Завещание великого шамана. Книга 1

Александр Алексеевич Колупаев, 2018

Офицер-десантник выносит из боя раненого товарища. Отец спасенного призывает его к себе и нарекает сыном. Старик – верховный шаман, ему подвластны тайны бытия. В день смерти шаман приказывает своим сыновьям, родному и приемному, пройти посвящение. В таинственном обряде они получают доступ к памяти кремниевого «компьютера». Узнав, что человечество – прихоть цивилизации, именуемой «система», – наши герои воздействуют на неё. Система допускает их к путешествию во времени и делает доступным новый мир. Жестокие нравы средневековья привели общество к войнам. Жизнь целого народа поставлена в угоду кучки людей, захвативших власть.

Глава вторая

Самолет, мягко подвывая турбинами, разворачивался у здания аэропорта. Я с любопытством всматривался в проплывающие за иллюминатором здания, частично скрытые буйной зеленью деревьев, довольно многочисленные для сурового климата этих мест. Всё пытался рассмотреть в толпе встречающих Николая. Так как мой багаж состоял только из одной ручной клади, я сразу направился к выходу в город. Не успел сделать несколько шагов, как очутился в медвежьей хватке объятий Николая.

— Санья! — во, даже то, как он коверкает мое имя, до сих пор осталось прежним, — Брат, как я рад тебя видеть!

— Колян, я тоже рад, только отпусти, чертяка, а то ребра сломаешь!

Отпустил. Пожали руки и, коснувшись лбами, замерли в молчании. Дохнуло, накатило училищем, десантурой и палаточно — походным бытом прошлых лет.

— Рад, очень рад тебя видеть! Поверь, отец обрадуется очень!

— Как он? — помня о последнем разговоре с Николаем, спросил я. — Что говорят врачи?

— Какие врачи? Ты чё, Санья, у нас в аиле одна фельдшерица, да разве поможет чем она? От старости лекарства нет! Старик у меня с двадцатого года, нынче девяносто четыре стукнуло. Заладил, зови названого брата, хочу перед смертью назвать его младшим сыном. Обряд анукай делать буду.

— Что за обряд такой? — Николай сноровисто прилаживал какие-то тюки, баулы и чемоданы в багажник потрепанного УАЗика.

— Это что-то вроде передачи наследства или власти.

— А зачем мне ваше наследство? И тем более власть? — изумился я.

— Это не материальное наследство. Скорее номинальная магическая власть. Вот по дороге, все тебе расскажу и объясню. Ехать нам часов пять, к ночи в Чарукае будем, если мост через Чарыш не затопит.

— Так дождей у вас вроде как уже неделю нет и не предвидится.

— Дождей точно нет. А вот ледники в горах таять начали, тепло стоит, вот вода и прибывает.

Николай показал мне на переднюю дверь, сам сел за руль.

— Давай, садись, нам еще женщин из магазина забрать надо.

Пока Николай держал путь к магазину, где оставил женщин из своего аила, я вспомнил, как мы познакомились с ним.

Было это на утренней поверке. Когда лейтенант выкрикнул фамилию: «Николаев», мой сосед четко ответил: «Я!» Типично русскую фамилию носил широкоскулый, заметно узкоглазый парень. По внешнему виду — монгол или казах.

Позднее, когда мы умывались, мой недоуменный вопрос он разрешил просто: «Алтай — кижи я, вы называете ещё — алтайцы». Вот не знал, что есть такая национальность!

Есть. Народ, исстари населяющий Алтай. Племя скотоводов, охотников и рыбаков, теснимое и гонимое более сильными соседями, нашло свой дом среди горных круч. Потом, когда и койки наши в казарме оказались рядом, объяснил он мне, что алтай — кижи не монголы, а скорее родственное племя хакасам и даже японцам. Не знаю врожденная ли это была привычка или суровая сибирская природа наложила на его характер черты спокойной рассудительности, основательности и уверенности. Все это вместе с недюжинной силой, помогало алтайцу с типично русской фамилией стойко сносить все тяготы десантной службы. Может и далее служил бы в рядах вооруженных сил России лейтенант Николай Николаевич Николаев, только вот ранения в плечо и ногу полностью перервали его послужной список. Осталось на память о тех днях, легкая хромота да упрямое желание всегда и везде следовать лозунгу десантуры: «Кто если не мы!»

Вот и сейчас, забирая сумки и многочисленные пакеты у трех женщин, сноровисто размещал он покупки в салоне машины. А те, здороваясь, бросали быстрые и любопытные взгляды на меня. Еще бы — когда из-за одного человека сам Николаев, глава крепкого фермерского хозяйства, забросив все дела, с утра торчал в аэропорту?

Часа через два нашего путешествия асфальт закончился, и дальше нас повела гравийная дорога. Была она хорошо укатана, хотя и трясло на ухабах, но скорость была за шестьдесят километров в час. За это время мы с Николаем успели обсудить местные новости, вспомнить наши армейские будни. Мимоходом он называл горы, реки и многочисленные речушки, мелькавшие под мостами, щедро попадавшимся на нашем пути.

