Время

Александр Александрович Мишкин, 2022

Обычный рабочий возвращается домой после ночной смены. Спокойная и мирная жизнь утра меняется, когда работяга замечает на спине маленького сына цифры.

1.

Гена открыл дверь. Обтряхнул в коридоре ботинки от мокрого снега, вошёл в блок. Снял широкую чёрную куртку, повесил на прибитую к стене вешалку. Вынул из кармана ключи и бросил на тумбочку. Из внутреннего кармана вытянул смартфон и положил в карман джинсов. Повернул ручку накладного замка. Наконец-то дома! Отработав восьмичасовую ночную смену, всё чего он хотел это раздеться, съесть тарелку горячей еды и упасть на диван.

В доме пахло гороховым супом и рыбными котлетами. Катя гремела посудой на кухне. Гена снимал тяжёлые ботинки, наблюдал за хлопотами через прозрачное стекло кухонной двери. Закончив раздеваться, он, почёсывая бороду, прошёл в кухню. Девушка вертелась как юла и за готовкой совсем не заметила, что с работы пришёл ненаглядный муж. Глядя на целую тарелку рыбных котлет, лежащих на столе, Геннадий словно кот подкрался к добыче, и запустил когти. Делать замечание было поздно, кот с удовольствием жевал котлету и довольно улыбался.

— Ну куда ты хватаешь? Потерпи. Сейчас… — сказала Катя, подставляя щеку для поцелуя. Почувствовала жёсткие волоски. — У!.. Колючий!

— Я говрлодный… — пробубнил Гена высоко задрав подбородок. Широкая челюсть, перемалывала котлету. —

Катя отвлеклась от готовки, протёрла влажные руки полотенцем, погладила Гену по волосатой щеке. Убрала пружину непослушной пряди со лба. Высоченный, дотянуться до этой колокольни было не просто. Великан довольно замурчал.

— Скоро постригусь и побреюсь, — сказал он, обнимая жену за талию. — Пока некогда.

— Не надо, мне так нравится, — сказала Катя, продолжая гладить бороду. — Куда руки тянешь?! Гена!

Катя шлёпнула широченную руку. Медвежья лапа убралась от тарелки.

— Ну-у… — завыл Гена.

— Потерпи, совсем чуть-чуть осталось. Иди посмотри, как там Сава. Что-то он подозрительно молчаливый. И положи котлету, Ген, ну серьёзно, — сказала она, глядя как муж пытается снова зацепить приплюснутый кружок.

Проиграв поединок за котлету, Гена вышел из общей, на две семьи, кухни и вошёл в коридор. Они жили в блоке общежития с ванной и туалетом, а также одной просторной, и другой чуть по меньше, комнатами. Войдя в меньшую из комнат, которую они приспособили в детскую, он увидел, что с Савой всё в порядке, малыш лежал на спине и махал ручками, пытался поймать кружащие на подвеске ракеты. Как только папа вошёл, Сава зашевелил активно ножками и ручками. Гена осторожно подхватил сына, поцеловав в щеку, ласково спросил:

— Как дела бандит?

— У-и-и-а-а-а! — запищал радостный Савелий.

— Не обижал мамку. А? Савка? Что расскажешь мне?

— У-а-п-р-р! — вёл диалог с папой Савка.

Гена покачивал малыша, ходил по комнате. Глядя в маленькое личико, он чувствовал, как тепло проходит по всему телу. Мягко, легко и уютно. А ты тяжёленький уже, сына… растёшь.

— Гена! Иди садись, всё готово! — раздался из кухни голос Кати.

— Ладно, — сказал Гена и вернул Саву в кровать. — Полежи пока папка кушает, хорошо?

Малыш радостно запищал, расправил две крохотные пятерни и вращал ими в разные стороны в знак одобрения.

