Негативный Разум
В 2044-м году невролог из Нью-Йорка и нейрохирург из Волгограда ищут лекарство от деменции нейронного шока, неизвестной болезни, уничтожающей разумы людей за считанные месяцы. Они подозревают, что ответ на природу болезни находится где-то внутри пустых участков генома человека. Но они даже не догадываются, что скрыто внутри цепочки нуклеотидов, ранее считавшейся бессмысленной.
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Негативный Разум» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава I
1
Меня зовут Иван Мечников, я закончил ординатуру по неврологии в Бруклинском Университетском Госпитале в 2039, там же и остался работать неврологом. Таким образом я и встретился с доктором Струковым, который чуть позже пришел к нам работать нейрохирургом.
Хочу рассказать вам, как обстояли дела на Земле в 2044 году. Четыре года назад к нам в госпиталь поступил первый пациент с заболеванием «деменция нейронного шока» (или, как мы стали называть ее вскоре — шок-деменция). Это был сорокалетний мужчина, который еще месяц назад был успешным инженером, но затем у него внезапно появились вспышки неконтролируемой агрессии, потом галлюцинации, а через две недели он перестал говорить и узнавать близких. Мы исключили все возможные диагнозы. Физиологически пациент был абсолютно здоров, но все когнитивные функции были полностью утрачены.
После этого начали поступать сообщения из других госпиталей о таких же случаях по всей Америке, а потом и со всего мира. Через день Южная Корея опубликовала данные о том, что заболевание является заразным — в одном из госпиталей медсестра, работавшая с такими пациентами, стала испытывать похожие симптомы.
После корейского сообщения мы сразу же изолировали пациента с шок-деменцией и стали ждать. Было страшно. Большинство персонала не хотело даже приближаться к его палате. Я долго взвешивал все «за» и «против» — идти мне или же нет, но не успел. Доктор Струков явился из Университета Корнелл, надел на себя всю возможную защитную одежду и пошел к пациенту. Это меня вдохновило, и я пошел следом за ним. Так мы с ним и познакомились.
Пациент отрешенно смотрел в потолок, лежа на больничной койке. Когда мы вошли, он медленно поднялся с кровати и посмотрел на нас. Все его движения были неестественными, как будто кто-то дергал за невидимые нити, двигая его руками и ногами.
— Эрэ Хае Зэ… Дау Дэи Эрэбар… Натау Эу… — произнес он, в глазах его была пустота.
Я вздрогнул и остановился, а Струков подошел к нему ближе.
— Как вас зовут?
— Эрэ Миру…
Струков повернулся ко мне:
— Что это за язык? Кто он по национальности?
— Он американец… Понятия не имею, что за язык…
Сердце бешено колотилось, я понятия не имел почему, но эти слова внушали ужас. Струков внимательно обследовал пациента, взял кровь (все остальные отказывались) и сделал люмбальную пункцию. Я стоял рядом все это время как парализованный, не в силах и пальцем пошевелить.
За первый месяц по всему миру было зарегистрировано около тысячи случаев шок-деменции, за второй месяц — десять тысяч, а к концу года болезнь достигла статуса эпидемии — больше миллиона случаев. Инфекционного агента, вызывающего болезнь, будь то вирус, бактерия или прион, не удалось выявить. Пути заражения тоже оставались неизвестными — шок-деменция была заразной, но передавалась избирательно. Например, никто из родственников мог не заразиться несмотря на близкий контакт. Но медперсонал мог быть инфицирован за несколько дней.
За первый месяц было установлено, что контакт менее 24 часов с пациентом является безопасным при соблюдении максимальной защиты Класса А — костюма из демрона[1], который защищал против проникающей радиации.
Струков был очень удивлен этими данными, он сказал:
— Итак, теперь у нас есть прямое доказательство того, что сознание — это процесс, основанный на квантовой запутанности[2]. В случае с шок-деменцией какое-то излучение или поле разрушает квантовую запутанность внутри нейронов.
Я хорошо помню протесты возле нашего госпиталя, когда его назначили центром контроля шок-деменции в Бруклине. Массовая истерия уже вовсю началась, люди стояли с плакатами, испуганные и озлобленные. Теории заговора правительства, фармакологических компаний и медицины — все это было. Я вышел из больницы в конце рабочего дня, пошел к машине и увидел разгневанных людей, бегущих ко мне с одной стороны, и полицию — с другой. В меня полетели камни, один разбил мне бровь. Я застыл как вкопанный, глядя на вспышки сирен и полицию, отталкивающую людей от госпиталя. Серое небо было низким и мрачным.
Мир навсегда изменился.
Появились данные по глобальной статистике о шок-деменции. В густонаселенных странах — Китае, Индии, Бразилии — распространенность была наибольшей, западные страны показали наименьший рост числа заболевших. Страны с очень низкой плотностью населения — Россия, Австралия, Канада — столкнулись с широкой волной иммиграции, не всегда легальной. Особенно это касалось границы России и Китая, а также США и Канады. Во многих странах Ближнего Востока и африканских странах начались массовые убийства больных шок-деменцией. В странах бывшей советской зоны формировались лагеря для больных, которые были ничем не лучше лагерей ГУЛАГа. В США начались протесты, паника, акты мародерства и насилия. Религиозные объяснения происходящего мгновенно стали популярны по всему миру — тысячи теорий «кары богов» и «судного дня» возникали каждый месяц, собирая секты и кланы. По всему миру вводились комендантские часы, все публичные места закрывались, люди баррикадировались в домах, а самолеты, поезда и автобусы переставали ходить.
Струков переехал в наш госпиталь и буквально поселился там. У него была теория о том, что неведомое «SD-излучение[3]» нарушает структуру ключевых генов в нейронах, которые отвечают за работу сознания.
Струков уже больше пятнадцати лет занимался генетикой и квантовой физикой разума и сразу выдвинул идею о том, что гены Авроры А (это были его любимые гены на протяжении последних лет) должны быть вовлечены в патологию шок-деменции. Как бы это ни было поразительно, мы подтвердили изменение одного из генов блока Авроры А у первого же пациента. Струков ходил туда-сюда по кабинету и смотрел на всех затуманенным взглядом. Я тогда думал, что дальше мы найдем еще как минимум десять генов и через несколько месяцев разработаем первое лечение. Я был очень воодушевлен. Но оказалось, что ни один из других генов-кандидатов группы Авроры А не показал изменений.
Струков вместе с Университетом Корнелл открыл большую лабораторию в Манхэттене, в которой мы проводили исследования по лечению шок-деменции. Была установлена важнейшая информация о SD-излучении и возможности его регистрации. Больные шок-деменцией действительно искажали электромагнитное поле очень специфическим спектром, который можно было обнаружить и таким образом диагностировать шок-деменцию. Другие институты начали разработку электромагнитных полей, которые могли бы потенциально нейтрализовать SD-излучение, но это проходило с переменным успехом. Несмотря на то что Струков не проявил к идее никакого интереса, несколько исследований показали превентивную роль контр-SD-радиации в профилактике болезни.
Это был единственный успех в области шок-деменции за почти пять лет ее существования. А наша лаборатория в Корнелле не принесла никаких плодов. Мы застряли. Нужно было что-то делать, и Струков решил пойти на сделку с дьяволом.
Российское правительство во главе со вселяющим всему миру трепет Президентом Цинновым пообещало ему неограниченное финансирование и доступ к пациентам с шок-деменцией, которые находились в ЦИКРе — Центральном Изоляторе Красноармейского Района города Волгограда. В обмен Циннов потребовал полного контроля над собственностью и распространением лекарства.
Это была плохая идея. И все ему так и сказали. Маркус ДеВитт, наш главный биохимик, сказал Струкову, что он «совершает большую ошибку». Я же просто сказал ему, что он сумасшедший.
Но Струков, разумеется, никого не послушал и все равно уехал. Он снова возглавил НейроЦентр в Волгограде, крупнейший в мире неврологический госпиталь, который он когда-то основал. Струков продержался всего лишь несколько месяцев. Он думал, что хорошо знает Россию и Циннова, но страна сильно изменилась за последние десять лет. Циннов из неординарного политика-стоика превратился в жестокого деспота, а российское общество было парализовано страхом и болью. Струков потребовал от правительства кардинального улучшения условий содержания больных в ЦИКРе и передачи изолятора в ведомство Всемирной организации здравоохранения и Красного Креста. После того как его требования были проигнорированы, он дал несколько интервью о ЦИКРе в международных СМИ, что вызвало большой резонанс. После этого он открыто поддержал лидеров оппозиции и призвал к либерализации власти в стране.
Несколько десятков агентов ФСБ вломились в офис Струкова в НейроЦентре с целью его немедленного ареста. Но Струкова там уже не было. ФСБ искало его повсюду, но так и не смогло найти. Струков исчез не один — он забрал с собой все оборудование и все разработки лекарства. Он был объявлен в федеральный розыск, а по российскому телевидению и интернету была развернута массовая кампания о том, что именно исследования Струкова в Нью-Йорке привели к вспышке шок-деменции. За считаные недели он превратился в преступника номер один на территории Российской Федерации.
Струков нашел укрытие в одном из штабов оппозиции, который, как ни удивительно, находился в самом опасном месте европейской части России, но одновременно и самом защищенном от спецназа и ФСБ. А именно — в зоне отчуждения рядом с ЦИКРом.
