Древо прошлой жизни. Том II. Часть 2. Призрак легенды

Александр Гельманов

Герою приключенческого романа, молодому историку Александру предстоит составить необычное генеалогическое дерево своей семьи.Длинная цепь загадочных событий приводит его к обнаружению доказательств прежнего воплощения на Земле, встрече с возлюбленной по прошлой жизни и обретению огромных сокровищ.

* * *

— Я хотел сообщить о судьбе Мари Мелье.

— Она умерла от чумы в 1915 году в вашей стране, месье. Вас тогда на свете не было.

— Нет, мадам Боден, Мари — моя прабабушка, и скончалась она в Ульяновске в 1966 году. Я собирал ваш виноград только потому, что никого не хотел пугать своими вопросами…

— Пугать? Чем же? — удивилась она.

— Ну, знаете, в любой стране по-разному относятся к неожиданному появлению гостей, особенно, если эти гости похожи на бедных родственников. Вряд ли вы мне теперь поверите, но некоторые события заставили меня выяснять свою родословную.

— И вы начали её изучение с картины Эльзы? Согласитесь, это занятие больше подходит гостю, чем сезонному рабочему.

— Не скрою, это имя мне известно, а картина просто заворожила меня, и только. В моей семье не догадывались, что Мари француженка.

— Допустим. Так что же побудило вас приехать сюда?

— Тот господин, который пожелал приобрести у вас картину. Он и его люди преследовали меня и следили за мной в Москве. Всё началось после того, как я установил, что мистер Кулешов является потомком Эльзы.

Я прочёл на лице Констанции изумление и даже некоторое удовлетворение, но она промолчала, явно ожидая моих объяснений.

— Послушайте, мне ничего не нужно от Мелье. Я не предполагал, что картина принадлежала Эльзе, но готов рассказать всё, что знаю о Мари, и сегодня же покинуть ваш дом. Надеюсь, на обратный билет я заработал, и вы разрешите мне сходить в подвал за вещами?

— Хорошо, месье Алекс, я вас выслушаю. Увидимся в вестибюле.

Я кивнул и спустился вниз, чувствуя облегчение. Связь поместья в Шато-конти и замка Эльзебург прояснилась, а это главное. Мне осталось решить всего один вопрос: как и кому передать стихи Мари о месте тайника. Окинув последним взглядом комнату, где я провёл последние дни, я решил, что перед отъездом вручу конверт Констанции. «Пора возвращаться к Марку, — подумал я. — Интересно, накормят ли меня на дорогу и найдётся ли в имении лошадь, чтобы подбросить меня до станции?»

У картины я повёл себя неосторожно. Не говорить же Констанции, что пять столетий назад жил в этом замке. Тогда бы она наверняка вызвала полицию. А вот почему картиной так заинтересовался Кулешов, это загадка.

В вестибюле меня встретила Клотильда и знаками предложила следовать за ней. Она отвела меня по коридору в столовую. В огромном почти квадратном помещении был плиточный каменный пол. Высокие широкие окна доходили до самого низа. Между ними имелась такая же по виду двустворчатая дверь. Девушка велела мне подождать и удалилась. Я присел на один из тяжёлых дубовых стульев у круглого стола и осмотрел интерьер. За столом диаметром больше моего роста могли отобедать человек двенадцать. На некотором расстоянии от окон фасадной стороны потолок подпирали три мраморных колонны с ионическими капителями. Справа от входа в столовую из коридора в стене была ниша с массивным бронзовым подсвечником. От неё до самого угла висел старинный гобелен, изображающий сцену охоты. Вдоль правой стены до крайнего окна располагались высокие кухонные шкафы. Но больше всего меня заинтересовала левая стена. В центре неё находился большой камин с металлическим экраном. Очаг обрамлял белый мрамор. Место на каминной доске занимали бронзовое украшение в виде подставки с гарцующими лошадями и витиеватые подсвечники. Вся площадь стены была обшита тёмно-коричневыми деревянными панелями. Обе стороны от очага имели по два рельефа, имитирующих двери, однако лишь одни — вторые слева, являлись ходом. Если в доме больше не было каминов рядом с дверью, именно отсюда вёл путь к сокровищам, спрятанным в подземелье. Я быстро поднялся со стула и открыл дверь. За ней оказался высокий сводчатый коридор длиной метров пятнадцать, конец которого переходил в узкую площадку с более низким уровнем. Слева от неё виднелся дверной проём. Как говорилось в стихах Мари, вниз от него должны были вести семь ступеней. Я поспешно закрыл дверь и вернулся к столу. Всё это могло показаться мистикой, наваждением, если бы не реальность мадам Боден, Эльзы, Мари и не стихи моей прабабушки и, конечно, не это Рублевское мурло Кулич, изначально игравший в моей истории какую-то непонятную роль тайного врага.