Гена запустил рукой маленькие ракетки по кругу, вышел из детской и пошёл есть. Стуча ложкой, он как экскаватор черпал гороховый суп и опрокидывал громадные порции внутрь себя. Катя сидела напротив и с умилением наблюдала, как голодный муж, ложка за ложкой, уменьшает содержимое тарелки. Закончив с супом и приступив к рыбным котлетам и пюре, Гена мурчал от удовольствия.

— Не торопись, подавишься, — сделала замечание Катя.

— Угу, — не отвлекаясь от тарелки ответил Гена. Ему было тепло и уютно. За спиной запотевшие окна скрывали падающий, большими хлопьями, снег. На плите, пыхтела паром кастрюля — Катя варила картошку на завтра. Бурлила вода, за спиной гудел холодильник, звенела ложка об тарелку. Присутствие Кати добавило к запахам пищи тонкий аромат шампуня, кажется абрикосового.

Гена опрокинул последнюю ложку супа, сыто зачмокал губами, встал. Вымыл за собой посуду. Обхватил Катю за талию, и вместе они вышли в коридор, по дороге заскочили к Саве и достали малыша из кроватки. Все втроём направились в большую комнату, куда он стремился всю рабочую смену. Гена упал на диван и включил телевизор. Лёгкая Катя села рядом, передала сына, Савка ёрзал и махал ручками. В телевизоре, вместо обычной телепередачи для домохозяек, показывали предупреждение, написанное белыми буквами на чёрном фоне:

«ЦИФРЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧАТ. ЕСЛИ ВЫ МОЖЕТЕ ИХ НАЗВАТЬ ИЛИ ЗАПИСАТЬ — НЕ ПЫТАЙТЕСЬ. ЭТО СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНО!»

Катя и Гена переглянулись.

— Что за бред?! — сказал Гена. — Ты включала уже телевизор?

— Нет, я с самого утра на ногах, ничего не трогала, даже в телефоне не сидела, — сказала Катя.

Гена посмотрел на ёрзавшего в руках Савку, которого кажется забавляли странные картинки в телевизоре. Присмотрелся. Между лопаток, через ткань пижамки просвечивались зелёные цифры, как на электронных часах. Поднял сына на уровень глаз: «12. 07. 2111. 86». «Это что ещё такое?» — подумал Гена.

Телевизор завещал на всю комнату:

«Цифры ничего не значат! Не произносите цифры в слух! Не пытайтесь их написать! Это смертельно опасно! Оставайтесь дома! Если можете назвать или написать — не делайте этого! Это смертельно опасно!»

Телевизор повторял эту фразу по кругу.

— Зай, ты это видишь? — повернул к жене ребёнка Гена. Но как только он это сказал картинка пропала и на её месте появился пожилой напуганный лысый человек в очках с толстой оправой и в клетчатой рубашке. Поверх рубашки на нём был белый халат. Обратив взгляд в камеру, он рассеянно спросил

— Меня слышно? Что?!… Мы в уже в эфире? Дорогие граждане города Л! Ни в коем случае не называйте цифры на спинах ваших близких и родных! Если чувствуете, что можете это сделать — молчите! Вы можете умереть! Ни в коем случае не называйте их и не пытайтесь записать! Я сотрудник научного центра теоретической и экспериментальной физики Кирьянов Владимир Сергеевич. Произошла утечка экспериментального вещества. Оно быстро распространяется и вызывает галлюцинации — цифры на ваших спинах. Цифры ничего не значат! Вещество не причиняет вред организму, только если не называть и не записывать цифры. Если вы чувствуете, что можете это сделать — не пробуйте! Это смертельно опасно! Оставайтесь дома! Не паникуйте! Мы работаем над… Что?!… Что там происходит?! Сергей задержи их! Люди! Оставайтесь дома! Не паникуйте! Всё под контролем!.. Вы не имеете право! Мы должны!..»

Мужчина пытался ещё что-то сказать, но из-за кадра появилась рука в камуфляже и вытянула его из поля зрения камеры. Через секунду помещение, откуда велась трансляция, исчезло, а на его место встала та же чёрная картинка с предупреждающей надписью. Но вскоре и она пропала. Пустили развлекательную программу. Симпатичная девушка с микрофоном у рта пела песню, как будто ничего не случилось.

