Завтра было вчера, или Повесть о вечной любви

Александр Иванович Тапилин, 2021

В повести освещается история жизни четырёх друзей, переживших в молодости, во время археологической экспедиции, загадочное явление – неожиданное появление около их ночного костра прекрасной девушки. Это событие оказывает определяющее влияние на всю их последующую жизнь. Главный герой – один из четырёх, оставшись в одиночестве, постепенно узнаёт истинные причины её появления. Основная сюжетная линия тесно вплетена в исторические события, происходящие в России со второй половины девятнадцатого века до сегодняшних дней.

Глава 2

Пролетело три дня. Эти дни потрясли меня своей обыденностью. Даже на раскопе у нас не встречалось значительных находок. Так, немного керамики и всё… Я упорно пытался вникнуть в смысл происшедшего с нами, постоянно наблюдал за своими товарищами, но ничего логичного из этих наблюдений вывести не мог. Наоборот, всё было непонятно и нелогично. Как, например, объяснить тот факт, что из пятнадцати членов экспедиции только четверо пережили чудо. Остальные одиннадцать, как мы убедились, ничего не знали, ничего не слышали, ничего не подозревали и спокойно спали в своих палатках (или вообще исчезали?), в ту безумно-прекрасную, волшебную, удивительную, сказочную ночь. Это, так же, как и появление девушки, было для нас очень странно и необъяснимо.

Ещё один парадокс заключался в том, что мы, четверо свидетелей ночного загадочного события, стали как бы стесняться и сторониться друг друга. Между нами, словно, пролегла какая-то таинственная стена. Практичный скептик Альберт крепился как мог, стараясь всему найти разумное объяснение. Но даже он невольно вздрагивал и задумывался, вспоминая то, что мы увидели уже после ухода девушки. Было заметно, что как умный человек, он пытается выйти из той головоломки, которую задало ему беспокойно — мучительное ночное происшествие.

Романтик Юрий постоянно находился в каком-то восторженном, возвышенно — возбуждённом состоянии. Иногда он начинал напевать бестолковую лирическую песенку или декламировать странные заумные стихи. Он мог неожиданно подпрыгнуть, словно пытаясь перескочить через невидимую преграду, или что-то заунывно-печальное бормотать себе под нос.

«Ты что скулишь?» — одёргивал его в подобные моменты Альберт.

«Не скулю я совсем… Просто, понимаете, я хочу разобраться…и…понять…» — очень тихо отвечал взволнованный Юрий. И вдруг однажды поздним вечером, когда тьма опустилась над нашим лагерем, а мы расположились у костра, Юрий устремил взгляд куда-то ввысь и робко пробормотал:

«Ребята, я мечтаю вон на ту звёздочку попасть, но только не на ракете, а силой мысли, понимаете? Мне почему-то кажется, что такое возможно. Только необходимо постараться, потренироваться, и тогда обязательно должно получиться. И надо мечтать, мечтать…мечтать…» — казалось Юрий бредил, уйдя в какие-то свои волнительные, таинственные переживания.

«Мечтатель нашёлся. Скоро ворох сухарей насушишь в мечтаниях. Лучше вон палатку свою закрепи. Ураган с грозой начнётся и свалится всё. Или, сходи дров наруби, а то скоро костёр разводить не сможем». Альберт был неумолим. Но эти нравоучения не трогали Юрия, он продолжал быть рассеянным и взволнованным.

О себе я промолчу, потому что мне очень сложно описать свои ощущения. Одно могу сказать — МИР для меня стал ДРУГИМ — не таким обыденным, не таким обыкновенным, каким был раньше. Я чётко осознал, что существует в нашем грешном мире (а, может, и в нас самих), что-то недоступное пониманию, что-то недосягаемое, необъяснимое, неуловимое, неизведанное, но в тоже время до боли знакомое. Это «что-то» словно вынесено нами из раннего детства (а, может, из прошлых жизней?). Конечно, я и раньше это чувствовал, но теперь это стало для меня абсолютно ясно.

Я ощутил, что нас окружает не весь мир, а только какая-то, может, малая его часть (вершина айсберга). Всё же главное, основное, определяющее и оправдывающее наше существование, таится где-то в неизведанных глубинах нашего подсознания. Оно только иногда проявляется в виде неясных, расплывчатых интуитивных контуров или образов. И вполне вероятно, что даже то, что мы видим — не есть сам мир, а лишь его отражение. Настоящая же сущность проходит где — то стороной и мы её почти никогда не замечаем, погрязшие в свои мелочные, как правило, меркантильные проблемы и заботы. Таким образом, я постепенно становился идеалистом.

Странно, я сказал даже о себе, но забыл упомянуть о четвёртом из нас — об Игоре. Почему? Да потому что, Игорь, наш милый Игорь, просто заболел. В диагнозе невозможно было ошибиться, потому что абсолютно все симптомы этой болезни были налицо. Он заболел старой, как мир болезнью под названием ЛЮБОВЬ. Пожалуй, этим сказано всё. Здесь не прибавить, ни убавить. Мы даже ощущали какую-то нелепую жалость по отношению к нему. Но особенно нелепым было то, что мы одновременно и сочувствовали ему и как будто издевались. Видимо, в душе каждого человека, в самой её глубине лежит парадоксальное чувство, которое в разных обстоятельствах проявляется по-разному. Иногда оно может вылиться состраданием, а иногда жестокостью. Нет, мы не были жестоки по отношению к Игорю, но мы были к нему безжалостны.

Теперь, спустя много лет, я, кажется, понимаю почему. Хотя, в принципе, и тогда это было ясно и понятно. Просто каждый из нас, пусть неосознанно, завидовал ему, не желая даже самому себе в этом признаться. Виновато наше юношеское самолюбие (а, может, себялюбие?)

У Игоря часто появлялись на глазах слёзы. Что это были за слёзы? Слёзы отчаяния? Слёзы надежды? Он, видимо, верил, всё — таки верил во что-то лучшее, прекрасное, почти несбыточное. А, может быть, он верил в своё счастье? Это, казалось так романтично, но и так невероятно.