В столовую грациозной походкой вошла Констанция Боден. Она присела спиной к окнам и, положила руки на столешницу.

— Извините, что заставила ждать. Рассказывайте, месье Алекс.

— Вот фотография моей прабабушки Марии Антоновны Петровой. Этот снимок был изготовлен в Симбирске в 1916 году после рождения моего деда Михаила Александровича. Он умер в Ульяновске в 1983 году.

— Похоже, это Мари, — ответила Констанция, вглядевшись в фотографию. — Есть снимок, сделанный за два года до этого. На нём Мари тоже изображена стоя. Продолжайте.

— Весной, в марте 1915 года Мари проживала в Мелекессе вместе с сестрой Элен. Она работала в местной больнице и заразилась тифом. Мой прадед Александр Петров забрал Мари, находившуюся в бреду, и увёз в Симбирск. В том же году они поженились. Этот город переименовали в Ульяновск. Все мои родственники по линии мамы похоронены там.

— Видите ли, существует письмо из России, в котором сестра Мари Элен сообщает о её смерти. Более того, Элен была на её могиле. Иначе бы они не потеряли друг друга, понимаете? Вы можете это объяснить?

— Не знаю, что и сказать, мадам. Мне придётся воспользоваться иными доказательствами, а поверите вы или нет, дело ваше. Но предупреждаю, это очень необычная история.

— Ничего, я вас послушаю.

— Тогда скажите, как сестры попали в Россию?

— А откуда вам известно про Элен?

— Существование Элен и есть моё доказательство.

— Хорошо, я отвечу. Летом 14-го года родители Мари и Элен — Антуан и Элизабет Мелье, поехали в Крым на отдых. По дороге из Москвы к морю на каком-то полустанке родители вышли из поезда и отстали. У сестёр украли вещи. Война с Германией тогда уже началась. В ту пору Мари было девятнадцать лет, а Элен должно было исполниться четырнадцать, — она родилась в 1900 году.

— Мария Антоновна по документам родилась в 1895 году, и её отчество созвучно с именем отца. Но как же вы узнали о событиях в России?

— О родителях девочек? Об этом Мари написала в первом письме в декабре того же года. В том же письме Мари сообщала, что они с Элен попали в маленький городок на Волге — Мелекесс. Там их в своём доме поселила молодая женщина Борисова Прасковья. Через какое-то время Прасковья умерла от воспаления лёгких, а её муж погиб на фронте.

— Значит, Борисова успела достать документы на сестёр? — спросил я.

— Да, за взятку она смогла получить для них документы на фамилию мужа, но, разумеется, это были не паспорта.

— Понятно. И жили сёстры с Прасковьей на Сударинской улице, 10?

— Да…

— Скажите, Мари писала стихи?

— Кажется, у неё был подобный талант. Насколько я знаю, она была одарённым ребёнком, имела способности к живописи и языкам. Впрочем, не менее одарёнными были её сестра и брат Жюль… — мадам Боден тяжело вздохнула.