Гена поднялся с дивана вместе с сыном. Развернул Саву лицом к телевизору, спиной к себе, вытянул руки перед собой. Савка уверенно болтал ножками, будто танцуя. На крохотной спинке, между лопаток, горели маленькие зелёные цифры. Они никуда не делись, стали кажется ещё чётче.

Не показалось…

— Кать, посмотри, — сказал он и повернулся к жене.

Катя сидела, сложив руки на груди, лицом к висевшим на стене иконам. Молилась.

— Царица моя Преблагая. Надежда моя, Богородица, Приют сирот и странников Защитница…

Между лопаток Кати так же просвечивались зелёные цифры: «7. 07. 2076. 76.»

Гена посмотрел между лопаток сына, потом снова на Катю. Подумал: «Цифры ничего не значат… Катя двухтысячного года рождения… седьмое июля две тысячи семьдесят шестого. Семьдесят шесть… Да это же… А Савка? Восемьдесят шесть… А что у меня?»

Гена подошёл с сыном на руках в коридор. Встал к зеркалу спиной. Повернул голову, пытаясь рассмотреть. Ничего. Савка издал протяжное «пру-у-у». Гена пошёл обратно.

Катя встретила его тревожным взглядом.

— Цифры, — сказал Гена, они означают… — но тут что-то его остановило. Слова не желали произноситься. Фраза застряла и упиралась так, будто сбежавшую со двора в дом собаку, выгоняют обратно на улицу, да к тому же ещё и в грозу. Гена взял Савку левой рукой, другой достал из кармана телефон. Попытался напечатать цифры Кати. Палец не двигался, будто и нет его совсем.

Гена молча передал малыша Кате. Та посмотрела на спинку Савы, потом на Гену. Он встретил взгляд жены и повернулся. Услышал, как та охнула.

— Катюш, ты чего?

Катя принимала к груди сына, скорбно смотрела на мужа и плакала. Слёзы крупными каплями скатывались по щекам к подбородку, падая вниз приземлялись малышу на макушку, отчего тот заёрзал и сморщил личико.

По телу Гены пробежал холодок. Вид жены ему не понравился. Мысль, что пришла ему в голову о цифрах, начала пульсировать и проникать в сознание всё глубже. Он сел рядом с Катей и обнял. Девушка затряслась. Издала глухое и отчаянное «у-у-у. «Что же ты увидела?..» — подумал он.

Ничего хорошего.

Думать в такой обстановке стало невыносимо. Нервы натянулись так сильно, что на них можно было сыграть несколько аккордов. Гена встал с дивана. Пошёл в коридор.

— Ты куда?! — крикнула Катя.

— Пойду покурю. Скоро вернусь, — сказал он. Достал из тайника, в летней куртке, припрятанную на чёрный день пачку сигарет и зажигалку. Надел тёплые тапочки, накинул куртку, хмурясь вышел из дома…

Он стоял возле пожарного выхода общежития. Закурил сигарету, затянул успокоительного никотинового дыма, и выдохнул с ним часть воспоминаний о плачущей Кати, задумался.

«Если цифры что-то значат, то осталось мне не долго, судя по всему. Что если осталось несколько часов? Да нет, Катька бы не отпустила…»

Гена стоял спиной к выходу подпирая плечом стену. Курил уже вторую сигарету. Пускал дым и думал. Во дворе бегала маленькая девочка в розовой курточке. Она явно скучала, потому что, выломав где-то прутик, вяло истязала им вылепленного из грязного снега снеговика. Игровая площадка была вся вытоптана, девочка играла одна давно. Гена смотрел во двор, но мысли были далеки от реальности. Гипотеза, вызванная цифрами и реакцией жены, не отпускала. С каждой минутой становилось всё тревожнее, только дым, пропитанный никотином, слегка помогал отвлечься, кружил голову, вызывал в ней лёгкое покалывание.

