Глобус Билла. Четвёртая книга. Дракон

Александра Нюренберг

На Эриду уже осень. Бывший экипаж Глобуса привыкает к распорядку жизни в дядюшкином замке. Командир Ас покупает пастбище и строит космодром. Энкиду влюблён. Билл не понимает, что значит быть наследником. Иннан и Шанни насмешничают. Сир Мардук подозревает всех.

3. Возраст дамы

Наутро слуги, как пообещал Ас, справились с камином. Уже к полудню обод огня, кровавого и жаркого, опоясал комнату ровным квадратом, и никакой стрельбы угольками. Сердце замка оттаяло, но зима набросилась на полуостров со страстью.

Белая высокая мебель зимы заполнила гигантский холл долины, и любимые холмы Энкиду осели, как пироги без пригляда.

Деревня, выглядевшая молчаливой иллюстрацией, на которую опрокинули молоко, заставляла их отводить взгляды и спотыкаться.

— Они же погибнут. — Пролепетал Билл.

Шанни оборвала его:

— Не тремти. Мало ты знаешь о Хорсах.

Тем не менее, воспользоваться случаем и разузнать побольше Бильга сир Баст не поспешил. Он ни разу не был в деревне. Объяснить такое малодушие он не мог, а расспрашивать девиц не смел — боялся ли услышать что-нибудь поражающее в самую душу….ага, ну, точно — это самое, боялся.

Но издалека кидать трусоватые взгляды его большая тёплая душа всё же решалась. Карие глаза Билла, такие ясные под тяжёлыми грозными веками, туманились от стыда, и он уводил их и прятал взгляд в кучевых облаках, нависающих над замком или среди чёрных дуэлянтов-деревьев, укоряющих Билла своим строгим видом. Превратись одно из этих деревьев в мужчину, разве стало бы оно уклоняться от участия в жизни своего народа?

Хорсы ушли… или случилось с ними что-то похуже. Эти мысли мучали Билла до тех пор, пока он не увидел, дрогнув сердцем, тёплый дымок над одним из сугробов, в которые зима превратила жалкие усадебки Хорсов.

Где были туареги, неизвестно… Билл особо на эту тему не размышлял. Не то, чтобы его не занимали эти крутейшие парни и фантастического вида дамочки — просто вот уж за кого не стоило переживать, так это за них. Вдобавок, у Билла сложилось двойственное отношение к тому, что он видел в двигающемся граде великих господ пустыни.

Что-то в них было холодноватое — вопреки их жаркому обиталищу… и эта смесь эпикурейской привлекательности с монашеским аскетизмом будоражила и раздражала.

Билл попытался побеседовать на эту тему с друзьями (мужского рода), но обнаружил, что тема цензурирована. Ас и вообще не склонен обсуждать что-либо, кроме технического прогресса туарегов — а Билла это, прямо скажем, не очень-то цепляло. Энкиду тоже оказался равнодушным к попыткам Билла поболтать на вольную тему: «Как ты думаешь, эти крошки… они такие ледяные с виду?»

Словом, повёл себя вроде этих крошек.

Пустыня опустела, стало быть.

Их собственный дом — так выходит, мы теперь называем зубастый и шипастый замок, вовсе не пустовал. Билл особенно полюбил вечера, когда они, прирученные дядей Мардуком, волей-неволей сходились в Гостиной.

Девицы радовали их взоры, без издёвок Шанни Билл чувствовал себя, как без какой-нибудь детали одежды.

Чёрные волосы Иннан издалека на этих чистых страницах привлекали духов спрятанных под снегом растений, и дважды в тот первый день зимы Билл увидел робкие цветы на обочине тропинки, где она прошла. А белая кожа делала её почти невидимкой, одной из тех, кто по мнению Энкиду, приходил летом плясать на луг и морщил лбы от пения Билла.

Золотые пряди за ушками Шанни также не оставляли безучастными потусторонних существ. Трижды она смеялась в тот день, и трижды на небе появлялся синий просвет.

Вот такие сказки зимние.

Следы на снегу увлекли Энкиду до самой пустыни, которая теперь выглядела совсем уж выдуманной.

Просто белое.

Так миновал день, и вечером Асу показалось, что девушки держатся с ними прохладнее обычного, пусть и пылал огненный обруч вокруг комнаты.

У коновязи под низко надвинутой белой шляпой навеса они встретились почти случайно около одиннадцати следующего утра. Ас куда-то спешил, Энкиду выглядел не выспавшимся, Билл представлял себе, как к нему, вращаясь, летит чашка кипящего смоляного кофе. Он так зримо вообразил себе этот летательный снаряд, с выплёскивающимися клочками одной из жизненных субстанций нибирийца и вздымающейся кремовой пеной, разбивающейся об утёс кофейной волны, что сильно вздрогнул, услышав деловой глас землевладельца.

