Завтра было вчера, или Повесть о вечной любви

Александр Иванович Тапилин, 2021

В повести освещается история жизни четырёх друзей, переживших в молодости, во время археологической экспедиции, загадочное явление – неожиданное появление около их ночного костра прекрасной девушки. Это событие оказывает определяющее влияние на всю их последующую жизнь. Главный герой – один из четырёх, оставшись в одиночестве, постепенно узнаёт истинные причины её появления. Основная сюжетная линия тесно вплетена в исторические события, происходящие в России со второй половины девятнадцатого века до сегодняшних дней.

Глава 4

В эту ночь мне снились кошмары. Я постоянно ощущал, что надо мной кто-то нависает — какое — то огромное, светящееся существо. Оно всё время размахивало руками или клюкой, словно угрожая мне. Я видел яркие вспышки, то ли молний, то ли фонарей. Наконец, какой — то странный дребезжащий звук оглушил меня. Я попытался зажать уши, но не смог. Звук не пропадал. Сжавшись в комок, я хотел отбросить от себя все напасти, но…неожиданно проснулся в своей постели. Было до безумия странно, но звук и теперь не пропал. В самые первые мгновения я подумал, что это звенит у меня в ушах, но затем сообразил, что звонят в нашу входную дверь — долго и упорно; а затем начали колотить по двери. Чувство непонятной тревоги овладело мной. Кто мог прийти к нам так рано? Идя к входной двери, я машинально взглянул на настенные часы и поразился — было почти три часа дня. Это означало, что я проспал всё на свете — в том числе и занятия в университете. Такого раньше со мной не случалось.

Открыв дверь, я разглядел в коридоре ссутулившегося и, какого — то всего сжатого Игоря. Видно, он не пришёл ещё в себя после вчерашней «головомойки». Игорь вопросительно посмотрел на меня и простонал:

«Ты почему на занятиях не был? На лекции перекличку проводили. Все удивились. На тебя это не похоже. Ты заболел?»

«Проходи» — хрипло пробурчал я и побежал одеваться.

Через три минуты мы сидели на кухне. Сначала просто молчали, собираясь с мыслями, пытаясь отойти от «кошмара» предыдущего дня. Наконец моё внутреннее нервное напряжение стало потихоньку спадать и, собравшись с духом, как будто боясь собственного голоса (а, может, и самого себя) я очень медленно и доверительно, почти шёпотом, начал выговариваться. Это было довольно странно. Я и предположить такого никогда не мог, что буду оправдываться перед Игорем. Но видимо вчерашний день и сегодняшняя ночь не пролетели даром. Мне чудилось, что ко мне в душу в очередной раз прокрался бес, который постоянно грызёт меня. Он, как будто нашёптывая какие-то злые, отвратительные, беспокойные мысли. А, может, я просто пытался подобным образом изгнать из себя этого беса. Стараясь полностью успокоиться, я как можно мягче и сдержанней заговорил:

«Понимаешь, не знаю, что со мной? После вчерашней вечерней встряски я как полоумный. Мне всю ночь что — то мерещилось. А ты, неужели, дружище, спал спокойно?»

Услышав мой вопрос, Игорь сразу вскочил и как-то нервно и возбуждённо забегал по комнате.

«Ты знаешь, Жека, я вообще не спал. Всю ночь думал, размышлял о чём — то, только так ничего не понял и не придумал».

«Что же мы должны, Игорёчек, теперь предпринять?»

Игорь глубокомысленно взглянул на меня и, пожав плечами, шёпотом произнёс:

«Не знаю и не представляю, но что — то мы обязаны сделать, чтобы раскрыть эту тайну».

Его шёпот и, как всегда, немного туповатый, таинственный взгляд в очередной раз начинали меня раздражать. Видно, бес снова поднимал голову. Я не выдержал и съязвил.

«Ты что, дружище, на меня так уставился? Как будто мы с тобой эсеры-террористы и явились на явочную квартиру, чтобы утвердить окончательный план покушения на государя-императора».

Я, даже, попытался выдавить из себя какую-то улыбку, хотя вряд ли она у меня получилась. Игорь замахал руками, почти как тогда у костра и, сжавшись в комок, нервно выпалил:

«Тебе бы всё шутить да насмехаться, а я не знаю, куда себя деть».

Вот это да! Опять, как и тогда в далёкой степи, в те безумные мгновения расставания с девушкой, на глазах Игоря проступили слёзы. Неужели, это действительно всё так серьёзно для него!? До этого у меня ещё оставалась смутная надежда на то, что мы просто притворяемся, что на самом деле это всего лишь игра. Но чем больше мы в неё включались, тем более загадочнее она становилось. Мы словно попали то ли в лабиринт, то ли в заколдованный круг а, может, в таинственный квадрат из которого невозможно было выбраться. Первоначально мне казалось, что я в любой момент могу выбросить всё это из головы, необходимо всего лишь небольшое душевное усилие. Теперь, видя слёзы на глазах Игоря, я всей своей грешной душой, всем своим колотящимся сердцем, то есть целиком и полностью ощутил, что всё это зашло слишком далеко и, что в сущности выхода назад для нас с Игорем просто нет. Как говорится, «все мосты сожжены». И взгляд-то у Игоря вовсе не туповатый, а просто растерянный, подавленный. Я не отталкивать и не смеяться над ним должен, а как-то помочь, поддержать, подбодрить.

«Знаешь — предложил я — давай расставим всё на свои места, а затем уже покумекаем».

«Давай» — согласился мой товарищ.

«Итак — начал я — что мы имеем на сегодняшний день?»

Я взял чистый лист бумаги и стал записывать.