Девочка продолжала играть со снеговиком, но теперь она то и дело посматривала в сторону Гены. Через несколько минут, сбив снеговику голову, девочка стала медленно двигаться по направлению к крыльцу. Ненавязчиво, будто просто гуляет. Она напевала песенку и даже слегка подпрыгивала. Когда до Гены оставалось метров пять она, сделав вид, что собирается идти в другую сторону, вдруг резко изменила направление и подбежал к крыльцу. Стала ковырять сапожком примёрзшую пивную бутылку. Повозившись с ней минуты две, писклявым голоском сказала:

— Дядя, а здесь курить нельзя.

Гена не обратил на неё внимания.

— Моего папу пожарник наругал, когда он здесь курил.

Ноль реакции.

Девочка посмотрела вверх на пускавшую белый дым волосатую и бородатую голову. Протянула вперёд прутик. Дотронулась им до Гениной коленки.

Ноль реакции.

Тогда ещё не много поиграв с Гениной ногой, она вошла в общежитие, и стала задорно прыгать по ступенькам, держась за перила всякий раз, когда маленькое тельце намеревалось упасть.

Гена продолжал курить.

Девочка скучала и ей было всё равно с кем играть, даже со взрослым дядей, только бы рядом был хоть кто-нибудь живой. Дядя мог хотя бы что-то ответить. Иногда взрослые говорят интересные вещи, а иногда глупые и совсем непонятные. Девочка спрыгнула с пятой ступеньки на площадку и упала, слегка ушибив коленки. Но тут же встала, словно ничего и не произошло. Она посмотрела в сторону Гены. Обычно за такое её бы наругали мама или папа, и девочка скорее рефлекторно посмотрела на взрослого. Конечно же он не стал ругать. Она увидела, как на широкой спине сияли зелёные цифры. Девочка удивилась, подошла ближе и прочитала вслух:

— Двадцать два… ноль два… две тысячи двадцать пя…

Гена хоть и был где-то далеко, но падение девочки с лестницы, насторожило его сознание. Он прислушался. А когда услышал, как девочка называет цифры очнулся окончательно. Обернулся в тот момент, когда малышка называла последнюю цифру. Закричал:

— Молчи!

Девочка замолчала. Испуганные глаза смотрели на Гену. Через секунду девочка пискнула, закрыла глаза, упала.

Гена подбежал к девочке, которая уже лежала на боку, головкой на холодной плитке. Взял мордашку в ладони и посмотрел в бледное личико. Малышка была без сознания. Гена прислонил ухо ко рту девочки. Слабый и тёплый ветерок коснулся щеки. Посмотрел ещё раз в бледную мордочку. Узнал. Девочка жила в блоке под ними, в неблагополучной семье. Гена думал. Поддерживая девочку одной рукой, он достал из кармана телефон. Набрал номер скорой. Строгая женщина ответила:

— Скорая слушает.

— Девочка. Назвала цифры. Упала.

— Все бригады заняты. Назовите ваш адрес.

Он сказал.

— В ваш район поехала бригада. Записывайте.

— Слушаю.

Она назвала. Почти рядом. Несколько домов.

— Если успеете несите туда, нет тогда в неотложку.

— Хорошо. Спасибо, — сказал Гена.

— Поспешите, Господи… — сказала женщина и отключилась.

Гена поднял девочку на руки и выбежал на улицу.

Девочку удалось передать врачам. Машина уже выезжала со двора, но Гена выбежал на дорогу и остановил карету скорой помощи. Передал в руки такому же, как он, крупному доктору. Увидел в машине ещё нескольких детей. Женщина-врач сидевшая с ними рядом, посмотрела на Гену полными скорби глазами. Пришлось оставить свои данные, на случай если родители не объявятся и для милиции. Экипаж уехала, а Гена пошёл домой. По дороге позвонила взволнованная Катя, спросила где он, Гена успокоил жену, сказал, что скоро будет, не вдавался в подробности почему задержался. Пошёл по хрустящему снегу домой. Было холодно, но терпимо.