«Хоть бы кустик кофе посадил бы у себя», подумал Билл с тоской ленивца и нехотя прислушался к тому, что вещал собственник гипотетической армады чашек кофе.

— Нам следует устроить Иннан настоящий день рождения. Ей исполняется двадцать два нибирийских года. — Ас остановил их, готовых разбежаться, властным жестом. — Нужно придумать подарок и поздравление.

— Зачем это… Нежности, фу. — Пронудил Энкиду. — К тому же, вы ничего не успеете. Разве что почесать друг у друга в затылке. Ну, этот ещё и в бороде.

Ас, как раз занёсший руку ужасно приятным жестом, чтобы тронуть свою бороду — ничего грубого в его движении не было, — непринуждённо рый ийских года. — Сказал опустил руку. Энкиду продолжил:

— Шанни исполнится тридцать три нибирийских года в день нового солнцеворота, когда Братья покинут небо. Вы такие тугодумы, но даже вам должно хватить времени придумать ей подарок и поздравление. Билл, слыхал? Эй, Билл.

Оба посмотрели на Билла, глядящего с невероятно напряжённым видом в пространство перед собой. Он с трудом после третьего грубого окрика и тычка вздрогнул, отлепил взгляд от чего-то прельстительного и молвил — вид у него был сугубо интеллектуальный:

— Интересно, а сколько… я хотел сказать, когда день рождения у этой… у той дивной… страшной той…

— Ты про кого?

— Бебиана… та, из пустыни?

Ас покачал головой неодобрительно:

— Билл, подобное любопытство не красит мужчину. Мало того, что мы предстали не в лучшем свете перед Иннан и Шанни из-за тебя…

— Из-за меня?…Из-за меня!

— Так теперь ты ещё вздумаешь опозорить нас, разузнавая, сколько… Эй, Энкиду, скажи ему, чтобы он не смел. Ты что?

Энкиду посмеивался, в такт подёргивая обрывок вожжи, свисающей со столбика:

— Друг, это совершенно естественно. К тому же, поверь, сколько лет Бебиане — никто не узнает… даже её муж. Это вам не две наши домашние простушки… туареги — народ, который славится на всю Эриду…а всё потому, что про них никто ничего не знает.

Ас бессердечно заметил:

— Будем надеяться, что у туарегов есть какой-нибудь кровавый обычай, связанный с попыткой узнать возраст дамы. В таком случае обещаю не вносить за вас залог.

Билл из всего этого вычленил разумное зерно:

— Так она… не?

— Что не?

— Бебиана не замужем?

Энкиду пожал плечами:

— Нет… кажется.

— Мне нравится это «кажется». Она же с тобой разговаривала? Я видел…

— Она мне не докладывала. К тому же, туареги — цивилизованный народ. Замужней даме не возбраняется беседовать с красивым и соблазнительным мужчиной.

— Так она замужем…

— Билл, ну, что ты пристал… ей-Абу-Решит, как что-то нехорошее прилип. Замужем — не замужем. Откуда мне знать? Я с ней знаком не дольше, чем вы.

— О чём же ты с нею разговаривал так долго?

Энкиду плямкнул ресничками, передёрнул плечами и чуть не плюнул, но не стал осквернять снег.

— Ну, знаешь, Билл…

— Ты флиртовал с нею?

Энкиду цыкнул сквозь сжатые белые свои зубы — звук недовольства и даже возмущения братней бесцеремонностью. Но удержался и монотонно по обыкновению сказал:

— Давеча… ещё снег не выпал… я видел, как ты…

Стало тихо и снежно. Энкиду не договорил. Некоторое время длилось молчание. Энкиду оглядел их и сказал с удовлетворённым видом:

— Забыл, что хотел сказать. В общем, хорошая идея. Туточки так муторно, что лишний праздник нам не помешает. Я подарю Иннан что-нибудь.

Шагнул в снежную клетку, обернулся в стылом воздухе.

— Но примазываться к моему подарку не позволю. Изобретайте сами.

Глядя на торжественную спину егеря, удаляющегося слоновьей поступью, Ас изрёк:

— Я тоже придумаю, что подарить.

— Да, а то вдруг он забудет, раз он такой забывчивый.

Ас доброжелательно отозвался:

— Ага.

Когда собственно родилась эта красавица Иннан. Днём или вечером?

— Ночью или утром? Нет, ты должна знать, иначе когда нам хлопать пробкой от дядиного искристого?