Струков связался со мной через несколько дней после того, как оказался в штабе. Он говорил по зашифрованной линии. Он сразу же позвал меня к себе. «Очень заманчивое предложение, но я отказываюсь, Саша», — ответил я, раздумывая немногим меньше наносекунды. Он был готов к такому ответу и нисколько не отчаялся. Иногда я даже думал, что он просчитал такой исход событий и специально поехал в Россию для того, чтобы вступить в открытый конфликт с Цинновым. Он приглашал меня почти каждый раз, когда выходил на связь. Я был уверен, что не соглашусь никогда, — сама идея о том, чтобы приехать куда-то, где меня в любую минуту могут бросить в тюрьму пожизненно или даже убить, была абсолютным безумием.
— У нас тут все нормально, — говорил Струков. — Нормально. Полиция боится сюда заходить. И вообще большинство людей боятся сюда заходить. Тут безопаснее, чем, блин, в Пентагоне. Мы на грани открытия. Ты нам нужен.
Струков при помощи оппозиции и Красного Креста организовал лабораторию в подвале заброшенной больницы Каустик, и, благодаря неограниченному доступу к больным шок-деменцией (ЦИКР находился всего в нескольких километрах от больницы) и всему оборудованию, украденному из НейроЦентра, исследования двигались семимильными шагами.
В начале ноября он вышел на связь рано утром по времени Нью-Йорка — и поздней ночью по Волгоградскому — и сказал, что лекарство почти все готово. Но мне нужно срочно было приехать, потому что нужен был специалист по геномным базам данных и, конечно, сами эти базы.
Вот вы и узнали мою роль в разработке лечения шок-деменции. Мы с Маркусом занимались анализом всех генов и протеинов в нейронах головного мозга, сравнивая здоровые клетки и клетки больных. Параллельно с этой работой я был неврологом во все том же Бруклинском Университетском Госпитале, где мы безуспешно пытались контролировать эту болезнь в течение уже почти пяти лет.
Струков умел вселять веру в людей. Однажды он вдохновил меня на то, чтобы войти в комнату к первому пациенту с шок-деменцией, поступок, который полностью изменил мою жизнь. А в то утро, когда он с пылающим взглядом рассказывал, что лечение почти что у нас в руках, я внезапно понял, что готов ехать.
— О русские, вы все сумасшедшие! — воскликнул Маркус.
— Да, — согласился я. — Как в хорошем, так и в плохом смысле.
Итак, в начале ноября 2044 я полетел в Волгоград. Я очень хотел вернуться назад в Нью-Йорк, но понимал, что если мы не найдем лекарства, то возвращаться рано или поздно будет некуда. Было грустно. Я позвонил маме и сказал, что полечу в Европу. Она была обеспокоена даже этим. К ситуации в России она была настроена крайне пессимистично и считала, что большинство русских провалились в состояние так называемой выученной беспомощности. «Я ведь не требую от них, чтобы они баррикады лезли! — говорила она. — Но хотя бы крошечный огонек протеста в душе нужно же хранить. Хотя бы крошечный!»
Рейс до Волгограда был через Москву, оба самолета были почти полностью пустые. Границы и авиасообщение были закрыты для большинства людей уже несколько лет — я смог прилететь только потому, что у меня был статус ученого, напрямую работающего с деменцией нейронного шока, и приглашение от Красного Креста. Я вышел в аэропорту «Гумрак», прошел через старый коридор аэропорта, украшенный дырками в стенах, а иногда и в полу, дождался своего чемодана и вышел наружу. Оппозиция мне прислала свои координаты через сверхзашифрованную сеть, которой пользовались, кроме них, разве что террористы и хакеры. На территории аэропорта было много полиции и солдат. Меня остановили сразу же на выходе, но быстро отпустили, узнав, что я работаю с шок-деменцией.
— Врач? — спросил старший.
— Нет, — соврал я, не знаю даже зачем. — Ученый.
— Будете работать по правилам, все будет нормально.
— Я надеюсь на это! — весело сказал я, но полицейский так на меня взглянул, что веселье пропало.
— Куда едете?
— В НейроЦентр…
— Посещать Красноармейский Изолятор запрещено, вход строго по пропускам, при нарушении понесете уголовное наказание.
— Понял вас, спасибо.
Они быстро ушли, и больше полиция меня не останавливала. Это было мне знакомо. Никто не любит проводить лишнее время с людьми, работающими с шок-деменцией. Ведь мы можем быть заразными, в конце концов.
2
В секретном приложении, которое используется только хакерами и террористами, мне написали искать серый мерседес на стоянке сразу за воротами аэропорта. Это было легко. Из машины вышел высокий широкоплечий мужчина со светлыми кудрявыми волосами и улыбкой на лице.
— Добро пожаловать в Волгоград! — сказал он мне, протягивая руку, — Меня зовут Илья Дружинин. Я вообще сам из Анапы, но вот занесло сюда.
— Меня зовут Иван, — сказал я, пожимая руку. — Очень приятно! Анапа — классный город, я был там однажды.
— А в Волгограде?
— Я тут родился и жил до десяти лет, потом семья переехала в Нью-Йорк. Струков тоже родился в Волгограде, это, наверное, единственная причина, почему он решил со мной дружить.
— Так, так, так… — Илья заулыбался. — Поосторожнее тут с этим именем.
Мы сели в машину и поехали нарушать закон. Илья быстро свернул с главной дороги в какие-то поселки. Мы выехали на заброшенную грунтовую дорогу, слева от которой были овраги, а справа — горы мусора. Поднялись столпы пыли. Мы заезжали на холмы и спускались в балки, мы ехали около двух часов, в течение которых Илья устроил мне краткий гид по истории Волгограда, Красноармейского Шок-изолятора и движения оппозиции в РФ.
Когда мы приехали на бульвар Энгельса, вынырнув из какого-то переулка, было уже темно. В этой части города уже несколько лет никто не жил, из-за близости Изолятора. Илья припарковался позади здания, до боли напоминающего больницу, и весело похлопал меня по плечу.
— Ну что ж, Ваня, вот мы и приехали, — бодрым голосом сказал он. — Больница «Каустик», названная так в честь завода «Каустик»… Даже не спрашивай меня, как они связаны…
Мы поднялись по серым ступенькам и прошли через разбитые стеклянные двери внутрь больничного корпуса, теперь совершенно пустовавшего. Внутри не горело ни единой лампы. В темноте я разглядел помещение регистрации, аптеки, гардероба. Возникло сюрреалистичное ощущение — как будто я вернулся в прошлое и мне снова было десять лет.
Илья отвел меня к металлической двери в конце коридора, которая вела в подвал. Она внезапно открылась, и оттуда пролился блеклый желтый цвет. По лестнице поднялись несколько человек, очевидно вышедших меня встречать, чем я был невероятно тронут. Один из них, завидев меня, быстро пошел мне навстречу.
— Мечников! Доброй ночи! — крикнул он, в его лице и походке было столько уверенности и энергии, что можно было бы даже немного убавить.
Человек был невысокого роста, сутулый, с острыми чертами лица и пронзительными большими глазами. Темные кудрявые волосы на его голове серебрились сединой, которой стало больше с тех пор, как я последний раз видел его.
— Доброй ночи, доктор Струков, — ответил я, широко улыбаясь при виде старого друга.
— О, я уже вижу лень в твоих глазах, Мечников. Тебя нельзя оставлять без присмотра.
— Но ведь мы работали не покладая рук… — попытался защититься я.
— Мы? Ты имеешь в виду еще и Маркуса? Он вообще ничего никогда не делает, даже когда я его контролирую… Уникальный человек.
Мы подошли к остальным людям, и Струков начал про всех рассказывать.
— Лёша — наш программист, большой талант, обеспечивает нашу безопасность и связь со всем миром так, чтобы полиция об этом даже не догадывалась. — Он представил меня коренастому парню с острым подбородком, широкими плечами и добрыми глазами. — У нас есть еще один программист — Артём, но он предпочитает не выходить из комнаты, по возможности никогда…
Лёша пожал мне руку, мы обменялись с ним парой слов, и Струков указал на стоящую рядом девушку:
— Таня — наш нейробиолог, именно она заставила меня привезти тебя сюда, потому что она считает, что мне нужна помощь, чтобы разобраться со всеми этими долбаными генами в некодируемой[4] ДНК. Не могу сказать, что полностью с ней согласен, но, конечно, мало кто так любит все эти мутные гены и нейроны, как ты.
Таня была улыбчивой и невероятно энергичной, с длинными каштановыми волосами и большими зелеными глазами. Мы быстро нашли общий язык и стали друзьями практически с первого мгновения.
Струков представил мне следующего участника команды:
— Грэг Ковский — наш военный, самый сильный человек из нас. — Струков улыбнулся.
— Это пиздец! Мы тут все бегаем, как курицы с отрубленными головами… Это хуже, чем ГУЛАГ! — воскликнул Грэг, и это была самая цензурная реплика, которую я от него слышал.
Грэг был невысок, но все равно был словно воплощением мощи. У него была сто процентов славянская внешность, но сильный американский акцент. Потом я узнал, что он, так же как и я, переехал в США еще в детстве. Его рукопожатие было таким же сильным, как и он сам, и сопровождалось, естественно, матерной репликой.