Конечно, нам как-то с трудом верилось, что эта девушка была призраком из параллельного мира (мы старались не обсуждать этот вопрос). Здесь свою роль, конечно, сыграло наше советское воспитание. У меня, например, в голове постоянно вертелись слова из знаменитой пролетарской песни времён гражданской войны: «Мы раздуваем пожар мировой; ЦЕРКВИ и тюрьмы СРОВНЯЕМ С ЗЕМЛЁЙ».

Однажды, мысленно повторяя эти строки, я почувствовал стыд. К тому же, все мы были студентами — историками социалистического государства, то есть будущими помощниками правящей партии в строительстве коммунизма (и, откровенно говоря, гордились этим). Поэтому, мы старались отогнать прочь мысли о каких-то там призраках, видениях, фантомах.

Конечно, все мы пытались внушить себе, что эта девушка была реальная, заблудившаяся или просто бродившая по степи ночью. Возможно, её кто-нибудь обидел, поэтому, она и выглядела такой отрешённой и мрачной. Но где-то на подсознательном уровне нам очень хотелось, чтобы это было не так. В глубине души мы, видимо, верили, что прикоснулись к чему-то необъяснимому, невероятному, и очень хотели, чтобы это невероятное продолжалось. Но продолжая надеться, мы всё же понимали, что вполне может случиться так, что девушка НИКОГДА уже не вернётся к нашему костру. Поэтому, видя слёзы на глазах Игоря, я, например, искренне сочувствовал ему. Неужели, он ВСЕРЬЁЗ надеялся на новую встречу? А слёзы на глазах Игоря появлялись всё чаще и чаще.

Сухарь Альберт подошёл к Игорю как раз в один из таких моментов.

« Ну как твои часики, дурик? Который на них часочек? Без двух двенадцать или уже три минуты первого?»

«Да иди ты, знаешь куда?» — у Игоря губы задёргались от бешенства и он побежал вглубь степного поля.

Мне захотелось подойти и «врезать» Альберту, но я всё же не решился. Я прекрасно знал, что Игорь не спит уже три ночи (не считая той, когда мы все не спали). Я подсмотрел — ночами он часто вылезает из палатки и долго бродит по бескрайней степной долине. А теперь, видимо, разочаровавшись не только в Альберте, но и во всех нас, он решил уйти «навсегда». Да нет же, подождите, что я такое говорю (или думаю)? Это же какой-то идиотизм. Что значит «навсегда»? Куда и зачем? И разве возможно такое себе представить?

Тем не менее, Игорь убегал всё дальше и дальше, и его фигура постепенно превращалась в малюсенькую точку на линии горизонта. Мне захотелось броситься за ним, но я сдержался.

Ко мне подошёл Юрий.

«Послушай, Жека, как бы он руки на себя не наложил. Может, проследить за ним?»

Что я мог ответить Юрию? У меня у самого в тот момент словно «кошки на душе скребли».

«Если дурак — это надолго» — вроде шутя, но в тоже время презрительно рубанул Альберт, указывая на удаляющегося Игоря.

В следующий момент произошло слишком неожиданное для меня, да и, видимо, для Альберта маленькое происшествие. Романтичный тихоня Юрик подскочил к Альберту и, размахивая кулаками перед ним, зло и плаксиво выкрикнул:

«Слушай, не смей, не смей издеваться над его болью, не смей, он же страдает… это же тяжело, понимаешь?.. Эх, не понимаешь ты и не знаешь…» Он внезапно осёкся, видно сам поразившись собственному поступку.

Альберт, взбешённый наглостью Юры, неожиданно резко ударил своим громадным кулаком в его подбородок. Слабенький Юра упал как подкошенный. Так начался уже открытый разлад между нами.

Жизнь каждого человека всё-таки странно переплетена с его судьбой и этим беспокойным миром. С одной стороны, человек, как муравей, всё копошится, ползает, чего — то хочет от жизни урвать — а чего, часто сам не знает и не понимает. Правда, есть люди более ловкие — те, как кузнечики, пытаются прыгнуть как можно дальше и как можно выше. Подпрыгнет такой человечек и, как бы со стороны наблюдает за другими и ухмыляется: «Вот, дескать, я какой — не лыком шит — ОСОБЕННЫЙ». А особенность его только в том и состоит, что он более прыткий, то есть наглый.

Ну а бывают люди, как пиявки. Те уж вовсе присосутся и начинают кровь из других пить. Но, пожалуй, самые опасные люди — это люди-змеи. Они, если их потревожишь, уж норовят ужалить страшно. Конечно, бывают и люди-осы и люди — пчёлы и даже люди-тараканы.

Неожиданно взбешённый Альберт подбежал к нашему добродушному коту Данилу, который как всегда околачивался около продовольственной палатки, норовя стащить оттуда что-нибудь вкусненькое, и резко со всего размаха пнул его в живот. Пронзительно визжа, кот отлетел в противоположную сторону и ударился о пенёк. Здесь он заскулил, и хромая с трудом направился в сторону леса. Шерсть на нём вздыбилась от злости и отчаяния. Теперь, видимо, он перестал верить в людей.

Да, все мы вышли из природы — но зачем, зачем мы встали над ней и вообразили себя какими-то хозяевами? Природа, думаю, никому ничего просто так, покорно, не отдаст и не простит. За каждый растоптанный цветок, за каждую брошенную нами соринку, она будет мстить.

Человек издевается над природой. Между ним и природой идёт постоянная, изнурительная борьба на уничтожение. Конечно, у безжалостного человека гораздо больше шансов победить. Но нелепость ситуации состоит именно в том, что погибающая природа унесёт с собой в могилу и своё самое дерзкое создание — человека. Каждому ясно, что человек не сможет существовать на разорённой, разрушенной им же самим планете. Он тоже погибнет, а, если даже и выживет, то превратится в зомбированного истукана, нажимающего кнопки и рычажки и бездумно уничтожающего остатки земной красоты. Может быть, человек даже и не поймёт, что превратился в зомби, и будет продолжать считать себя каким-то властелином.