Вернувшись в общежитие, он спросил у вахтерши, напуганной старой женщины, что дрожала всем телом, вдавив себя в спинку кресла, номер блока в котором живёт семья с маленькой девочкой лет десяти, на третьем этаже, под ним. Получив ответ, пошёл искать родителей девочки. Нашёл. Дверь ему открыла пьяная в хлам женщина. Она долго не могла понять о чём идёт речь, а когда осознала, то в миг протрезвела. Гена сказал ей, где искать дочь и ушёл. Женщина кричала что-то ему в спину, но он не желал слушать. Вся эта ситуация прибила его полностью. Такой ценой узнать цифры…

На кухне ждала Катя. Она, обхватив ладонями плечи, стояла лицом к окну. Гена подошёл к ней и обонял. Положил широкий подбородок на макушку.

— Помнишь семью, что под нами живёт?

— Да, а что?

— Девочка, она назвала мои цифры.

— Что?! — Катя обернулась, но осталась в объятиях мужа. Гена слегка отклонился, чтобы видеть лицо Кати.

— Я курил, а она рядом играла. Увидела цифры и назвала. Я позвонил в скорую. Свободных машин не было и пришлось нести через два дома, там машина была. В машине, ну в скорой, ещё дети были.

— Господи…

— Не знаю, это бред какой-то…

— Думаешь только дети могут цифры назвать? Это же… Господь милосердный!

— Не знаю, Кать, всё это странно.

Катя молчала. Не отводила взгляда от мужа некоторое время, а потом прислонила голову к широкой груди.

— Интернета нет, — сказала она.

— В смысле?

— В прямом. Не работает.

— И через VPN?

— Совсем нет.

— Ого…

— Думаешь этот учёный правду сказал? — сказала Катя.

— Ты о чём?

— Ну что цифры ничего не значат.

— Наверное. Хотелось бы верить. А то сама видела сколько мне осталось…

«Две недели…», — подумал Гена и сердце больно кольнуло.

Катя обняла мужа ещё сильнее. Грудь стала мокнуть.

Гена посмотрел вниз.

— Ты чего? Зайка, успокойся, всё хорошо, цифры ничего не значат.

— Угу…

— Ну… — сказал Гена поглаживая жену по спине. — Не плач, солнце…

Но Катя не успокаивалась, маленькие плечики дёргались в такт коротким всхлипам. Гена молча обнимал жену. Думал о цифрах.

«Это ведь дата моей смерти, не иначе, почему они сказали, что они ничего не значат… У людей на спине дата смерти и для них это ничего не значит…»

Детский плач быстро привёл их в себя.

— Видимо подгузник нужно поменять, — хлюпая носом сказала Катя, отпуская мужа из объятий.

— Это точно. Кричит, как потерпевший, — пытаясь улыбнуться сказал Гена.

— Ну что? Пошли? — сказала она.

— Да… — пропуская жену сказал он. — Пошли.

Войдя в детскую, они увидели плачущего Савку. Маленькое личико было красное как помидор, и крохотные ручки сжимали от негодования воздух. Родители подошли к кроватке с обеих сторон. Савелий был слишком расстроен, чтобы заметить маму и папу. Катя подхватила малыша, отнесла на кровать рядом. Стала снимать подгузник. Лицо, слегка опухшее от слёз, постепенно возвращало здоровый оттенок. Она всё ещё периодически хлюпала носом, но уже реже, больше не плакала.

Как только грязный подгузник был удалён с попки Савы, тот чуть поутих. Катя нежно вытирала малыша, а Гена стоял в стороне и смотрел. Катя, продолжая хлопотать, повернула лицо и посмотрела на мужа, слегка улыбнулась, Гена улыбнулся ей в ответ.

— Иди спать. Устал ведь, — сказала она.

— Ну да, — сказал Гена вспомнив, что не спал всю ночь. Ощутил тяжесть век и вязкий ход мыслей. Зевнул. — Пойду. Ты справишься?

