Илья Муромец и Царевна Лягушка

Александр Бергельсон

Стреляя из лука, Илья Муромец теряет стрелу, идёт её искать, и попадает на Болото к Царевне Лягушке.Тут вдруг выясняется: ищет Илья и не стрелу вовсе, а свою Дорогу В Жизни, и что Илья – не умеет бояться, а лишённый страха человек автоматически лишается… умения любить. Научится ли Илья Страху? Обретёт ли возможность Любви? Читайте об этом в книге «Илья Муромец и Царевна Лягушка»!

2. На тропе. Встреча первая

— — — — — — — — — — — — — —

Каждый идет своим путем. Но все дороги всё равно идут в никуда. Значит, весь смысл в самой дороге, как по ней идти. Если идешь с удовольствием, значит, это твоя дорога. Если тебе плохо — в любой момент можешь сойти с нее, как бы далеко ни зашел. И это будет правильно.

Карлос Сесар Сальвадор Аранья Кастанеда: «Активная сторона бесконечности»

— — — — — — — — — — — — — —

Илья даже и не заметил, как убегаючи оказался именно там, где бабулечка и сказала: за околицей.

Ранее Ильюха именно в это место за селом родным как-то не забредал, хотя, казалось, излазил, как и все мальчишки Карачаровские, любой окрестный закоулочек.

Пред ним лежали три тропинки.

Илья, как бабулечка велела, свернул сразу на правую.

Солнце вовсю припекало, тропинка спустилась в небольшую низину, а потом резво взбежала на пригорок.

Вот тут-то прямо перед Ильёй и встал высоченными деревами Лес густой.

— Интересно получается. — Подумал Илья. — К примеру, тропинки. Неоткуда им взяться! А, вон, по одной иду. Леса быть не должно, а он вот он. Значит, так оно всё для меня специально сложилось.

После сей мысли, Илья сделал соответствующие выводы, на всякий случай, выломав себе дубинушку подходящую: орудье ближнего боя, веками проверенное и безотказное.

И не зря, прямо скажем, выломал.

Из Леса на опушку вышел вразвалочку Медведь.

Точнее, Медведица.

Причём, такая большая, каких, вообще-то, и не бывает.

Илья почему-то вовсе не удивился, когда Медведица заговорила с ним человеческим голосом.

— Пришёл. — В голосе Медведицы слышалась радость. — Заждалась я! Только ты какой-то шибко молоденький. Или тоже — заколдованный? Только, в отличие от меня, горемычной, на тебя наложили не суров обет бытия-жития в обличье зверином, пока прынц не придёт, замуж не возьмёт, а не менее суровы заклятья: покуда меня, суженую, не встретишь, обретаться в облике мальчиковом, не подрастая? Так вот она я! Дождалися мы, выходит, часа урочного! Спадёт колдовство ужасное прямо счас!

С этими словами Медведица полезла к Илье целоваться.

Илья, впрочем, сумел увернуться.

— Спокойно, тётенька! — Уже стоя за ближайшей могучей сосной, увещевал Медведицу Илья. — Колдовства на мне нету, и ребёнок я самый, что ни на есть, обыкновенный. В Лес иду по делам, ищу потерянную стрелу. Вам, как я разумею, надось ещё подождать маненько: прынц ваш вот-вот уже будет!

— Стрелу? — Медведица так и замерла. — Ага. Значит, жизть моя пошла по другой тропе! Кто стрелу ищет, тот её и пущал, а кто пущал, тот невесту искал, а кто невесту ищет, тот, как мне гадалка вещала, могёт и с меня облик медвежий сняти, сумев поцеловати!

И опять кинулась обниматься.

— Целуй! Не пожалеешь! — Орала Медведица, круша на своём пути могучи дерева и вытаптывая кусты дикой малины-ягоды, коя в изобилии всегда на опушках растёт.

Илья убегал, хитро маневрируя промеж дерев.

Однако чуял: долго не продержится.

— Да чмокни ты её уже! — Раздался тяжёлый низкий голос.

Илье показалось, что это сам Лес говорит с ним.

Но тут на опушку вышел Лесовик, собственной персоной: до колен бородища, сама — зелена, словно это и не волос вовсе, а млада поросль, и кое-где в бороде уже видать вполне набравшие силу еловые шишки.

— Стой, не шевелись, замри, не гоношись! — Крикнул Лесной Дед Медведице.

Та и замерла.

— Спасибо вам. — Тяжеленько дыша, поблагодарил Ильюха. — Низкий поклон Хозяину Лесному, мир его Дому! Роста-процветания, счастливого произрастания!