Но с другой-то стороны, человек всё-таки существо страдающее, тяжело переживающее свои собственные ошибки и неудачи. Он пытается переделать мир на основе гармонии, хотя эту гармонию он тоже понимает своеобразно. Всё в этом мире относительно. Не может быть на свете абсолютной гармонии. Вполне вероятно, что гармоничное и логичное для человека, совсем не логично и не гармонично и даже противоестественно для матушки-природы. А, тем более, истина для каждого человека тоже своя, и он эту истину уступать никому не собирается. По всему выходит, что человек, по большому счёту, существо высокомерное и злобное.

Я не обвинял в тот момент Альберта, хотя Юрика мне было нестерпимо жаль. Взглянув на Альберта, я заметил, что его губы перекосила судорога. Вероятно, он сам толком не понимал, почему так жестоко поступил со своим товарищем (да и с котом тоже). Видимо, в него просто вселился БЕС. Да и в меня он, пожалуй, тоже вселился. Заметив ползущего по траве жука, я, почему-то хладнокровно, просто так, шутя, раздавил его. А затем мне опять стало не по себе, мне до безумия стало стыдно.

Я бросился в степь. Нет не за Игорем, наверно, мне захотелось просто остаться одному. Я бежал по степи навстречу ярко — багровому закату. Глаза были влажными, а в душе звучали поэтические строки. Не я, как вы понимаете, слагал эти стихи. Может быть, за меня их слагал БОГ?

Когда одежду ты снимаешь,

Ты обнажаешь свет лампады,

Частичку сердца забираешь,

Но даришь этим мне награду…

Ты светишь мне в ночную стужу,

Ты пробегаешь светлой тенью…

Тебе, быть может, я не нужен,

Но я сгораю от волненья…

Когда к святыне приближаюсь,

В ночной безбрежной тишине…

Я тайну разгадать пытаюсь,

И тайна движется ко мне…

Ладони, руки раздвигаю,

Сквозь сердца стук мороз по коже…

Тебя я всю благословляю,

Хранитель-ангел мне поможет

К тебе приблизиться сквозь ВЕЧНОСТЬ,

Познать всю прелесть совершенства,

Вселенной бурной БЕСКОНЕЧНОСТЬ

В тебе увидеть сквозь блаженство.

Сорвать все дьявольские маски,

И райские создать картины

И победив в себе коварство…

Тебя, возвысить до БОГИНИ…

Когда я очнулся от своих мыслей, я обнаружил себя довольно далеко от лагеря. Сколько же времени я находился в прострации? Уже проявились звёзды, взошла полная луна, которая представилась мне обнажённой красавицей. Эх, женщины, женщины, что вы с мужиками творите? Игоря я не встретил и медленно поплёлся назад. Я очень боялся, что его не окажется в лагере и с испугом спросил ребят:

«Игорь, вернулся?»

«В палатке, дрыхнет, бедняга…после ТАКИХ переживаний» — опять съязвил Альберт.

Надвигалась очередная четвёртая по счёту, после той безумной, ночь. Меня не покидало ощущение, что очень скоро опять что — то произойдёт. Полыхал костёр, около которого…какие-то беседы, споры, песни, шутки, пошлые анекдоты. Пролетел час, другой. Мы почему-то не уходили спать. Словно чего — то ждали. Игорь, вышедший из палатки, молча, сидел с нами. Я, пожалуй, снова находился в какой — то гипнотической отрешённости. «Господи, да что со мной опять происходит?» В душе у меня как и в ТУ НОЧЬ застучала и забилась, не находя выхода, тревога. Она, эта тревога, словно давила меня, прижимала к земле. От тревожного напряжения я сжал зубы и они у меня, почему-то заскрипели. Да нет, я же не монстр, это, наверно, просто деревья рядом заскрипели от ветра. Я весь сжался в комок, придвинулся ближе к костру и здесь, может быть, впервые ощутил биение своего собственного сердца. Чтобы уйти от этого кошмара, я, видимо, машинально взглянул вверх (наверно, опять хотел увидеть лунный свет, напоминающий мне обнажённую милую девушку) и обалдел.

Никакого даже намёка на луну я не увидел, всё небо было обложено грозовыми тучами. Где — то вдали сверкали молнии, и отчётливо слышался какой-то приближающийся гул, напоминающий отдалённое эхо. Поскольку ветер дул именно оттуда стало ясно, что к нам приближается сильная гроза, а, может быть и ураган.

«У всех палатки закреплены и подкопаны? Вещи у всех сняты и убраны?» — зазвучал у меня в ушах, как всегда уверенный голос Альберта.

«Сто раз уже спрашивал. Надоело» — ответил кто — то.

«Бережёного идиота и бог бережёт» — оскалился Альберт.

И в этот момент совсем рядом ударила молния и осветила костёр и всех нас, сидевших вокруг него. Мы готовы были кинуться к палаткам, ожидая, что сейчас хлынет ливень, но что — то остановило нас. Я даже не могу понять, что. Когда рядом с нашим костром ударила вторая молния, я опять, как и в ТУ НОЧЬ ощутил, что мы находимся не в обычной степи, а где — то совсем в другом незнакомом месте.

Когда вспыхнула следующая уже третья молния, я разглядел недалеко какой — то холм с торчащими на нём в разные стороны могильными крестами. А рядом, кажется, находилось каменное изваяние. Но, конечно, это только мне почудилось. Откуда здесь взяться кладбищу? Видимо, «у страха глаза велики». Хотя чего, собственно, я испугался? Разве, гроза, не обычное явление на Земле?

В этот момент я машинально взглянул на Игоря и меня поразил (я бы даже сказал, ОСЛЕПИЛ) его ужасающе — пронзительный взгляд. Может, это пламя костра создавало подобное впечатление? Игорь смотрел «округлившимися» глазами в ту же сторону, где мне привиделось кладбище. Было ясно, что он тоже что — то видит. Но что? Как и я — кладбищенские кресты на холме, каменного идола или что — то другое?

А дальше… что же было дальше? Кажется, на какое — то время я потерял ощущение окружающего меня пространства и, главное, бегущего времени — или нет, не терял, просто снова отвлёкся. Мне показалось, что какая — то тень промелькнула рядом с нашим костром. И вдруг… всё стихло… ни грозы, ни ветра. А затем туман застелил всё вокруг…

Но где — то через минуту туман рассеялся. Внимательно оглядевшись вокруг, я обнаружил, что нас опять только четверо у костра. Остальные одиннадцать, как и в ТУ НОЧЬ, куда — то испарились (наверно, опять сладко спят в своих палатках). Всё то, что происходило дальше, я наблюдал, как бы со стороны…(как будто меня здесь не было, а просто показывали фильм).

