Илья Муромец и Царевна Лягушка

Александр Бергельсон

Стреляя из лука, Илья Муромец теряет стрелу, идёт её искать, и попадает на Болото к Царевне Лягушке.Тут вдруг выясняется: ищет Илья и не стрелу вовсе, а свою Дорогу В Жизни, и что Илья – не умеет бояться, а лишённый страха человек автоматически лишается… умения любить. Научится ли Илья Страху? Обретёт ли возможность Любви? Читайте об этом в книге «Илья Муромец и Царевна Лягушка»!

3. На тропе. Встреча вторая

— — — — — — — — — — — — — —

Дело не в дороге, которую мы выбираем: то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу.

О. Генри: «Дороги, которые мы выбираем»

— — — — — — — — — — — — — —

Лесовик и Ветродуй смотрели на Илью с великим любопытством.

— Узнаёшь, Братец? — Поинтересовался Ветродуй.

— А то. — Отвечал Лесовик. — Герой. Давно их к нам не заходило. И, ты глянь, не абы кабы, а настоящий, хотя, прямо скажем, в оченно юных годах.

— Рано начавший больше успеет. — Резонно заметил Ветродуй.

— Ежели, конечно, сдуру не загибнет при первой на то оказии. — Лесовик погладил бородищу. — Надо бы мальчонку отблагодарить. Как-никак, вспомог.

— Обязательно надо. — Кивнул Ветродуй. — Мы правила знаем. Вот только чем?

Оба дедка задумались.

— На добром слове спасибо, — отвечал Илья. — А остальное — не надобно: в дороге груз лишний одна помеха.

— Это уж не тебе решать. — Ветродуй вдруг хлопнул в ладоши. — Придумал я, братец! Пусть имеет такую возможность: нас с тобою в любой момент, ежели чо, на помощь призвать!

— Дельно. — Лесовик улыбнулся в бородищу. — Так и сделаем.

И оба подойдя к Илье вплотную, заглянули парнишке прямо в очи.

Причём, одновременно.

Илью словно подхватил изнутри вихрь какой.

Он и ахнуть не успел, как уже унёсся, вихрем этим влекомый, в неизвестные вышние дали, где чьи-то могучие руки окунули летуна невольного в золотой дождь, который, кстати, шёл не сверху вниз, как положено, а снизу вверх, самым небывалым образом.

Каждая капелька золотого дождя прошла сквозь Ильюху, и каждая же оставила в нём чуть-чуть золотого своего свечения.

— Иди с Миром, паря! — Услышал Илья голос Лесовика. — Мы ещё встретимся.

— Да и не раз. — Добавил Ветродуй. — Ох, и славная жизть намечается! Ох и славная!

Илью опять подхватило силой неведомой, и в себя он пришёл уже, стоя один-одинёшенек среди Леса.

Первым делом Илья вспомнил про стрелу свою любимую, не понять куда улетевшую.

Про остальное мыслей не было.

Такова уж оказалась с юных лет особенность Ильюхина: принимать, аки должное, всё, что с ним случилось-приключилось, и идти дальше.

Но не тут-то было.

На тропу из Леса вышел дёргающейся и подпрыгивающей походкой странного вида человече.

Голый, ежели не считать прикрывающей нижнюю часть тела хитросплетённой из тонких веток ивовых юбки, но, при этом, в железном шлемаке с прорезями для глаз, каковы таскают на головах иноземные вояки.

— Не скажешь ли ты мне, о, юноша, — слабым голосом просипел вышедший, — где это я счас оказался?

— От Мурома-града недалече, от села Карачарова близь. — Отвечал Илья, но дубины своей так из рук и не выпустил, даже наоборот: показал дубину собеседнику, ненавязчиво переложивши из длани в длань.

— Майн гот. — С чувством произнёс голый. — А на каком языке мы сейчас говорим? Только не сочти меня умалишённым! Я слишком давно плутаю неизвестно где, и совершенно утратил то, что принято называть «связью с настоящим Миром».

Илья вздохнул.

— Я, окромя родного наречия Руничей, никаких других языков не ведаю.

— Плохо. — Отвечал Илье странный человек. — Юноша должен много знать. Чем, прости, заняты твои наставники и воспитатели? Хотя бы Науке Войны они тебя обучают? Хотя, если судить по твоей боевой стойке и тому, как ты держишь своё оружие, с воинским делом ты знаком не понаслышке.

Илья вздохнул ещё тяжелее.

— А вы кто будете?

— Понятия не имею. — Ильюхин собеседник оправил юбку. — Но страдания мои велики чрезвычайно!

И, бормоча извинения, повернулся к Лесу передом, а к Илье задом.

Ниже поясницы у незнакомца торчала чёрная стрела.

— Не моя! — Почему-то обрадовавшись, подумал Илья.

— И кто ж вас так? — Спросил он, подпустив в голос сочувствия.

— Его Величество Царь Лебедей, Добрый Волшебник Цигнус. — Грустно рёк Илье раненный, поворачиваясь обратно лицом. — Причём, как я сейчас понимаю, за дело. Видишь ли, я был большой любитель охоты. Каждый день проводил я, разя стрелами всё то, что считал в охоте этой своею законною добычей. И вот однажды я случайно — повторяю: случайно! — попал стрелою в дочь Царя Лебедей Цигнуса, прекрасную Белу Деву-Лебедь Цигнушу, за что и был наказан вечной стрелой в одном месте плюс потерей памяти обо всём, кроме ужасной этой истории с Царевниным ранением. Впрочем, — в голосе несчастного появилась некая светлая нота, — было предсказание: я излечусь, если кто-либо из встреченных мною доблестных рыцарей сумеет доказать, что он… он…

— И это не помнишь? — Осведомился Илья.