В горах темнеет быстро. Стоило солнышку зацепится за одну из горных вершин, как серые тени легли на дно долины, по которой мы ехали. Кусты и деревья вдоль дороги в свете фар приобрели причудливые очертания, казалась: горные духи вышли поприветствовать ночных путников.

— Все, почти приехали, вот перевал проскочим и дома! — Николай перешел на пониженную передачу, мотор заработал с некоторой натугой и дорога, вильнув поворотом, пошла в гору. После перевала горы, разбежавшись в стороны, открыли нашему взору, обширную долину. В слабом свете заката можно было рассмотреть вдали три ущелья, веером прорезавшие горы. Почти в центре долины виднелись огни поселка.

— Вот он, наш Чулмыш, до перестройки жителей было почти три тысячи. Сейчас едва и половина наберется. Мы с тобой женщин завезем по домам и к отцу, он ждет.

Сумки, пакеты и ящики разгружали уже в темноте при свете уличных фонарей.

— Домой пока не приглашаю, все равно супруга у отца, идем туда.

Дом отца Николая стоял почти в центре села. Старый бревенчатый дом, добротная крыша из оцинкованной жести, ограда из тесовых дощечек. Вот только ворота: толстые лиственные кряжи, буквально увитые затейливой резьбой, их створки и калитка поражали своей массивностью и прочностью.

— Интересные ворота, основательно сделанные, что не скажешь об изгороди, — заметил я Николаю, который пропускал меня вперед, придерживая калитку.

— Это отличительный знак.

Николай шагал за мной по деревянной дорожке, ведущей от калитки да крыльца.

— Знак чего?

— Все объясню, все потом узнаешь, давай договоримся, что ты не будешь ничему удивляться и если не знаешь, как поступить, — смотри на меня.

— Идет, — согласился я, и мы шагнули из сеней, освещенных тусклой лампочкой в комнату.

Яркий свет, льющийся из хрустальной люстры с тысячью замысловатых висюлек, на мгновение ослепил меня. Когда глаза попривыкли к этому ярко-переливчатому свету, я с удивлением оглядел комнату, куда мы вошли.

Слева, почти одну треть помещения занимала русская печь. Нет, это была не печь, это было произведение искусства.

Разноцветные изразцы, маленькие шкафчики с дверцами из черного дерева, отдушины и колонны, над которыми изрядно потрудился резчик. Справа стену украшал ковер, на нем висели старинные сабли, перекрещивались ружья и пистолеты с изогнутыми курками. Тяжелый бархат драпировал вход в другую комнату. Точно между двух окон, под полотнищами темно — красных штор, стояло кресло. Сидящий в нем пожилой человек мало чем был похож на Николая. Это был уставший от жизни старик, невозмутимо взирающий на мир у его ног. Сухие руки сложены были на рукоятке самодельной трости. Одет он был в темно-синий бархатный полукафтан, такие же шаровары, заправленные в сапоги коричневой кожи с меховой опушкой. Чуть поодаль его, почти прижавшись к стене, стояло с десяток людей, в основном женщины. Все хранили молчание.

Николай слега коснулся моей руки и сделал пару шагов вперед. Я стал рядом с ним.

Старик приподнялся с кресла, тотчас под руки его подхватили две женщины. Он властным движением руки остановил их.

Неторопливо подошел к нам, передал трость подскочившей девчушке и, немного склонив голову набок, словно орел, рассматривающий добычу, уставился на меня.

— Так вот ты какой, спаситель моего сына и моего рода, лейтенант Александр Холмин!

Голос у этого очень пожилого человека был звонким и полным жизненного задора, голос певца, горного пастуха который утром, выгнав стадо, поет в горах и эхо множит и вторит его бесхитростной песни.

— Добро пожаловать в мой дом, дорогой гость! Все, что есть у меня, пусть служит тебе! Тебе мой почет и уважение, самый важный гость в моей жизни!

Признаюсь, даже смутился от такого приветствия и лишь пробормотал что-то вроде: «Здрассте, спасибо».

Старший Николаев повернулся к сыну, похлопал его по плечу, развернулся и, дойдя до кресла, устало опустился в него.

Стройная женщина с длинной черной косой подошла к Николаю и прикоснулась лбом к едва приподнятой правой руке. Затем она подошла ко мне, я кивнул ей головой и поздоровался.

Николай жестом показал мне на мою правую руку. Я протянул её для пожатия. Женщина улыбнулась, взяв мою руку, опустила её вниз. Следующая родственница так же повторила жест приветствия, но к моей руке только прикоснулась своей правой рукой. Когда все поприветствовали нас таким странным образом, мой друг пригласил меня в соседнюю комнату. Два шустрых паренька уже перенесли кресло с его отцом, и он сидел за столом.