Костёр затухает. Деловой Альберт вытаскивает сигарету и пытается прикурить от уголька. Но у него почему — то не получается.

«Жека, у тебя зажигалка с собой?»

Я не сразу понимаю, что он обращается именно ко мне (я же, всего лишь зритель).

«Ты что, оглох?» — почти выкрикивает Альберт.

Тогда до меня, наконец, доходит, что он от меня хочет. Я как-то машинально, бездумно, до конца не ощущая своих движений, вытаскиваю из кармана и протягиваю ему зажигалку. Огонёк вспыхивает почти в полной темноте, Альберт подносит к нему сигарету.

И в эту секунду… Стоп… Видимо, вспыхнула очередная молния или искры от костра вдруг поднялись от ветра, но я «проснулся», вернувшись в наш палаточный лагерь. Теперь я снова был со своими товарищами и уже второй раз разглядел в полумраке расширенные от удивления глаза Игоря, смотрящие куда — то вдаль. Теперь я нисколько не сомневался, что он точно кресты старинные увидел. Я моментально перевёл взгляд в ту сторону. Кажется, я даже вскрикнул, не обращая внимания на ругательства Альберта, которому так и не удалось прикурить.

Я увидел ту же СВЕТЛУЮ ТЕНЬ, которая приближалась к нам…

Мы замерли в ожидании. Нервы мои напряглись до предела, в голову влетела какая-то бестолковая мысль. Что это была за мысль я не до конца осознал, потому что я (как, видимо и мои товарищи) находился в полной растерянности, не зная, радоваться мне или плакать. Но даже если плакать, то отчего? От счастья или… от какого-то необъяснимого отчаяния, граничащего с безумием.

Альберт перестал ругаться. «Не может быть» — прошептали его скривившиеся губы. Юрий как-то глупо улыбался. Игорь тоже, видимо, попытался улыбнуться, но я заметил растерянность и одновременно какую-то НАДЕЖДУ на его глазах. И здесь я понял главное. Оказывается, три дня мы все в глубине души, даже где-то в самых её потёмках, потому что мы это тщательно скрывали даже от самих себя, надеялись на эту новую встречу. И, видимо, каждый из нас опасался, что её, этой новой встречи не произойдёт. Мы страстно желали, чтобы «чудо» повторилось. Для нас это была какая-то волшебная сказка. Мы ждали этого чуда, как ждёт его на Новый год трёхлетний ребёнок, с трепетом ожидая, когда настоящий дедушка Мороз явится к нему из северного леса и принесёт подарок. Но для нас вторичный приход девушки был не просто подарком, он был нечто большим, потому что я услышал звук собственного сердца.

ТА ЖЕ САМАЯ ДЕВУШКА снова выплыла к нашему костру. Она села, уже не спрашивая разрешения как — то уютно (как и в прошлый раз), подогнув колени к самому подбородку. Мы все сразу замолчали, словно боясь нарушить поистине божественную тишину, которая сразу же воцарилась вокруг. Грозы, ветра как в помине не было. Мы просто забыли о них. Мы снова окунулись во что — то безумно очаровательное. И оно опять околдовало, опутало, заворожило и, как ни странно, сблизило нас. Какие — то светлячки, букашки, жучки, лягушки — всё ожило вокруг — мы опять сблизились с вечно дышащим миром природы и он одурманил, он увлёк, он заманил, он проник в наши чувства, в наши души.

Наверно, бывают моменты в жизни любого человека, когда он ждёт какого — то чуда и если оно не происходит, он, в глубине души, обижается. Мы несколько дней, с той первой ночи не сговариваясь, ждали. И оно — ЧУДО — СНОВА ПРОИЗОШЛО, и…здесь мы растерялись, оказавшись не готовыми к нему.

Опять не могу сказать, сколько времени длилось это блаженство. Пять минут? Десять? Полчаса? А, может быть, полночи? Время снова или остановилось, или же, наоборот, раздвинуло свои границы. Второй раз за последние четыре дня я ощутил себя важной, необходимой частью ВЕЛИКОЙ ИДЕИ, какого-то огромного целого, недосягаемого, недоступного пониманию. Кажется, мы даже ближе придвинулись друг к другу и мысленно пели гимн ВЕЛИКОЙ ВСЕЛЕННОЙ.

Наверно, каждый пел этот гимн по — своему, понимая происходящее именно на своём подсознательном уровне. У кого-то, возможно, это была ритмичная песня, у кого-то, звучные, торжественные стихи. Для меня же, это было просто ощущение полёта. На небе ярко блестели звёзды. Все тучи, естественно, моментально исчезли перед появлением девушки. Огромная, низко опустившаяся луна, буквально обжигала нас своим Великолепно — Ослепительным Сиянием. Я перевёл взгляд на Игоря.

И опять чудо… настоящее чудо. То, что Игорь, не отрываясь, будет смотреть на девушку, в этом я не сомневался. Но я обнаружил, что и девушка изучает Игоря (именно изучает), не отводя от него своих прекрасных с милыми опущенными ресницами и великолепными тёмными бровями глаз. Значит, они смотрят друг на друга. О чём они думают молча? Читают мысли друг друга? А, может, читает мысли только она? Хотя, собственно, что их читать? Каждый внимательный человек скажет, что Игорь просто по уши влюблён. Он — да. А она?..

Девушка неожиданно встала. Так обворожительно нежно прошуршал её светлый сарафан в ночной тишине, что я опять испытал почти электрический шок (остальные, я не сомневаюсь, тоже).

«Прощааайте» — она словно пропела это единственное и такое неожиданное для нас слово и в моей душе сразу же зазвучала музыка. Я закрыл глаза от блаженства, а музыка продолжала звучать. Я даже не вслушивался в смысл фраз, произносимых этой колдуньей, я только наслаждался.