— И тебе не хворать, паря. — Отвечал Лесовик. — Целуй, пока я её удержать могу! Сил моих нету больше: весь Лес извела своими страданьями.

— Как же так? — Илья попятился. — Вначале — целуй, потом — замуж бери? У меня, Дидо, совсем другие планы. Да и вообще: мал я ещё…

— Слушай сюда. — Лесовик оказался рядом с Ильёю, и теперь шептал ему в ухо, голосину свою уменьшим по величине и силе до шороха трав-цветов, шепотка листьев. — Поцелуешь — расколдуешь. А жениться будет тот парнишечка, коего счас брат мой, Ветродуйка-Степна-Душа к Лесу гонит. Только замешкались они там малость: попался супостат на пути, Разбойня Длиннорук Оболдуевич. Счас, пока ты Марфуту, Медведицей Заколдованную, чмокать станешь, жених и подойдёт. Да ты не боись! Ей на расколдование время надось, да потом, опять же, в себя прийти… успеют!

— Ну, ежели так… — Илья тяжело вздохнул, и с опаской, конечно, но Медведицу чмокать пошёл, ибо знал наверняка: Лесовик обмануть не может, — на его правде вся Жизнь земная строится.

Медведица, что первое заметил Илья, пахла вовсе не зверем диким, а румянами девичьими, да травяным сбором для мытья кос, каким искони все Карачаровские девы пользуются.

Ну, и чмокнул.

Прям в губы медвежьи, переборов естественны внутренние страх со брезгливостью.

Медведица шевельнулась.

Илья отскочил, и, на всякий случай, спрятался за спину Лесовика.

Из пасти медвежьей излился долгий протяжный стон.

Потом Медведица начала меняться.

Странное это было зрелище.

Диковатое.

Тело её, словно ища что-то внутри и снаружи, принимало самые разные формы, пока не нашло искомое девичье обличье.

Под шкурой оказался вполне даже праздничный сарафан.

— Ах! — Вскричала преображённая дева. — Сбылись мечтания! Свершилось!

После чего незамедлительно бабахнулась в обморок.

— Я те говорил. — Наставительно заметил Лесовик. — Время ещё маненько есть.

Тем временем вдруг налетел ветер, и не просто — ветер, а целый ветрища, и ветрищей этим вынесло к опушке здоровенного мужичину на изможденном худом коняге.

— Здорово, братан Лесовик! — Ветер обернулся весёлого вида дедком в развевающихся просторных одёжках. — Вот, пригнал тебе женишка для Марфутки, прошу принять, каков есть: наследный царевич Дундарии, ихнее Высочество, Князь Великий Емельян Ярополкович!

— Здоров и ты, братец, Ветродуйка-Степна-Душа. — Прогудел Лесовик. — Успел к сроку! Ильюха уже своё дело сделал. Емелька-Царевич теперь должон далее свою роль исполнить.

Но тут случилось непредвиденное.

Царевич с коняги слез неторопливо, мешок седельный снял, да и, на траву пристроив, тут же прилёг, имея недвусмысленное намерение спать-почивать без просыпу, самое малое — лет сто, если, конечно, судить по решительности действий и зевкам, действия эти сопровождающим.

— Чёй-то он у тебя какой-то малохольный. — Заметил Лесовик.

— Устал чуток. — Отвечал Ветродуй. — Ну, да сие мелочи! Счас Марфута его разом вразумит. Смотри, вон она в себя пришла, подымается, вся исполнена великой жажды большой и светлой любви…

Марфута уже встала во весь свой рост, и шарила по опушке глазами в поисках жениха долгожданного, её чмокнувшего.

На Илью она не обратила никакого внимания, хотя на мгновение короткое глазами его выцепила с точностью.

А вот на Емельяна-Царевича среагировала зело сильно.

— Прынц! — Взревела Марфута, и кинулась со всего росту на спящего. — Мой! Суженый! Поцеловавший! А-а-а-а!

Емельян от рёва и падения на него чего-то или кого-то, этот рёв издающего, тут же про сон забыл напрочь.

Вскочил, прям с Марфутою вместе, на нём висящей, и, дико вращая глазами, замер в полной неподвижности.

— Идёмте. — Опять снизил голос до шёпотка Лесовик. — Сами разберутся.

— Твоя правда, братец. — Отвечал Ветродуй. — В любовных объясненьях чужие уши — одна помеха.

Илью подхватили под руки, и через мгновение он уже стоял в самой гуще Леса, хотя и на всё той же, им бабулечкой пререкомендованной, тропе правой.