— Моя прабабушка оставила тетрадь со стихами. В них упоминается и Сударинская улица, и Шато-конти. Она страдала по своим близким, но обстоятельства были выше неё. Знаете, Констанция, я думаю, что обе сестры быстро выучили чужой язык и освоились. Не знаю, как они потеряли друг друга, вероятно, произошла какая-то путаница. Акцент не может исчезнуть сразу, и её муж Александр Тихонович, конечно, знал, что его жена родом из Франции. Предполагаю, что они решили молчать об этом, — такое было время. Может быть, они думали, что Элен погибла, во всяком случае, найти ни её, ни родителей не смогли, хотя наверняка искали. В истерзанной войной и разрухой России было легко потерять родных. А потом революция разбросала всех в разные стороны. При Сталине боялись даже писать и получать письма из-за границы. Повсюду шли чистки — убирали всех, в чьей преданности революции сомневались. В 29-м году мужа Мари Александра репрессировали. Кстати, он знал языки и учился в Париже.

— А другие ваши родственники?

— Мой дедушка Миша был директором совхоза, сельским интеллигентом. Он женился на моей бабушке Наталье Андреевне, 1918 года рождения. Отец её, мой прадед, родился в 1884 году, был подполковником и служил за Веру, Царя и Отечество. В 1937 году его тоже расстреляли. А его жена, моя прабабушка, родилась в 1893 году и умерла после отечественной войны.

— Ваши родители живы?

— Умерли. Мама была учителем, отец — военным. Есть старший брат, он кадровый офицер, подполковник запаса. У моего деда Миши было три дочери. Из них осталась только моя тётя, которая живёт с дочерью в Одессе. Вот и все мои близкие. А про свою прабабушку Марию я знаю, что во время Первой Мировой она работала сестрой милосердия. Мы все считали, что Борисова — её девичья фамилия…

Мы помолчали.

— Да, извините, — спохватился я, — у меня с собой копии документов Марии Антоновны, её мужа, их сына Михаила и моих родителей. Могу показать свидетельства о рождении, смерти и браке. Есть даже справка Марии Борисовой о том, что она работала в Мелекессе и жила на улице Сударинской, 10.

— Это подождёт. Допустим, я верю вам, Алекс. Но вы хотели рассказать мне о судьбе младшей сестры Мари — Элен.

— Моя тётушка из Одессы рассказывала, что Мария Борисова жила в Мелекессе по тому адресу, и, якобы, все близкие её погибли во время войны. В молодости Марию иногда называли на французский манер — Мари, хотя о её происхождении не знали. Говорили, что у неё была целая тетрадь со стихами на французском языке, но она потерялась во время переездов семьи. И вот, шесть месяцев назад одного пожилого человека в Москве на моих глазах сбила машина. Пострадавшего отвезли в больницу, где констатировали ретроградную амнезию. На том месте я поднял вот этот конверт, адресованный Элен Борисовой в Мелекесс. Письмо было отправлено из Шато-конти Жозефиной. После экспертизы мне удалось перевести весь текст. Видите? Многие слова стёрлись, чернила выцвели.

Констанция вынула письмо из конверта.

— От Жозефины… отправлено в марте 1915 года, — задумчиво проговорила она.

— Здесь упоминается покойная Прасковья, родители Мари, её брат Жюль и дед Филипп, — пояснил я.

— Филипп и Жозефина Мелье — родители Антуана.

— Я так и думал. Но вы понимаете, что факт того, как письмо попало ко мне, означает, что в России остались родственники Элен?

— Понимаю. И даже знаю, кто.

— Кто же?

— Мистер Кулешов. Вы сказали, что он преследует вас.

— Да, но здесь много непонятного, — ответил я, решив рассказать всё без утайки. Констанция должна была понять, как Кулешов попал в поле моего зрения. — Таких у нас люди называют олигархами, а чаще всего бандитами. Но дело не в этом.

— Откуда же вы узнали о нём?