Следующей была девушка с белоснежной кожей, золотыми кудряшками и огромными зелеными глазами, в которых сияла отвага.
— Наша Леди Милосердия, Маша Решетникова, организация Красного Креста…
— Здравствуйте, Иван, — мгновенно сказала Маша, — Вы совершили невероятно отважный, потрясающий поступок! Это достойно самого большого уважения! — Она смотрела мне прямо в глаза и активно жестикулировала. — Потому что здесь, — она выделила, — здесь происходят самые важные события на свете, доктор Струков и его команда делают самые важные вещи в мире… — Она скромно улыбнулась. — А мы им помогаем.
— Спасибо вам большое за такие теплые… — начал я запинаясь.
Но Струков сразу меня перебил:
— Да, она умеет преувеличивать…
— Ну да брось, Саша!
–…но Красный Крест тут действительно очень много делает, так что мы хорошо работаем вместе.
Их штаб расположен неподалеку от восточных ворот ЦИКРа, в сторону Светлого Яра. Их положение легальное, в отличие от нашего. Они поставляют медикаменты, еду и все необходимые вещи как для больных в лагере, так, к сожалению, для персонала тоже.
— Охранники — это такие же люди! — воскликнула Маша.
— О, ну конечно… Ну ладно. — Струков повернулся к Илье, стоявшему рядом со мной. — Илюху ты уже знаешь, он, как и Ковский, из центрального штаба оппозиции, они руководят тут всеми этими военными людьми.
Струков обвел взглядом свою команду и кивнул мне:
— Ну что же, это была великолепная встреча, Мечников, а теперь пойдем вниз, я там тебе все покажу.
— Спасибо.
— А, ну еще у нас есть Анора, но это отдельная история…
— Кто такая Анора?
— О, если бы я знал…
— Ты серьезно?
— Сто процентов. Она нашла нас тут около месяца назад. Мы ничего о ней не знаем, скорее всего, она какой-нибудь суперагент или, может, кто-то из Мстителей… Но она явно настроена против Циннова и его режима, и, вообще, от нее много пользы.
Мы прошли вниз по лестнице, ведущей в подвал больницы, в котором располагалась лаборатория и штаб. Больницы всегда были известны своими подвалами, где могло находиться все что угодно — от складских помещений и столовых до МРТ-сканеров и аппаратов лучевой онкологии. Этот подвал был одним из таких — и все это было здесь вместе и сразу. Мы вышли в широкий коридор, который квадратом соединял все подвальные помещения вместе. Естественный свет сюда не проникал — на потолках горели крохотные лампочки.
— Мы тут все переделали кое-как, там, где раньше были склады, теперь находятся жилые помещения, мы живем по три человека в комнате, кроме Тани и Аноры, конечно. Кухня находится на месте бывшей столовой — это легко получилось. Ну и рядом тут туалет, душ и вся прочая хрень. — Струков посмотрел, слушаю ли я. — Устал после перелета?
— Нет, нисколько, — с готовностью ответил я.
— Это хорошо, потому что тут столько всего нужно сделать, что ты будешь усталый днями и ночами.
— Очень приятно это слышать.
Люди из команды Струкова расходились по своим комнатам, а мы продолжали идти по квадратному коридору.
— Как родители? — спросил он.
— Чьи, мои или твои?
— Не паясничай.
— Твои родители хорошо, виделся с ними перед отъездом, мама переживает за тебя, ну а отец…
— А отец все еще не может забыть величие Российской Империи, блин. — Струков подернул бровью.
— Они такое поколение, так выросли… — начал я. Это был наш старый спор, и переубедить его, конечно, у меня не было никакого шанса.
— Твой отец погиб, спасая людей, когда Россия напала на страны Прибалтки. А мой отец — болван, который живет на всем готовом в Нью-Йорке, и еще недовольный. — В его голосе появились железные ноты, означавшие, что разговаривать тут больше и не о чем.
Мы продолжали идти по длинному коридору, проходя бывшее помещение рентгенодиагностики, где теперь расположилась серверная.
— У нас здесь, возможно, самое высокотехнологичное место во всей долбаной России. — Струков стал загибать пальцы. — У нас есть все: квантовые компьютеры, глионный источник энергии, фотосинтез, про лабораторию я вообще не говорю — я увез из НейроЦентра Циннова все оборудование, которое только можно было. Теперь у нас тут есть фактически все на свете.
— А как Волгоград вообще?..
— Волгоград устарел. Но приятно было погулять по родным улицам. Особенно когда меня еще не объявили в федеральный розыск. Они до сих пор на бензине ездят, видел машину Ильи?
— Да, как будто двадцать лет назад.
— В левом крыле находится геномная лаборатория, там мы синтезируем антитела и мРНК[5].
— А где пациенты?
— В отделении радиационной онкологии, рядом с лабораторией. Оно было уже с изоляцией, что важно, если работаешь с шок-деменцией… Ну ты и сам все это знаешь, что тебе рассказывать… Сейчас у нас пять пациентов, мы пытаемся их лечить, но ничего ни хера не работает.
— А наверх вы не ходите?
— Нет. Даже свет не включаем наверху. Вероятность, что нас найдут, крайне низка — но рисковать нельзя. Даже такому рисковому парню, как мне…
Я почти все время улыбался. Мне было приятно видеть Струкова, и сейчас я действительно понял, что сильно по нему скучал все это время.
— Олрайт, — продолжил он, — В правом крыле находится сам штаб оппозиции. Если честно, я не очень уверен, чем они там именно занимаются, — он понизил голос, — скорее всего, херней всякой. Но в любом случае главная задача у них здесь — это защищать нас от этих дебилов из ФСБ.
Я снова засмеялся. Мы подошли к двери, на которой висел бумажный листок с надписью от руки: «Strukov, MD, PhD».
— Добро пожаловать в наши шикарные апартаменты! — весело сказал он. — Наконец-то меня не будут пилить за то, что мы живем тут вдвоем с Артёмом Сотниковым.
Артём спал, когда мы вошли, но свет из коридора и наши голоса его разбудили. Это был очень высокий (метр девяносто) парень с длинными темными волосами, небритой щетиной, и обликом Аполлона, и профилем, как будто высеченным из мрамора. Но удивительным образом он при этом был стеснительным, что придавало ему дополнительный шарм.
Артём пробормотал что-то нечленораздельное и перевернулся на другой бок, к стенке. Струков указал на двухъярусную кровать, стоявшую в углу:
— Тут все уже готово для тебя. Твоя полка — нижняя, у меня — верхняя. Знаешь почему?
— Потому что ты всегда на высоте.
— Абсолютно верно. Если нужен туалет или душ, то надо вернуться в коридор и дальше направо до конца. Окей?
— Окей, лучше не бывает.
У меня были с собой полотенца, зубная щетка, паста и, в общем, полный набор средств гигиены. Я пошел в ванную комнату, она была, как всегда в таких местах, не очень, но все-таки лучше, чем вы могли бы подумать. Я принял душ и вернулся в комнату. Струков читал что-то на планшете и не отреагировал на мое появление. Я лег в кровать, укутался в одеяло — было довольно прохладно — и почти мгновенно уснул.
3
Я проснулся оттого, что Струков будил меня, причем весьма агрессивно.
— Вставай, вставай, вставай… — повторял он, дергая меня за руку.
Я едва смог открыт глаза. Взглянул на часы — там было чуть больше восьми утра.
— Так, что началось?!.. — воскликнул я. — Я лег в три ночи! Дай мне поспать!..
— Днем поспишь, — решительно сказал Струков. — Пойдем смотреть пациентов, я и так уже на час подвинул весь процесс ради тебя…
— Какой еще процесс?
— Так, что за ленивые вопросы, Мечников? Какой процесс… Нужно взять кровь, биопсию нерва, проверить мРНК, начать тестировать препараты… A ты думаешь, чем мы тут занимаемся?
Его доводы показались мне убедительными, хотя чувствовал я себя, как будто меня всю ночь непрерывно били палками. Я пошатываясь встал и оглядел комнату — повсюду был творческий бардак, все углы и полки были завалены бумагой, коробками, компьютерными запчастями, пробирками и одеждой. Артём Сотников спал в абсолютно такой же позе, как я его видел в три часа ночи, когда пришел.
— А он? — с последней надеждой спросил я, указывая на Артёма.
— Он нерд, у них свое расписание, оставь его.
— Я тоже нерд.
— Ты другой нерд, ты — ботан. Ботаны должны много работать.
Мне не понравился ни его тон, ни формулировка этого предложения, но я ничего не сказал. Я быстро оделся и пошел в ванную, а когда вернулся, меня ждал приятный сюрприз — Таня Нейробиолог приготовила завтрак и пригласила нас в импровизированную столовую, в которой был всего один старый-старый стол.
— Спасибо, Таня, — сказал я. — А то еще мгновение — и я сбросил бы господина Струкова прямо с Красноармейского Моста за его манеры.
— Манеры ужасные у него, согласна, — улыбнулась Таня. — Но даже господин Струков знает, что без кофе никакой нормальной работы не будет.
Струков махнул на нее рукой и налил себе кофе, которое допил уже через минуту и стал холодно смотреть на нас, поторапливая.
Как вы понимаете, завтрак из-за этого получился коротким, и уже через десять минут мы втроем шли по коридору, ведущему к бывшему отделению лучевой онкологии, где теперь находилось пять палат для пациентов.