Иннан, смеясь, подняла ладони, но глаза сделались серьёзными.

— Не ведаю, господа.

Шанни откликнулась:

— Уж я сира Мардука пытала…

— Что же?

— Ответил, что час ему не ведом. Мол, он не может знать, когда любая тварь Эриду вздохнула в первый раз.

— Это подкупает. — Согласился Ас, покосившись на Иннан с осторожностью, но она только рассмеялась вновь. Похоже, слова отца она почла за ласку.

Девицы приняли их намерение отпраздновать великий час весьма благосклонно. Неистовая и необъяснимая радость захлестнула Билла. Но тут же ему стало жутко. Это была их собственная хроника, и, начавшись, она тут же обрывалась на их собственных жалких пяти именах, затерянных в бескрайней нибирийской истории и не такой длинной эридианской.

Ночью в коридоре — а в коридоре ночь особо чувствуется, Билл прошептал вслед брату:

— Мелкий, ах, болтливый паскудник.

Гора плеч в конце коридора застыла. Потом раздался звук, если позволите злоупотребить прилагательным, самодовольного смешка, и Энкиду скрылся за поворотом. Холм ходячий.

— Что бы это значило? — Пробормотал Билл.

— Пора спатеньки. — Раздалось из-за угла.

Праздновать решили в покоях Шанни. Холостяцкие комнаты были предложены в качестве вариантов девицами, но все трое как-то замялись, застеснялись, по выражению Иннан, употреблённому ею позднее, когда девушки прибирали гостиную Шанни.

— Это верно. Застенчивость их второе имя. Будь добра, закрой спальню на ключ…

— Одно на троих. А зачем? Боишься, что кому-то взбредёт фантазия посетить будуар старой девы?

— Любопытство их первое имя. Ну?

— А гирлянды зачем?

— Чтобы у Билла возникло неодолимое желание их поджечь.

Обе всхохотнули — вспомнили выходку с горящим тополиным пухом. Что касается украшений по случаю рождения, Билл мог стараться сколько вздумается — Иннан пропитала их противопожарным составом, одолженным у какого-то рядового драконария.

В назначенный час они обе уселись по обе стороны небольшого столика. Для господ расстелена на полу шкура, которой воспользуется, конечно, Энкиду. Ас наверняка попытается завладеть третьим стулом, из соображений гуманности оставленным у окна. Билл будет шататься туда сюда. Очевидно, по этим же соображениям лишние предметы изъяты, а старинный комод с неисчислимым множеством ящичков заперт маленьким ключиком, который поместился на верёвочке, обвивающей шею Шанни.

Такое дополнение мало подходило к её очень нарядному платьицу, о чём ей сообщила Иннан.

— Ты думаешь, это не выглядит слегка… провокационно?

— Они суть сыновья нашей тоталитарной родины, детка. Правители то и дело вешают, но спровоцировать наш послушный народ всё не могут.

Иннан шутка не понравилась — таких грубостей в день рождения ей слушать не хотелось.

Платье из гардероба Иннан, на сей раз не зелёное, а изумительного жемчужного цвета, очень хорошо сидело. Во всяком случае, такое выражение попытается получасом позже употребить Билл.

Шанни оглядела себя, а затем именинницу. Иннан выглядела головокружительно. Правда, она наотрез отказалась сменить излюбленные джинсы на что-нибудь более женственное, но её блузка была просто удачей.

— Удачей было бы, — сухо заметила Шанни, пародируя кое-чьи манеры, — разглядеть её невооружённым глазом.

Обе захихикали. Вообще, они пребывали в приподнятом настроении — так это, кажется, называется?

Стол был накрыт заранее, чтобы избавиться от общества доместикуса. Блюда выбрали самые простые, но все составные сочные, свежие, сочащиеся соком и жиром, густо засыпанные пахучими пряностями.

— Можно было бы так не стараться ради аннунаков, которые предпочитают получать калории в жидком виде. — Съязвила Иннан.

Конечно, портить настроение гостям никто не собирался, но и провести сорок процентов праздника под фонограмму хлопающих пробок им тоже не улыбалось.

Обе бросили быстрый взгляд на единственную, правда, гигантскую бутылку, которую поместили на полу поближе к старинному обогревателю. Сир Мардук, который пожелал сделать это единственный вклад в мероприятие, долго ворчал, уверяя, что скоты и не поймут, что им доведётся отведать. Ну, да ладно. Уж вы следите, наставлял он, чтобы они не пили крупными глотками. Вы у меня умницы.

— Да, и держите его в тепле. Оно будто кровь… — Сказал он напоследок, покидая комнату Шанни.

