любовь?

Рождение китов

«Тебе пива взять?»

В этом вся Лана, бухать типа можно, а вот мясо есть нельзя.

Мы бродили по супермаркету и искали, чем бы поживиться. Киты загоняют планктон в ловушку, где его поедают. А мы аккуратно бредем через ряды всего-чего-только-хочешь-лишь-бы-были-деньги. И тут я понимаю, что это мы планктон, который загоняют в ловушку вот этим — все-чего-захочешь!

— Тебе курицу взять?

— Ты же это… вегетарианка? — спросил я.

— Да я не есть, а приложить к руке. Про правило вагонетки слышал?

— Чего?

— Ну вот, к примеру, мне нужно спасти твою жизнь, пожертвовав жизнью курицы… Понимаешь?

Я уже говорил, что Лана немного того? Я бы ее назвал философом оторвавшегося от птицы пера, которое кружит в воздухе и летит, поддаваясь порыву ветра.

— Лана, но курица уже… замороженная.

— Это она сейчас замороженная, но гипотетически мы бы могли представить, что она живая… и что тогда?

— Тогда бы она никак не помогла мне с ушибом, потому что нужно прикладывать холодное.

И тут я почувствовал лед и жгучую боль на своем плече и огонь в груди от того, что кто-то обо мне заботится. Это же круто? Верно? Когда кому-то не по хрену, что тебе больно.

— В этом ты прав, Леннон, диалектика замороженной курицы неразрешима, — сказала Лана.

Когда мы вышли из магазина, я услышал знакомый звук. Вы тоже наверняка его знаете, это звук отвинчивающейся бутылочной пробки. Я обернулся и увидел в ее руках «Джек Дэниэлс». Она украла его. Черт возьми, украла! Я думал, что сейчас из магазина выскочит кассир с ружьем. Как в кино. И убьет нас. Но по крайней мере я умру влюбленным. Но ничего не произошло. Она просто протянула мне бутылку виски.

— А ты не такая уж и правильная, — сказал я.

— Я относительная. Все в жизни относительно… ты берешь тут и отдаешь там, верно?

Сам не знаю, как складывался наш разговор. Я порядком нервничал, потому что сомневался во взаимности: а вдруг она играет, вдруг ее чувство не такое сильное, как у меня, да и вообще сомневался, можно ли меня любить. И поэтому чаще прикладывался к бутылке. Самое интересное, что мы так и не ушли от супермаркета, а просто сидели перед ним и внаглую пили украденную бутылку «Джека Дэниэлса».

— Мой отец алкоголик, — сказала Лана. — И сделала глоток.

Я чуть не поперхнулся.

— Да ты забей, у тебя вообще никого нет.

— В смысле — никого?

— В том смысле, что твои уплыли в разные стороны на своих кораблях. Отец на своем, а мать на своем. Понимаешь, мы с тобой здесь одни. Под огнями супермаркета. С агентом Смитом за нашей спиной. И резиновыми пулями в голове. И если когда-то мы появились на свет благодаря нашим родителям, то сейчас пришло время нам самим появиться на свет.

Ты знаешь, вот это меня и удивляло в Лане, она была вегетарианкой и при этом пила виски, была буддисткой и воровала в магазинах.

— Мы должны родиться заново, — сказала она. — Как пузырьки, которые идут со дна океана

— Мы как киты, — сказал я, — вымирающие одинокие существа, в которых есть любовь и древние силы…

Древние силы, которые должны сообщать друг другу о своем существовании… посылать друг другу сигналы, узнавать друг друга в ночи, во тьме, во мраке, видеть, что за миллиарды километров существует еще такой же, как ты, даже если вы никогда не встречались.

Лана запрыгнула в тележку и подняла вверх бутылку с виски, как будто она была пиратом:

— Так найдем же друг друга в кромешной ночи!

— Так осветим ее гитарными рифами!

— Так скажем слова, которые вырываются у нас из души, назовем себя теми, кто мы есть!

— А кто мы есть? — спросил я.

— Мы группа «Электрические киты».

Я посмотрел на парковку рядом с супермаркетом. Легкий ветерок нес прозрачный пластиковый пакет. Он крутился и вертелся, словно бабочка. И подумал, откуда Лана знала про записку… про этот клочок бумаги, спрятанный в чемодане с кодом моего рождения. И из-за которого начался весь сыр-бор.

