Дневник отца Антихриста

Александр Бурмистров, 2020

К редактору литературного журнала попадает странная рукопись некоего молодого человека под названием «Дневник эротонавта». Её принесла не менее странная молодая женщина. На первой странице всего одна надпись: «Я продал душу дьяволу, но не вижу в этом ни одного минуса. И ничего менять в своей жизни не собираюсь». Внизу приписка: «Почему продал? Подарил…» Текст дневника состоит как из обычных записей, рассказывающих, впрочем, о необычных событиях из жизни автора, так и из минирассказов, похожих на сон или бред. Но и дневник, и рассказы – это всего лишь покрывало, под которым угадываются какие-то предметы, какой-то скрытый тайный смысл, нагромождение чего-то. У героя слишком много вопросов к жизни, а жизнь (или Бог, или спецорганы) задаёт ему свои вопросы. Дневник – это проекция «поля битвы», это своеобразная стенограмма жизни человека, попавшего в духовно-нравственный капкан. Автору дневника, как он ни старался, не удалось избежать откровенной физиологии и порнографии. Впрочем, что ещё ожидать от эротонавта? Редактор журнала, помимо своей воли втянутый в некую то ли игру, то ли спецоперацию, решает рукопись опубликовать…

Птицы

Я стоял на краю высокого скалистого обрыва и кормил из рук больших птиц. Их слетелось так много, что я перестал видеть небо, горизонт вокруг и даже свои ноги. Я был внутри птичьего облака. Они кричали, вырывали крошки друг у друга, царапали меня лапами, ударяли крыльями по лицу. Садились мне на плечи, руки, голову. Они совершенно не боялись меня, как будто я был одним из них или меня как будто не было. Они стремительно перемещались в разных направлениях, и я перестал осознавать, где низ, а где верх.

Я бы тоже мог стать птицей тогда, но испугался.

А может, это были ангелы?

Дата.

Вчера приходила Ксения. После смерти отца она стала меня опекать. В отличие от Ольги Андреевны, иногда приносит какую-то еду. Почему-то готовить у меня на кухне не решается, впрочем, я и не предлагал. Вообще, очень странные у нас с ней отношения. Учились в одном классе, после школы не виделись десять лет и вдруг случайно встретились на улице. Поздно я её заметил, а то бы по старой привычке свернул в сторону. «Чего ты такой печальный?» — спросила она. А я как раз шёл с похорон отца. «Можно я буду к тебе приходить?» — несмело, куда-то в сторону предложила она. Не мог же я отказать.

От издателя

Автор дневника лишь мельком касается истории своих школьных взаимоотношений с Ксенией (да и многие другие события жизни Григория остались за бортом), поэтому во время нашей второй встречи я попросил её подробнее об этом рассказать. Она рассказала, причём как-то безжалостно к себе. Попытаюсь изложить эту историю так, как я её себе представил.

Григорий и Ксения учились вместе с первого класса, но лишь в девятом классе он понял, что девочка в него влюблена. Вернее, не сам понял. Он безответно влюбился в новенькую одноклассницу Лену. На уроках не сводил с неё взгляда, а Ксения постоянно смотрела на него. Не просто смотрела, а любовалась. Он был обжигающе красив для неё. Ей всё в нём нравилось: спортивная упругая фигура, гладкая чистая кожа, лицо, жесты, запах, голос. Особенно маленькая родинка слева над уголком губ, от которой замирало сердце, которая влекла. Для него же Ксения была просто школьным фоном, как, впрочем, и для других его одноклассников. И вот однажды Лена прислала ему смс: «Тебя любит Ксения Лебедева». Тут-то до него дошло, словно завеса спала. На смс он ответил: «Она ошиблась дверью». После этого Ксения перестала быть фоном, Григорий стал демонстративно избегать её, сторониться. Даже увидев на улице, сворачивал в сторону. Как ни странно, но это тоже нравилось девушке: всё, что ни делал Григорий, в её глазах выглядело правильным и единственно верным. Не было даже ревности. Если он любит Лену, значит, так нужно.

Летние каникулы перед выпускным классом ей показались бесконечно долгой пыткой, потому что они лишили её возможности видеть Григория. Дошло до того, что она приходила к его дому и не отрываясь смотрела в окна квартиры на третьем этаже в надежде увидеть хотя бы его тень, хотя бы шевеление штор. Но, как оказалось, его вообще в то лето не было в городе. Узнав это, она всё равно продолжала приходить, потому что эти кирпичные стены, эта подъездная дверь, эти окна и даже свет в окнах были его, они были словно пропитаны его запахом, его духом, его голосом. Они знали, помнили и тоже ждали его. И это хоть как-то облегчало её боль, заполняло пустоту и утоляло жажду видеть любимого человека.

Григорий вернулся за неделю до начала учебного года. Ксения увидела его в кухонном окне. Он показался всего на несколько секунд с обнажённым торсом, но день для неё стал ярче, люди добрее, а время наполнилось смыслом. Это было счастье. Не зря она столько дней ждала! У неё бешено колотилось сердце, и она ещё с час простояла в тени деревьев, неотрывно глядя в окна, и не могла решить: лучше, чтобы он её заметил или чтобы не заметил? Она была уверена, что его отношение к ней теперь изменится.

Первого сентября все в классе как-то стихийно, самостоятельно расселись по столам. Григорий специально сел один за пустой стол в надежде, что с ним сядет Лена, но она села рядом с подружкой. Хотел было подойти и нагло попросить её соседку пересесть, но не решился, тем более, та с Леной о чём-то оживлённо болтала. Показалось невежливым прерывать их разговор. Он погрустнел. Лена изредка косила взгляд на Григория. Она, конечно же, заметила перемену в его настроении и стала ещё оживлённее. Возможно, он ей тоже нравился, но отсутствие в нём брутальности провоцировало в ней дерзость.