Стрелопронзённый задумался.

— Увы, да.

— Ладнось. — Решительно подвёл итог Илья. — Тогда, давай попробуем вернуть память твою хотя бы о том, как тебе от проклятия и стрелы избавиться можно. — И, помолчав в раздумье, с ещё большей решительностью добавил. — Для начала надось мне стрелу определить: может, в ней всё дело.

— Стыдно. — Стал отнекиваться новый Ильюхин знакомец. — Столь неприличное место расположения стрелы…

— Зад, что ли? — Несколько даже удивился Илья. — Место, как место. Ничем не хуже всех прочих телесных мест.

И, довольно бесцеремонно развернул стрелоносца стрелой к себе.

— Агась. — Илья прищурился. — А стрела-то черешковая! Вон, сразу видно, наконечник крепится к древку, как листок к ветке, и сам с листком таким схож по виду. Значит, Царь ентот твой Лебединый не просто стрелу тебе в зад вонзил, а с намёком: как лист растёт, так и стрела расти станет, ибо ты теперь стреле этой навроде источника жизни, аки древо листу своему каждому.

— Донерветер. — Вскричал новый Ильюхин знакомец. — Так и есть: я ощущаю стрелу частью себя! А что ещё, дорогой мой друг, говорит вам эта стрела в моём афедроне? Что ещё?..

— Счас поглядим. — И Илья пошевелил пальцем стреловое оперение.

— Стрела эта, — продолжал Илья, — не простая. Сделана она по подобию одной стрелы хитрой, с древности почитаемой во славном городе Риме. Такой стрелою давным-давно один Святой ихний убит был, Севастьяном звали. Там, в Риме-городе, под самим городом пещеры подземны и ходов меж ними не счесть: оттуда камень строительный брали, когда строились. И живут, понимаешь, в тех подземных нескончаемых ходах да залах крысы, от которых городу Риму спасения не было, пока стрелу вот такую же, опосля Севастьянова ею убиения, в подземных залах не схоронили. С той поры ушли крысы. Отвадила стрела Севастьянова крыс поганых на Рим-город с-под низу болезни жутки насылать: чуму злыдню с падлюкой холерою.

— Но причём здесь я? — Изумился страдалец в юбке. — Не соблаговолите ли объяснить?

— А чё тут объяснять? — Илья пожал плечами. — Крысам казалось, что стрела в каждую из них точнёхонько метит. Вот и сбежали, поскольку угрозу снести не смогли. А ты Царю Лебяжьему и его подданным надоел охотами своими гораздо хужее любой чумы с холерой. Вот они тебя и решили — навсегда отвадить.

— О, как глубоко, как точно подмечает сей молодой человек все оттенки загадочной сути стрелы в моём седалище!

Поразился Ильюхин собеседник.

— И, благодаря тебе, удивительный юноша, я вспомнил! В предсказании сказано было именно о разгадке смысла и стрелы этой, и назначения её, и, пардон, почему именно в данное место вонзилась она! Молю тебя: продолжи мудрые речи свои, дабы избавить меня и от стрелы, и от мук, ею причиняемых!

— Стрела калёная, — Илья словно не заметил речей его, — древком составная из нескольких продольных частей. Брали для них породы древесины разной, соединяли промеж собой клеем рыбьим.

— Наверняка, и в этом тоже скрыто нечто наиважнейшее по смыслу! — Пробормотал пронзённый с тылу.

— А чего тут скрывать? — Илья хмыкнул. — Яснее ясного намекает тебе Царь Цигнус: всё в этом Мире соединено прочно, всё склеено накрепко, всё движется к единой цели, летит стрелою, но — ежели вдруг чего кто нарушит, то и стрела движения сразу же вонзится ему сзади, дабы отвадить…

— Я понял! — Юбочник радостно захлопал в ладоши. — Ну конечно же, всё именно так! Именно так!

Вдруг голос его резко изменился.

Теперь в нём слышалось небывалое удивление.

— Стрела… она выходит из меня! Она вот-вот покинет зад мой! Боги, какая боль! Но это — это боль облегчения!

А потом он упал на траву, и затих.

Илья не стал трогать страдальца: главное, что стрела валялась на траве рядом с познавшим облегчение бывшим пронзённым, а не торчала больше там, где до этого.

Илья успел уже отойти довольно далеко, как вдруг небо над деревьями Лесными раздвинулось, и оттуда высунулась всё та же голова в ведроподобном шлеме.

— Я был подхвачен неведомыми силами, дабы, по всей видимости, быть доставленным в родные земли. — Прогудело ведро. — Но я силою воли остановил полёт! Не могу же я улететь, так и не поблагодарив своего избави…

Договорить он не успел.

Облака сомкнулись, что-то там, в небе, грохотнуло, но это был уже не тот грохот, что от шлема ведёрного, а, явно, грохот сфер вышних.

— Опять же, вопрос, — сказал сам себе Илья, разглядывая опустевшие небеса. — Откуда я всё то, что говорил про стрелы, знаю?

Но до ответа Ильюхе была ещё и дорога далека, и годы немалы: ведь Боги — они всегда проверяют выбранных очень долго и со всей тщательностью, потому как Богам торопиться абсолютно некуда.