— В письме находилась газетная вырезка о пожаре в городе Владимире. В доме сгорела пожилая пара — Кулешов Афанасий Васильевич и его жена Раиса Максимовна. Они были родителями олигарха, но это выяснилось не сразу. Мне помог один наш бывший полицейский, который жил недалеко от места пожара. От него я узнал адрес сына погибших — Кулешова Валентина Афанасьевича. Я пришёл к нему под видом корреспондента и расспросил о его родственниках. Оказалось, что из родных у него никого не было — брат умер, а с родителями произошёл несчастный случай. Но в кабинете его московского дома на стене я увидел родословное дерево. Верхушку его составляли два имени — Дмитрий и Валентин. Это братья. В самом низу значились Эльза и Жерар…

— Жерар Мелье был мужем Эльзы. Продолжайте, пожалуйста.

— А знаете, кто были родители сгоревшего в огне Афанасия Кулешова? — Василий Кулешов и его жена Елена Антоновна Борисова, то есть дед и бабка этого олигарха.

— Так вы считаете, что Валентин Кулешов преследовал вас потому, что догадался, кто вы?

— Не знаю, может быть. Но после того, как я сходил к нему в гости, во Владимире появилось два трупа. Слежка за мной началась после беседы с Кулешовым и продолжалась с перерывами вплоть до моего отъезда из Москвы. В Германии я с трудом избежал встречи с его людьми. Кстати, Кулешов, как и подобает олигарху, собирается купить себе место в парламенте, и любая утечка информации в жёлтую прессу не входит в его планы.

— А если причина слежки была другой?

— Помните, я сказал о человеке, которого при мне сбила машина? Так вот, семь лет назад сначала погибли родители Дмитрия и Валентина Кулешовых, а через два месяца этого человека сбросили в реку. Именно тогда он и потерял память, хотя остался жив. Убийца, ну, тот, кто хотел убить его, работал водителем у чиновника, которого я посетил, чтобы уточнить адрес пожара. В итоге шофёр бесследно исчез, а чиновника застрелили возле своего дома.

Констанция сидела в глубокой задумчивости.

— Знаете, Алекс, нам с вами надо обо всём как следует подумать. Вы больше похожи на детектива, чем на преподавателя истории.

— Всегда считал, что это почти одно и то же. Я очень хочу знать, о чём писали Мари и Элен из России.

— Сохранилось всего три письма от них. О первом я уже вам говорила. Во втором письме, упомянутом мной и датированном концом марта, Элен написала о смерти сестры. Она собиралась заколотить досками пустой дом и уехать в Москву искать дядю Жиля, друга своего отца.

— Постойте, Констанция! Если в моих руках оказалось письмо человека, утратившего память, значит, Элен получила его до отъезда из Мелекесса. А Жозефина, отправляя его, ещё не знала о смерти старшей внучки.

— Несомненно. Однако затем переписка прервалась или затерялась. Последнее известное письмо Элен отправила 17 октября 1917 года. Она передавала привет деду Филиппу и брату Жюлю, ещё писала, что недавно получила письмо Жозефины. Следовательно, позднее переписка между ними всё-таки была. Но Элен не смогла разыскать в Москве друга отца и попала во Владимир.

— Она отправила письмо за неделю до Октябрьского переворота. Представляю, что тогда творилось в Москве.

— Во Владимире, — продолжила Констанция, — Элен познакомилась с Базилем Кулешовым, которому тогда исполнился двадцать один год. Они собирались пожениться. Это были последние новости из России.

— Имя «Базиль» на русском означает «Василий». Оно странным образом совпадает с отчеством отца Валентина — Кулешова Афанасия Васильевича. Думаю, в России могли сохраниться письма из Франции. Скажите, в третьем письме указывался адрес Элен?

— Обратный адрес ничего не говорил. К сожалению, других писем не осталось.

— Не могу не заметить одного обстоятельства, мимо которого мы оба прошли.

— Что вы имеете в виду?

— Мистера Кулешова. Не зря же он так настойчиво просил вас продать картину.