— Как все-таки вам удалось тут все оборудовать прямо под носом у армейских частей?! — воскликнул я.
— В этом мало моей заслуги… — сказал Струков, открывая дверь и проходя в отделение.
— Да, в самом начале мы положились на Струкова. Он попытался что-то заказать сам, и нас всех чуть не накрыли тут, — сказала Таня улыбаясь.
— А здесь есть какие-то патрули? — спросил я.
— Да, они пускают вертолет, который облетает ЦИКР и район, тогда мы вырубаем всю технику. Наши идиоты из Оппозиции считают, что так безопаснее. И кто я такой, чтобы с ними спорить… — ответил Струков.
— А где сами армейские части? Вокруг ЦИКРа? Там что-то вроде патрулируемой границы?
— Ну, как сказать… ЦИКР полностью обнесен стеной, там есть патрули, но они очень часто меняются, знаешь, никто из этих армейских увальней не отваживается оставаться рядом с больными шок-деменцией больше двенадцати часов. Солдафоны после своей смены бегут прочь, ничего дальше своего носа не видя. По сути, вся защита ЦИКРа больше для того, чтобы никто из больных не сбежал. Они следят за количеством больных очень строго, даже не знаю почему. Поэтому мы в основном забираем их у конвоя еще до того, как они попадают в ЦИКР.
— Ух ты! — восторженно проговорил я. — А что такое конвой?
— Конвой — это тупоголовые водилы, которые…
— Кто бы сомневался… — Таня закатила глаза, а я громко засмеялся.
— А что?.. Я в чем-то неправ? — Струков искренне удивился. — Ну, они, по сути, дальнобойщики, которые свозят больных сюда со всей Европейской части за бешеные деньги. Они тоже стремятся управиться как можно быстрее, поэтому обычно вообще ничего не замечают вокруг.
— Слушай, а ты мне никогда это не рассказывал!
— Ну да… это вроде как темная сторона нашего штаба…
Мы пришли в круглую комнату с пятью дверьми, ведущими в палаты, созданными из рентгенологических комнат. Двери были прозрачными, и мы могли видеть пациентов — сейчас они все еще спали. В центре комнаты стоял длинный стол, на котором было четыре рабочих места с компьютерами. Позади было несколько подсобных помещений с пробирками, иглами, трубками и прочим медицинским оборудованием. Там уже работали двое медбратьев, набирая лекарства и растворы для гигиены больных.
— Доброе утро, гайз! — сказал я.
— Здорова, док! — сказали они, протягивая мне руки.
Струков уселся в кресло и предложил нам всем садиться.
— Я побаиваюсь этого места, — сказала Таня. — Особенно когда больные просыпаются.
— Да, мы абы кого стараемся не брать в пациенты, — сказал Струков и загадочно посмотрел на меня. — Понимаешь, о чем я?..
— Вы берете «говорящих»?
— Да, это жуть, когда они начинают говорить… — Таня покачала головой.
Струков запустил программу, содержащую данные на всех пациентов, которые когда-либо находились в этих стенах, начиная от общих жизненных показателей, кончая структурой специфических участков ДНК и мРНК.
— Когда мы берем нового пациента, мы делаем биопсию коры через центральные вены. Потом мы отдаем эти нейроны Тане, и она начинает ставить над ними свои темные опыты…
— Да уж конечно… — Она улыбнулась.
— В лабораторных условиях у нас прекрасные результаты, но ничего не работает на реальных больных, поэтому мы тебя и выписали из Америки. Большинство ты уже и так знаешь, поэтому если коротко, то мы начали разблокировку некодируемой ДНК от точки М1 до тетта-19…
Струков, наверное, и правда хотел рассказать коротко, но, как и все люди, чем-то глубоко увлеченные, он пересказал мне почти всю историю с момента начала исследования. Суммируя: они разблокировали очень много генов и находятся сейчас в шаге от создания лекарства. Проблема была, как обычно, в том, что ресурсы подходили к концу и следующие гены для разблокировки нужно было выбирать очень тщательно. Для этого они меня и вызвали.
Я несколько раз уснул в течение истории Струкова, сидя на удобном кресле, а Таня вообще ушла к себе в лабораторию, но он ничего не заметил. Когда он закончил рассказ, я сказал первое, что мне пришло в голову:
— Слушай… А вы смотрели в области Тау?..
Струков сперва недоуменно взглянул на меня, но уже через секунду его глаза полыхали.
— Вот!.. Вот!.. — воскликнул он, открывая модель ДНК нейрона. — Вот зачем ты здесь, вот почему я тебя так люблю!
— Нет, я просто подумал…
— Это неважно! У тебя уникальное мышление, Мечников! — Он замолчал на секунду и снова удивленно посмотрел на меня: — А почему ты вообще думаешь, что там может быть что-то полезное?
— Ну… Зона Тау изначально связана с синтезом микро-РНК именно во фронтальной коре головного мозга… — неуверенно начал я.
— Это… Это… Это блестяще. — Струков начал хлопать меня по плечу. — Вот почему личное присутствие никогда не заменит дистанционную работу.
Он позвал меня ассистировать в проведении биопсии седалищного нерва первому пациенту. Процедура была нужна, чтобы следить за изменениями в нейронах под действием лекарств. Биопсия нерва была в сто тысяч раз менее информативной, чем биопсия мозга, но это было все равно лучше, чем ничего. Мы вчетвером — Доктор Струков, медбратья и я — облачились в демроновые костюмы и зашли в палату.
Я много раз видел больных шок-деменцией на всех стадиях. Интересно, что все они имели очень много общего во внешности. Бледная кожа с каким-то голубоватым отблеском, заостренные черты лица, темные глаза и волосы (они темнели, если были светлыми до этого), исчезновение поверхностных вен — это было у всех. Все больные были очень худыми, сам по себе аппетит у больных не снижался, но они стремительно теряли вес по неизвестной нам причине.
Пациент был мужчиной средних лет, одетый в больничную пижаму, очень чистый и ухоженный, благодаря медбратьям. Он сидел на кровати, глядя в стену, не двигаясь и даже почти не моргая. Заметив нас, он медленно поднялся и, повернув голову ко мне, глядя мне в глаза, произнес:
— В темнейшей тьме… Внутри Клешней Вселенной… Дау Дэи… Атэну Дэи… Натау Рэ…
Я застыл на месте, пытаясь справиться с внезапно возникшим приступом страха. Я посмотрел на Струкова, и он понимающе кивнул.
4
Работы было полно. Дни пролетали стремительно и были тяжелы и утомительны. Так как никаких лаборантов у нас не было, а Струков не очень хорошо умел оперировать пробирками и пипетками, нам с Таней каждый день приходилось заполнять десятки пробирок, потом центрифугировать, потом мыть это все, а потом опять заполнять новыми растворами.
Вечером я обычно ходил по пустой лаборатории туда-сюда и думал о плане на завтра. Моя идея с генами из участка Тау оказалась успешной и уже через неделю принесла очень хорошие результаты в лабораторных условиях. Я подружился с командой Струкова, но особенно с Артёмом. Артём любил видеоигры, и я тоже их любил, еще он любил путешествовать и идти на неоправданный риск, что, видимо, и привело его в штаб сопротивления. К оппозиции, как и к политике в целом, он был довольно равнодушен, что тоже мне импонировало. Но особенно нас сблизила любовь к японской культуре. Однажды, во время очередного вертолетного патруля, когда выключили электричество, мы сидели в нашей комнате и болтали про Японию.
— Мне нравится хайку, — сказал я. — Вот, помню одну…
Артём посмотрел на меня с недоумением и сказал:
— Ненавижу Японию, это худшая страна в мире!.. Одно их аниме чего только стоит! Эти большеглазые девчонки с сиськами, каждая больше моей головы… И пафосные подростки с мечами, достойными внимания Фрейда… Вообще, будь я правителем Земли, первым указом я бы огородил Японию высоким забором и наслал бы на них шок-деменцию!
Я стал смеяться, прям аж до слез. Не поймите меня неправильно — Артём любил Японию и любил все, что они делают, включая аниме. Я думаю, в этом был какой-то защитный механизм.
— Но хайку же прекрасны, ты не можешь не согласиться!..
— Ой, тоже мне хайку… — Артём задумался на немного, а потом продекларировал:
Призвали в армию.
Где же автоприцел
У автомата?..
Я стал смеяться навзрыд, и даже Струков, который зашел к нам найти что-то в своем творческом бардаке, присоединился ко мне.
— Это гениально, Артемон! — сказал он улыбаясь.
Я познакомился с загадочной Анорой, которая бо́льшую часть времени проводила где-то за пределами штаба и никому ни о чем не рассказывала, а если ее спрашивали, то никогда не отвечала.
Тот пациент из первой комнаты, говоривший на странном языке, умер через несколько дней. К сожалению, это был исход любого больного деменцией нейронного шока. Обычно смерть наступала в течение четырех месяцев, некоторые жили шесть и только единицы выживали больше года.
— Это худшая болезнь всех времен, — мрачно сказал Струков.
Я ходил по лаборатории, размышляя обо всем этом, а еще о том, возможно ли вообще победа над шок-деменцией. А потом я внезапно понял, что нахожусь в комнате не один. Я обернулся и увидел Анору, сидящую на стуле, закинув ногу на ногу. Я был совершенно уверен, что еще секунду назад ее тут не было.