«Прощааайте, навсегдааа. Хорооошие выыы люююди. Спасииибо Вааам».

И вдруг она поклонилась до Земли. Кому? Неужели нам? В те незабываемые мгновения, я, в очередной раз… потерял «дар речи». Примерно минута пролетела в каком-то ожидании. Ощущение чего-то родного, притягательного, блаженного стало заменяться ощущением какой-то беспробудной тревоги, безвозвратной потери. Пауза затягивалась. И здесь до меня, наконец, добрался смысл сказанного ею. Ужас охватил меня. Неужели, она сейчас, просто так…УЙДЁТ? Исчезнет… НАВСЕГДА. Моё сердце от охватившего волнения пыталось вылезти наружу. Душа просто «вопила», что нужно, просто необходимо срочно что-то предпринять. Я, по-настоящему, растерялся.

Захотелось броситься в степь, бежать навстречу небу, звёздам, луне, кометам, метеоритам и умолять их оставить ещё хотя бы на пять минут с нами эту ночную фею, ночную колдунью. Она приоткрыла нам ТАЙНУ, она заворожила, она околдовала. Неужели, вот сейчас, через несколько секунд, она навсегда покинет нас, а, значит, и ЧУДО навсегда исчезнет вместе с нею. Мир опять станет обыденным, надоевшим, глупым и пошлым. Так, неужели, ничего нельзя сделать, чтобы спасти этот мир?

В этот поистине критический момент всех выручил Юрий. Он, видимо, каким-то невероятным образом смог пересилить себя.

«Да не за что…нас благодарить. Мы же…мы же…от всей души к Вам» — это, Юрий, как бы даже пропищал, но мне его голос показался удивительно приятным. Спасибо тебе, дружище.

Девушка очаровательным, манящим взором посмотрела сначала на Юрия, затем на Игоря (лучше бы на меня, но на нас с Альбертом она даже не взглянула), а затем на костёр, и он вспыхнул беспокойными искрами, разгораясь и полыхая всё ярче и стремительней. Конечно, это был очередной световой эффект. Но мы уже настолько привыкли к маленьким чудесам, что, наверно, больше бы удивились, если бы ничего не произошло.

«Я знаааю, через три дня Выыы уезжаааете (точно, нашей экспедиции оставалось работать всего три дня, но откуда она узнала?)… бооольше не ждииите меняяя, я не придууу».

«Придууу» — возразило ей эхо. Но она, словно подчёркивая неотвратимость решения, многозначительно повернулась к Игорю и прошептала, и шёпот её пробежал мурашками у меня по коже.

«И тыыы не ждиии».

Но эхо в степи передразнило её и получалось наоборот — «ждиии… ждиии».

В следующий момент я снова «отключился». Всё, что происходило дальше, я наблюдал, опять, как бы со стороны.

Игорь вскочил, с каким — то отчаянием бросился к девушке и прокричал:

«Нет, я ВАС…(он осёкся, подбирая подходящие слова)…я ВАС…просто не отпущу!…»

И здесь она засмеялась. Задорные искорки осветили её лик (а, может, это были искорки костра). Она смеялась, как обычная симпатичная девчонка, также соблазнительно и завлекательно. Плечи её слегка вздрагивали, а тёмный платок, закрывающий светлые волосы, понемногу сползал с них. Она напоминала мне грациозную фею, выполняющую ритуальные, магические действия у священного ночного костра.

«Не отпустишь? А разве ты сможешь не отпустить? Нет, не сможешь. У тебя всё равно ничегошеньки не получится. Вот, смотри!»

Внезапно она резко вытянула вперёд правую руку, выставив ладонь в сторону Игоря, и пронзительно посмотрела на него. Игоря сдёрнуло с места, и он упал прямо на кучу дров, лежащих поодаль. Она подбежала к нему, протянула руку и помогла встать.

«И теперь…не отпустишь?! Попробуй…если такой смелый».

Это была уже не тёплая весенняя музыка, а холодный пронизывающий ветер. Но затем холод прошёл, снова наступила весна. Она безумно ласково посмотрела на Игоря и…опять нежно, искренне, без язвительного смеха, улыбнулась ему (а, может быть, всем нам).

Я стоял от Игоря в двух шагах и наблюдал…эту улыбку. За свою жизнь и до этого, и, особенно после, мне довелось видеть много женских улыбок. Но всё — таки большинство из них были наигранные, притворные, неестественные. Были улыбки, как бы насильно выдавливаемые. Конечно, видел я и улыбки искренние, доверчивые, располагающие, завлекающие. Но все они не могут даже отдалённо сравниться с улыбкой этой девушки, этой колдуньи. Если я скажу, что она, эта улыбка, была завораживающая, это, конечно, будет правда, но не вся. Улыбка была обаятельная — и это тоже правда, но опять не вся. Эта улыбка была ошеломляюще — прекрасная, таинственная.

Стоп, зарапортовался, была же ночь — такая же светлая, лунная, очаровательная. Была прекрасная девушка у костра. Были мы — четверо истуканов (пятый каменный истукан — идол, опять появившийся здесь, стоял недалеко). В таинственном ночном полумраке, скажите вы, любая женская улыбка покажется волшебной улыбкой феи. Пожалуй, это так. Но всё же…всё же.

В жизни каждого человека бывают прекрасные мгновения, которые, сколько бы лет ни прошло, он забыть не может и постоянно мечтает, чтобы когда-нибудь они повторились. Недавно (уже в современное время) мне приснился сон, я не помню о чём он, но я чувствовал, что мне снилось что — то чудесное, непостижимое, таинственное. Проснувшись, я никак не мог понять и осознать, что это было. И только недели через две, плетясь в толпе по многолюдной городской улице, я (теперь уже пожилой человек), вдруг заметил красивую девушку, которая кому — то улыбалась (опять, не мне, а жаль). И вот здесь, прямо как тогда, словно электрический разряд прошёл через мою душу.