— Не только просил, а требовал и допытывался, кто были предки Эльзы. Однако мы поговорим о нём позднее.

— Как скажете. Только мне не хотелось бы покидать вашу страну, ничего не узнав о своих французских корнях. И прошу не забывать, что Кулешов открыл на меня сезон охоты, и мне скоро предстоит возвращение домой. Я не хочу, чтобы его помощники устроили мне автокатастрофу или свернули шею в подъезде с разбитой лампочкой.

— Здесь вы в безопасности, Алекс. Отныне вы наш гость. Извините, мне нужно дать распоряжение Клотильде.

Мадам Боден подошла к стене и нажала какую-то кнопку, видимо, это был звонок для вызова прислуги. Констанция скрылась в коридоре и вернулась минут через пять.

— Я попросила приготовить вам комнату на втором этаже. Вам будет там удобно — это бывшая детская Жюля.

— Благодарю, мадам. Надеюсь, мой визит не затянется.

— Я уже сказала: теперь вы наш гость. Вы хотите меня о чём-то спросить?

— Ну… мне интересно, кто ещё живёт в столь большом доме?

— Поместье принадлежит сыну Жюля, но он с семьёй имеет квартиру в Шато-конти.

— У него остался сын?

— Приёмный. Частью дома распоряжается второе поколение родных покойной супруги Жюля Изабель — Этьен и Амели, которые ведут в поместье все хозяйственные дела. У них взрослые дети — девочка, Даниель и сын, Люсьен. Здесь живёт и управляющий. У него большая семья.

— Откуда берёт начало род Мелье?

— Его история уходит в далёкое прошлое. Основателем имения был Ален Мелье. Именно он в начале XVIII века заложил первые камни родового поместья. Я вам покажу памятник родоначальнику семьи, он установлен его потомками у въезда в дом. Одним из потомков Алена Мелье был Робер Мелье. Он стал отцом Жерара и его брата Доминика. В 1844 году, через три года после женитьбы Жерара на Эльзе Брутвельдт родился Филипп. Ну, а потом у Филиппа и Жозефины появился Антуан Мелье. А дальше, — мадам грустно улыбнулась, — родословное древо вы знаете.

— Скажите, Констанция, а как Эльза стала женой Жерара?

— Конечно, между Германией и Францией в те времена существовали не простые отношения. Удачным браком молодая чета была обязана долгой дружбе Робера Мелье с Отто Брутвельдтом из Германии. Семейство Отто, его жены Агнес, их младшей дочери Валькирии и самой Эльзы происходило из весьма старинного немецкого рода и обреталось в замке Эльзе. Существует ли замок в настоящее время, мне неизвестно.

— Для меня это звучит поразительно… я никогда не бывал в замках. Как вы думаете, Мелье знали, где находится Эльзебург?

Мой вопрос остался без ответа. Вошедшая в столовую Клотильда поставила на стол поднос с выпечкой. Женщины лишь кивнули друг другу, и Клотильда тут же вышла. Констанция налила в чашки кофе и передала мне одну из них.

— Спасибо.

— Угощайтесь. У нашей Клоти выходит отличная сдоба. А насчёт замка… Думаю, дети Эльзы и Жерара могли знать это. Про Антуана и Элизабет не могу сказать, но Жюль однажды сам интересовался замком. Во всяком случае, до войны в Германии он побывать не успел.

— Значит, моими ближайшими родственниками во Франции являлись Антуан и Элизабет Мелье, — сказал я, отпивая кофе. — У них был счастливый брак?

— Насколько я знаю, очень счастливый. Ничто в их доме не предвещало беду, но беда всё же случилась. Это была их судьба.

— В каком возрасте они пропали?

— Антуан родился в 1876 году, а Элизабет годом раньше.

— А Жюль?

— О, Жюль… старый месье тогда был ещё слишком мал. Ему было всего пять лет.

— Получается, он умер не так давно?