— Да, конечно. Иди спи.

Гена подошёл к Кате и чмокнул в макушку.

— Остаёшься за главного, — сказал Гена и подмигнул Савке. Малыш дёргал ножками и хмурил бровки. Серьёзно посмотрел на отца. — Буди если вдруг что-то понадобится.

— Давай, иди уже. Спи. Герой.

— Люблю тебя.

— И я тебя люблю.

— П-р-р-р, — сделав губами, отозвался Савка.

Гена улыбнулся. На время тревожные мысли покинули его. Жизнь, не считая происшествий этого утра, продолжалась, но цифры на спине жены, сына, у него самого, внесли некоторое беспокойство и разлад в мирный быт семьи.

Цифры ничего не значат. Ничего не значат… Ага…

Гена разделся. Расстелил постель и залез под одеяло. Из детской доносился лепет Савки и короткие фразы жены. Окна были занавешены, но свет всё равно наполнял комнату. Гена поудобнее втиснул голову в подушку. Накрылся почти с головой, оставил торчать макушку.

«Цифры ничего не значат. Не беспокойся ты так. Всё в порядке. Это ведь учёный сказал, им виднее. Видимо побочки какие-то. А может галюны. Всё хорошо. Не переживай.» — думал Гена. Но где-то далеко, в глубине души, противный и холодный голос повторял два ужасных и страшных слова.

«Две недели… Две недели…»

Проснулся Гена только в шесть часов вечера. Чувствовал он себя отвратительно. Настроения совершенно не было, шея болела, спина ныла, в голове компот. Катя лежала рядом пытаясь «словить» интернет, но ничего не получалось. Заметив, как Гена начала выползать из берлоги, Катя отвлеклась от телефона и ласково спросила:

— Ну как ты? Хорошо поспал?

— Отвратительно.

— Ну ничего, ещё две ночки и потом поспишь нормально, — сказала Катя и повернулась на бок. Отложила телефон, засунула ладони под щёку и с нежностью посмотрела на Гену.

— Интернета нет? — спросил он.

— Не-а, — сказала она.

— А по телевизору?

— Тоже молчат.

— Чтоб их всех!

— Ну… не ругайся, Савку разбудишь.

— Давно уложила?

— Не давно.

— Тогда не буду. Иди ко мне, — Гена подполз ближе к жене. Обнял. Поцеловал. Стал поглаживать бёдра. Плохое настроение сменилось другим, более живым и игривым.

— Ну… Чего удумал? — улыбаясь сказал Катя.

— Пока спит, можем пошалить не много.

— Пошалить? Это теперь так называется?

— Ну да, — не отрываясь от губ Кати пробубнил Гена. — Давай ещё одного Савку тебе сделаю.

— Даже не думай! Дурак, — захихикала Катя.

— Ну так что? Того или не того?

— Давай, только тихо…

— Ты же меня знаешь, — улыбнулся Гена и впился в губы жены ещё сильнее.

Поздним вечером Гена готовился к ночной смене. По телевизору за весь день ничего сказано не было. По государственным каналам шла та же белиберда, про невероятные достижения их величайшей страны, всякие ток-шоу и сериалы. По остальным каналам так же ничего не говорили. Единственное, что заметил Гена, так это то, что отсутствует два европейских канала. На их месте были серые мушки.

На кухне, Гена собирал собойку. Катя возилась с Савой. Он накладывал котлеты и думал: «Что если цифры не врут и ему осталось жить две недели?» От этих мыслей по спине пробежала не хорошая дрожь. «Что если это так, чем ему тогда заниматься? Как быть?» С каждой новой мыслью Гена испытывал сильнейший дискомфорт. «Катя, Савка, у них ведь никого нет. А у меня нет никого, кроме них. Катюша, милая моя, совсем без родителей, а моим плевать на меня и внука. Что с ними будет? А что мне делать? Как жить?.. Цифры ничего не значат. Цифры. Ничего. Не. Значат.» — пытался успокоить себя Гена. Но у него ничего не получалось. Ему было страшно, до ужаса, противный голос внутри продолжал укреплять в нём страх.