— О, привет, Анора, — сказал я, сразу почувствовав, как обычно при виде ее, стеснение и неловкость.
Анора выглядела как квинтэссенция всего самого блестящего, что есть во внешности Киры Найтли или Оливии Уайлд, — высокая брюнетка с огромными глазами и идеальными чертами лица. Она взмахом поправила волосы и взглянула на меня.
— Привет, док, — сказала она. — И часто ты тут по ночам?
— Эээ… — Я потер рукой подбородок, думая, какую стратегию разговора с ней выбрать, говорить правду или нет. — Иногда…
— Иногда? — она улыбнулась. — По-моему, каждую ночь.
— Ну, не каждую… — Я опять смутился, посмотрел на потолок, потом на пол, а потом снова на нее. — Просто стараемся закончить все. Чем быстрее, тем лучше… А ты что здесь делаешь?
— Где?.. Вообще в штабе или прямо сейчас в лаборатории?
— Оба вопроса.
— В штабе я затем, чтобы защищать вас.
— От чего?
— От тьмы. — Ее зрачки сузились, и она окинула лаборатории быстрым, странным взглядом, как будто и правда искала вокруг какую-то тьму.
— От тьмы? — переспросил я.
— От того, что неуловимо для зрения и что перемещается мгновенно из одной точки в другую. Вы делаете потрясающую работу, но Тени окружают вас.
Я никогда еще не видел ее такой разговорчивой. Знаете, если бы кто-то другой начал рассказывать мне о таких странных вещах, возможно, я бы не стал слушать. Но в случае Аноры, которая всегда была сверхсерьезной, я даже немного испугался.
— Я не очень понимаю, если честно…
— Не хочешь выбраться на улицу?.. — Анора встала и подошла ко мне.
— Ну можно, почему бы и нет… — согласился я, хотя все это становилось все страннее и страннее.
— Отлично.
Мы вышли в коридор, по пути я зашел в свою комнату и, стараясь не разбудить Артёма и Струкова, взял куртку и ботинки. Мы добрались до массивной двери, ведущей на первый этаж госпиталя, поздоровались с патрульным, который открыл ее нам без всяких вопросов, и вышли наружу.
— Как там гены из локуса Тау? — спросила Анора.
— О, ты даже и про это знаешь! — удивился я. — Ну, они подают надежды…
Она указала мне на девятиэтажное здание, возвышающееся на фоне многочисленных однообразных пятиэтажек, и мы пошли к нему. Мы прошли через широкую площадь возле больницы, усыпанную мокрыми осенними листьями и заполненную мелкими холодными лужами, потом перешли разбитую автомобильную дорогу и оказались во дворе девятиэтажки. Район уже несколько лет был нежилым, после открытия ЦИКРа отсюда постепенно вывезли все население, но в то же время он не был и абсолютно пустым. Кроме нас, здесь жили и другие люди, которые по разным причинам скрывались от закона, — я слышал от Ильи, что в некоторых участках разместились целые банды и группировки. Сначала я даже подумал, что именно их Анора имела в виду, когда говорила о том, что она нас «защищает». Илья, Грэг и остальные военные люди из оппозиции были вооружены до зубов и имели большой опыт в использовании этого оружия — так что они были вполне способны защитить и себя и нас.
Что же Анора действительно имела в виду?..
Я шел, осторожно оглядываясь по сторонам, непривычно чувствуя себя в этом совершенно темном опустевшем городе, освещенным только ноябрьской луной и звездным небом. Но Анора, напротив, уверенно шагала впереди меня, не выражая никакого беспокойства.
— Я советую вам быть решительнее с локусом Тау, — сказала она. — У вас меньше времени, чем кажется.
Мы зашли внутрь дома и стали подниматься по лестницам. Анора вытащила из куртки карманный фонарь и осветила узенькие хрущевские лестничные пролеты с сантиметровыми слоями пыли на ступенях и облупившейся зеленой краской на стенах. Я вдохнул спертый и пыльный воздух, и мне вспомнилось мое волгоградское детство — мне повезло жить в доме, который был новее остальных, но идея была все та же. Я вспомнил, как играл в догонялки на этих лестничных пролетах с друзьями, а потом мы соревновались, кто сможет перепрыгнуть больше ступеней. С одним из друзей действа я общался до сих пор — его звали Андрей Абдураимов, он так и остался жить в Волгограде и работал сейчас энергетиком. Струков категорически запретил мне с ним связываться, сказав, что я подвергну риску и его, и себя. Он был абсолютно прав, как и в большинстве случаев, но я все равно чувствовал вину.
Анора вела меня на крышу. Мы поднялись на девятый этаж и нашли люк в потолке с прикладной лестницей. Анора ловко забралась по лестнице, распахнула люк и исчезла из виду. Я медленно последовал за ней. Схватившись за холодные железные поручни, я взобрался наверх и ступил на мокрую и скользкую кровлю крыши. С высоты открывался вид на Волгоград на западе и ЦИКР на востоке. Мы с Анорой подошли к самому краю, глядя на мрачные огни ЦИКРа. Я никогда не видел его до этого и представлял себе намного меньше. По сути, это была целая крепость, отделенная от всего мира высоким забором, усеянным тысячами огней, за которым скрывались длинные многоэтажные бараки с камерами, в которых дожидались смерти больные деменцией нейронного шока.
— Более сорока тысяч людей сейчас находятся внутри, — сказала Анора.
Я представлял себе похожую цифру, но никакой официальной информации об этом не было. В груди сразу похолодело, я подумал о том, как далек я от реальности, рисуя карты ДНК и планируя свои опыты.
— Ты не заметил ничего странного в Струкове? — спросила она.
— Струков вообще сам по себе странный, — сказал я, и это была совершенная правда.
— Он что-то скрывает от всех, даже от тебя. Ты знаешь что-нибудь о его работе над нейроимплантами и генами Аврора А в России пятнадцать лет назад?
— Ну… — Я опустил голову и понял, что вот с этого момента мне придется обманывать. — Не очень-то много… Кое-что…
— То есть не хочешь мне ничего рассказывать, — улыбнулась Анора. — Но это ничего, я и сама все знаю. Интереснее другое… Как ты думаешь, закончил ли он те эксперименты с нейроимплантами, как он утверждает, или до сих пор продолжает?..
А вот про это я никогда не думал. В груди стало еще холоднее, я почувствовал, что начинаю нервничать.
— Его жена и дочь погибли при очень загадочных обстоятельствах, что, если он планирует какую-то месть?.. — Анора продолжала заваливать меня загадочными вопросами.
— Кому?.. — Я бросил на нее взгляд, она стояла недвижимая и непоколебимая, а в глазах сверкала уверенность. — Анора, а правда, что ты работаешь в спецслужбах?..
Она усмехнулась и помахала головой, ветер играл с ее волосами, а на лицо падали крохотные капли дождя.
— Нет. Я просто хочу показать тебе то, что действительно происходит вокруг.
Она резко обернулась и через мгновение оказалась в нескольких шагах позади меня. Я не успел даже уловить, как она это сделала. На противоположной стороне я увидел темный силуэт, медленно двигающийся навстречу нам.
«Тени окружают нас», — вспомнил я ее слова.
— ДЭЭЭУУУУУУ… — раздался монотонный голос в темноте.
Я вытащил телефон из кармана и посветил вперед фонариком. Силуэт не был человеком. Это было какое-то существо, лишь смутно напоминающее человека. Лица у него не было, как не было ладоней и ступней. Все его тело было как будто покрыто чем-то темным и скользким.
Я попятился назад, возможно, даже вскрикнул что-то. Анора шагнула навстречу силуэту — тот замахнулся на нее рукой, но прежде, чем успел что-нибудь сделать, она пронзила его ослепительно яркой белой струной, вырвавшейся откуда-то из рукава ее куртки. Я лишь замотал головой, отказываясь верить тому, что происходит. Силуэт упал на землю и исчез, растворившись в темноте.
Струна Аноры была около двух метров в длину, но при этом не шире сантиметра, она сверкала спокойным белым сиянием и ловко изгибалась, двигаясь вокруг нее. Через секунду струна исчезла так же внезапно, как и появилась.
Анора повернулась ко мне — она не выглядела ни испуганной, ни даже удивленной.
— Теперь ты знаешь чуть больше, — сказала она. — Это Химеры. Они ищут Струкова, чтобы помешать ему создать лекарство против деменции нейронного шока. Пока приходят единицы, но они уже близко. Скоро их будут тысячи. — Она прищурилась, глядя на огни ЦИКРа. — Поэтому я и говорю, что лучше бы вам поторопиться.
5
Всю ту ночь я, конечно же, не мог уснуть и уснул, только наглотавшись бензодеазепинов[7]. Да, теории о том, что деменция нейронного шока имеет сверхъестественное происхождение, были давно, их были тысячи, были целые религии и культы, особенно в Америке, где людям только дай попаниковать. Над этим никто не смеялся, потому что шок-деменция наводила ужас. Любое объяснение было лучше, чем ничего.
Перед тем как мы попрощались вчера, Анора рассказала мне, что шок-деменция является оружием, созданным всемогущей инопланетной расой. Кроме меня, об этом, а также о химерах и надвигающейся тьме она никому не сказала.