1. Таинственная девушка из степи, которая дважды выходила к нашему ночному костру в июле месяце и которая сообщила название какой — то таинственной деревни, откуда она, якобы, родом;

2. Видели девушку и разговаривали с ней только четверо из нас. Остальные одиннадцать в это время куда — то пропадали;

3. Перед появлением девушки, как будто сверкала молния (или что-то на неё похожее), гремел гром? Иногда проскальзывали какие-то видения;

4. Во время появления девушки недалеко от нашего лагеря появлялся каменный идол;

5. Оба раза девушка приходила «ниоткуда» и уходила (или улетала) в «никуда», так что проследить за ней было практически невозможно;

6. Время, когда она была с нами похоже останавливалось, природа словно замирала, и мы все ощущали себя в каком — то другом измерении;

7. Девушка (стоп…о девушке хватит, к ней мы ещё вернёмся, пора переходить к другой части).

Эта другая часть — продолжал я — связана уже с читальным залом. Итак:

7. Заведующая читальным залом — Раиса Семёновна — оказалась или прикинулась тоже какой — то «полоумной».

Здесь я понял, что опять поспешил и могу обидеть товарища таким неподходящим по отношению к девушке сравнением. Потому что фразу «тоже, какой-то «полоумной» можно было истолковать таким образом, что я как бы сравниваю Раису Семёновну с девушкой из степи. Но Игорь, казалось, не обратил на эту мою фразу никакого внимания и, поэтому, я спокойно продолжил.

8. Раиса Семёновна, ничего не зная о девушке, неожиданно заинтересовалась нами, а, услышав название деревни, чуть в обморок не свалилась;

9. Выяснилось, что у Раисы Семёновны также очень странная и даже жутко ужасная старушка — мать. Она нам доказывала, что деревня эта была — но только давно и уже почти сто лет её не существует, а на месте деревни осталось только старинное кладбище около болота;

10. Эта старушка, которой около 75 лет, из старообрядческой семьи, а сама деревня когда — то была основана старообрядцами;

11. Старушка явно ведьма. Тьфу ты…» — я остановился и перевёл дух — в душе опять творилось что — то необъяснимое. Да что со мной, в самом деле? Ведьма… откуда у нас ведьмы? Комсомольцы, в конце концов, мы или нет?

Здесь я уже в какой-то там раз почувствовал, что нахожусь в заколдованном или в замкнутом кругу или в лабиринте, выхода из которого просто нет. Мне сложно было в этом признаться, потому что я сам не до конца это понимал (вернее, совсем ничего не понимал). В тоже время, я прекрасно и даже довольно чётко осознавал, что перед встречей с девушкой, во время встречи, а также после встречи, вокруг меня и во мне самом стали происходить довольно странные вещи. Они подкреплялись необычными ощущениями, происходившими в моём подсознании, или в моей душе. Об этом я уже подробно говорил. Но дело в том, что все эти необычные ощущения, оказывается, никуда не исчезали, они продолжали жить во мне, они продолжали терзать меня. Говорят, что время лечит, что какое бы кошмарное испытание не выпало на долю человека, по истечении определённого периода чувство кошмара притупляется и постепенно либо совсем исчезает, либо остаётся лишь маленьким, отдалённым облачком на голубом небосводе, которое лишь изредка напоминает о себе. Парадокс моей (и, видимо, Игоря) ситуации состоял в том, что у нас происходило как раз наоборот. Со временем чувство страха, неопределённости, подавленности не только не исчезало, а многократно увеличивалось, усиливалось, заполняло всё наше существование и преследовало нас всюду — во сне и наяву. Это чем-то напоминало жуткую, давящую, надоедающую боль, от которой никуда не уйти, не спрятаться, не скрыться.

С одной стороны, всё было как прежде — те же дома, улицы, магазины… но, с другой стороны, всё это было словно в стороне. Я пил, ел, ходил как — то машинально, потому что «так надо», словно соблюдая какой — то обязательный ритуал. Мне даже учиться в университете стало неинтересно. Все основные мысли были сосредоточены на чём — то другом, пока для меня непонятном и недоступном. Это было связано не только с теми людьми (или призраками), с которыми судьба столкнула меня. Я чувствовал, что девушка, Раиса Семёновна, старушка — её, якобы мать, это звенья одной цепи. Кроме того, всё, что происходило с нами — это только повод к тому, чтобы задуматься о чём — то более глубоком, о чём — то сокровенном, о каком — то скрытом от нас смысле нашего бренного существования. Впервые это чувство посетило меня у ночного костра перед первым появлением таинственной незнакомки. Затем оно видоизменилось, закружилось, окончательно «взбороздило» мою грешную душу и стало давить на неё мощными, нервными толчками. И душа моя встрепенулась, охваченная какой-то ноющей, изнурительной, всепоглощающей болью, от которой нет, и не может быть никакого лекарства.

Я пока смутно, но в то же время довольно явственно осознавал, что в нашу с Игорем жизнь вторглось «нечто», что выше обыденности, выше наших жалких интересов, наших, как правило, пустых переживаний. Наверно, на склоне лет, у любого нормального человека происходит что — то подобное. Но то на склоне лет, а мы с Игорем, вроде, ещё не старики.

Я стоял перед Игорем, а он стоял передо мной, но мы словно не видели друг друга. Между нами проявилось, скорее, психологическое, энергетическое притяжение, которое я ощутил довольно чётко. И вот здесь я начал быстро говорить, словно мысли душили меня. Я боялся потерять ту логическую цепочку, которая вдруг явно обозначилась в моём подсознании. Я сам испугался своего собственного голоса. А…может быть, это был и в самом деле НЕ МОЙ ГОЛОС.

«Слушай, Игорь, ты помнишь, в читальном зале часы громадные висят на стене?» — НЕ МОЙ ГОЛОС задал этот вопрос. Мурашки поскакали по моему телу.

В тот роковой момент я уже не сомневался, что кто-то другой, сидящий внутри меня, или сзади меня, задал этот вопрос. Я, даже, резко оглянулся, видимо, пытаясь застукать на месте преступления кого-то или чего-то, почему-то говорившее за меня. Игорь смутился и также бестолково с беспокойным удивлением перевёл взгляд в ту же сторону.