«Ты даже не пожил толком, тебе всего двадцать восемь лет и через две недели ты умрёшь!»

«Умрёшь!»

«Нет!»

«Они останутся одни!»

«Нет! Да заткнись ты!»

Гена махнул буйной головой. Сердце колотилось, как отбойник. От страха потемнело в глазах. У голоса получилось, блок был сломан, плотина рухнула и поток начал выносить плохие мысли. Гена запаниковал. Как в детстве, когда он пришёл поздно со школы и отец сказал, что выпорет его за это. Папа шёл на него с зажатым в руке ремнём. Маленький Гена чувствовал ещё не причинённую боль, некуда было бежать, некуда спрятаться. Вот он, ремень, сейчас Гену ударят, он навис над ним, зажатым в угол между диваном и столом. Всё что осталось у него это крик и слёзы. Гена плачет и кричит, он не хочет получать ремня, он хочет, чтобы папа не бил его. Но папа бьёт, и в этот момент мозг взрывается миллиардом ярких искр. Удар за ударом. Ремень касается его спины, оставляет жгучий след боли. Нет ей конца и нет конца наказанию. Гена чувствует, как смерть, будто его отец, надвигается. Неизбежная, как удар ремня.

Две недели… Боже… Я не хочу умирать! Не хочу! Боже! Нет!

Гена стоял, трясясь над пластиковым контейнером, и из глаз падали слёзы, прямо в еду. Стало трудно дышать. Гена отошёл от кухни и сел на табуретку. Положил локоть на стол, провёл рукой по волосам. Слёзы перестали идти, но следы от них остались. Катя застала его в таком положении, подошла, нежно провела по волосам ладонью.

— Милый, ты чего?

Она была так близко, растерянная, маленькая и такая хрупка, такая родная, такая любимая…

Гена, схватил медвежьими лапами Катю, прижал к себе, спрятал лицо в животе. Катя стояла ошеломлённая, смотрела на макушку мужа, гладила по волосам.

— Зайчик, что случилось? — спросила Катя.

— Цифры, Кать, цифры, они…

— Они ничего не значат! Ты же слышал. Это просто галлюцинации, нас отравили, милый, ну ты чего?

— А вдруг это всё правда? Вдруг цифры значат? Что тогда? Ты же их видела, мне совсем не много осталось!

— Не говори глупости. Ничего тебе не немного осталось. Ещё меня переживёшь!

— Не говори так!

— Это ты не говори глупости! Ничего с тобой не случится! Всё будет хорошо.

Катя слегка успокоила Гену. Он отпустил и посмотрел снизу. Сказал:

— Я вас очень люблю, Кать, я не знаю… если это всё правда, как вы без меня?

— Замолчи! — сказала Катя. Глаза заслезились. — Не говори так! Ничего с нами не случиться! Ты будешь жить! Цифры ничего не значат!

Гена молчал. Катя заплакала. В голове у Гены рождались и умирали многие мысли, но одна, самая гадкая, не желающая умирать, крепла и набирала силу. А что, если значат?..

Поцеловав жену в живот Гена поднялся. Чмокнул Катю в щёку. Через силу улыбнулся. Жена, с мокрыми глазами, будто маленькая девочка, которой папа не купил мороженное, молча наблюдала за передвижениями мужа. Гена сложил собойку. Упаковал всё в рюкзак. Вышел в прихожую. Катя осталась на кухне.

— Всё хорошо, Кать, — сказал Гена обуваясь. — Ты права. Цифры ничего не значат. Не скучай. Ещё две ночки и буду весь твой.

Катя шмыгнула носом, улыбнулась. Вышла из кухни и подошла к мужу, который уже накидывал здоровенную чёрную куртку, будто медвежью шкуру. Погладила великана по бородатой щеке, поднялась на цыпочки, чмокнула.

Конец ознакомительного фрагмента.