— Десять лет назад, — ответила Констанция. Я опять заметил её потухший взгляд. — Жюль был последним из Мелье, он похоронен на семейном кладбище. Мы обязательно туда сходим, ведь все ваши прародители лежат там.

— Почту за честь, мадам.

— Правда, у Робера Мелье был родной брат — Шарль, прозванный в семье «Непоседой». Где его могила, не знает никто. Он воевал в армии Наполеона и сгинул в России. Наши историки называют ту войну неоправданной жертвой нации… Что с вами?

Я поперхнулся так, что чуть не забрызгал напитком свои брюки. Откашлявшись, я сказал:

— Простите. Я изучал историю, в том числе и войн, но никогда об этом не размышлял. Понимаете, вы сейчас не сказали ничего особенного, а невольно заставили меня задуматься о войне, о близких и чужих людях и о том, что войны всегда были частью нашей жизни и ещё долго будут. Дело в том, что отец моего отца — мой дедушка, воевал в Великую Отечественную войну с гитлеровской Германией, а моя бабушка дождалась его с фронта. Он освобождал свою страну и Европу, защищая Советскую Власть и Сталина. Мой прадед, подполковник царской армии, о котором я говорил, воевал с этой властью на стороне Деникина в гражданскую войну. Он был белым офицером и дрался с Германией за Россию ещё на полях Первой Мировой. Свёкор Мари — Тихон Петров, то есть отец её мужа Александра, воевал в Болгарии на Шипке с турками в 1877—1878 годы. А отец Тихона в своё время защищал Севастополь в Крымскую войну 1854—1856 годов от французов и англичан.

— Вы можете гордиться своими предками, Алекс.

— Я и горжусь, Констанция. Знаете, почему мне как-то не по себе? Муж Мари Александр был патриотом своей страны, никогда не вредил ей, но был репрессирован, как вредитель. Его отец Тихон, считавший себя патриотом, умер через год после революции, потому что не вынес разорения страны большевиками. А мой прадед — белый офицер был расстрелян в тридцать седьмом только потому, что кучке отщепенцев, дорвавшихся до власти, везде мерещились заговоры. Половине наших выдающихся вождей современные психиатры ставят диагноз «шизофрения». Выходит, русский народ заслуживает не простую жестокость, а лишь ту, которая усугублена душевной болезнью своего правителя. Тогда, в тридцатые годы, государство выполняло план по врагам народа и моего прадеда забрали как военспеца-вредителя и немецкого шпиона, будто в нашем Мавзолее до сих пор лежит не германский шпион, а мумия из египетской династии фараонов. Когда вы рассказали мне про Шарля, воевавшего против русских на войне 1812 года, я подумал, что войны были судьбой моих предков. По большому счёту, все мировые бойни оказывались пустой никчёмностью, — до наступления мира проигрывали обе стороны и так будет продолжаться впредь. Любые войны развязывали вожди, а не народ — общепризнанный творец истории. И всегда под одним и тем же флагом патриотизма. Впрочем, у каждого народа свои счёты с Богом.

— Вы говорите словами Жюля. Он так считал ещё до того, как начал свою войну с нацистами.

— Жюль Мелье — участник войны? — удивился я.

— Он был героической личностью, Алекс. И до самой смерти верил, что судьба Мари и Элен перестанет быть тайной. Ну, мне кажется, на сегодня достаточно. Пойдёмте, я покажу вашу комнату.

Мы вышли из столовой и поднялись на второй этаж. Проходя мимо портретов, Констанция сказала:

— Посмотрите, всё это ваши предки. С этой картины на вас смотрит сам Ален Мелье.

Родоначальник семьи был изображён по пояс, в старинном мундире с париком на голове.

— А вот это Робер Мелье в возрасте пятидесяти трёх лет. Рядом его супруга и брат Шарль. Этот портрет был написан, когда Бонапарт находился в зените славы, которую с императором хотел разделить Шарль. А теперь подойдите сюда, Алекс.