Именно в этот момент, следя за взглядом Игоря, я окончательно убедился, что ЗА НАМИ НАБЛЮДАЮТ. Благодаря какому-то внутреннему толчку, я почувствовал, что в моей квартире кто-то или ЧТО-ТО скрывается. Затем я почувствовал, что логическая цепочка моих каких-то рассуждений, каких-то мыслей куда-то исчезла или испарилась. Словно, действительно кто-то невидимый перехватил и завладел ими. Не оставалось сомнений, что я уже не принадлежал самому себе. Но если именно у меня НЕ ОСТАВАЛОСЬ СОМНЕНИЙ, значит, ИМЕННО Я ЕЩЁ МОГУ О ЧЁМ-ТО РАССУЖДАТЬ. Выходит, мои мысли как бы раздвоились. Большая их часть принадлежала кому-то другому (или другим). И лишь меньшая их часть принадлежала мне. А, может быть, и САМ Я РАЗДВОИЛСЯ? Жуткий, странный нелепый вопрос в очередной раз пронзил мой слабенький рассудок: «А БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК?»

Какой-то плотный туман словно опустился на все мои чуть-чуть проступающие догадки, и они начали быстро куда-то ускользать. Я закрыл глаза и попытался хоть чуть — чуть сосредоточиться, но у меня ничего не получалось. Откуда-то издалека я неожиданно услышал (или почувствовал) голос Игоря, хотя, уже абсолютно забыл на какой мой вопрос он отвечает:

«Конечно, помню» — Игорь вытаращил на меня удивлённые глаза.

«Что он помнит?» — в первое мгновение, слыша голос Игоря опять откуда-то сверху (или снизу?), я не мог сообразить, о чём, собственно идёт речь. И вот здесь меня словно кто-то резко ущипнул за руку, моё сознание прояснилось, и я (а, может не Я САМ, а только мой голос?) уже почти уверенно продолжал:

«А не помнишь ли, дорогой, который был час на огромных настенных часах в библиотеке, когда мы со старухой заходили в служебку? Перед этим, ты ещё какие — то розы, тьфу, рулоны свёрнутые перетаскивал. В них карты, вроде, какие-то завёрнуты были».

Я знал, что у Игоря необычная механическая память, и при желании он может вспомнить всё, что угодно.

«Подожди» — Игорь задумался, сосредоточился, как-то весь подтянулся, напрягся, наморщил лоб — «сейчас постараюсь вспомнить».

Он даже глаза закрыл, не переставая повторять: «Сейчас…сейчас. Так… я шёл со свёрнутыми рулонами, ты беседовал со старухой. Часы напротив тебя висели, а у меня на руках наручные часы тоже были. Я на них невольно взглянул…и ещё подумал, что они вперёд минуты на три ушли по сравнению с настенными часами. Да…настенные часы в зале в тот момент показывали где — то 26-27 минут седьмого, а мои часики почти половину седьмого. Ну, вот видишь, вспомнил, только зачем тебе это?» — Игорь, одновременно с гордостью за свою уникальную память и в то же время с глубоким недоумением и непониманием посмотрел на меня.

Видя его довольную и как всегда глуповатую физиономию, я продолжил: «Так, хорошо. А теперь прикинь, сколько времени мы с тобой со старухой просидели?»

Игорь снова наморщил лоб и, напрягшись, потёр затылок, хотя, в этот раз, это делать было необязательно.

«Не знаю. Минут 15-20, наверно».

«Допустим — я уставился на друга и зачем — то указал на наши кухонные настенные часы — хотя, мне кажется, что несколько дольше. Ну ладно, пусть даже 20 минут. Значит, сколько времени должны были показывать настенные часы, когда мы выходили, вернее, выбегали, из служебной комнаты?»

Здесь уже Игорь совсем бестолково сдвинул брови и, нахмурившись, что-то начал тихонько бормотать себе под нос.

«Где — то без пятнадцати или без десяти семь, наверно» — наконец недоумённо пробормотал он, явно не соображая, зачем я у него всё это выпытываю. Но я упорно продолжал давить на него.

«Правильно. А сколько было на них?»

Жалобный стон сорвался с губ Игоря: «Почём я знаю? Мне до часов разве тогда было. Да и тебе, я полагаю, тоже. Мы же выскочили, как ошпаренные, ничего, абсолютно ничего, не соображая».

«Хорошо…не до часов. Но тогда ответь, сколько времени мы с тобой одевались, выходили на улицу, стояли под моросящим дождичком, медленно приходили в себя, затем шли по аллее до кафешки?»

«Думаю, минут пятнадцать, не меньше». Мой друг упорно стремился понять, к чему я клоню, но это ему явно не удавалось.

«Значит, во сколько мы должны были подойти к той кафешке?»

Игорь снова беспокойно напрягся, зачем-то оглянулся назад, и, казалось, с трудом, буквально выдавил из себя: «В семь часов…примерно».

«Лучше скажи — минимум в семь. А кафешка до какого часа работает?»

Игорь не мог это не знать, потому что мы ходили туда довольно часто. Тихо-тихо он промямлил: «До семи…вроде».

Кажется, теперь Игорь начал понемногу понимать, к чему я клоню, поэтому я уже абсолютно уверенно продолжал.

«Не, кажется, а точно до семи, и ты это прекрасно знаешь. И тебе, наверно, известно, что за 10 минут до закрытия туда уже никого, как правило, не пускают. А мы с тобой спокойно туда зашли и ещё пирожки купили. А, вспомни, как много народу в кафешке толкалось».

«Точно, — Игорь многозначительно взглянул на меня — ты, Жека, гений. Значит, до семи часов было ещё довольно далеко» — Игорь в очередной раз вытаращил на меня свои зеленоватые глаза.

Мне порядком надоели все его гримасы, но, что поделаешь, такого товарища мне послала судьба.

«А вот теперь…» — я сделал многозначительную паузу и насторожился.

Обалдевший Игорь, в очередной раз, молча и напряжённо, уставился то ли на меня, то ли на какую-то точку чуть выше меня. Интересно, что он там мог увидеть? Хотя, видимо, это просто у него такой способ сосредоточиться и отключиться от обыденных вещей. Он явно ожидал от меня какой-то «бомбы», поэтому приготовился ко всему.