Я попытался найти Анору утром, перед тем как пойти в лабораторию, но ее нигде не было. Я вздрогнул, подумав, что возможно, прямо в этот момент на нее набрасываются инопланетные монстры, возникающие из ниоткуда.
Мы встретились со Струковым в столовой, где мы каждое утро пили кофе, это стало традицией. Тани пока не было, и я быстро решил выведать у него, знает ли он что-нибудь из того, что Анора сказала мне.
— А что, если шок-деменция — это болезнь, посланная кем-то из космоса?.. — как бы невзначай спросил я.
Струков чуть не поперхнулся кофе, а потом чуть не облил меня им.
— Ты что, Мечников, перечитал книг про свой локус Тау?
Нет, он ничего не знал. Тем более, не знала Таня. А значит, и все остальные. Не знаю, на что рассчитывала Анора, рассказав мне это, но я и правда стал работать быстрее. Я быстрее принимал решения, отсеивая одни участки и выбирая другие, и к вечеру я сделал раза в два раза больше опытов, чем обычно. К концу дня у меня страшно разболелась спина от постоянного стояния над пробирками.
— Ух ты, вот это ты даешь! — восхитилась Таня, оценив мою сегодняшнюю работу. — Ты что это? На грани открытия? Ну поделись со мной тогда!
— Я вчера почти всю ночь не спал… — сказал я, думая о том, что будет, если я сейчас возьму и расскажу ей про химер. — Это трудно объяснить, но мне кажется, что у нас мало времени, нам нужно торопиться… Я себе поставил срок — десять дней.
— Найти нужный участок ДНК за десять дней?! — Таня посмотрела на меня огромными глазами. — Десять дней?!
— Мне просто кажется, что тут не очень безопасно… И чем быстрее мы отсюда уйдем, тем лучше, — сказал я, и, видимо, что-то на моем лице заставило ее заволноваться.
Таня сразу стала серьезной.
— Ты имеешь в виду солдат?.. Да, я тоже думала об этом, патрули участились, и вертолеты летают все чаще…
В лабораторию зашел Струков и победно взглянул на нас. Это означало, что у него был план.
— Решетникова прислала мне сообщение, что она с Красным Крестом сегодня была в ЦИКРе и видела там еще одного больного, говорящего на том же странном языке, что и пациент из первой комнаты.
Еще до моего прибытия Таня и Струков обнаружили, что изменения в некодируемой ДНК «говорящих» пациентов были более выражены, чем у остальных, и это только подтвердилось в последующих опытах. Если мы сумеем забрать этого пациента из ЦИКРа к нам, это намного ускорит работу…
— Собираю команду для похода в ЦИКР, — закончил Струков, как будто в ответ на мои мысли.
— Я с тобой, — решительно сказал я.
— Надо найти Анору, с ней как за каменной стеной. Она как будто мысли иногда читает, честное слово…
Или она и вправду их читает. Кто такая Анора — было тоже важнейшим вопросом, мучившим меня ничуть не меньше, чем истоки шок-деменции и природа химер.
Мы нашли Анору в инженерной, она сидела, закинув ноги на стол, и читала книгу. На обложке было написано: «Конец Мечтателей».
— Люблю дешевое фэнтези, — улыбнулась она, увидев нас.
— Анора, нужна твоя помощь с походом в ЦИКР, — прямо сказал ей Струков. — Мы хотим забрать у них одного «говорящего» пациента.
— Никаких проблем, Саша. Два условия. С нами пойдет Мечников. — Она посмотрела на меня, и я кивнул в ответ. — И нам нужен кто-то из военных вроде Грэга или Ильи.
— Приятно иметь с вами дело, — картинно сказал Струков и быстро ушел из инженерной, не дожидаясь меня.
Я посмотрел на Анору и подождал, не скажет ли она мне что-нибудь. Но она даже и не собиралась. Она раскрыла свою книжку и снова принялась читать.
— Почему ты никому больше не рассказала?! — воскликнул я.
— Сейчас не лучшее время об этом говорить, Иван.
— И вчера было тоже не лучшее время! И вообще никогда не лучшее для этого время!
— Я рассказала тебе, потому что ты чувствительный человек. Я знаю людей. Ты — тот, который сможет это воспринять. Струкова эта информация бы привела в ярость, а Таню — в ужас. Это помешало бы их работе. Но ты все сразу понял, потому что ты стремишься понять. И эта информация помогает тебе.
Я молча стоял некоторое время, обдумывая ее слова, а потом пришел к выводу, что она, наверное, права. В конце концов, это у нее есть космическая светящаяся струна, убивающая химер, а не у меня.
На следующий день рано утром, часа в четыре, мы сели в фургон Красного Креста, ждавший нас в километре от больницы, и поехали к ЦИКРу. В нашей команде были Струков, Анора, Грэг Ковский, я и Артём Сотников. Артём захотел идти в последний момент и так сильно захотел, что его невозможно уже было отговорить. Мы все были одеты в форму Красного Креста, предоставленную нам Машей Решетниковой. Светлеть в это время года начинало только к семи — восьми, так что у нас было достаточно времени.
Мы выбрали самый прямолинейный план, очень близкий к правде. Переодевшись в форму Красного Креста, мы собирались официально войти на территорию ЦИКРа, осмотреть нашего «Пациента Икс», признать его форму болезни ключевой для разработки вакцины и лекарства и попросить солдат отпустить его в лагерь Красного Креста для продолжения исследований. Струков еще ни разу не прибегал к прямому использованию имени Красного Креста, чтобы избежать лишних проверок и проблем у такого полезного союзника. До этого всех больных забирали у конвоя еще до прибытия их в ЦИКР, как правило, водители конвоя без особых проблем соглашались отдать больных за определенное количество денег. Илья и Грэг бывали в ЦИКРе и до этого под видом конвоиров. Струков был здесь в самом начале своего визита в Россию, когда еще не был объявлен в федеральный розыск. Но для Артёма и Аноры это был первый раз.
— Саня, что началось-то! — воскликнул Артём, сидя напротив Струкова в фургоне. — Мы же прям на стелс-операции![8]
— Самое время рассказать хайку, — улыбнулся Струков.
— Вообще, все не так уж и сложно звучит, — сказал я. — Зайдем туда, скажем правду, по сути, и заберем больного. Все официально, никаких проблем не должно быть.
Грэг покосился на меня.
— Это пиздец, — сказал он. — Вот никогда не говори тут такого. Тут все что угодно может произойти, даже если ты ебаный ангел.
У всех нас были поддельные документы Красного Креста, также предоставленные Машей. У нас было все, чтобы миссия прошла успешно.
Мы выехали на мост через Волго-Донский канал, быстро пересекли его, а дальше водитель повез нас крюком, направляясь к восточным воротам ЦИКРа, чтобы избежать лишних подозрений, потому что лагерь Красного Креста был расположен намного ближе к восточным воротам, чем к северным. Водитель довез нас прямо до ворот, освещенных ночными прожекторами. Мы вышли, договорившись с водителем, что вернемся примерно через час или полтора.
На посту никого не было. ЦИКР выглядел как цитадель, но как однажды сказал кто-то из оппозиции: «Непонятно, что они так охраняют… И зачем». Охранять-то было на самом деле нечего. Больные шок-деменцией никогда бы не преодолели трехметровые стены, даже если бы все разом освободились из камер. Гарнизон ЦИКРа составлял около четырех тысяч человек, один солдат на десять пациентов, но большинство из гарнизона старалось держаться подальше от бараков и стремилось покинуть ЦИКР как можно раньше к концу своей двенадцатичасовой смены.
— Это Красный Крест!.. — крикнула Анора. — Отзовитесь кто-нибудь!..
Мы услышали какое-то движение на сторожевой башне, и через некоторое время там зажегся прожектор, который направили на нас. Я поморщился и закрыл лицо руками от ослепляющего света.
— Блядь, опять эти уроды пришли. — услышал я голос солдата наверху. — Чё с ними делать-то… Достали они…
— Ну а тебе-то какое дело… Может, ты, Серый, нах, лечить кого-то будешь тут? — раздался второй голос из рации. — Пусть идут.
Грэг повернулся ко мне и подмигнул:
— Вот нормальные ребята, не то что вы, умники интеллигентные.
Прожектор погас, и вскоре одна из дверей в воротах распахнулась, и нам навстречу вышел молодой высокий парень с автоматом наперевес.
— Документы покажите, — сухо сказал Серый.
Анора передала ему пять паспортов Красного Креста, фамилия Струкова была заменена на Климов, а саму Анору на бумаге звали Оливия Левина.
— Оливия?.. — усмехнулся он. — Америкоска, что ли?
— Русского происхождения, — ответила Анора.
— Куда идете?
— Посмотреть нового пациента в камере Б106.
— Понятно, — солдат кивнул. — Прямо через детектор проходим…
Когда мы прошли металлодетектор, к нам подошло еще несколько солдат, которые обыскали нас на наличие оружия. Я подумал, что возможной причиной такой серьезной охраны является паранойя президента Циннова, что кто-то может использовать больных шок-деменцией против его режима.
Когда мы были официально пропущены внутрь, нас сначала провели в складское помещение, где мы надели демроновые костюмы. После этого нас повели вглубь изолятора в сопровождении трех солдат с автоматами. Бараки были многоэтажными — по три-четыре этажа, их было очень много, по сути, это был целый город.