«Иногда мне кажется, что киты говорят о чем-то большем, чем они сами. Я нашел звучание, интонацию, которая не похожа ни на поиск еды, ни на призыв партнера. Это песня, которая обращается к чему-то большему, чем кит. И это большее содержит в себе то, что есть и отражение того, что могло бы быть. И это большее манит кита вперед. Дает надежду выплыть из самой тьмы. Потерявшийся в шуме, сбившийся с пути, голодный, уставший или попавший в сеть, он находит в себе песню, которая рождается из самых недр космоса».

Или это совпадение? Синхроничность Юнга? Или я говорил ей об этом в зуме? Но я не говорил. Она просто считывала мои мысли, мои чувства. Будто была какой-то шаманкой. Я только хотел подумать, как она уже произносила это вслух. Или, может быть, я правда сошел с ума, так же как мой отец?

— Стадионы наши, любовь наша! — кричала Лана, показывая, как будто играет на электрогитаре. И мне казалось, что мы так похожи друг на друга. Что мы может быть вообще одно существо, в которое много тысяч лет назад ударила молния. И вот две половины этого существа разъединило, разбросало по свету, и они были вынуждены скитаться, пока не нашли друг друга. Но дело даже не в этом. Найти можно сегодня все, что угодно; верно, «Гугл»? Главное, что мы узнали друг друга.

— И у нас есть миссия, — сказала Лана, — хочешь знать какая? — И, не дождавшись моего ответа, закричала: — Найти других таких же, как мы, китов, набравших в себя воздуха, чтобы не умереть, и скитающихся в самой тьме!

И я каким-то внутренним взором увидел сцену: огромные толпы людей с зажженными телефонами, машущих в такт ветру. Кто-то сидел в автобусе, в своей машине, дома перед компьютером, на скучной лекции по философии, в вагоне, на земле, в тундре, тайге… всюду.

— Наша сцена — это наша жизнь! — закричал я, выхватывая у Ланы бутылку виски, словно это был наш олимпийский огонь.

Напротив сел какой-то алкаш, тоже с бутылкой, будто этот факт сближал его с нами. Правда, свою он обернул пакетом, это типа давало ему презумпцию невиновности.

— Следующая песня посвящается всем потерявшим свою дорогу во тьме океана.

— Всем, кто ищет дорогу к воздуху.

— Всем, внутри кого живет фонтан.

Тут я прыснул со смеху…

— Какой фонтан? — спросил я Лану.

— Ну, этот, который из кита выбивается!

— Эту песню написали киты, — крикнул я. — Мы просто услышали их в своих снах. Когда случайно заснули в метро, в трамвае, в электричке, когда ехали на работу курьером, инженером, дизайнером, разносчиком пиццы, айтишником, менеджером, копирайтером или закладчиком окон, архитектором, юристом и бухгалтером, фотографом или любым другим фрилансером.

Мы приняли их сигнал, и вот что они просили передать.

Тут идут гитарные рифы:

Вау-у-у-у-у-у-у-а-а,

Всем привет!

Настроимся на радиоволну!

Мы группа «Электрические киты»,

Забиваем на все, где нету любви:

На пластик в ваших сердцах,

На отсутствие чувств,

Что потерялись в страстях по тому, чего нет,

Но как нам найти себя,

Найти кислород

И дыхание рот в рот,

Чтобы выжить.

В мире, где нету любви,

Выживут только любовники,

Только те, кто плывет

Во тьме.

«Электрические киты»,

Забиваем на все, где нету любви,

Пошел он в жопу,

Мир без любви,

без любви,

без любви.

Полюби-и-и-и-и!!!

Йе-йе-йе.

Мы стоим и дурачимся. Будто у нас есть гитары. Лана ставит аранжировку на телефоне. Из супермаркета вываливается какой-то бродяга. Алкаш с бутылкой качает головой в такт музыке. Прикуривает, а затем поднимает зажигалку, как на концерте.