«А вот теперь… слушай дальше — продолжал я, наблюдая за насторожившимся товарищем — ты же помнишь, гроза начиналась с дождём, когда мы со старухой сидели?»

«Конечно, начиналась, да ещё какая! Молния…ливень бил в окна…я, точно слышал, а от удара грома я чуть не оглох» — Игорь кивал, как механический болванчик.

Я придвинулся вплотную к Игорю и многозначительно продолжал: «Ты прав, всё было: и молния, и гром, и ливень. А теперь, вспомни, дружочек, когда мы вышли на улицу, где-нибудь лужи были или только чуть мокренькая землица от небольшого чуть моросящего дождичка?»

«Луж вроде совсем мало было. По крайней мере, я больших луж не припомню». Игорь вдавил голову в плечи. Затем он опять бестолково и настороженно, как-то исподлобья взглянул на меня.

«Ты, что меня, Жека, пугаешь. Может, хватит?» На Игоря в тот момент было действительно жутко смотреть. Если бы рядом проходил милиционер или врач — психиатр, то, пожалуй, они либо мне посоветовали, либо сами препроводили его куда следует. У меня появилось ощущение, что Игорь мечтает скорее убежать от меня, спрятаться, исчезнуть. Мне даже доставляло определённое удовольствие издеваться над ним.

«Нет, дорогуша, не хватит — я уже явно вошёл во вкус и, пристально уставившись на Игоря, пробормотал — А теперь, самое жуткое на загладку».

«Не надо, Жека, прошу тебя, не надо…» — мой товарищ уже явно не знал, куда от меня деваться. Он, поистине, с диким ужасом уставился опять-таки не на меня, а чуть выше своими округлившимися, или, даже, как мне померещилось, какими-то осоловевшими, глазами. Во взгляде его, пожалуй, проглядывало нечто большее, чем простой испуг. Какая-то потусторонняя, хмельная улыбка бродила по его лицу.

Меня буквально ущипнула коварная мысль: «А не выпил ли он с горя?» Хотя я прекрасно знал, что Игорь не пил абсолютно. Тем не менее, выражение его лица было ужасным. Губы вздрагивали и кривились, то ли в усмешке, то ли в недоумении. Глаза от напряжения лезли на лоб, голубоватая пелена легла на них, на лбу же проявились ужаснейшие морщины, какие бывают либо у бомжей, либо у древних стариков или старух. Мне упорно продолжало казаться, что за моей спиной Игорь что-то видит, или что-то чувствует, но высказаться не может.

И здесь я полностью осознал, что почти такой же взгляд я уже видел у Игоря. Но когда и где вспомнить не мог. Силясь вспомнить, я напрягся, и от душевного и физического напряжения уши мои заложило. Здесь я чётко расслышал шум ветра и жалобные звуки какого-то музыкального инструмента, хотя, не мог разобрать какого. И в этот момент мне опять представилась далёкая степь. Правильнее сказать, даже не представилась. Я просто увидел её воочию. А вдалеке, почти на линии горизонта я разглядел светлую тень-полоску, которая стремительно приближалась.

И в эту же секунду я «вспомнил» этот взгляд. Только мне почему-то представилось, что этот взгляд принадлежит вовсе не Игорю. Шум ветра в ушах усилился. Да, теперь я, действительно, с полнейшей очевидностью вспомнил, что подобный взгляд я уже наблюдал в степи перед вторым появлением девушки. Тогда я считал, что это смотрит, сидящий рядом Игорь. А вот теперь сомнения вбежали в мою душу и в моё сердце.

«А ИГОРЬ ЛИ ЭТО?» ужасные догадки и нелепые предположения вообразились мне.

«А, если, НАСТОЯЩИЙ ИГОРЬ УШЁЛ ТОГДА ЗА ДЕВУШКОЙ И НЕ ВЕРНУЛСЯ?» Тогда, кто же сидит передо мной? Да нет, этот ВЗГЛЯД я уловил ещё до того, как Игорь пошёл за девушкой. Но самым непостижимым и нелепым была абсолютная уверенность в том, что тогда, как и сейчас, я наблюдал и наблюдаю вовсе НЕ ВЗГЛЯД ИГОРЯ. Откуда взялась эта уверенность, я не мог понять, но прокравшись в мою душу, она со страшной силой защекотала по нервам.

Здесь мне сразу же вспомнилась улыбка чиширского кота из книги «Алиса в стране чудес». Чиширский кот исчез, а улыбка его осталась. Но причём здесь чиширский кот? Если передо мной не взгляд Игоря, то чей же тогда? Получалась полнейшая нелепость. Если продолжить дальше подобные рассуждения, то допустимо задать вопрос: «А в своей ли квартире я, вообще, нахожусь?» Состояние прострации окутало меня со всех сторон. Галлюцинация потрясла, обескуражила, «выбила из колеи». Но кое — что от реального мира, видимо, осталось. Например, я видел перед собой краешек реального окна, за которым должна была находиться реальная улица. Я зацепился за этот краешек, пытаясь выбраться на поверхность. Эта попытка напомнила мне другого литературного героя — барона Мюнхгаузена, который вытаскивал себя за волосы из болота.

Благодаря величайшему внутреннему напряжению, собрав, даже не в кулак, а в какой-то пучок остатки воли, я так резко поднялся со своего места, что ощутил, как вздрогнул, а затем немного закашлялся Игорь, или тот, кто сидел рядом со мной. Словно исполняя некую трагическую роль, я медленно и плавно подошёл к окну, которое должно было выходить на улицу. Я боялся взглянуть на улицу сразу…а вдруг…там я увижу… ЧТО-ТО ДРУГОЕ. Я приостановился, зажмурился, резко взглянул и…увидел пьяного соседа, который качаясь, вразвалку подваливал к нашему подъезду. Я от счастья готов был выскочить и расцеловать этого алкаша. Он вернул меня в реальный, наш грешный мир.