Когда в класс вошла Ксения, все уже сидели парами, кроме Григория. Он с нескрываемым страхом наблюдал «замедленное кино»: как она осмотрелась, остановившись на мгновение, как направилась прямо к нему своей деревянной походкой, как села рядом молча и будто окаменела, почти не дышит. Григорий тоже молча взял свой рюкзак и пересел на соседний ряд, где пустовал стол. О вежливости в этот момент он не думал. Ни одной эмоции не отразилось на лице Ксении, ни один мускул не дрогнул. По классу прокатилась волна какого-то шелеста, потому что на мгновение все замолчали. Последний год учёбы начинался очень интересно.

Григорий почти физически ощущал, как Ксения своей назойливой любовью мешает ему любить Лену, это его злило и даже пугало. Теперь он постоянно чувствовал её взгляд на себе, он сковывал, а когда их глаза встречались, ему становилось неуютно. Её взгляд был из глубины, из другого времени или измерения, из другой цивилизации. Он пытался выкинуть Ксению из головы, но не получалось. Перед глазами то и дело всплывала та смс от Лены: «Тебя любит Ксения Лебедева». Слово «любит» по отношению к Ксении ему казалось чем-то оскорбительным, он в своих мыслях использовал другие глаголы: привязалась, достала, мешается под ногами… Он не признавал за ней права любить.

Интересно, она улыбается когда-нибудь? Почему-то не помню её улыбку. И вне класса не помню: она, кажется, никогда и никуда с нами не ездила. И от уроков физкультуры была освобождена, правда, никуда не уходила: стояла или сидела где-то в стороне и за мной наблюдала… Отец анатомией меня не обидел, и приходилось всеми способами скрывать эту «анатомию», одевал даже двое плавок сразу, чтобы «не выделялось». Словечко такое у меня было… Иногда Ксения по месяцу отсутствовала в школе — болела, какая-то болезнь сердца. И никто из класса её не проведывал, даже не вспоминали о ней… И на выпускном вечере совсем её не помню. Да, она, кажется, была, но я был полностью занят другой… Конечно, была — ведь она пригласила меня на танец! Как же я забыл? Да, подошла как-то неуклюже, когда объявили «белый танец», и спросила сдавленным голосом: «Можно?» Я согласился, как будто отдал себя в жертву. Прикасался руками к ней — и не чувствовал её тела, а её руки мне показались тяжёлыми. Весь танец промолчали и даже не взглянули друг на друга… Ей было гораздо тяжелее, ведь со мной всё-таки переписывались, играли как кошка с мышкой, но не отвергали демонстративно. Как она всё это выдержала?

Кстати, Ксения почти не изменилась со времён школы, только стала чуть мягче, раскрепощённее, но не сказал бы, что женственнее. Говорит, что ходит в церковь. Раз пыталась меня туда затянуть, но я резко пресёк её планы моего воспитания. Впрочем, она оказалась довольно интересным собеседником. Вернее, говорит она мало, но, кажется, ни один вопрос не поставит её в тупик. И всё-таки я её удивил… Она, кстати, сразу заметила, что у меня что-то произошло, но не стала выяснять. Это тоже её хорошая черта. Это, скорее, мужская черта. Поэтому я, наверное, и отношусь к ней исключительно как к другу… А удивил я её вопросом: «Как отличить беса от ангела-хранителя?» Опять же, она не стала спрашивать, почему я задаю такой вопрос.

Меня меньше всего интересовал её ответ, просто очень хотелось с кем-то поделиться своими переживаниями (дневник лишь чуть ослабил это желание), рассказать о случившемся. Мой вопрос — как бы косвенный рассказ, какая-никакая разрядка…

…Воспоминаниями обливаешься, как горячей кровью. Передо мной вновь и вновь лицо того незнакомца, который теперь стал уж слишком мне знаком… А если быть честным до конца, то не столько лицо, сколько… Он был обнажённым, лишь вокруг его смуглых бёдер была повязана белая мягкая ткань с чуть сглаженным рельефом впереди. И этот рельеф тянет к себе, как магнит. Неужели я и правда педик?..

Итак, мой вопрос…

— Тебя это интересует как теория или как практика? — в свою очередь спросила Ксения.

— А что, ответы могут быть разными?

— Мне кажется, ангела-хранителя любой человек определит безошибочно, во всех других случаях будет присутствовать сомнение.

— Это очень субъективно.

— Как субъективна любая вера, — дополнила Ксения мои слова, а потом, немного подумав, добавила: — Ангел-хранитель бескорыстен.

После этого диалога мне стало в тягость её присутствие: на роль ангела-хранителя она явно не тянула. Она это поняла и заторопилась домой. А я начал размышлять о том, как виртуозно меня развели. Именно это слово — «развели» — почему-то пришло на ум. Сначала всучили аппарат, от которого я не стал избавляться. То есть я его принял как дар, и это определило дальнейшее развитие событий. Следующий этап — приручить меня. Угрозы, какие-то обещания и даже удовольствия — не совсем эффективны, и тут всплывает подобие, аналогия, матрица. Когда птенцы вылупляются из яйца, то за своих родителей принимают того, кто оказался в момент появления на свет рядом с ними. И не только птенцы. Довольно распространённая модель в живом мире. Мне сымитировали как бы второе рождение, а рядом оказался он

Конец ознакомительного фрагмента.