С того первого раза, когда он ввёл новую хозяйку во владение покоями, он не появлялся здесь. И сейчас вёл себя очень сдержанно и скромно, глаз ни разу не поднял. Нет, не так — на пороге быстро шебутнул зоркими летними зарницами по стенам. И, казалось, остался доволен. Что-то вроде удовлетворения в поспешно уведённом взгляде примерещилось Шанни, которая и сама, вопреки Кодексу Шанни, вела себя весьма жантильно: губы поджимала, ни одного острого словца, ну, и прочее.

— Ты выглядела знатной дамой. — Поведала ей Иннан, когда они выждав приличное время и осторожно сунув носы за дверь, принялись делиться впечатлениями.

— Но он так хотел… — Оправдываясь, пробормотала Шанни.

И пожала плечом, розовым и выступающим в жемчужном рассеянном рассвете платья.

— Вино он, видать, от сердца оторвал. — Добавила она, и у Иннан создалось впечатление, что приятельница попросту «съехала с темы».

Иннан не собиралась её уличать.

— Знать, не последнее.

И вот теперь они бросили итоговый почтительный взгляд на лиловую, как небо Нибиру — представьте, это сравнение исходило от Иннан, которая кое-что знала о покинутом друзьями мире, — и покрытую, как серебром, тончайшей неядовитой пылью преданий и прахом семьи, бутыль.

За окном послышались разномастные шаги по снегу, и стены вопросительно завибрировали — трое, идущих по выкрошенной брусчатке двора, нибирийских богов, это нешуточное испытание для старого замка.

Ушки девиц задвигались, а глаза заблестели. Тш! Иннан и Шанни переглянулись. Они представили, как те трое сгрудились у двери, слегка встревоженные тем, что оказались на загадочной женской половине. Раздался стук, и по тому, как неробко, но вежливо он прозвучал, они поняли, что эту обязанность свалили на Аса.

Это его худые крепкие пальцы могли извлечь столь благопристойный стук.

Иннан вскочила и подбежав к подоконнику, выбила об стекло короткую дробь. И ничего! В комнате, готовой к праздничному откровению, по-прежнему было тихо — гости оказались чересчур скромны.

Шанни вышла из гостиной и, остановясь в прихожей, освещённой обвившимся вокруг лампы драконом, негромко пригласила:

— Не заперто.

Дверь дрогнула, и тут же решительно открылась. В полутьме двора, просквожённой фонарём, трое пришедших праздновать ночь рождения, показались Шанни совсем новыми незнакомыми существами. Очевидно, мыслящими.

Ас держал подмышкой небольшую коробку, у двух других ничего при себе не было. Отсутствие цветов было заранее оговорено. Иннан не сомневалась, что пройдохи без труда могли бы отыскать их и среди зимы, и объяснила заранее, что не терпит убитых цветов.

А по поводу возможного горшка с растением высказалась Шанни.

— Не вздумайте. У неё оранжерея забита. Она повесит это на меня, а я не собираюсь кого-то тут поливать.

Урок они запомнили.

Несмотря на то, что Ас так удачно постучался, выглядел он растерянным. Все трое что-то произносили, как сонные птички на ветке, и Шанни стало их жалко. Она сделалась сама приветливость, чем ещё больше напугала визитёров. Билл, косясь на дракона диким взглядом, боком прошёл вслед за ставшим ещё массивнее Энкиду и кренящимся, как мачта, Асом.

В гостиной, оглядев всё и, как миноискателем нащупав взглядом, сразу обрётшим разум, средоточие жизни у обогревателя, Билл расслабился.

— Можно сесть?

И, едва дождавшись разрешения, рухнул на шкуру. Энкиду попытался оседлать стул, зарезервированный для Аса, а тот прошёлся по комнате и сразу задел сервировку своей коробкой.

Иннан и Шанни понимающе переглянулись.

— Как добрались? — Приветливо спросила Иннан.

Билл, вытягивая шею, как бедный оголодавший кот, рассматривал бутылку.

— Долго шли по кривым переулкам, где небо казалось почтовой маркой с письма, пришедшего не нам.

Тут он, наконец, пришёл в себя, огляделся и вскочил, столкнувшись с Асом.

— Ну, Иннан… — Начал он. — От лица… троих лиц… я тебя… и очень… всего… поверь.

Произнеся это, он заткнулся в ожидании аплодисментов, которыми его и наградила Шанни, но под укоряющим взглядом Иннан опустила ладошки, а уголок рта приподняла.

— Спасибо, Билл. — Внушительно произнесла именинница.

Конец ознакомительного фрагмента.