Затем я взглянул на своего непутёвого друга. Вернее на то место, где он должен был сидеть. Место было пусто. Там не было никого. Выходит, Игорь исчез. А, может, он и не приходил? А, может, мне всё это снится? Но здесь, в полумраке я разглядел реальный холодильник, реальную газовую плиту, реальный кухонный столик. Да, какой сон? Как вообще я до такого додумался? Нет, необходимо забыться, отключиться от подлых и жутких мыслишек, сосредоточиться и вернуться на «круги своя». Я закрыл глаза, медленно сосчитал до двадцати. Когда я открыл их, передо мной, на том же самом месте, где ему и полагалось быть, сидел обычный Игорь. Взгляд у него теперь был тоже обычный, ясный и чёткий. Пелена спала. Ещё через минуту я попытался «взять себя в руки» и продолжал.

«Помнишь, свет отключился?» — я прислонился к Игорю и, как и тогда в библиотеке, перешёл на шёпот. К горлу подступил комок, и я начал задыхаться.

«Ну?» — глаза Игоря продолжали округляться, хотя, казалось, что дальше уже было некуда. Но, всё-таки это теперь были нормальные глаза.

«Старуха что ли выключила?» — теперь я даже не шептал, а шипел.

«Да нет — зрачки Игоря задрожали — старуха его выключить не могла, она у стола сидела».

«Ну вот, видишь. Получается, как бы неожиданно пробки выбило. А если это так, что бывает во время грозы, тогда свет мог отключиться и в читальном зале».

«Ну, разумеется — мой друг кивнул — а, может, он там отключался?» Игорь тоже перешёл на шёпот — а вполне мог и не отключаться».

Наверно, наш разговор со стороны представлял довольно странную картину. Можно было подумать, что мы либо напились, либо репетируем какую — то жуткую сцену из спектакля ужасов. Я подошёл к выключателю и, зачем — то включил свет, хотя на кухне было ещё довольно светло. Затем я быстро подскочил к Игорю и, постучав по столу кулаком, выпалил почти на одном дыхании:

«А, когда мы выскочили в читальный зал, нас свет электрический ослепил, помнишь, я даже зажмурился».

«Это потому, что его в тот момент как раз включили — возразил Игорь — поэтому так резко и показалось. Я тоже зажмурился».

«Да нет же. Это потому, мой дорогой, что свет и не отключался».

Здесь я сделал паузу, собрался с духом и очень медленно, с какими-то придыханиями, простонал:

«Свет НИГДЕ, понимаешь, НИГДЕ не отключался, и никакой грозы, никакой молнии, никакого ливня на самом деле не было. И время, ты пойми, время тогда, как и в степи, во время пребывания девушки, снова остановилось».

Игорь несколько минут молчал, опять уставился в какую — то точку на кухонной стене, потом пристально взглянул на горящую электрическую лампочку, затем потёр затылок, зажмурился и только минуты через четыре как — то вяло пробормотал:

« Да, пожалуй, ты прав… хотя во всё это невозможно поверить».

Когда я услышал его лепет, мне, в очередной раз стало не по себе. Что такое я здесь наговорил? И откуда я до такого додумался? Я сам не мог поверить в то, о чём только что сообщил Игорю. За меня говорил мой внутренний голос. Нет-нет, вовсе не мой внутренний голос, а КТО — ТО ДРУГОЙ, ПОСТОРОННИЙ, сидящий внутри меня. Но я был даже рад, что «наехал» на Игоря. Подступающая обида пронзительной болью, в очередной раз, забарабанила в моём сердце. Мне захотелось в чём-то уличить своего друга, подколоть его самолюбие. Со дна моей души мутной пеной поднималась злость, я готов был выплеснуть её в сторону Игоря, а, затем хохотать над его бедой, и издеваться, издеваться над его мучениями. Я стремился доказать своему товарищу, что Я ВЛАДЕЮ ПОЛОЖЕНИЕМ, А НЕ ОН, что Я ПОБЕДИТЕЛЬ, поэтому девушка ДОЛЖНА ПРИНАДЛЕЖАТЬ…

СТОП…хватит дикости. Бес, вселившийся в меня, должен быть изгнан. Я резко встал, проделал несколько гимнастических упражнений, затем присел рядом с другом, придвинулся к нему и, потрепав его по плечу, добродушно и загадочно произнёс:

« А сейчас, сосредоточься, я хочу СДЕЛАТЬ ВЫВОД. Только приготовься и соберись с духом».

«Нет, Жека, не надо. Я ещё не готов» — почти взмолился мой друг.

«Хорошо, не буду. Но всё-таки задаю тебе вопрос. Ты запомнил на карте, где находилась деревня?»

«Нет, не запомнил. Старуха как — то быстро ткнула куда — то» — вяло пробормотал мой товарищ.

«Я тоже, дружище, не заметил, куда она ткнула. Поэтому, вот что я предлагаю. Завтра, сразу после занятий, идём в читальный зал, к Раисе Семёновне, и допытываемся о деревне. Я уверен, она заодно со своей мамашей, у них одна там шайка — лейка. Поэтому, всё она прекрасно знает. Ты со мной согласен?»

«Согласен» — опять тихо пробубнил мой друг, схватив обеими руками свою измученную головушку…

Итак, на следующий день, мы снова отправились в читальный зал. Взяв какие — то книги, мы уселись за столы.

«Мальчики, здравствуйте» — её голос за нашей спиной раздался, как и в первый раз, слишком неожиданно. Несмотря на то, что мы, собственно, и пришли встретиться с ней — с Раисой Семёновной, сильное беспокойство овладело нами. Слишком свежи ещё были воспоминания о недавней встрече с её матерью.