И машет ею из стороны в сторону. Мне кажется, что на щеке у него блестит слеза. А дофаминовые реки текут через нас и выбиваются лучами радуги в ночное небо. Мы целуемся, запивая каждый поцелуй виски. Танцуем под плейлист с телефона Ланы: «Нирвана», Кортни Лав, «Соник Юс». Потом сидим с бомжом. Он рассказывает нам, что был моряком и водолазом. Затем протягивает руки. И говорит, вот давай проверим. Просит налить ему виски в ладошки. Он все выпивает и говорит, что так, чтобы ни капельки не протекло, могут только водолазы. Лана спрашивает, а почему он теперь на улице. Говорит, что из-за Людки. С Жак-Ивом Кусто, говорит, нырял за белыми акулами, Антарктику, говорит, прошел, Ледовитый океан, говорит, прошел, а Людку не смог. Разбился, говорит, его корабль о брега ее любви. И дальше он плачет, и мы плачем с ним вместе. А я спрашиваю себя: неужели это случайность? Жак, твою мать, Ив, твою мать, Кусто! Не было ли то предупреждением, которое я должен был понять, как-то осмыслить?

— Поцелуй меня крепче, — сказала Лана, когда, полупьяные, мы провалились в ее мрачный подъезд, мрачный, скрежещущий лифт и в свет квартиры, в глубокий поцелуй ночи в обычном спальнике большого города.

Утро любви

Как вы представили себе самое счастливое утро? Вы встретили девушку, которая спустилась вам с облака мечты. Она лежит рядом, и солнце через белую занавеску, преломляя лучи, подсвечивает ее волосы. Она улыбается. Тебе одному. И ты думаешь, что, кажется, нашел наконец, кого посадить в свое индейское каноэ, рассчитанное только на двоих. Вы поплывете в нем с гитарами и будете петь миру о ценностях, которые он позабыл во мраке. В эту минуту мне хотелось плакать. Простить всех, кто причинил мне в этой жизни зло. Простить маму за то, что она закрылась в своем коконе, отца — за то, что предпочел мне, да и жизни в целом, тюльпаны. Я даже вспомнил хулигана Песковского из школы, который выворачивал мне руку в четвертом классе, и тоже простил его…

Хуй с тобой, Песковский. Иди с миром. И если ты где-то сдохнешь, я все равно буду любить тебя в этот светлый день.

Я подобрался поближе к Лане и поцеловал ее в губы. Она приоткрыла глаза. В первые минуты даже не понимая, кто я.

— А-а-а… это ты, Леннон. Я уже и забыла, что ты приехал.

— Что? — спросил я, пытаясь за веревку, связанную из простыней и пододеяльников, затащить в сегодня магию вчерашнего дня.

— Башка раскалывается, что вообще вчера было? — спрашивает она… потом садится на кровать. Ее русые волосы струятся и светятся в утренних лучах. Мне хочется потрогать их. Кажется, что они — как весенняя рожь, согретая на солнце, и в ней уже чувствуется запах испеченного хлеба. — Блядь… — говорит Лана. — Кофе… надеюсь, есть. Кофе — это жизнь, Леннон. Ты знал об этом?

И вот тут в наш мир на улице Свободы, 81, на полной сверхзвуковой скорости влетел метеорит. Когда он начал свой путь? Когда я нашел Лану на «Проза. ру», когда мы поняли, что у нас общие мечты? Или, может быть, вчера, когда мы организовали нашу группу?

— Клянусь кровью… мы завоюем этот гребаный мир!

Она сделала себе порез и дала мне булавку.

— Мы будем петь о правде наших сердец… Рука-то как болит… ну блядь… Леннон, скажи, это твоя идея была?

— Наше оружие? — кричал я.

— Наше оружие — самое страшное оружие, которое убивает насмерть, проникая в самое сердце.

— Наше оружие — самое сексуальное оружие на планете Земля!

— Наша оружие — это рифмы души.

И мы скрестили руки и сделали порезы булавкой.

И никто: ни она, ни я — не знал, что в этот момент все уже поставлено на карту и может взорваться. Не знал никто, кроме Ланы, потому что этот всеуничтожающий метеорит летел именно в ее мире. И сейчас он разрушит нашу планету на хер!

Дзззззынь… дзын-дзынь!

Кто-то с той стороны нещадно давил на дверной звонок. Лана, растрепанная и уставшая, побрела в коридор и вернулась с высоким сбитым парнем в косухе. Как будто в соседнем квартале жила шайка обезьян и их альфа-самец решил зайти к нам на кофе.

— Костя поможет нам добраться до точки назначения, — сказала Лана.

Все как в замедленной съемке. Слова, пережеванные пленкой в магнитофоне; он держит ее за талию. А она ведет себя как ни в чем не бывало. Такое называют «сбой в матрице», кажется.