Я вдруг ощутил себя на тридцать с лишним лет моложе. Мне почудилось, что я опять сижу вместе с товарищами у ночного костра, и сейчас…повторится то далёкое чудо, которое когда-то так потрясло нашу четвёрку. А недавний сон неожиданно ясно вошёл в меня, и я чётко вспомнил то, что мне снилось. Мне снилась улыбка девушки. Не этой, конечно, которая шла сейчас в толпе… а, может быть, той, далёкой из моей юности, вышедшую когда — то давно к нашему ночному кострищу и околдовавшую нас. Да…такое не забывается. Я хочу ещё раз повторить, что девушка стала нам словно родная, мы все четверо думали и мечтали только о ней. Магический гипноз невероятной силы испытали мы. Но это был гипноз, из которого никто из нас выходить не хотел ни при каких обстоятельствах. Мы теперь жили, как бы, вместе с ней. Мы все свои поступки старались оценить с той точки зрения, с какой оценила бы их ОНА. Игорю, конечно, повезло больше всех нас. Но, как покажет неумолимое время, я тоже не остался в стороне. Благодаря своему лучшему другу Игорю, я, в своей противоречивой неинтересной, никчёмной жизни тоже несколько раз испытал чудо этой тайны, чудо этой загадки. Я, словно, соприкоснулся с волшебством, которое приходило ко мне в совершенно разных ситуациях. Но тогда, сидя у «далёкого» костра моей юности я ещё не знал об этом. Я даже не подозревал, что девушка откроет мне много тайн, связанных как с её жизнью, так и с жизнью её близких родственников и знакомых. Тогда я ещё не знал об этом и, поэтому…боялся, боялся потерять её навсегда.

Вполне вероятно, что это ТАЙНА нашего появления в этом мире, нашего существования, приоткрыв свои завеса, показала нам Истину. Она, эта тайна, словно сказала нам: «Всё бренно, скоротечно — ваши все заботы, желания, какие — то соблазны, а ИСТИНА ОДНА. Она не за горами, она здесь, рядом — учитесь видеть её, замечать, не проходите мимо. Каждый в состоянии её осознать, подхватить и пронести в своём сердце».

Мне внушали с детства мысль, что в жизни всегда есть место подвигу. Может быть. Но теперь, исходя из своих размышлений и раздумий, я бы дополнил эту мысль ещё одной — в жизни всегда есть место КРАСОТЕ. Спасибо тебе, моя далёкая волшебница, за этот урок. Ты учила меня жить, познавать смысл того счастья, во имя которого мы все существуем на нашей грешной, истерзанной, изрытой, исхоженной, исколотой, израненной планете.

А сейчас я продолжу свой рассказ. Итак, девушка улыбнулась. Пораженный и смущенный Игорь, кажется, тоже попытался ей улыбнуться, но вышло это у него как — то вяло и явно наигранно. Он буквально выдавил из себя следующую фразу:

«Что хочешь со мной делай, но ты будешь моей, потому что я (довольно долгая пауза)…потому что я…ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!…» Последние два знаковых слова он уже выкрикнул и эхо их повторило:

«…Люблю тебяяя!…»

Вот это да! Несмотря на то, что все понимали душевное состояние Игоря, никто не ожидал от него такой поистине уникальной смелости. Это, пожалуй, был какой-то душевный порыв, какой-то обезумевший «выкрик» его раненного сердца. Его душа в порыве ярости выплеснула из себя всё накопившееся отчаяние, всю накопившуюся боль. Это было здорово! Это было обворожительно прекрасно! Создалось такое впечатление, что эти слова выкрикнул вовсе не Игорь, а кто-то другой, сидевший у него внутри, в плену его души и рвущийся наружу, к свету, солнцу, красоте.

Мы ждали реакции девушки. Она, казалось, ничуть не удивилась. Но мне показалось, что прекрасные голубые глаза её сделались грустными. Огонёчки уже не светлые как раньше, а какие — то тёмно-голубые, как ночное небо над нами заблестели в них. А, может, это просто мерещилось из-за отблеска костра, из-за сияния луны и звёзд. А потом она неожиданно отбежала от костра куда — то в степь (мы даже подумали, что она решила убежать) и опустилась на колени, обращаясь то ли к звёздному небу, то ли к большому светлому, какому — то таинственному диску луны.

Она протянула свои прелестные руки к этому диску и что — то там говорила или молилась. Лишь какие — то отдельные звуки её нежного голоса доносились до нас. Мы в то время советские люди, воспитанные на советских идеях, были поражены. Откуда она взялась такая (с луны упала что ли?) в нашей советской республике, строящей коммунизм, прокладывающей прогрессивный путь всему остальному человечеству. В голове, как барабанная дробь, вновь застучали слова: «Мы раздуваем пожар мировой, Церкви и тюрьмы сровняем с землёй».

А здесь какой-то совершенно другой мир, абсолютно непохожий на тот, к которому мы привыкли. Этот мир, как нас убеждали, уже давно свергнут и канул «в лету». Тут молитва, обращение к небу, словно мы на десятилетия назад ушли. Но что-то такое, необъяснимое, удивительное, нежное, ощущение какого-то полёта приводило меня в трепет. Мне не хотелось верить, что всё то, что я вижу перед собой, всего лишь игра.

Альберт скептически усмехнулся и опять как — то злорадно произнёс:

«Мракобесие, какое — то. Сразу видно, что не комсомолка она, а какая — то кликуша…»

После его слов, я почувствовал лёгкий озноб и услышал злобное шипение.

«Не смей, не смей так говорить…Она…чудо».

Игорь действительно прошипел эти слова. Его злобное шипение явилось резким контрастом с тем смыслом, который он вложил в последние два слова.

Но поразительнее всего оказалось то, что в полумраке я услышал и приглушённый шёпот слабенького Юрия:

«Она…лучшая на Земле девушка. Она…СВЯТАЯ» —

Юрий, действительно это прошептал, и его шёпот слился с шелестом ветерка, который снова коснулся её светлого платья и обласкал её.

«Что?.. — Альберт был потрясён и почти выкрикивал следующие фразы — да Вы что, с Ума спятили? Сами вы святые…студенты, советские историки. Вам бы ещё нимбы над головой и совсем будет прекрасно. Очумели. Какая — то полоумная по степи бродит ночами, а они ей — ненормальной, восхищаются. Ну, берите вон тот посох — Альберт указал на какую — то валявшуюся палку — пояски наденьте, волосы подвяжите…сапожки… молитвы выучите и…вперёд с заунывной протяжной песней навстречу ветру, луне, звёздам, тучам…вместе с ней — и вам весело, и ей не так скучно, так что…вперёд, скатертью — дорожка…».