«Здравствуйте» — промямлили мы. Голоса наши дрожали, взгляды были устремлены не на заведующую, а куда — то в сторону. Мы, явно, стремились не смотреть ей в глаза. Игорь, даже, выронил на пол номерок из гардероба, который, почему — то, оказался у него в руке. Номерок так звонко ударился об пол, что зазвенели стёкла. Я зачем — то схватил, резко прижав к себе лежащую на столе книгу, а, затем начал размахивать ею. В общем, повели мы себя, как самые отъявленные трусишки.

Все эти наши глуповатые действия были сразу же замечены Раисой Семёновной. Она пристально посмотрела на нас и с едва заметной усмешкой спросила:

«Вас, ребята, моя матушка не напугала?»

Опять же не предвидя, что она спросит так откровенно, мы молчали в полной растерянности, тупо уставившись на неё. Да и само слово «матушка», мне показалось слишком странным, уже давно вышедшим из употребления. Действительно, создавалось впечатление, что женщины эти — Раиса Семёновна и её мамаша пришли к нам из какого — то давно ушедшего от нас мира.

«Ребята, пойдёмте ко мне, в мою служебную комнату. Я прошу извинения за свою матушку. У неё бывают…всякие странности. Пойдёмте, не бойтесь, ГРОЗЫ не будет — она как — то ехидно заулыбалась — Я вам подробно объясню и прямо план начерчу».

«Какой ещё план?» — вскрикнули мы оба одновременно, только у меня получился какой — то хрип, а у Игоря, что — то похожее на стон.

«Как какой план? — удивлённо произнесла заведующая — обыкновенный план — как до деревни до той добраться». Здесь она осеклась и покраснела.

«Простите. Я хотела сказать, как добраться до того места, где КОГДА-ТО ДЕРЕВНЯ БЫЛА».

Неожиданно я вспылил, видно нервное напряжение последних дней давало о себе знать. Довольно грубо я произнёс:

«Выражайтесь яснее. Вы, видимо, хотели сказать, что объясните нам, как добраться до кладбища».

Она ещё больше покраснела и уже совсем тихо произнесла:

«Пусть будет до кладбища. Но ведь вы же хотите туда попасть. Особенно он» — она кивнула на Игоря.

«Вот ещё!? С чего вы взяли, что хочу?» — Игорь тоже покраснел. После его слов заведующая, как мы почувствовали, немного растерялась.

«А как же иначе?» — она стояла, нервно прижимая руки к груди — ведь вы же, мальчик, в неё влюблены».

Да… вот это да…вот это здорово, наконец, она назвала вещи своими именами. Она сказала то, что Игорь всё ещё пытался неумело скрывать. Но откуда она узнала про девушку, про нашу таинственную встречу?

У меня в голове моментально пронеслись все возможные варианты объяснения. Мы ни ей, ни её матери ничего про нашу встречу с девушкой не говорили. Значит, они (или кто-то из них) просто умеют читать мысли. Тогда получается, что и Раиса Семёновна и её так называемая мамаша, ни какие-то «полоумные», а просто-напросто ясновидящие, экстрасенсы. Тогда всё становится на свои места. Хотя, можно допустить и другое. Если они всё про нас знают, значит… вполне вероятно, что они как-то связаны… с этой девушкой, а, может быть, она их какая-нибудь там знакомая или родственница дальняя. Ну, а то, что Игорь влюблён, это у него на лице написано, для любого нормального человека, это как на ладони («на ладони» — это выражение, подумал я, уже из области хиромантии»).

Игорь продолжал растерянно стоять на одном месте. Я прошептал ему:

«Иди один, и всё там запомни или запиши».

Видя, что Игорь колеблется и недоумённо смотрит на меня, я продолжал настаивать: «Иди за ней, глупый ты человек, не бойся».

«Не пойду я один, пойдём вместе» — заупрямился мой товарищ и умоляюще посмотрел на меня.

Видя его упрямство, я просто подтолкнул его в сторону заведующей и добавил:

«Тебе, дорогой, это позарез надо, а не мне».

Игорь сначала осторожно, а затем всё ускоряя шаги, направился за Раисой Семёновной в её кабинет. Честно говоря, я всё же немного испугался за друга и с некоторым волнением взглянул на большие настенные часы. Они шли, вроде, нормально, непрерывно отстукивая секунды нашей быстротечной жизни. А неподалёку от них висел, как обычно, портрет вождя. Я внимательно огляделся, но никаких роз поблизости не увидел.

Примерно через пятнадцать минут появился довольный Игорь. Он подбежал ко мне и радостно зашептал, но от его «шёпота», который прямо зажужжал в зале, многие посетители, как и в прошлый раз, отвлеклись от своей работы, укоризненно взглянули в нашу сторону, покачав головами.

Игорь таинственно прошептал в мои раскрытые уши:

«Она всё… всё подробно мне рассказала и показала по карте, как туда добраться. Я всё запомнил и себе отметил. А затем довольно долго думала и…отдала мне карту. «Возьми, мальчик (почему, мальчик, у меня же имя есть?), это копия той карты, которую моя матушка когда-то составила. Но всё равно, я тебя очень прошу, постарайтесь её не потерять. Я даже своей матушке не скажу, что вам карту передала, так что вы меня не подведите. Только идите туда обязательно вдвоём. А то мало ли что, места там гиблые, болотистые, да и добираться туда довольно далеко. Оденьтесь, пожалуйста, потеплее. И выезжайте утром, чтобы всё успеть».

Игорь, прямо, сиял. От его неуверенности не осталось и следа.

«Ну вот, и поезжай» — буркнул я, сделав вид, что меня это абсолютно не касается. Натолкнувшись на моё откровенное равнодушие, Игорь опять растерялся. Он от меня такого поворота явно не ожидал.

«Как, поезжай? Один что ли? А ты…разве не поедешь со мной?»

Здесь я снова не выдержал, вскочил, и со злостью дёрнул Игоря за воротник куртки:

«Ты с ума не сходи, понял. Ты…ты ей нужен, необходим…и она тебе. А я…здесь третий лишний и совершенно ТАМ не должен находиться — здесь я приостановился немного, собираясь с мыслями — Но помочь я тебе могу, если боишься. Вместе доедем до конечного пункта, но только на кладбище я не пойду. Ты один пойдёшь, понял?»