Внутри барака, обозначенного буквой Б, был узкий и темный коридор с крохотными камерами, буквально два на два метра, перекрытые решетками друг от друга. В каждой камере было по одному больному. Везде было ужасно грязно и стоял тяжелый запах. Струков шел мрачнее ночи, Анора и Грэг выглядели безразлично, а Артём — растерянно. Я заметил в углу выключенного робота-уборщика и подумал, что, наверное, только благодаря таким роботам, здесь еще не вспыхнула эпидемия чумы.
— И что будет с этими людьми, даже если мы вылечим их от деменции? — тихо произнес Струков сквозь зубы. — Они за время пребывания здесь получат все известные в мире болезни.
— Чё смотрите?! — крикнул Серый. — Двигайте! Чё, больных не видели никогда?.. Чё, не медики, что ли?.. Хотите, чтоб было чище, дайте нам еще таких роботов, понятно, бля? Санитарок попробуй найди тут работать…
Мы пошли дальше. Над нами были лестницы второго этажа, а над ним — третьего, оба верхних этажа были навесными. Мы дошли до камеры 106, где находился наш Пациент Икс.
Это был мужчина лет шестидесяти, в его чертах все еще сохранилось благородство и ум. На нем была серая униформа изолятора, он лежал на матрасе, бессмысленно глядя в потолок, откуда капала вода. В его камере было чище, чем в остальных, скорее всего, они чистили камеры после смены пациентов, а он был здесь недавно. Заметив нас, больной чуть приподнялся и хриплым, слабым голосом произнес:
— И даже в самой темной тьме я всегда видел свет…
— Этот говорливый, ничё не жрет, только говорит без умолку, — сказали солдаты, открывая камеру.
— Что значит «самая темная тьма»? — внезапно спросил Артём у пациента.
— Там… — Пациент взглянул на Артёма, он все еще мог держать взгляд, что было необычно для шок-деменции. — Где звезды вращаются вокруг меня, словно планеты…
— Словно планеты… — повторил Артём задумчиво. — Черная дыра?
Пациент поднял голову.
— Столпы Саггитариуса… — произнес он, его голос изменился и задрожал. — НАЧАЛО И КОНЕЦ ВСЕГО ЖИВОГО. НАЧАЛО И КОНЕЦ…
Струков прервал его, войдя в камеру и обвесив его медицинскими приборами, которые показывали давление, кислород, гемоглобин и еще около десятка разных чисел.
— Ну, Саня, ну ты на самом интересном месте все испортил… — пожаловался Артём.
Я присоединился к Струкову, делая вид, что внимательно исследую пациента. На удивление, все его жизненные показатели и анализы крови были почти идеальны. Но это было не помехой для доктора Струкова.
— У пациента туберкулезный сепсис, — сказал он, повернувшись к солдатам.
Они нахмурились и неуверенно переглянулись.
— Он через пару дней умрет, если даже не раньше, — продолжил Струков и указал на числа на экране медоборудования. — Посмотрите на его кальций… Это значит, что туберкулезные бактерии прямо в крови. У нас мало времени на исследования.
— Забрать его? Это все?.. — спросил Серый. — Да вообще без проблем. Берите и уваливайте отсюда.
— Мудрое решение, — сказал Грэг.
Я и Артём взяли пациента под руки и вывели из камеры. Я переглянулся со Струковым, в его в глазах — я знал это выражение — сверкала победа.
Но, как оказалось, победу было рано праздновать.
Мы успели пройти всего несколько метров по коридору, как нас окликнул властный голос. Я обернулся и увидел высокого человека. Его черты лица было недостаточно хорошо видны сквозь шлем рад-костюма, но можно было разглядеть, что он был довольно молод, с сильным подбородком и густыми русыми волосами, спадающими на лоб. Его сопровождал еще один солдат.
— Полковник Новицкий к вашим услугам, — произнес он высокопарно.
— К вашим услугам, — мгновенно ответил Грэг.
— Давайте без этого. — Полковник махнул рукой. — Куда вы ведете пациента?
— В лагерь Красного Креста, — ответил Грэг.
— Вы здесь главный?
Грэг смутился и отошел в сторону. Анора вышла вперед и кивнула полковнику.
— Меня зовут Левина, я представляю международную группу Красного Креста в ЦИКРе.
— Кто санкционировал изъятие больного, мисс Левина? — спросил полковник.
— Ваши солдаты.
Полковник оглядел замерших в стойке смирно солдат.
— Какова причина изъятия пациента?
— Туберкулезный сепсис, — неуверенно произнес Серый.
— Мисс Левина, — Полковник снова повернулся к Аноре, — знаете ли вы, что исторически Красный Крест всегда прикрывал шпионов и врагов государства?
— Никогда не слышала об этом, полковник.
— Мисс Левина, — перебил ее Новицкий, — каков номер вашего подразделения?
— 11218, — не задумываясь, произнесла Анора, чем поразила меня до глубины души.
— Кто является руководителем Красного Креста с русской стороны?
— Доктор Мария Решетникова.
— Кто является руководителем волгоградской миссии Креста?
— Доктор Рудников.
— Отлично. — Полковник кивнул и уже повернулся, чтобы уходить, но в последний момент передумал: — Где находится центральный склад Креста в Волгоградской области?..
Анора не ответила. Воцарилась абсолютная тишина. Я взглянул на Струкова, тот помотал головой и скривил губы.
— Вы арестованы, — произнес полковник и театрально взмахнул рукой.
— Руки!.. Быстро!.. — заревел солдат, сопровождавший полковника Новицкого.
Остальные солдаты взвели винтовки. Полковник стоял, скрестив руки на груди.
— Что за страна такая… Как ни приди проверять, так обязательно что-то найдется… — произнес он, разговаривая скорее с самим собой, чем с нами.
Мы послушно подняли руки вверх. Я переглянулся со Струковым, который выглядел так, как будто прямо сейчас делал самую сложную нейрохирургическую операцию в своей жизни. Анора стояла недвижимо, Артём оглядывался по сторонам, как будто в поисках помощи, а вот Грэг Ковский выглядел невозмутимо.
— Это что ж, нас, Иван… В тюрьму теперь?.. Ох, даже не верится… — сказал мне Артём.
— А ну, заткнуться! — крикнул Серый.
— Ребятушки… — вежливо начал Грэг Ковский. — Ну мы же все вместе работаем, помогаем больным, спасаем людей, так сказать… Ну что же нас арестовывать-то сразу? Ну вот что мы можем сделать с этим бедолагой, который в Саггитариусе застрял…
Солдаты уставились сначала на него, потом на полковника. Грэг сделал какое-то молниеносное движение — я даже не понял, что именно он сделал и как, хотя стоял в шаге от него. Через мгновение все заволокло дымом. Раздались звуки борьбы, потом звон падающих на землю винтовок. Никто не успел выстрелить. Когда дым начал рассеиваться, первым делом я увидел полковника, лежащего лицом к земле, и Артёма, победно стоящего над ним. Остальные солдаты лежали рядом в отключке — Грэг вырубил двоих, Анора одного. Мы со Струковым стояли чуть в стороне от всей этой сцены, не понимая, как быстро они так успели со всеми справиться.
— Нет, ну Артём-то что творит!.. — восхитился я, глядя на Артёма, победившего полковника. — Вот тебе и программист!
— Так, парни, — сказала Анора, и, как обычно, когда она говорила, все сразу повернулись к ней и стали внимательно слушать. — Все прекрасно сработано, спасибо всем, особенно Грэгу и Артёму…
— Не стоит благодарностей… — скромно сказал Артём.
— At your disposal, ma’am[9], — весело произнес Грэг.
Анора кивнула и продолжила:
— Сейчас мы столкнулись с экстраординарной ситуацией, и я не хочу, чтобы Красный Крест пострадал из-за нас… В особенности из-за меня… В общем, у меня есть оружие, которое позволит стереть память им всем и на короткое время контролировать поведение полковника. Прошу не удивляться, это сам Железный Человек мне прислал… Мечников уже видел, ничего необычного.
Анора взглянула на меня, и я уверенно закивал, смотря на остальных. Прямо из ее спины, начинаясь где-то в районе позвоночника и проходя насквозь через рад-костюм, вырвались четыре ослепительно-белые струны и коснулись голов лежащих без сознания солдат.
— Мать вашу, а вы полны секретов, мадам! — воскликнул Грэг.
— Да это же настоящая магия! — вскричал Артём.
Солдаты поежились, как будто их кто-то щекотал, но не более того. Струны Анора исчезли, она снова посмотрела на нас и кивнула:
— Вот и все, — сказала она. — Теперь они ничего не вспомнят. А полковник Новицкий сейчас будет очень послушным.
Полковник поднялся на ноги и действительно оказался очень послушным. Анора сказала ему вывести нас отсюда к воротам, сказать караулу, что все прошло прекрасно, а потом отпустить нас обратно в лагерь Красного Креста.
— Да без проблем, — сказал полковник Новицкий, взмахнув рукой. — Я вообще ничего не имею против Красного Креста, мне-то что… Это мое дебильное руководство, Циннов и остальные деды… Езжай в Волгоград, пойди все проверь… Вот делать мне больше нечего…
— Ну ладно, пойдем уже, — поторопила его Анора.