Наступила неловкая пауза, во время которой мурашки продолжали сильнее ползать по моему бренному телу и щипать его.

«Жека, может и ты с ними?»

Это Альберт ко мне обратился. Я растерялся, не представляя, что ответить. Обрывки каких — то нелепых мыслей стали сверлить моё подсознание. Но я никак не мог сосредоточиться и либо отогнать их от себя, либо перевести в более реальную сущность. Я словно витал в облаках. Действительно, с кем же я?.. С ними?.. А как же тогда комсомольская совесть? Но и с ним я тоже не желаю…

«Ну, так что, Жека… с кем ты? С ними? С монахами?.. Или всё — таки со здравым смыслом?»

Альберт явно настаивал на моём ответе.

«Я…не с тобой, Альберт» — выдавил я с трудом. Если бы кто-то из них только мог представить, как тяжело дались мне эти слова.

«Как?.. — Альберт этого явно от меня не ожидал — и ты постриг принял?.. Что ты получил по научному атеизму? Надо бы аннулировать оценку… Может, вы все и в церковь дружно начнёте ходить… ни одной службы не пропустите, поститься будете, иконы понавесите… на всех стенах… пресвятую богородицу почитать начнёте?»

Крики Альберта словно сливались с шумом ветра, который неожиданно залетал по степи. У меня возникло ощущение, что сама природа начинает обижаться на нас. Я молчал, потому что нечего было говорить. Трудно, очень трудно описать чувства, охватившие мою душу.

Игорь и Юрий, как ни странно, тоже ничего не возразили Альберту. Метрах в пятидесяти от нас светлым, таинственным, загадочным, каким — то нежным облачком кружилось её белое платье. Девушка теперь уже ходила какими — то кругами. Наконец она приблизилась и опять произнесла одно единственное, но такое печальное слово:

«Прощайте…»

«Щааайтеее…» — перекликнулось с ней эхо.

Игорь стремительно подбежал к ней и залепетал, нервно и отрывисто дыша, размахивая руками, проглатывая слова:

«Не пущу, не пущу…не уходи…хотя бы, хотя бы…скажи, где ты живёшь?.. Откуда ты пришла?.. Где тебя искать?»

Да, видно здорово она его околдовала, да и всех нас. Девушка молчала. Она смотрела на Игоря с какой-то теплотой, лаской, терпеливым вниманием… Платочек покрывал её милые, нежные, русые волосы. Её тёмные брови, ресницы; светлые щёки с нежными ямочками; глаза с небесной голубизной; тоненькая, но в то же время сильная загорелая шея — всё это говорило о беззащитности, но одновременно о какой — то внутренней силе, которую трудно объяснить.

Я уверен, что даже самоуверенный Альберт в те мгновения чувствовал её внутреннее неуловимое превосходство. «Вот так кликуша… — рассудил я — Это, скорее, какая — то степная богиня из древней легенды… вот что значит женское обаяние…оно, пожалуй, посильнее множества огромных кулаков.

Я действительно был околдован, очарован настолько, что даже почувствовал определённую стыдливую неловкость. Я ничего не мог с собой поделать, но стихи опять полились из моего сердца.

Что мне надо в тебе, не знаю,

Но, пойми, я с ума схожу…

О чуде ночами мечтаю,

От боли душевной кричу

И во сне по тропинке узкой,

Я бегу и взбираюсь на склоны…

Не уйти мне от нежной грусти,

Не уйти мне от страстной боли.

И за прелести, и за радость —

Всю до капельки кровь отдам.

До конца я твоим останусь,

Припаду я к твоим ногам…

И прижмусь я к твоим коленям,

В окна будет светить луна,

Ты подаришь мне вдохновенье —

Море страсти и море огня,

Я тебя подниму к небосклону —

Как звезду, что парит в поднебесье,

Возложу на тебя корону… —

Будешь ты моей звёздной песней…

«Хорошо…» — вдруг тихо — тихо, почти шёпотом, произнесла девушка. «Я скажу, где мой дом, но обещай, что искать меня не будешь, никогда». Она, естественно, обращалась только к Игорю.

«Обещаю!!!» — скорее машинально, не задумываясь, выпалил поражённый Игорь, как бы отдавая долг своей беспокойной совести. Для нас это тоже было поразительно, и мы продолжали стоять в стороне как истуканы.

Хотя мне это показалось как-то странно, непонятно, даже бессмысленно. «Зачем сообщать адрес, если запрещено приходить? — мысленно рассудил я — но одновременно, какой-то огонёчек притворства ощутил в её словах, — Это она специально притворяется, а на самом деле…Что на самом деле?.. Неужели, мечтает, чтобы Игорь отыскал её?» Я опять почувствовал жгучую обиду и готов был «растерзать» Игоря.

«Я живу в деревне…» — и она тихо — тихо, почти наклонившись к Игорю, произнесла название, которое я не расслышал. У Игоря моментально очутился в руках блокнот с Олимпийским Мишкой на обложке и карандаш, которым он быстро записал это название. А дальше…не пойму…мне казалось, что девушка бредит, она произносила какие — то координаты похожие на какие — то заклинания, но её голос звучал довольно громко, так что слышали все. Я могу передать только смысл… ну а Игорь, нервничая, беспокойно озираясь, пытался записывать их подробно и точно (хотя руки у него дрожали).

«Мой домик — продолжала девушка, опять как бы напевая — находится в юго-восточной части… но не с самого края… а если отсчитать четыре домика влево…а затем ещё три домика пройти к северу…».

Игорь быстро, судорожно, старательно записывал и записывал всю эту, как мне казалось, белиберду (или галиматью). Альберт, вообще, махнул рукой и презрительно отвернулся. Я даже не знал, что подумать. Пожалуй, в тот момент я был больше на стороне Альберта, считая, что девушка, действительно, какая — то «блаженная» и сама не понимает, что говорит.