Слева и справа от него стояли стулья с высокими резными спинками, а вот остальным место было приготовлено за длинным низеньким столом, да и стульев у них не было. Вместо стульев на пол, покрытый узорным ковром, были брошены небольшие цветные подушки. Отец указал сыну на стул справа от себя, таким же жестом предложил мне сесть слева. Столы буквально ломились от еды. Не стану описывать наш пир, скажу только, что еда была по-деревенски простой и вкусной. Особенно вкусным было мясо. Оно в изобилии было и вареное, и жареное, и запеченное на углях. За ужином беседовали мало. Несколько фраз на гортанном языке отец сказал сыну, затем, сославшись на усталость, поддерживаемый внуком, удалился в спальню. Ужин закончился чаем, и мы отправились в дом Николая. Там уже хозяйничали его жена и две дочки.

— Идем на улицу, подышим воздухом, — потянул Николай меня за рукав пиджака.

Ночь в горах — особенная ночь. Воздух, напоенный ароматами последних дней мая, дышал то теплом разогретых скал, а то упруго толкался холодком речной долины, откуда доносились трели соловьев. Звезды яркие и крупные, подмигивали нам с высоты. Сразу и не сориентироваться в знакомых созвездиях этого бархатно — темного шатра, опрокинувшегося над нашими головами.

— Завтра отец будет называть тебя своим младшим сыном, я думаю, ты не откажешь умирающему старому человеку в этом?

— Не откажу, только почему ты каким-то странно потухшим голосом сообщаешь мне это?

— Тут такое дело…. Видишь ли, мой отец не простой человек, он шаман, и не простой шаман, а как бы это сказать… Верховный шаман, главнее его на нашей земле нет шамана.

— Вот те и на! Ты же сам говорил, что твой отец был коммунистом и даже занимал какую-то руководящую должность?

— Да, был… и занимал…. Председателем нашего аила проработал двадцать пять лет! Только и тогда он был шаманом. Камлал, правда, тайком, но большое камлание каждые три года проводил всегда. На него донос был в райком партии, вызвали и грозились исключить и с работы выгнать, так он поехал в краевой комитет, добился приема у первого секретаря.

О чем они говорили, никто не знает…. Только, когда вернулся домой, того кто донес, исключили из партии, да из аила он уехал, никто с ним не захотел даже разговаривать. Отец сильным был шаманом, очень сильным, знаешь, он не только любую болезнь видел, но и мысли читать мог! Вот смерть свою он тоже знает.

— Это ты перегнул! Никому не известна дата своей смерти, — слегка усмехнулся я.

— Простому человеку это и вправду неизвестно, а вот отец знает! Да что отец, мой дед и прадед, и его дед — все были великие шаманы! И все знали дату смерти, и все умерли в день и час, который назвали.

— Это из области фантастики! Впрочем, легко проверить — по датам на памятниках.

— А могил у великих шаманов нет…

— Как нет?! Сжигаете вы их что ли?

— Нет, не сжигаем, вот отец умрет завтра, мы с тобой его хоронить будем, там и увидишь его могилу, да и всех великих шаманов увидишь.

— Как это?! — изумился я.

— Да это что-то вроде склепа, внутри горы. Пещера есть такая, очень скрытая, в неё может попасть только великий шаман или его наместник. Всем остальным — путь заказан. Если кто и пойдет следом, духи горы его не пустят.

— Ты говоришь, что никто кроме великого шамана, а как же мы тогда пройдем?

— В день похорон великого шамана, духи горы пропустят только тех, кто заменит его.

Отец назначил меня и тебя. Раньше главным был мой дед, и когда он умер, остался отец, теперь нужно двое, вот он и вызвал тебя.

— Эко у вас все сложно, — ко мне даже вернулось чувство юмора, — А тебе самому нельзя быть шаманом, без меня?

— Отец говорит — нельзя, время наступает, и два главных шамана должно быть, вот ты вторым и будешь. Только, Санья, есть одна проблема, мы с тобой должны провести ночь в этой самой пещере, и к утру пройти испытание…

— Ну, если надо, так проведем! А что за испытание?

— Этого я не знаю. Знаю только что взять с собой и как себя там вести. Испытание тоже очень серьезное, да и духи могут разгневаться, и тогда мы с тобой не выйдем оттуда….

— Ого! Ты меня пугаешь или предупреждаешь?! Только знай: раз тебе грозит опасность, в эту заколдованную могилу одного тебя я не отпущу! Вместе пойдем!

— Спасибо, брат! Иного от тебя я и не ждал! Идем, тебе кое — что предстоит сделать.

В комнате ко мне подошла пожилая женщина, как потом выяснилось, — тетка Николая, и протянула сложенную стопку одежды.

— Оденьте вот это, мне нужно посмотреть, все ли впору вам.

Николай указал на дверь спальни.

— Там примерь, только все сними, оставь нижнее бельё.

Просторные шаровары были немного широкими в поясе, а вот рубашка, ослепительной белизны из тонкого шелка, была как раз, немного только длинными были рукава.

Тетка сноровисто подтянула все на место и заколола булавками.

— Снимите аккуратненько — мы подошьем все по размеру.