Я и Артём взвалили на себя Пациента Икс, и мы двинулись в путь. Путь обратно всегда быстрее, но этот — в особенности, как будто пролетел за одну секунду.
— Грэг, а откуда ты дымовую бомбу взял? Очень умно! — сказал Артём.
— О, спасибо, — скромно ответил Грэг. — Да, мы с Илюхой, блядь, столько всего понапридумывали за время, пока бегаем от ФСБ, только что портативной ядерной боеголовки у нас нет.
Анора толкнула его в плечо, указывая на полковника, беспечно идущего впереди и рассматривающего звезды.
— Так он же под вашим контролем сейчас, мадам…
— Да, но все равно он может что-то запомнить, поменьше болтайте, сэр.
Мы дошли до ворот, где солдаты встретили полковника стойкой смирно.
— Красный Крест, отличные ребята, спасают пациента от сепсиса… — Полковник задумался. — Или туберкулеза, забыл уже. В общем, они его полечат, потом поисследуют, проводите их.
— Так точно! Будет сделано! — прокричали солдаты и впустили нас обратно в складское помещение.
Мы надели демроновый костюм на пациента, а свои костюмы сняли. Потом мы снова прошли через металлодетектор, и, наконец, солдаты открыли ворота, и мы оказались на свободе. Водитель ждал нас на том же самом месте, где мы оставили его полтора часа назад.
— Ну, как все прошло? — спросил он.
— Эх… Неожиданно… — ответил Артём за всех нас. — И все-таки, Грэг, откуда же бомба?
— В ногте на мизинце была установлена… Пришлось повредить костюм немного, знаю, знаю — большой риск… Но кто же знал о том, что наша прекрасная леди еще и колдунья? — ответил Грэг, смущенно улыбаясь.
Анора тревожно посмотрела на него.
— Грэг, это огромный риск! — строго сказала она. — Ты можешь заразиться!
— Ну я что с деменцией, что без — не сильна разница, вы даже и не заметите… — попытался отшутиться Грэг.
Но Анора прервала его сразу же:
— Мы все очень ценим твою смелость, Грэг. Это был очень благородный и смелый поступок, но мы должны тебя изолировать хотя бы на несколько дней. И дадим тебе заряд контр-SD-радиации.
— Эх, знал я, что все этим и закончится… Но вот увидите, ничего со мной не будет, — проворчал Грэг и добавил: — А почему, сударыня, вы не знали ответа, если умеете мысли-то читать?
Вопрос застал Анору врасплох.
— Мысли — это не открытая книга, — ответила она вдумчиво. — И даже не закрытая книга… Вообще не книга. Но мне кажется, что он и сам не знал ответа.
Мы забрались в фургон, и машина двинулась обратно в штаб.
6
Светящиеся струны Анора стали сенсацией, а в скором времени и легендой. Она продолжала отмалчиваться, но теперь ей было уже намного труднее, потому что одно дело — всякие слухи, а другое дело, когда Грэг с Артёмом рассказывают всем про оружие, способное манипулировать разумом.
На следующий день мы собрались втроем — я, Струков и Анора — в инженерной, где она любила проводить время, читая книги.
— А ты не так проста, — сказал Струков.
— Как и ты, — ответила она.
— Давайте вы как-то поговорите нормально, — предложил я.
Анора кивнула и рассказала ему то же самое, что и мне в тот день, когда мы встретили химеру. Что деменция нейронного шока — это болезнь, направленная на Землю из космоса с целью уничтожить человечество. Существу, которое создало шок-деменцию, известно, что кто-то пытается создать лекарство, но оно пока не знает, кто мы и где находимся. Его слуги, беспрекословно подчиняющиеся ему, — химеры — ищут нас по всей планете. Анора охраняет нас, убивая химер, но их приходит все больше и больше, это значит, что их круг сужается на этом месте.
— Его зовут Фантом, — закончила Анора. — Он живет на дне черной дыры. И его цель — уничтожить всю разумную жизнь в галактике.
А вот это было уже кое-что новое и для меня.
— Так вот почему все больные твердят про Саггитариус А… — сказал я.
Струков поднялся со стула, как будто собираясь уходить.
— Ничего даже не скажешь, док? — спросила его Анора.
— А что тут говорить… У нас очень мало времени, нужно сделать это долбаное лекарство прямо… завтра…
— Это очень умно, — сказала Анора, и это был, наверное, первый комплимент, который она сказала Струкову.
— Можно было бы и пораньше мне об этом рассказать, — заметил он.
— Согласна.
— Твое оружие, эти струны… Это тоже как-то связано с генетическими модификациями некодируемой ДНК?
— Как в воду глядишь, — ответила Анора. — Еще это похоже на модификации генов Аврора А, которыми ты занимался в России десять лет назад.
Их взгляды встретились, огромная сила была в глазах обоих, я не понимал, что они делили и почему не доверяли друг другу.
— Вы оба что-то скрываете от меня и друг от друга, ребят, — сказал я. — Но я готов с этим смириться, такие уж особенности у всех выдающихся людей. Если сейчас ситуация действительно настолько серьезная, давайте сотрудничать и работать в команде!
Струков и Анора согласно кивнули. Мы со Струковым пошли в лабораторию, где начали сразу же работать как бешеные. Мы посвятили Таню в текущее положение дел, и она присоединилась к нашему порыву. Артём вызвался добровольцем, он в тот же день пришел к нам в лаборатории помогать с пробирками и прочей работой. К вечеру пришла и сама Анора, которая мгновенно стала старшим лаборантом, потому что работа просто горела у нее в руках, хотя она и отрицала какой-нибудь предыдущий опыт.
— Я просто умелая, — сказала она. — Мне хорошо дается любая работа… Но биологию я терпеть не могу, особенно биохимию.
Струков спросил ее, нет ли у нее случайно какой-нибудь сверхспособности, чтобы помочь с исследованием. Она ответила, что, вообще-то, есть, и она уже давным-давно изучила наши работы, и точно может сказать, что мы на правильном пути, в правильном регионе.
— Я могу видеть определенные космические поля… Вы в нужном месте, особенно если взять локус Тау, но более детально ничего не могу добавить, для меня там все одинаково выглядит.
— Понятно, — сухо сказал Струков и вернулся «под колпак» к нейронам.
Мы работали очень быстро, так быстро, как могли. Я приехал в Волгоград в начале ноября, где-то в конце ноября мы отправились за Пациентом Икс — а к началу декабря у нас уже было лекарство.
Пациент Икс во многом нам помог, именно его нейроны обладали значительной активностью в участках некодируемой ДНК, а особенно в области локуса Тау. Мы несколько десятков раз проверили результаты на клеточном уровне, а потом решили сделать инъекции пациентам. Инъекции нужно было вводить в спинномозговую жидкость — Струков оперировал, я и Анора ассистировали.
На следующее утро после инъекции Пациент Икс вспомнил свое имя — его звали Леонид Иванович, насчет фамилии утром он не был уверен, но к середине дня вспомнил и ее. Такая же ситуация произошла и с остальными больными. Я не верил ни своим глазам, ни ушам. Струков достал откуда-то несколько бутылок старого виски, на которые сразу пришли Илья, Артём и Грэг (который, как и обещал, ничем не заразился), и мы впятером отметили это знаменательное событие.
Той ночью я проснулся от шума, криков и топота. Может быть, еще оттого, что доктор Струков стоял напротив кровати и пристально смотрел на меня. В глазах у него были восторг и недоумение.
— Это невероятно… — тихо произнес он.
— А что такое?.. Что случилось?.. — спросил я зевая. Я чувствовал себя очень недовольным, не выспавшимся и немного с похмелья.
— Быстрее пойдем на улицу, Мечников! Возможно, сегодня самый важный день в истории всего человечества.
— Ты имеешь в виду, что мы лекарство изобрели?..
— Ой, не… На хер это лекарство, пойдем скорее!
Я надел куртку и ботинки и пошел следом за Струковым. То, что я увидел, когда вышел из больницы на прилежащую к ней площадь, просто не укладывалось в голове. На улицу вышли все, вся команда Струкова и Ильи, и все они смотрели на небо. Артём стоял рядом со мной, точнее, не стоял, а ходил туда-сюда, не зная, как реализовать свою энергию.
Большую часть неба занимала гигантская, поистине титаническая конструкция внеземного происхождения. И все-таки что-то в ней было удивительно близкое и знакомое. Словно я уже видел ее до этого и даже бывал на ней.
Так я впервые увидел Накету. 7 декабря 2044 стало той датой, когда Король Кузнец и межзвездная станция Накету вышли на контакт с человечеством.
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Негативный Разум» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
1
Демрон — материал, эффективно защищающий от любого радиоактивного излучения, одновременно обладающий гибкостью.
2
Квантовая запутанность — феномен, при котором две частицы (например, фотоны) устанавливают между собой связь, позволяющую им взаимодействовать друг с другом мгновенно, независимо от расстояния, даже если между двумя частицами располагается целая Вселенная. В квантовой физике если одна частица принимает положительный спин (вращение), то вторая, «спутанная» с ней частица, мгновенно принимает отрицательный спин, и наоборот. Эйнштейн называл квантовую запутанность — «призрачными взаимодействиями на расстоянии».