Игорь побледнел и, проглотив обиду, собравшись с духом, решительно произнёс:

«Хорошо. Не надо…меня никуда сопровождать и…провожать. Я один поеду…завтра же…с утра. На занятия не пойду. Поеду…прощай». Игорь решительно выскочил из читального зала.

Я не стал преследовать его, ясно осознав, что поступил нечестно со своим товарищем, оставив его наедине с неизвестностью. А ведь он так надеялся на мою поддержку. К тому же я намекнул на его трусость. А это было совсем нехорошо. Было понятно, что я сам чувствовал бы себя неуверенно, оказавшись один в подобной ситуации. Но мне было абсолютно ясно, что теперь уже ничего не вернёшь. И от этого на душе стало довольно скверно.

Только к вечеру, когда я вернулся домой, до меня дошла вся нелепость ситуации. Эта нелепость состояла в том, что мы говорили о старинном, давно заброшенном кладбище, как об обычной, РЕАЛЬНОЙ, ЖИЛОЙ ДЕРЕВНЕ. С нами произошло необъяснимое умопомешательство. Мы словно в очередной раз превратились в каких — то зомби. Я попытался мысленно прикинуть, что будет делать Игорь один на заброшенном, старинном кладбище, около болота? Кого он там может найти? С кем встретиться? С мертвецами? А, может, с фантомами? В этот момент я до конца осознал свою реальную вину перед другом и окончательно решил, что должен, просто обязан ехать вместе с ним. Вдвоём нам, пожалуй, легче будет раскрыть эту тайну.

Но у Игоря не было домашнего телефона, а жил он в совершенно другом, отдалённом районе. Я начал быстро соображать. Итак, он отправиться туда завтра рано утром. На чём? На рейсовом автобусе? На электричке? В котором часу? Об этом, естественно, я не имел ни малейшего понятия, так же как и том, где находилась когда — то эта деревня. Оставался единственный вариант — ехать к нему сейчас же «на ночь, глядя». Необходимо было всё ему деликатно объяснить, может быть, даже, извиниться и договориться о завтрашней совместной поездке.

Я начал быстро одеваться. К счастью, дома в тот момент, я был один, родители были на работе. Часы показывали двенадцать минут восьмого. Ещё не поздно. Я нагнулся и стал зашнуровывать ботинки. Неожиданно, яркая вспышка, похожая на ту, в читальном зале, ослепила меня. На несколько мгновений меня окутала кромешная тьма. Вроде бы во тьме промелькнула какая-то фигура, по крайней мере, я успел уловить её контуры. Постепенно пелена перед глазами стала понемногу спадать. Все предметы уже довольно чётко вырисовывались передо мной, и я собрался продолжить зашнуровывать ботинки. Я нагнулся, но в этот момент ещё более ослепительная вспышка озарила окружающее меня пространство. Эта вспышка, пожалуй, больше походила на ту далёкую, в степи, перед вторым появлением девушки. Голова закружилась, колени подогнулись, как будто кто-то резко ударил по ним. В первое мгновение я ничего не мог понять, но резкий звук, может быть грома, а, может, это просто лопнула электрическая лампочка, ввёл меня в состояние панического ужаса. У меня зажужжало в ушах. Электрический свет погас.

Первая мысль, поразившая меня где — то в подсознании, была:

«Что же это? Неужели всё повторяется? Но ведь сейчас я не в степи, и не со злой старухой, а в своей квартире. Поэтому, не может такого происходить». Но затем, я снова почувствовал, как и тогда в поле, а потом в библиотеке, что время остановилось. Я подбежал к оконному стеклу, стремясь увидеть в нём реальный мир, но не смог разглядеть в полумраке, что происходило на улице. Когда снова что — то вспыхнуло (молния?), я не увидел за стеклом своего двора, но то, что я увидел, поразило меня до такой глубины, до какой вряд ли может дойти человеческий рассудок. Я увидел небольшой пригорок, а вокруг него и на нём, торчащие в разные стороны кресты. Мне показалось, что моросит мелкий дождик. «Кладбище» — мелькнуло в подсознании…но, откуда оно здесь?»

Подумалось, что где — то я уже видел это кладбище и как будто недавно, но я никак не мог сосредоточиться и вспомнить. В этот момент один из крестов словно приблизился ко мне. Это был как будто старинный чугунный крест. На нём я успел разглядеть полу стёршуюся надпись, кажется, на старославянском языке, но что конкретно было написано, я прочитать не успел. Новый удар (грома?) оглушил меня. Я уселся в кресло и закрыл лицо руками. Мне казалось, что я задремал.

Очнулся я оттого, что кто — то тихонько прикоснулся к моему плечу. Открыв глаза, я увидел свою маму. Она улыбнулась мне и произнесла:

«Совсем заучился. Ложись в постель, дорогой сыночек, и спи до утра. Не мучайся. Ботинки даже не снял. Вот напасть».

Действительно, на моих ногах были надеты грязные осенние ботинки. Мама озабоченно продолжала:

«Прихожу я с работы. Смотрю, мой сыночек, бедный, уставший, дремлет в кресле. Вот, думаю, бедняжка, как замотался. Разве ж так можно усердно заниматься? Пожалей себя».

«Мама, который час?» — произнёс я словно во сне, и сам испугался своего писклявого и в тоже время хриплого голоса.

«Ты, что хрипишь? Горло простудил? Этого ещё не хватало» — всполошилась мать.

«Сколько времени, мама?» — повторил я свой вопрос умоляющим голосом.

«Время…да восьмой уже. А если точно, то — она взглянула на настенные часы — почти семь пятнадцать».

Вот это да!? Выходит, я не ошибся, время всё — таки остановилось. Здесь я почувствовал, что для логической связки опять чего — то не хватает. В мучительном напряжении я пытался поймать какую — то мысль, но она упорно ускользала от меня. И, вдруг, меня «осенило». Ну, конечно, как же я мог такое забыть!?