— Мы едем на гонки на мифический остров, а там до Шотландии рукой подать. Или куда ты там хотел? Косаток посмотреть… или дельфинов там.

Я посмотрел на Лану, она дернула плечами, будто ну что, пусть думает как хочет. Типа, может, он вообще придурок.

— У нас в Литве Рупа… он участвует в гонках на мифическом острове. Слышал про такое?

— Ну слышал, — сказал я. Хотя на самом деле что-то там просто погуглил про какие-то там гонки на каком-то там острове.

Это современный рыцарский турнир, ты представляешь? Каждый год гибнет куча людей. Такой вызов жизни, скорости и смерти.

— Ты бы так смог, — спросил Костя, — или уже на старте бы обоссался? Кстати, совсем забыл спросить, а ты, вообще, байк водишь?

Леннон и мотоциклы

Я помню запах масла. Темного, тягучего, который остается на руках, когда смазываешь цепь. Мы с отцом в гаражах за домом на Неманском. На двери весит радио, и из хриплого динамика, который теряет частоты, кричит Цой:

Покажи мне людей, уверенных в завтрашнем дне,

Нарисуй мне портреты погибших на этом пути.

Покажи мне того, кто выжил один из полка,

Но кто-то должен стать дверью,

А кто-то замком, а кто-то ключом от замка.

Земля. Небо.

Между Землей и Небом — война!

Отец затягивается сигаретой. Щурится. Смотрит на землю. Он зависает. Потом будто что-то переключается в его голове, и он снова здесь. Протягивает мне бычок. Я затягиваюсь. И сразу получаю подзатыльник.

— Подержи, — говорит он.

— А-а-а… — отвечаю, типа я тугодум.

И он наклоняется к двигателю и что-то там крутит. Просит дать один ключ, потом второй. Бычок обжигает мне пальцы, и я выкидываю его.

— Садись, — говорит он.

И я сажусь. Он говорит мне, как выжимать сцепление и заводить мотор. Я в точности повторяю все действия и чувствую, как подо мной будто оживает дикий зверь. Он тарахтит, подскакивает и хочет нестись в неизвестность. Мы выводим мотик на дорогу и точно так же, как когда-то с велосипедом, отец подталкивает меня, потому что мот заводится только с ходу. И я выжимаю газ. И через секунду еду сквозь яблоневые сады. Чувствую скорость, чувствую, как вхожу в повороты. Слегка нажимаю ручку газа, и будто новая сила, нечто большее, чем ты, несет тебя вперед. Ты представляешь, в четырнадцать лет я выехал на свою «Аллею „Дорога жизни“» и гнал на нашей «яве» по Строгину, подпрыгивая на каждой кочке на зависть всем пацанам и Альме, дворовой овчарке, пытавшейся ухватить за штанину мою радость.

И где-то на периферии моего сознания звучит Цой:

Но кто-то должен стать дверью,

А кто-то замком, а кто-то ключом от замка.

Земля. Небо.

Между Землей и Небом — война!

И здесь я понимаю, что я вообще ничего не знаю про своего отца. В смысле, что он воевал… Ни мать, ни он сам никогда не говорили об этом. Знаешь, это как в тех голливудских фильмах, когда на тебя наехали бандиты из соседнего квартала и ты узнаешь, что твой папа — любитель поливать цветочки в домашнем саду — на самом деле спецназовец из каких-то там-то подразделений.

— Есть вещи, сынок, которых лучше не видеть, не слышать и не рассказывать, — говорил он.

И есть вещи, которые теперь предстоит выяснить мне. Только я боюсь, что многого уже не узнаю, папа. Ты уже ничего не расскажешь, а мать наглухо заперлась в новом мире с новой семьей, из которого выходит, только чтобы пытаться меня контролировать. А я говорю: идите на хер, дорогие родители!

Примечания

2

SWOT-анализ. — Как говорит «Гугл» (в моей интерпретации), это такой метод мышления, который путем выявления сильных и слабых сторон помогает тебе принять решение. Мы определяем Strengths — сильные стороны, Weakness — слабые стороны, Opportunities — возможности, Threats — угрозы. Только вот когда я начинаю об этом думать, мне в голову приходят только Threats и четыре стандартных поля для заполнения превращаются в один сплошной «Крик» с картины Эдварда Мунка.