— Кто это?

— Слева Доминик, правее его брат Жерар. А за ним супруга Жерара Эльза. Художник увековечил их после рождения сына-первенца Филиппа.

Я всмотрелся в их лица. Подумать только! В этом доме умели хранить память о своих предках, а значит, и честь рода. Особенно меня привлёк портрет Эльзы. Тонкие черты миловидного лица, локоны до плеч, пышное розовое платье. Такой Мари запомнила навсегда свою прабабушку. Я настолько засмотрелся на Эльзу, что не сразу заметил, как Констанция уставила на меня пристальный взгляд.

— Хотите взглянуть на Филиппа и Жозефину?

— Конечно.

— Идёмте, они с другой стороны.

Мы подошли к двум портретам, висящим рядом. На одном из них был изображён щеголеватый мужчина средних лет в цилиндре с хлыстом, на другом — красивая женщина в длинном платье с букетом цветов в руках.

— Дед Мари слыл в округе бравым наездником. Излюбленным видом отдыха для него была конюшня. Филипп и Жозефина очень любили Антуана и внуков. К сожалению, портретов родителей вашей прабабушки нет.

Комната, в которую меня поселили, находилась в главной части дома рядом с боковой лестницей. Той самой, где упал мальчик Жюль. Вопреки ожиданиям, я не увидел ни камина, ни старинной мебели, ни подсвечников.

— А я думал, в таком старинном доме каждая спальня имеет свой камин.

— Их давно заменили паровым отоплением. Сохранился всего один действующий камин — на первом этаже в столовой, да и его топят редко, — ответила Констанция. — Устраивайтесь, здесь уютно. Ужин будет в шесть тридцать. А ваши документы я пока просмотрю.

Итак, я превратился из сезонного гастарбайтера в гостя старинного замка. От меня ничего не зависело, и единственное, что мне оставалось, — наслаждаться проявленным гостеприимством. Тайна, которую мне предстояло раскрыть, теряла свои очертания. Предположим, я узнаю от обитателей этого дома какие-нибудь подробности из жизни Мелье, но что мне даст это? Вообще-то, Констанция обещала рассказать о Кулешове, как-никак, ей известно, что мы с ним родственники. Но на кой ляд я ему сдался, и где гарантия, что он отвяжется от меня в Москве? У него надёжная служба безопасности, и Кулешов давно мог убедиться, что я не агент ФСБ и не киллер. Мне необходимо установить, зачем олигарх появлялся в этом доме. Неоспоримо пока лишь одно: я был для него серьёзной помехой в каких-то важных делах. Но в каких?

К ужину я спустился вниз, рассчитывая застать других членов семьи, однако Констанция объяснила, что за большим столом все собираются по торжественным случаям. Мы сели напротив друг друга и приступили к ужину, когда Клотильда поднесла пожилой мадам телефонную трубку. Констанция сказала несколько коротких фраз и вернула её обратно.

— Это Мишу, сын Жюля. Беспокоится о моём здоровье, — пояснила она. — Скоро я вас с ним познакомлю.

Не тот ли он господин, который дважды приезжал к Констанции? — подумал я и спросил:

— Вы говорили, что он приёмный сын Жюля. Сколько ему лет?

— Мишу родился в конце оккупации и был сыном русских, с которыми Жюль сражался против фашистов. Он адвокат и поверенный в делах семьи, в том числе и моих. Знаете, а ведь Мишу хорошо знает русский язык.

— Как?! — невольно вырвалось у меня. — Не ожидал, что услышу здесь свою речь.

— Кажется, я вам как-то сказала, что незадолго до вторжения немецких войск мои родители отправили меня в Англию. Мы с тёткой смогли вернуться на родину только в сорок пятом, Мишу тогда шёл второй год. Его русские родители погибли за Францию — сначала отец, потом мать. Их схватила французская полиция и передала в гестапо. Жюль был командиром группы и чудом успел перевезти мальчика на конспиративную квартиру, а оттуда — в поместье. Сначала его воспитывали мои родители, а после освобождения страны — Жюль и я. Правда, через два года после своего возвращения я уехала учиться в Париж, но затем снова вернулась в Шато-конти. А Мишу выучил русский язык в память о своих родителях.