Приподнявшись с кресла, я с каким — то холодеющим ужасом спросил у мамы:

«Мама, ты не сильно промокла во время грозы и ливня?» (Насчёт ливня, это я специально добавил, посчитав, какая же может быть гроза без ливня).

Мама недоумённо взглянула на меня, а потом подошла и испуганно пощупала мой лоб:

«Мой милый мальчик, что с тобой? Какая гроза? Какой ливень? Не было этого. Весь день погода сухая простояла. Почти бабье лето. Видно приснилось тебе это всё, а, может, померещилось. От усталости и переутомления. Моему сыночку необходимо хорошенько отдохнуть». Мама ласково погладило меня по голове.

В этот момент стыд прокрался в мою душу. Меня жалеют, успокаивают, а я сознательно подвёл своего товарища. Но этот стыд одновременно сопровождался, каким — то паническим ужасом, вызванным ожиданием чего — то необъяснимого.

«Не хочу!!! — закричал я мысленно — Не надо…не надо…понимаете, не надо…оставьте меня в покое,..зачем ВЫ преследуете меня? Что я ВАМ сделал? Отвяжитесь,..отвяжитесь…» К кому я обращал свои мысленные вопли, я не знал и не понимал, но интуитивно чувствовал, что всё, происходящее со мной и с Игорем является единой цепочкой огромного магического круга, выбраться из которого довольно непросто. Если бы я был верующим человеком, я бы, конечно, начал молиться. Но не такое было моё воспитание, религия у нас находилась под негласным запретом. Естественно, что ни одной молитвы я толком не знал. Так, что-то слышал в фильмах про старую жизнь, да на уроках по специальным дисциплинам, что-то там такое говорили. Но это были всего лишь бессистемные отрывки. Поэтому никакой защиты от загадочных необъяснимых явлений в своём арсенале я не имел. Тем не менее, я сосредоточился и довольно взволнованно вслух произнёс:

«Мама, я должен срочно ехать к Игорю и спасать его». Заключительные два слова я произнёс машинально, а зря.

«То есть, как спасать — вздрогнула и побледнела мама — от кого?»

Теперь я вынужден был оправдываться:

«Мама, я пошутил. Не спасать, конечно, но всё равно я срочно должен быть, я просто обязан быть у него».

«Зачем?» — не унималась мама.

«Мне очень, очень надо» — задыхаясь, снова простонал я.

«Но ты же завтра утром встретишься с ним на занятиях? — её логика была железной — или, что же, он заболел?»

«Заболел» — опять машинально соврал я, пытаясь выскользнуть из этого заколдованного круга. В этот момент я почувствовал, как краска стыда заливает моё лицо, но ничего не мог с собой поделать.

«Эх — вздохнула мама — не умеешь ты врать. Скорее ты болеешь, а не он. Вот завтра ему всё и передашь, а сейчас я тебя не отпущу…в таком состоянии. Ты явно перевозбуждён. Да и поздно уже. Он очень далеко живёт. Туда больше часа добираться. Сейчас ты должен отдохнуть».

Она, моя родная мама, стояла, загородив дверь в коридор. Что же я мог поделать в такой ситуации? Где — то в глубине души уже накапливались слёзы — слёзы отчаяния. Я в очередной, может быть в сотый, может, в тысячный раз, ощущал себя словно во сне, когда необходимо срочно бежать, а ноги как будто ватные, почти не двигаются. Но я всё-таки попытался переступить «черту» и со словами: «Мама, я должен, я обязан» — решительно направился вперёд. Я бы ушёл, я бы обязательно ушёл, мама бы смирилась. Но именно в этот момент повернулся ключ во входной двери, она распахнулась, и вошёл уставший, деловитый, мой строгий отец. Я понял, что всё пропало и завтра Игорь отправиться на встречу с неизвестностью один, без меня.

Обессиленный, я вновь опустился в кресло и тяжело вздохнул. Где-то вдали кто-то запел лирическую песню. Но эта песня раздавалась не с улицы и не от соседей. Как будто эхо песни отдавалось в моём собственном сердце. О чём была она? Я долго не мог понять. Но песня продолжала звучать. Затем звук стремительно приблизился, и каждый такт стал звучать в беспокойной душе с громадной силой. Наконец песня прекратилась, и зазвучали стихи. Но стихи эти были тоже, как лирическая музыка. Мне представилось огромное поле, сплошь усыпанное цветами. Сиреневые цветы переливаются в солнечных лучах, а вдали чуть-чуть виднеется белое воздушное платье.

Но серый коварный туман покрыл всё вокруг и почти загородил девушку. Я кинулся к девушке, но туман стал обволакивать меня со всех сторон. Я буквально тонул в тумане. Мои ноги, несмотря на отчаянные усилия, не могли сдвинуться с места. Здесь я окончательно понял, что девушка для меня недоступна. А в это время строки всё лились и лились. Я вслушивался в них, как в музыку.

Сиреневый цветок, и женщина в тумане

Они похожи, и они близки

Цветок уже сорвал, и пахнет он дурманом,

А с женщиной, с той женщиной, пока мы далеки.

Она — мечта за далью горизонта,

Но не цветок она, стоящий на окне

Нет, не наивная и не беспечная девчонка

Она есть женщина, погрязшая в грехе.

Её разгадывать и сложно и опасно,

И в душу к ней войти, как будто в океан,

Он весь пропитан холодом и беспокойной лаской,

А по утрам висит над ним густой туман.

Цветок сорвёшь и в вазочку поставишь,

А женщину в кувшин не затолкнёшь,

Её стоять в корзинке не заставишь,

Её в обёртку ты не завернёшь,

Её приходится обхаживать годами

Её причуды — звёзды в темноте

Как будто, ты купаешься в обмане,

Как будто, ты не веришь сам себе,

Ты женским образом окручен, околдован,

Ночами бьёшься ты, стремишься в небосвод,

Но крепкими цепями ты окован,

Которые лишь дьявол раскуёт…