Завершив свой пространный монолог, она вдруг опять совершенно неожиданно (у неё всё было странно и неожиданно), в который уже раз, поклонилась до самой земли, видимо, всем нам и, повернувшись, довольно быстро направилась в степь…

«Я прослежу» — шепнул Игорь и крадучись направился за ней. Мы с Юрой продолжали стоять как настоящие истуканы. Альберт, окончательно не выдержав, направился к своей палатке. Тогда мы с Юрием присели к костру, вернее только к тлеющим уголькам (в этот раз костёр почему — то не разгорелся). Юра хотел подбросить в костёр несколько полешек, потянулся даже за ними, но, видимо раздумал; вытащил из пачки сигарету и прикурил от уголька. Я знал, что он покуривает редко, только когда нервничает. Сейчас был именно такой случай.

«Может, пойти за ним… как бы чего…» — голос Юрия пресёкся….

«Да нет, всё должно быть нормально» — с уверенностью произнёс я.

Действительно, почему — то я был уверен, что Игорь в абсолютной безопасности и ничего с ним не произойдёт. Я чувствовал, что эта девушка не принесёт ни ему, ни нам никакого вреда. Но всё же… всё же,… какие — то сомнения оставались. Они, эти сомнения происходили оттого, что мы не могли понять, откуда появляется и куда исчезает, вот уже во второй раз, эта загадочная и прекрасная фея. Мы точно знали, что поблизости не было никакого жилья, туристы тоже не останавливались. Никаких ни шоссейных, ни железных дорог. Одни только древние курганы, лес да болото. Откуда тогда она? Эта мысль не давала мне покоя.

Сколько времени мы сидели с Юрием около потухшего костра?.. Минут двадцать, тридцать? Не знаю. Я уже начинал беспокоиться всерьёз, хотя виду не подавал.

«Пойдём его искать» — глаза моего товарища заблестели.

«Подождём ещё немного» — ответил я.

«А если, если» — Юрик почти закричал, глаза его теперь в полумраке даже вспыхнули зеленоватыми огоньками. «А если она здесь не одна, а их целая банда, а она наводчица…и они хотят его ограбить» — прямо застонал Юрик. (Кстати, он курил уже третью сигарету подряд).

От этих его нелепых слов мне стало тошно. Мне не хотелось даже на них отвечать, но я всё-таки произнёс:

«Что за ерунду ты бормочешь, что у него грабить?.. Грязные джинсы, старую футболку? Ах да, синюю мятую кепку или рваные кеды?.. Да и не знает она, что он пошёл за ней. Кстати, прекращай столько курить… хватит…».

Прошло ещё минут пятнадцать. Мы молчали, сидя почти в кромешной тьме, так как луна исчезла, а в костёр мы ничего не подбрасывали и в нём потухали последние угольки. Вдруг из ночной темноты вынырнула немного сгорбленная, какая — то помятая фигура Игоря.

«Ну что?» — почти одновременно выкрикнули мы.

Примерно минуту Игорь собирался с мыслями, а затем пролепетал (что на него было так похоже).

«Ничего не понимаю,…она шла впереди, белый сарафан её развевался…я крался за ней тихонечко, а потом…»

«Ну что, что потом?» — Юрик от нетерпения (а, может, от очередной сигареты) даже закашлял.

«А потом…я словно заснул на мгновение. Мысли мои куда — то отвлеклись,… а когда очнулся, её уже впереди не было, только пятнышко какое — то ещё поблёскивало секунд тридцать, но и оно растворилось в каком — то тумане. Ребята, это всё как во сне происходило…». Игорь рассеянно и одновременно с какой — то надеждой и тревогой всматривался то в нас, то оборачивался в сторону степи.

«Исчезла, растворилась в ночном тумане твоя невеста» — прорычал неожиданно подошедший Альберт. Скорее всего, он в палатку и не уходил, а был рядом и, видимо, наблюдал за нами.

«Слушайте ВЫ!!!! Хватит, ну, прошу ВАС, хватит, хватит издеваться. Не до Вас мне теперь…». Игорь почему-то обратился ко всем нам, хотя мы с Юрием не оскорбляли его чувства. Съязвил только непримиримый Альберт. И здесь Игорь в очередной раз собрался куда — то бежать. Но неугомонный Альберт твёрдо схватил его руку.

«Послушай, ты можешь влюбляться в кого угодно и когда угодно. Но…голову терять я тебе не позволю. На…выпей воды и успокойся».

У Альберта, откуда — то оказалась в руках кружка. (Правда, я сомневаюсь, что в ней была налита именно вода). Игорь выпил…и присел к потухшему костру. Альберт отошёл от нас, уселся на пенёк и, как нам показалось, о чём-то сильно задумался. Для него, человека более чем решительного, это было довольно странно. О чём он, крепко верящий в коммунистические идеи с самого детства, воспитанный в атеистической семье, комсомольский вожак, спортсмен мог так долго и упорно размышлять в сложившейся ситуации? О странном появлении девушки? О загадочности и необъяснимости нашего противоречивого мира? А, может быть, просто о любви к прекрасной женщине? Альберт молчал уже больше получаса, что было для нас совсем непонятно.

Приближался рассвет. На востоке уже появились зарницы. И здесь Альберт произнёс то, чего в тот момент от него никто не ожидал. Что-то произошло с ним во время довольно долгих размышлений. Его душа неожиданно воспротивилась самой себе. Бесспорно, что его тоже околдовала таинственная незнакомка. Его слова, казалось, произносились не губами, а самим сердцем и ранимой душой.

«Вы, знаете что, ребята… простите, меня… я не складно поступил, я не имел права ни её, ни вас оскорблять… это, в конце концов, её и ваше с ней дело. И ты, Юрик, извини, что я тебя тогда ударил… по глупости, понимаешь…».

Каких, видимо, трудов стоило гордому Альберту выдавливать из себя эти слова покаяния. В следующий момент ему видимо стало слишком стыдно, и он быстро направился к своей палатке. Мы недоумённо переглянулись. Перед нами стоял какой-то совершенно другой, абсолютно не похожий на прежнего, ЧЕЛОВЕК. Поистине, мы проживали странную, непредсказуемую, таинственную ночь (уже вторую, за время нашей экспедиции).