— Он бывал в России?

— Мишу нет, а Жюль посетил СССР. Его интересовало всё о стране, где пропали его близкие.

— Извините, Констанция, если я растревожил вашу память.

— Ничего. Такие истории помогают лучше понять жизнь.

— Скажите, а что вам помог понять русский мистер Кулешов? — ввернул я.

— Мы ещё поговорим о нём, но не сегодня. Или вы спешите покинуть наш дом?

— Как вам сказать? Боюсь показаться незваным гостем.

— И совершенно напрасно. Вас кто-нибудь ждёт в России?

— Только брат. Но он не знает, куда я поехал и зачем. Кажется, он не верит, что я остановился в молодёжном кемпинге со своими друзьями.

— Вы не совсем доверяете друг другу?

— Нет, Констанция, проблема не в этом. Когда я нарвался на Кулешова и почувствовал серьёзную угрозу, мне стало ясно, что я подвергаю опасности жизнь брата и его семьи. Знаете, что бы предпринял он, если бы всё узнал? — Спрятал загранпаспорт так же, как мои штаны в детстве, когда я с температурой захотел поиграть в футбол.

— Понимаю. А насчёт Кулешова вы не беспокойтесь. Мы что-нибудь придумаем. Утро вечера мудренее.

— Это русская поговорка.

— Разумеется, ведь наш Мишу русский. А у англичан есть другая поговорка: никто не знает столько, сколько мы знаем все вместе.

— Слышал. Учить английский язык меня заставлял брат и делал это до тех пор, пока я не стал на нём думать.

Мы рассмеялись. Нам было приятно заметить, что в разных странах люди могут посмеяться над одним и тем же.

Ужин прошёл в романтической обстановке — в столовой с мраморными колоннами не хватало лишь опущенных штор, а на столе — бронзового подсвечника. Констанция собралась идти на традиционную прогулку, а я вернулся в свою комнату. Чувствовалось нервное напряжение этого дня — мне хотелось лечь спать пораньше. Я, вообще, был жаворонком и любил солнечное утро, поднимаясь рано. Сложившиеся обстоятельства требовали от меня размышлений. Я чувствовал недосказанность во всём, что говорила Констанция Боден, её недомолвки, отчего у меня возникали разные вопросы. Например, почему она дважды отказалась поддержать разговор о Кулешове, хотя первой назвала его фамилию? Чего можно ожидать от встречи с загадочным господином Мишу? И что, наконец, подразумевалось под тем, что утро вечера мудренее?

Я стянул с себя джинсы и лёг на спину. «Интересно, каким человеком был Жюль Мелье? — подумал я, засыпая. — Могли ли мы сблизиться с ним, если бы я родился намного раньше и судьба бы устроила так, что я оказался с ним в одном антифашистском подполье? Наверно, Констанция может многое рассказать о нём…».

Через три часа, когда на виноградники уже опустилась синяя мгла, а в окнах дома зажёгся свет, Констанция Боден второй раз за этот день набрала домашний номер адвоката Мишу. В этом телефонном разговоре было сказано всего несколько фраз, но каждая была наполнена каким-то особым смыслом:

— Его переселили в замок.

— Ты уверена, что это именно он?

— На этот раз — да.

— Он не проявил интереса?

— Ни малейшего. Только к Эльзе, но его поразила картина.

— Знакомство отрицает?

— Нет. Ему хотят помешать. Когда ты приедешь?

— Через два дня. Я должен проверить.

— Мне показалось, он не прочь покинуть дом. Думаю, он откажется.

— Ты знаешь, что надо делать.

— Хорошо. Спокойной ночи. Целую тебя.